Текст книги "Том 2. Поэзоантракт"

Автор книги: Игорь Северянин

 
Тайные чувства – мне душу теребили,
Грезы порхали – в аду ли? на небе ли?
 
 
  Влилась ты в сердце, как в море река.
 
 
Нет здесь нежданного, нет здесь случайного!..
Полон я помысла необычайного.
 
 
  Ты – вне пространства близка!
 

20 августа

Мыза Ивановка

 
Я люблю тебя, люблю тебя, люблю я!
Будь жива, ты поняла бы, как люблю.
О, не надо мне ни клятв, ни поцелуя,
Как не надо влаги сочному стеблю.
 
 
Я смотрю тебе в глазенки, их милуя.
Я молюсь тебе, – молюсь, но не молю.
Я люблю тебя, люблю тебя, люблю я!
Ты не знаешь обо мне, но я люблю!..
 

Октябрь

 
Как нам не пить, когда в вине – забвенье,
И гордый мир, и бодрость, и мечты…
Вино, вино! ты – символ вдохновенья,
Аэростат от вздорной суеты.
 
 
За знойный темп дурманного мгновенья
Я отдаю столетья темноты…
И, как не пить, когда в вине – забвенье,
Когда в вине – державные мечты!
 

Октябрь

 
Они способны, дети века,
С порочной властью вместо прав,
Казнить за слабость человека,
Стихийно мощь его поправ.
 
 
Они способны, дети века,
Затменьем гения блеснуть.
Но он, поруганный калека,
Сумеет солнечно уснуть.
 
 
Негодованье мстит жестоко,
Но чем, кому я стану мстить?
Мой гнев, как кровь зари Востока,
Ничто не в силах укротить!
 
 
О, гнев, клокочущий, бурунный,
Убей мне сердце, – я умру
За лиры изгородью струнной
С проклятьем злобе и… добру!
 
 
Закат любви, как звезды кроткой.
Бей милосердия сосуд!
За лиры струнною решеткой
Паяц над миром правит суд.
 
 
Нахмурьтесь, ясные сапфиры,
Где всходит карою заря,
За струнной изгородью лиры
Судьи паденье озаря.
 

Сентябрь

 
Живи, Вольфганг! и пусть твои тома
В шкафу у всех – на правый фланг!
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
 
 
Живи, Вольфганг! журчат мечты ума,
Как ближний Дон, как дальний Ганг:
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
 
 
Живи, Вольфганг! и пусть во все дома
Стремится речь, как бумеранг:
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
 

Январь

 
Ах, скорее бы дожить до встречи дня,
Дня того, когда я больше жить не буду
И когда, что сердце прятало храня,
Всё печальное и светлое забуду.
 
 
Не печальтесь, не зовите вновь меня:
Я уйду, но мысль моя меж вас повсюду.
Ах, скорее бы дожить до встречи дня,
Дня того, когда я больше жить не буду.
 

Январь

 
Она меня так баловала,
Следя из-за гроба за мной.
Предчувствие в сердце обвала
Сближало меня с неземной.
 
 
Как нежно шептала мне строфы,
Ночами спускаясь ко мне,
И близость моей катастрофы
Она открывала во сне.
 
 
Покорные ей колокольцы,
Питомцы раздольных полей,
Звонили мне рифмы и в кольца
Сплетали мечтанья аллей.
 
 
Сегодня же в книжной лавчонке,
Когда я купил ее том,
Узнал я, как ясны, как тонки
Глубокие мысли о том,
 
 
Что связаны с нею мы тесно,
Что ведом ей каждый мой шаг:
На первой странице небесно
Святился руки ее знак.
 
 
Два-три посвященные слова
Кому-то далекому– мне!
Вы дали блаженство мне снова,
Я стану вас видеть во сне.
 
 
Руки ее милой узоры,
Вы любы душе и близки,
Как морю – безмолвные горы,
Как пылкой пустыне – пески.
 
