Текст книги "Том 2. Поэзоантракт"

Автор книги: Игорь Северянин

 
Да, вспоминай, как ты бродила
Лениво грубым шагом в долы,
Как тупо над рекой сидела,
Дыша уродливо-устало.
 
 
И если вспомнишь это лето,
Его стесняющие латы,
Поймешь, что часто позолота —
Как монумент аэролита.
 

1909. Декабрь…

 
Она ли взяла меня? Я ли?
Забылось: давно ведь: забылось.
Но кто-то играл на рояле;
Я вспомнил рояль, – и забилось
Былым мое сердце… Дыханье
Вдруг стало и жарче, и суше…
Я вспомнил ее колыханье…
Мнет нервно она мои уши…
И стиснула зубы… И губы
Сжимает своими губами…
Ах, автор! Бесстыдно и грубо
Плясать кэк-уок над гробами.
 

1909. Декабрь

 
Сбываются грезы лазоревые,
Сбываются майские сны,
И, снова восторг раззадоривая,
Дарят упоенье весны.
 
 
Даль – сказка волшебно олунена,
Танцует незримый прибой,
Все веет палитрою Бунина,
Как северный май голубой.
 
 
В чем счастье? Но знать, это надо ли? —
Мы счастливы тем, что живем,
И чувства в восторге запрядали,
А мы их поем да поем.
 

1909

 
Сколько горя, и злобы, и жалости,
Если дерзко при встрече кричать —
Этих женщин вульгарные шалости
И проспектный, чудовищный чад.
 
 
Вот сейчас (или мне показалось то?),
Оттянув подбородком вуаль,
В красной шубке сказала: «Пожалуйста —
Если Вам золотого не жаль…»
 
 
А глаза – точно вялые финики,
На устах утомленный сарказм…
– Эй, прохожие, изверги, циники,
Слезопийцы, убили бы разом…
 
 
Иссосали, расхитили женщину
И швырнули, глумясь, на панель… —
«Не впадайте, милсдарь, в декадентщину», —
На ходу проворчала шинель.
 

1909. Декабрь

Скала молчит. Ответам нет вопроса…

Валерий Брюсов

 
О, швейцарец обрусевший, – о, Оредеж!
Ты течешь недоуменно, тайно бредишь
Об утонченных притоках. Звонок, тонок,
Ты опошлился от ласки рек-чухонок.
 
 
Ты, альфонс России дряхлой, чисто вымыт
И прилизан, и причесан. Серый климат
Отражается опасно на здоровье…
Хмуришь ты свои леса, как чернобровье:
 
 
Так все дико, так все странно чужеводцу.
Мужики к тебе приходят, как… к колодцу.
Господа к тебе приходят, как… к вертепу.
Розе Альпов ли отдаться… курослепу?!
 
 
Да, Оредеж, нам твои красоты чужды:
Ведь у нас, великороссов, плоски нужды…
Поневоле о Швейцарии ты бредишь,
Чуждый нам, как мы тебе, альфонс Оредеж.
 

1911. Сиверская

 
Наликерьте сердца, орокфорьте мечты,
  Всех зовите на «ты».
Пейте уст алькермес. Ешьте девий дюшес,
  Чтоб рассудок исчез…
Ало жальте уста и вонзайте кинжал,
  Чтобы бюст задрожал…
 

 
Ее муза – конечно, шатенка,
  Как певица сама,
И накидка такого оттенка —
  Как мечта вне ума…
 
 
Улови-ка оттенок, попробуй!
  Много знаю я муз,
Но наряд ее музы – особый.
  Передать не возьмусь…
 

1909. Июль

Мыза Ивановка

 
Каждая женщина любит неправду,
И комплименты, и лесть.
Если понравишься, – будет награда,
Если прогневаешь, – месть.
 
 
Каждая женщина любит измену
И униженья, и… бич.
Женщины любят такие контрасты,
Что невозможно постичь.
 

1909. Июнь

Мыза Ивановка

В пику Л.А.