 
Как счастлив бывал я бывало,
Так буду – опять и опять.
Она меня так баловала,
Как только сумела бы мать.
 

Октябрь

 
Холодным майским днем
Я в лес вошел. Валежник
Хрустел во мху. За пнем
Мне встретился подснежник.
 
 
О, девственный цветок —
Весенних грез предтеча!
В тебе я видеть мог
Прекрасное далече.
 
 
Мне вспомнилась она —
Подснежник увлечений.
Тогда была весна
И страсть без заточений.
 
 
Промчалось… Унеслось…
Подснежник сорван давний…
Хор чувств разноголос,
И сердце спит за ставней.
 
 
Но верю горячо,
Так искренне я верю,
Что свижусь с ней еще,
Верну свою потерю.
 
 
Недаром же за пнем
Расцвел опять подснежник…
Иду, обманут днем,
И жду… хрустит валежник.
 

5 мая

Мыза Ивановка

 
Принц лилий девственных, принц целомудренный,
Был в Одуванчика, царевну пажити,
С головкой шелково-златисто-пудреной,
Влюблен без памяти, – ну что вы скажете?
 
 
Но лишь коснулся он устами лилии
Уст Одуванчика безгрешно-женственных,
Она растаяла, фантазясь пылию…
Что ж целомудрие, принц лилий девственных?
 

Февраль

 
Я невоздержан! я своеволен!
Весь – вихрь, весь – буря, весь – пламень игр!
Уж чем доволен – так я доволен!
Уж если зол я – так зол, как тигр!
 
 
Что полутени! что полутоны!
Безбрежью неба – в душе алтарь!
Раз ты страдаешь – пусть будут стоны!
Раз замахнулся – больней ударь!
 
 
Дышу всей грудью! горю всем пылом!
Люблю всей страстью! молюсь душой!
Пусть жизнь суровым затянет илом,
Хлеща холодной, как смерть, волной —
 
 
Я жизнь отброшу и иссушу я,
Но не поддамся, не сдамся в плен.
Так шторм отважный, в морях бушуя,
Все превращает в сыпучий тлен.
 

Сентябрь

 
Утром сердца голос розов,
  Точно весенние зори.
  Солнце сияет во взоре.
Что за дело до морозов!
 
 
А когда завечереет
  День веселящийся сердца,
Снег начинает вертеться,
Снег холодной мыслью реет.
 

Июнь

Мыза Ивановка

 
Я вопросил себя сердечно:
  О вы, стихи мои, милы ли ей?
Моя мечта была протечна,
  Провеял воздух белой лилией.
 
 
И я заплакал, весь изнежен
  Прекрасной тайною общения…
Я откровеньем обнадежен,
  И в сердце жажда всепрощения.
 

Октябрь

 
Это сон или бред? Это греза иль жизни отрывок?
Я опять целовал эти губы, вкушая ответ!
И луна расцвела, и у ржи золотеющих гривок
Отдыхала мечтой, посылая колосьям привет.
 
 
Ты ко мне подошла, подошла, улыбаясь тревожно,
Заглянула в глаза, молча руку свою подала…
Это так хорошо, что увидеть во сне невозможно!
Это явь! это жизнь! ты не грезилась мне, – ты была!
 

Июль

Мыза Ивановка

Помещено в «Creme des violettes»

 
В Тебе есть то, чего ни в ком, ни в ком.
Ты мне близка, как лишь себе сама.
Твой голос, мной невпитый, мне знаком.
Люблю Тебя, всей, всей душой ума.
 
 
Бессмертна Ты, а для меня жива.
Ты мертвая, но эта смерть без прав.
О, Ты меня провидела едва,
А я люблю, не видев и не знав.
 

Октябрь

 
Этого быть не могло:
Это волшебно для яви!
  Мог ли я видеть святое чело
  В вечной немеркнущей, солнечной славе?
 
 
Мог ли носитель горба,
Данного жизнью суровой,
  Видеть сиянье ее неземного герба
  И не ослепнуть, ослепнуть готовый?
 
 
В мире, где царствует зло,
Этого быть не могло!
 

Август

Мыза Ивановка

 
Я верю в Бога потому,
Что никогда Его не видел.
А тот, кто видел, смерть тому:
Он жизнь свою возненавидел.
 
 
Мы знаем много – оттого
Мы больше ни во что не верим.
И верим в Бога своего,
Пока Его мы не измерим!..
 

Август

Мыза Ивановка

 
…Но что светила луч восточный
Пред блеском звездной красоты?
Лобзанье женщины порочной
Мне ближе девственной мечты.
 
 
Когда багрянец клен умножил,
Зазеленеть не хочет клен.
Я много чувствовал… Я пожил…
Я равнодушно утомлен…
 

Июль

Мыза Ивановка

 
Изменяй мне, когда тебе хочется,
И меняй, как перчатки, тела:
Страсть, причуд твоих жгучих пророчица,
И сожжет твое сердце дотла.
 
 
Но в мгновенья от чар просветления
Будь со мною, бессмертно любя.
Изменяй, ощущай впечатления:
Я вполне понимаю тебя!..
 

Июль

Мыза Ивановка

 
Мы воспеваем столько женщин!
  Мы воспеваем…
Но лишь с одной поэт обвенчан
  Священным маем.
 
 
И эта женщина – вне плоти,
  Вне форм, вне красок.
Ей кончен гимн на верхней ноте,
  Ей – мысль без масок.
 
 
И в ней проходят постепенно
  Минут богини.
И эта дева совершенна,
  Как луч святыни.
 

Июль

Мыза Ивановка

 
Распускаются почки душистые
На березах, невинных, как май,
Распевают дрозды голосистые
Про какой-то несбыточный край.
 
 
К солнцу тянется травка шелковая,
Пробегает шутник-ветерок.
О, весна! ты стара, вечно-новая,
И тебе эти несколько строк!
 

Май

Мыза Ивановка

 
Шел я парком утренним. Мысли нездоровые
Голову тиранили. Чувства были грубы.
Пихта распустила «ягоды» пунцовые,
Пухлые и клейкие, как у женщин губы.
 
 
О, мои целители, не из ягод ягоды
В лиственницах шелковых, в пихтовой глуши!
Для своей фантазии я построю пагоды,
Буду вам молиться я отзвуком души.
 

11 мая

Мыза Ивановка

 
Лишь тот велик, кто верит в мощь свою,
В величии простив ошибки слабых.
До жабы есть ли дело соловью?
Что злость людей, когда поэт не раб их?
 
 
Я гению венок из роз совью
И закреплю надежными узлами.
Его душой всю землю напою
И небеса затку его мечтами!
 

Июль

Мыза Ивановка

 
Под осень было. Крапал дождь;
Вершины тряс еловый ветер;
День засыпал – и чахл, и тощ;
В лесу я ночью Тайну встретил.
 
 
Она спала вблизи костра;
Я стал будить, ее не видя…
Зачем припомнилась сестра
В гробу на черной панихиде?…
 
 
Я отошел в ночную глубь,
Воспоминанием ужален.
Шептало сердце: «Приголубь».
Но ум был строг и опечален.
 

Апрель

 
Откройтесь, тихие, откройтесь, райские
  Врата лазурные.
Украсьтесь, ангелы, в гирлянды майские,
  В цветы пурпурные!
Встречайте ласково в Эдем грядущую
  От жизни тягостной.
И пойте встречу ей, покой дающую
  В лазури радостной!
Уснула добрая душа, свободная,
  Уснула чистая…
Рыдай, душа моя! Гуди, отходная!
  Живи, Лучистая!..
 