 
Как бездна, страшен мне таинственный кошмар,
И мечутся, как мышь бесперая, химеры;
Как зарево, горит багряный солнца шар,
Молчанье, как удав, и мысли даже серы
От пошлой суеты и всех житейских зол,
Медлительно мой мозг окутавших сетями,
Стремлюсь туда в мечтах, где Аполлон возвел,
Как яркий метеор, дворец парит над нами…
 

1909. Октябрь

Самоваров:

 
Что пьешь лениво? Ну-ка, ну-ка,
Давай-ка хватим по второй…
 

Кофейкин:

 
Изволь, потешить надо друга;
Ну, будь здоров, любезный мой.
 

Самоваров:

 
И ты. Закусывай селедкой.
Или вот семгой, – выбирай.
Огурчики приятны с водкой…
 

Кофейкин:

 
Да ты меня не угощай,
Я, братец, сам найти сумею,
Что выбрать: выбор ведь не мал,
А коли в случье охмелею,
Скажу, что ты наугощал.
 

Самоваров:

 
Ну, ладно там, не философствуй,
Знай пей; и больше никаких…
Уж коли вдов, так ты и вдовствуй —
Пей больше с горьких дум своих.
 

Кофейкин:

 
И, братец, горя-то немало
И впрямь приходится мне пить.
Здоровье только б позволяло, —
Сумею грусть свою залить.
 

Самоваров:

 
Чего здоровье, ты ли болен?
Здоров, как бык, силища – во!
За это должен быть доволен.
 

Кофейкин:

 
Не видишь сердца моего
И говоришь ты, эдак, сдуру,
Что только в голову придет.
Имею крепкую натуру,
Да сердцем, сердцем я не тот.
 

Самоваров:

 
Ну, съехал дурень на амура.
 

Кофейкин:

 
Как умерла моя хозяйка,
Оставив пятерых птенцов,
Узнал я горя… Ты узнай-ка,
Ты испытай, что значит «вдов».
 

Самоваров:

 
Э, надоел мне. Только скуку
На всех умеешь нагонять.
Давай-ка лучше хватим, ну-ка,
Не заставляй же угощать.
Эх, вспомню я порой, Петруша,
Как жизнь мы нашу провели,
Как отводили наши души,
Как много денег мы прожгли.
И жалко мне, да вспомнить сладко:
Вот это жизнь так жизнь была!
С тобою жили мы вприсядку,
Глядишь – и старость подошла.
Вспомянь, как пили мы у Лиды
«Клико», да разные «Помри».
Да што там, видывали виды
И пожил всласть, черт побери.
А как француженок купали
В шампанском, помнишь?
Ха, ха, ха!
Мы в ванны дюжины вливали
И пили, пили вороха.
Однажды, помню, мы на тройке
Компаньей теплой, удалой,
Катили с дружеской попойки,
«Вдрызг нализавшися», домой.
Катим. Навстречу мужичонка
С дровами едет напрямик.
«Эй, отверни свою клячонку!» —
Кричит напившийся ямщик.
А он, каналья, в ус не дует,
Кричим, как будто не ему.
«Не знаешь, што ль, где рак зимует?
Покажем мы тебе зиму».
Захохотали мы тут звонко,
Ямщик по тройке выгнул кнут,
И вот с дровами мужичонка
Перевернулся, старый шут…
 

1907

 
Не помню, когда это было,
Но, помнится, было когда-то…
Она меня просто любила,
А я – даже нежно и свято.
 
 
Что счастливы были мы, это
Теперь для меня несомненно,
Но вот уж которое лето
Я петь не могу вдохновенно.
 
 
Мы с нею расстались преглупо
В разгаре любви, без причины, —
Как два застывающих трупа,
Забывшие ужас кручины.
 
 
Мы встретиться больше не можем,
Хотя почему – неизвестно…
К разлуке привыкли, положим,
Но все-таки встреча – прелестна.
 
 
Как жаль, что из вздора и чуши
Порой вырастают страданья.
Но так наши созданы души,
И в этом – дефект мирозданья.
 
 
А все же она не забудет,
Вернется, любовью объята.
Не знаю, когда это будет.
Но чувствую, будет когда-то.
 