28 августа

 
«Он лучший изо всех моих Хозэ», —
Прощебетала пылкая Ирина,
Изящно выпив ломтик мандарина.
Пел самовар. Отрезав сыр в слезе
И разорвавши розанчик, старушка
Прошамкала: «Ты, детушка, права;
В нем жизнь кипит и бьется за права».
«Бессмертие, – Ирэн мечтала. – Душка!..»
 
 
А знаете ли, милые mesdames,
(Ах, господа, мы многого не знаем!)
Что тенор, так понравившийся вам,
Уж не артист, а – кости под трамваем?…
 

Октябрь

 
Чувство крылатое властно лишь миг,
  Мысль вдохновенная – век.
    Что головою поник?
Чувство порывное властно лишь миг.
  О, поспеши, человек,
Мысль полюбить, если ты не привык!..
Чувство любовное властно лишь миг,
  Мысль вдохновенная – век!
 

Март

 
Дитя мое, дитя! давно расстались мы…
Давно! но, как вчера, близка ты и любима.
Зайди ко мне, вернись в студеный день зимы,
Ушедшая весной. Но ты проходишь мимо.
 
 
О, мог ли думать я, что так тебя люблю!
Ведь встреча наша мне казалася игрою…
Приди, любившая, любившая! молю!
Ушла любовницей, – вернись сестрою!
 

Март

 
То было, может быть, давно,
А может быть, совсем недавно.
Ты, опираясь на окно,
Ждала меня, как Ярославна.
 
 
А я, как Игорь, что в полон
Был взят ордою половецкой,
Томился, звал, и Аполлон
Манил меня улыбкой детской.
 
 
Не мог препятствия кандал
Я сбросить пылу чувств в угоду,
И я страдал, и я рыдал,
Моля судьбу вернуть свободу.
 
 
Мне улыбнулся как-то день,
И я бежал к тебе бесславно.
Ты шла по саду, точно тень,
Грустна, верна, как Ярославна,
 
 
Была задумчивая ночь
Погружена в свои загадки…
Ты шла спокойно, без оглядки,
Я – за тобой, но вскоре – прочь:
 
 
Раз не почувствовала ты
Своей душой, чутьем прихода
Того, кто близок, – что мечты!
Что упоенье! Что свобода!
 
 
И я ушел… В душе темно…
А ты все ждешь, как Ярославна…
То было, может быть, давно,
Но может быть, совсем недавно.
 

Январь

 
Где грацией блещут гондолы,
Лавируя гладью лагун;
Где знойно стрекочут мандолы;
Где каждый возлюбленный – лгун;
Где страсть беззаботна, как люди;
А люди свободны, как страсть;
Где гении столько прелюдий
Напели потомству; где пасть
Умеют победно и славно;
Где скрашена бедность огнем;
Где чувствуют смело, – недавно
Я думал о крае таком…
 

Июнь

 
Среди созвездья поэтесс
Вы многих-многих звезд светлее.
Среди Парнаса виконтесс —
Одна из первых поэтесс!
Поете Вы – и жизнь алее,
Чем розы гаснущих небес…
Среди созвездья поэтесс
Вы многих ярких звезд светлее.
 

Сентябрь

 
Во дворце Ильдиз-Киоске,
В экзотическом гареме,
Жены рвут свои прически,
Позабыв о томной дреме.
 
 
Мудрено ли? вот обида!
(Их понять вы не хотите ль?)
Увезут Абдул-Гамида,
А ведь он их повелитель.
 
 
Поневоле игры в жмурки
Начались у женских взоров…
(Разорились младотурки
Над устройкою «терроров»).
 
 
И, пожалуй, продадут их
Ни за грош с аукциона…
И в гареме лиц надутых —
Сколько капель с небосклона.
 
 
Лишь десяток одалисок
Был догадливее прочих
И представил точный список
Всех, до горестей охочих…
 
 
Повели Гамид-Абдула
В заточение со свитой!
Снова женщина обдула
План мужчины, плохо свитый:
 
 
У опального султана
И почет, и свита женщин.
Снова он властитель стана,
Хоть унижен и развенчан.
 

Весна

Петербург

Соловей

Борису Верину – Принцу Сирени

Вы – Принц фиолевой сирени

И друг порхающей листвы

Весенней осени, осенней

Весны нюанс познали Вы…

Поэзы

Эти импровизации в ямбах выполнены в 1918 г., за исключениями, особо отмеченными, в Петербурге и Тойле.

Интродукция («Я – соловей: я без тенденций…»)

 
Я – соловей: я без тенденций
И без особой глубины…
Но будь то старцы иль младенцы, —
Поймут меня, певца весны.
 
 
Я – соловей, я – сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.
 
 
Я – соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей? —
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в руладах из ветвей!
 
 
Я – соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!
 

Тойла. III

Эст-Тойла

 
За двести верст от Петрограда,
От станции в семи верстах,
Тебе душа поэта рада,
Селенье в ёловых лесах!
 
 
Там блекнут северные зори,
Чьи тоны близки к жемчугам,
И ласково подходит море
К головокружным берегам.
 
 
Как обольстительное пойло, —
Колдуйный нектар морефей, —
Влечет к себе меня Эст-Тойла
Волнами моря и ветвей.
 
 
Привет вам, шпроты и лососи,
И ракушки, и голоса,
Звучащие мне на откосе, —
Вы, милые мои леса!
 
 
Давно я местность эту знаю,
Ее я вижу часто в снах…
О сердце! к солнцу! к морю! к маю!
К Эст-Тойле в ёловых лесах!
 

Тойла. I,7

Опять вдали

 
И вот опять вдали Эст-Тойла
С лазурью волн, с ажурью пен.
Конь до весны поставлен в стойло, —
Я снова взят столицей в плен.
 
 
Я негодую, протестую,
Но внемля хлебному куску,
Я оставляю жизнь простую,
Вхожу в столичную тоску.
 
 
О, как мучительно, как тонко
Моя душа оскорблена!..
…Проходит тихая эстонка,
В чьих косах – рожь, лён и луна.
 
 
Идет, – Альвина или Лейла, —
Береговою крутизной.
Идет века. Прости, Эст-Тойла,
И жди меня во влажный зной!
 

Петроград. I,9

Ах, есть ли край?…

 
Ах, есть ли край? ах, края нет ли,
Где мудро движется соха,
Где любит бурю в море бретлинг
И льнет к орешнику ольха?
 
 
Где в каждом доме пианино
И Лист, и Брамс, и Григ, и Бах?
Где хлебом вскормлена малина
И привкус волн морских в грибах?
 
 
Где каждый труженик-крестьянин
Выписывает свой журнал
И, зная ширь морских скитаний,
Порочной шири ввек не знал?
 
 
Где что ни-местность – то кургауз,
Спектакли, тэннис и оркестр?
Где, как голубка, девствен парус, —
Как парус, облик бел невест?
 
 
Ах, нет ли края? край тот есть ли?
И если есть, то что за край?
Уж не Эстляндия ль, где, если
Пожить, поверить можно в рай?…
 

Петроград. I

На лыжах

 
К востоку, вправо, к Удреасу,
И влево – в Мартс и в Изенгоф,
Одетый в солнце, как в кирасу,
Люблю на лыжах скользь шагов.
 
 
Колеса палок, упираясь
В голубо-блесткий мартный наст,
Дают разгон и – черный аист —
Скольжу, в движеньях лыжных част.
 
 
О, лыжный спорт! я воспою ли
Твою всю удаль, страсть и воль?
Мне в марте знойно, как в июле!
Лист чуется сквозь веток голь!
 
 
И бодро двигая боками,
Снег лыжей хлопаю плашмя,
И все машу, машу руками,
Как будто крыльями двумя!..
 

Петроград. I

В Ревель

 
Упорно грезится мне Ревель
И старый парк Катеринталь.
Как паж влюбленный королеве
Цветы, несу им строфосталь.
 