1909. Июнь

Мыза Ивановка

 
Ангел веселья. Знакомо ль томленье тебе,
Стыд, угрызенье, тоска и глухие рыданья,
Смутные ужасы ночи, проклятья судьбе,
Ангел веселья, знакомо ль томленье тебе?
Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра,
Злобу и слезы, когда призывает возмездье
Напомнить былое, над сердцем царя до утра?
В ночи такие как верю в страдания месть я!
Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра?
Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред?
Видишь, изгнанники бродят в палатах больницы,
К солнцу взывая, стремясь отрешиться от бед…
Чахлые губы дрожат, как в агонии птицы…
Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред?
Ангел красы! ты видал ли ущелья морщин,
Старости страх и уродство, и хилость мученья,
Если в глазах осиянных ты встретишь презренье,
В тех же глазах, где ты раньше бывал палладин?
Ангел красы, ты видал ли ущелья морщин?
Радости, света и счастья архангел священный,
Ты, чьего тела росой обнадежен Давид,
Я умоляю тебя о любви неизменной!
Тканью молитвы твоею да буду обвит,
Радости, света и счастья архангел священный!
 

1909. Декабрь

 
Переносит меня музыка, как море,
  К моей бледной звезде,
Под защитою тумана, на просторе
  Путь держу я везде.
Раскрывая грудь, вздуваю я дыханье,
  Как челнок – паруса.
И прорезываю спины волн, в мерцаньи
  Ночи, взявшей глаза.
Я душой своей впиваю все волненья,
  Все страдания скитальца-корабля,
Влажный ветер и гроза, в огне биенья,
  Этой бури меня нежат. А внемля,
А внемля порой волнам в оцепененьи,
  Если зеркало спокойно, – стражду я…
 

1909. Июнь

Мыза Ивановка

 
Бедная муза моя, что сегодня с тобою?
Впадины глаз твоих полны видений ночных,
И на лице разливаются тени волною,
Тени безумья и ужаса чувств ледяных.
 
 
Ваза зеленая с сумраком розово-бледным,
Страх и любовь в тебя влиты из пасмурных урн…
Деспот-кошмар, распаленный задором победным,
Он не столкнул ли тебя в знаменитый Минтурн?
 
 
Я бы хотел, аромат разливая здоровья,
Грудь Напоить твою мыслью могучей и властной,
Чтоб твоя кровь протекала струею согласной, —
 
 
Точно античных письмен миллионные звуки,
Где воцарились навек с неизменной любовью
Феб, царь мелодий, и Пан, бог оправданной муки.
 

1909. Июнь

Мыза Ивановка

 
Вчера опять пророческое племя
Пустилось в путь, забрав своих детей;
У матерей созрел дюшес грудей;
Зрачки горят… (Не знойно ль было семя?…)
 
 
Отцы бредут, блестя своим оружьем,
И табором раскинулась семья,
Тяжелыми глазами обоймя
Простор небес с тоскливым равнодушьем.
 
 
Всегда при них звучнее песни птиц.
Им божество дает благоволенья:
Там, где они, – пышнее цвет растенья,
Там орошен утеса гордый шпиц.
 
 
И, как сады, цветут для них пустыни…
Для них нет тайн, – и счастья нет отныне…
 

1909

Из Анри де Ренье

 
Ты убежала от меня, ты убежала,
Отдав свои глаза, как амулет…
Запомнила рука моя, – как жало, —
Вес горла твоего, и вкус, и цвет,
 
 
И линию исчезнувшего тела,
К которому желание крылит…
Ты ночь и лес поставить захотела
Преградою меж нами. Но, налит
 
 
Твоею вероломной красотою,
Я воссоздам расплывшеюся тьмою
Твою красу. Забрезжили поля…
 
 
Я выкую твой образ отомщенно,
И будешь ты – вся мрамор иль земля,
Вся гнев немой – змеиться возмущенно…
 

1910. Август

Тост безответный

Посвящается моей Тринадцатой

…Наполняю соком и душой бокалы

И провозглашаю безответный тост!..

Игорь-Северянин («Громокипящий кубок»)

Собрание поэз

Том 6-й

I. Бал зацветающий

Пусть завтра смерть – сегодня мы живем!

Мирра Лохвицкая

 
Подлец ли я, что я ее покинул,
Ее, с которой прожил тpoe лет,
Что, может быть, уйдя, ей сердце вынул?
Подлец ли я? подлец я, или нет?
 
 
Немолода, нехороша собою,
Мещаниста и мало развита,
Она была оправдана весною,
Когда в уродстве бродит красота…
 
 
Кто сблизил нас? Весна, вино и юность, —
Мои друзья и тайные враги, —
Те, что давали лире златострунность
И героизму – шаткие шаги…
 
 
Двенадцать дев прошло передо мною,
В которых тщетно я искал «её»,
Двенадцать дев, оправданных весною,
Явивших всеубожество свое…
 
 
И каждый раз разочарован снова,
Скорбя и обвиняя лишь себя,
Искал я в новой все того ж, иного,
Что отличает от других – тебя!
 
 
Тебя, моя Тринадцатая Встреча!
Тебя, моя Годива наших дней!
Сама Балькис была тебе предтеча
И грезила о высоте твоей!
 
 
Ты – совершенство в полном смысле слова!
Ты – идеал, приявший плоть и кровь!
Моя душа приять тебя готова,
Воздав тебе бессмертную любовь!
 
 
Подлец ли я?! Но что такое подлость?!
И кто из вас быть смеет мне судьей?…
Я знаю независимости гордость,
И что двенадцать жизней – пред тобой?!.
 

1915. Май

Эст-Тойла

 
Безнаказанно не воплощается
Целомудренная мечта, —
И Тринадцатая встречается
В белых лилиях у креста…
А встречается, – начинается
Предсмертная красота.
 
 
Встретил женщину небывалую,
Невозможную на земле, —
Береги ее, так усталую,
Так озлобленную в земном зле,
Всею нежностью запоздалою
Возожги восторг на челе.
 
 
До Тринадцатой жизни не было:
Повстречавшаяся – конец:
Отвергающая – жизнь потребовала
И сплела гробовой венец.
Все ошибочное вдруг ослепло,
Как прозрела правда сердец.
 
 
В светлой мрачности, в мрачной светлости,
В скорбной радостности конца —
Столь значительные незаметности
Предназначенного лица.
Я молюсь твоей нежной бледности,
И в глазах твоих – два кольца…
 

1915. Апрель

 
Я слишком далеко зашел,
Полушутя, полусерьезно…
Опомниться еще не поздно:
Недаром я тебя нашел.
 
 
Все на поэзию валить —
Ах, значит ли всегда быть правым?
И с помышлением лукавым
Тебя мне можно ль заслужить?
 
 
Я жил все годы как-нибудь,
Как приходилось, без отчета…
Я тяготился отчего-то,
Себя стараясь обмануть.
 
 
Халатность это или лень —
Я не задумывался много
И, положась на милость Бога,
Все верил в поворотный день.
 
 
Я знал, что ты ко мне придешь,
С твоим лицом, с твоей душою.
И наглумишься надо мною
За всю мою былую ложь.
 
 
Сначала будет грусть и тишь,
И боль и стыд в душе поэта.
Потом я обновлюсь. За это
Ты праведно меня простишь…
 

1915. Май

Эст-Тойла

 
Не отнимай у меня ее:
В ней все будущее мое,
В ней предгрозье весенних дней,
Безнадежье надежды в ней.
 
 
Наша встреча нам суждена:
Предначертанная она.
Повстречавшиеся во лжи,
Мы стоим у одной межи.
 
 
В изумлении и в тоске
Замирает рука в руке;
Негодует ее душа,
Так в сомнениях хороша.
 
 
Не ворочаются века,
Выпрямляя свои бока,
И стараются вас задавить, —
Встретившихся разъединить.
 
 
Берегись! Берегись! Берегись!
Нам завидуют бездна и высь.
На земле – нет труднее труда, —
Так – не встречаются никогда…
 

1915. Март

Харьков

 
Муринька, милая-милая девонька,
  Радость моя!
Ты ли мечта моя, ты ль королевонька
  Грезного «я»?
 
 
Гляну ль в глаза твои нежно-жестокие,
  Чую ль уста,
Узкие, терпкие, пламеннотокие, —
  Все красота!
 