 
Влекут готические зданья,
Их шпили острые, – иглой, —
Полуистлевшие преданья,
Останки красоты былой.
 
 
И лабиринты узких улиц,
И вид на море из домов,
И вкус холодных, скользких устриц,
И мудрость северных умов.
 
 
Как паж влюбленный к королеве,
Лечу в удачливый четверг
В зовущий Ревель – за Иеве,
За Изенгоф, за Везенберг!
 

Петроград. I

Лейтенант С.

 
Вы не слыхали про поэта,
Поэта лейтенанта С.?
В нем много теплоты и света
И море милое, и лес.
 
 
Он сын Случевского. По крови
И духу сын… В лазори строк —
Он белый голубь. На Нарове
Его именье «Уголок».
 
 
Не подходите, как к Синаю,
К нему, а просто, как к стеблю…
Пятнадцать лет его я знаю
И ласково его люблю.
 
 
Люблю я грусть элегий «С моря»,
Посланий молодой жене,
В которых он, природе вторя,
Так родственен, так близок мне.
 
 
Он чистотой доступен детям,
И нежно я его пою.
Поэт погиб на тридцать третьем
В Цусимском горестном бою.
 
 
Сосед Эстляндии волшебной,
Воспевший Гогланд, край чудес,
Тебе мой поздний гимн хвалебный,
Мне – книга лейтенанта С…
 

Петроград. I

У Сологуба

 
Жил Сологуб на даче Мэгар,
Любимый, старый Сологуб,
В ком скрыта магия и нега,
Кто ядовит и нежно-груб…
 
 
Так в Тойле прожил он два лета
На крайней даче, у полей
И кладбища, и было это
Житье мне многого милей.
 
 
Из Веймарна к нему приехать
Мне нравилось в рассветный час,
Когда, казалось мне, утеха
Искать в траве росы алмаз.
 
 
Я шел со станции, читая
Себе стихи, сквозь холодок.
Душа пылала молодая,
И простудиться я не мог.
 
 
Я приходил, когда все спали
Еще на даче, и в саду
Бродил до полдня, и в опале
Тумана нюхал резеду…
 

Петроград. I

Прежде и теперь

 
А вечерами матиола
Нас опьяняла, как вино,
И строфам с легкостью Эола
Кружиться было суждено.
 
 
Ночами мы пикниковали,
Ловили раков при костре,
Крюшон тянули, и едва ли
В постель ложились на заре…
 
 
Второе лето на курорте
И я с ним вместе проводил.
То были дни, когда о торте
И сам кондитер не грустил…
 
 
Когда проехаться в вагоне
Еще ребенок рисковал,
Когда Herr Брюкман в пансионе
Вино открыто продавал…
 
 
День стоил не бумажек тридцать,
А три серебряных рубля,
Что могут ныне появиться
Лишь разве в замке короля!..
 

Петроград. I

Царица русского стиха

 
Поэма Лохвицкой «У моря»,
Где обрисован Петергоф,
Мне грезы красочно узоря,
Волшбит меня ажуром строф.
 
 
И Миррой Балтика воспета,
Царицей русского стиха,
Признавшей тьму во имя света
И добродетель для греха!..
 
 
Бывала ли она в Иеве?
Ходила ль в сосны на обрыв?
И пел ли ей, как королеве,
О светлом Эрике залив?
 
 
Он славил ли ее, как Ингрид,
Как королеву королев?
С тех пор, как склеп для Мирры вырыт,
Он заскорбел ли, поседев?
 
 
Не знаю я. Никто не знает.
То тайна Мирры и волны.
Но взор увидеть ожидает
Ее в сиянии луны.
 
 
Она мертва? Она воскреснет!
Она не может не ожить!
Она споет такие песни,
Что перестанет мир тужить!
 

Петроград. I

Два острова

 
За постом Мартсом, в острых соснах,
Над морем высится обрыв
Для грезящих и безвопросных
В житейской прозе, – тех, кто жив!
 
 
Оттуда (там меня не троньте:
Мне дрязги ваши не нужны!)
Два острова на горизонте
В погоду ясную видны.
 
 
Пою обрыв, который вогнут
По направленью к ним дугой.
Один из них зовется Гогланд
И Белым – маленький, другой.
 
 
Их контуры маняще-четки,
Влекущи обликом своим.
Лелею мысль: в моторной лодке
Когда-нибудь поехать с ним.
 
 
Готовь судно, Василий Крохов,
Ты, обэстоненный рыбак!
А чтобы не было плыть плохо,
Возьмем и водку, и табак!
 

Петроград. I

Нарва («Я грежу Нарвой, милой Нарвой…»)

 
Я грежу Нарвой, милой Нарвой,
Я грежу крепостью ее,
Я грежу Нарвой, – тихой, старой, —
В ней что-то яркое, свое.
 
 
О город древний! город шведский!
Трудолюбивый и простой!
Пленен твоей улыбкой детской
И бородой твоей седой.
 
 
Твой облик дряхлого эстонца
Душе поэта странно мил.
И твоего, о Нарва, солнца
Никто на свете не затмил!
 
 
Твоя стремглавная Нарова
Галопом скачет в Гунгербург.
Косится на тебя сурово
Завидующий Петербург.
 
 
Как не воспеть твою мне честность
И граждан дружную семью,
И славную твою известность,
И… проституцию твою?
 
 
Она, как белая голубка,
Легка, бездумна и чиста!
О, добрый взгляд! О, лисья шубка!
О, некрасивых красота!
 

Петроград. I

Юрьев

 
Где Эмбах, берег свой понурив,
Течет лифляндскою землей,
Как центр культурный, вырос Юрьев,
Такой радушный и живой.
 
 
Он, переназванный из Дерпта,
Немецкий дух не угасил.
В моих стихах найдется лепта
И Юрьеву, по мере сил.
 
 
О ты, столетняя крапива,
Нам расскажи про прежний пир,
Про вкус студенческого пива,
Про лязг студенческих рапир;
 
 
Нам расскажи о глазках Гретхен,
Сентиментально-голубой,
И о беседке в парке ветхой,
О кознях, деянных тобой…
 
 
О романтической эпохе,
О рыцарстве былых времен,
Как упоенны были вздохи,
И как безоблачен был сон!..
 

Петроград. I

Половцова-Емцова

 
Я помню вечер, весь свинцовый,
В лучах закатного огня,
И пальцы грезящей Емцовой,
Учившей Скрябину меня.
 
 
Играла долго пианистка,
И за этюдом плыл этюд.
А я склонился низко-низко,
И вне себя, и вне минут.
 
 
Так властно душу разубрала
Неизъяснимая печаль…
А после Вагнера играла
И пели пальцы, пел рояль.
 
 
Да, пело сердце, пели пальцы
Ее, умеющие петь.
И грезы, вечные скитальцы,
Хотели, мнилось, умереть.
 
 
Деревня тихо засыпала.
Всходило солнце из волны.
Мне в душу глубоко запала
Игра в ночь белую весны.
 

Петроград. I

Евгению Пуни

 
Ты помнишь, мне любезный Пуни,
Как ты приехал раз ко мне,
И долго мы с тобой в июне
В полях бродили при луне?
 
 
У моря грезили и в парке
Читали новые стихи?
Иль говорили о Петрарке,
Ложась в траву под сень ольхи?
 
 
Ты помнишь, милый мой Евгений,
Наш взгляд на женщин и семью?
Что должен жить безбрачно гений
И «за печатями семью»?
 
 
И только изредка, налетом,
Врываться в жизнь и, как пчела,
Ее впитав, вернуться к «сотам»
С бесстрастьем лика и чела?
 
 
Не раз захватывали страсти
Меня с тех пор, и наш проект
Отчасти выполнен, отчасти…
Но мысль и дело – разных сект!..
 

Петроград. I