 
Чувствую ль душу твою равнодушную —
  Млеющий лед, —
Сердце играет во мне простодушное,
  Сердце поет!
 
 
Сколько искания, сколько страдания,
  Сколько обид
Сердце твое, Мессалина-Титания,
  Строго таит.
 
 
Так-то, всегда и во всем чересчуринька,
  Радость моя!
Муринька, милая-милая Муринька,
  Ангел-змея!
 

1915. Март

Ростов-на-Дону

 
Тобою услаждаясь ежечасно,
Мне никогда тобой не досладиться:
Ты, как Балькис опасная, прекрасна,
Как истина прекрасная, опасна,
Тринадцатая – ты! ты – синептица!
 
 
Как ты могла мне встретиться так поздно?
Как мог в тебе не ошибиться сразу?
Как подошла ты просто и серьезно
К моей душе! Как посмотрела грозно,
Безмолвностью уничтожая фразу!
 
 
Все прошлое мое взяла на плаху
И назвала его своим названьем.
Беспечность превратила в… росомаху!
И по лицу души моей с размаху
Ударила врачующим сознаньем!
 

1915. Апрель

Петроград

 
– Хочу быть Аделиной Патти! —
В три года говорила ты.
О, милые твои мечты
О замечательности Патти!..
Прошло семнадцать лет. Чисты
Венки святых твоих объятий.
Что будешь выше всякой Патти,
В три года думала ли ты?
 

 
Пройдя сквозь хлесткий строй мужчин,
Осталась ты сама собою,
Я преклоняюсь пред тобою
И презираю «тех» мужчин!
А ведь никто, ведь ни один
Не посвятел твоей душою.
Пройдя сквозь ярый строй мужчин,
Осталась ты сама собою.
 

1915. Июнь

Эст-Тойла

 
Год назад я была молода
Для любви, для добра, для труда —
Было столько избытка в груди,
Было столько надежд впереди!
 
 
За немилого сватала мать.
Как бы свадьбы такой избежать?
Да, но надо ль? Возникнул вопрос, —
И взошла я на брачный утес…
 
 
Но зато в ту же ночь, в ту же ночь
Я ушла от немилого прочь
И товаришу, – не по любви, —
Отдала все куртины свои…
 
 
А с рассветом ушла от него,
Я ушла от него оттого,
Что себя обобрала в чаду…
– Как единственного я найду!
 

1915. Апрель

Петроград

 
Их было так много, так много,
И не было ни одного,
Который бы нежно и строго
Коснулся ума твоего.
 
 
И попросту, тайной инерце
В угоду, к тебе подойдя,
Прослушал бы чистое сердце,
Как лилию после дождя.
 
 
В своей целомудренной грусти
Презрительностью весела,
Уздала взбешенных в разнузде —
Спасая, спасти не могла…
 
 
Погибшим не ведать спасенья!
Нельзя самогибцев спасать! —
И гибли они в исступленьи,
Способные лишь погибать!..
 
 
Да, гибли, и вот, погибая
В безразумной тине услад,
Тянули тебя, дорогая,
За твой милосердный канат…
 
 
Да, гибли и, гибнув, в захлебе,
Кричали: «Цепляйся за нас!»
И в самоубийственной злобе
К тебе приближали твой час.
 
 
Но – тронутая недотрога —
Ты гневно швырнула канат.
Их было так много, так много,
Был каждый собой виноват.
 

1915. Июнь

Эст-Тойла

 
Только в силу своей человечности,
Не любя, о любви не сказав,
Проявляешь ты столько сердечности,
Что всегда пред тобой я неправ.
 
 
Я неправ непонятной жестокостью,
Что порою нежданно томим,
Роковою духовной безокостью, —
Я неправ всем бесправьем своим!
 
 
И в минуты затмения гневного,
Даже в эти минуты любя,
Перед солнцем лица королевного
Я тускнею, разволив себя…
 
 
Огради меня от упоенности
Разрушенья невинных вещей
Всей святыней своей невлюбленности,
Всей премудростью ясной своей!
 
 
Я неправ мотыльковой беспечностью,
Тщетным бешенством, гневным огнем…
Идеальною всечеловечностью
Ты спасаешь меня день за днем.
 
 
День за днем истомленно усталая,
Ускользающая светотень,
Ты, откашливаясь кровью алою,
Незакатный готовишь мне день…
 
 
Поклоняюсь твоей бронзокудрости
И дышу лишь твоею душой!
Что же, сдержанную по премудрости,
Удержало с тяжелым со мной?
 
 
Молодая, смеюнья, здоровая
(Ты горда: ты здорова для всех!..)
Жизнерадостная, вечно новая,
По тебе истоскуется Грех!
 
 
Или мало тропинок пленительных
Вдоль ручьев, сквозь сирень, в трелях птиц?…
И возможностей умокружительных
В роскоши деловитых столиц?…
 
 
Есть вопросы, понятные вечности,
А не людям, рабам пред судьбой…
Только в силу своей человечности
Ты всегда остаешься собой!
 

1915. Май

Петроград

Быть любимым как ни сладостно,

Все же сладостней – любить.

Д. Мережковский

 
Все хорошо в тебе: и ноги, и сложенье,
И смелое лицо ребенка-мудреца,
Где сквозь энергию сквозит изнеможенье,
В чьей прелюдийности есть протени конца…
 
 
Все хорошо в тебе: и пламенная льдяность,
Ориентация во всем, что чуждо лжи,
Щек майски-девственных осенняя багряность…
Что ни подумай ты и что ты ни скажи —
 
 
Все хорошо в тебе! Дитя, ты лучше грезы!
И грезу отебить хотел бы я свежо:
Тебя нельзя уже огрезить: все наркозы,
Все ожидания – в тебе: все – хорошо!
 
 
Все хорошо в тебе! и если ты инкубишь
Невинные уста, инкубость тут нужна…
Люблю тебя за то, что ты меня не любишь,
За то, что ты в своей жестокости нежна!..
 

1915. Май

Петроград

 
Ни с кем сравнить тебя нельзя:
  Сама ты по себе.
К тебе по лилиям стезя.
  Молиться бы тебе!
 
 
Тебя ни с кем нельзя сравнить:
  Ты лучше, чем мечта!
Тобой дышать, тебя любить,
  Святить твои уста.
 
 
Сравнить нельзя ни с кем тебя:
  Ты – женщина, а те,
Кого, вводя в обман себя,
  Так звал, – барьер к мечте!..
 
 
Нельзя-сравнить тебя ни с кем —
  Ни на земле, ни вне…
Твоею музыкой я нем, —
  То смерть пришла ко мне!
 

1915. Май

Эст-Тойла

II. Амфора Эсляндская

И сколько новей в чарах мая,

Ведь столько ж песен впереди

Игорь-Северянин («Victoria Regia»)

 
Воспетое Лохвицкой Миррой,
Ее златострунною лирой,
Балтийское милое море
Вскипело в эстляндской амфоре…
 
 
Вскипело оно и запело,
Запело о том, что вскипело,
А это ничто ведь иное,
Как то, что оно – молодое!..
 

1914. Июнь

Эст-Тойла

 
Снова маки в полях лиловеют
Над опаловой влагой реки,
И выминдаленные лелеют
Абрикосовые ветерки…
 
 
Ты проходишь мореющим полем,
Фиолетовым и голубым,
К истомленным усладам и болям,
Одинаково близким своим…
 
 
Как серебряные черепахи,
В полднелень проползают серпы…
Сколько бодрости мягкой во взмахе
Струнно-млеющей девьей стопы!
 
 
На златисто-резедной головке
Пылко-красный кумачный платок,
А в головке так много обновки,
И в душе – обновленный поток!
 
 
Розовеют лиловые маки,
Золотеет струистый опал,
И луна возжигает свой факел,
Отравив зацветающий бал…
 

1915. Март

Харьков

 
По дороге над морем, ясным утром весенним,
В Духов день лучезарный – в молодой! в молодой! —
Шли в сосновую рощу, дорогая, с тобой.
Нежно нежилось море голубым сновиденьем,
Вековою медузью, устрицевым томленьем, —
Нежно нежилось море, упиваясь собой.
 
 
Нам встречались то дачи, то блондинки-эстонки,
Строголицые девы с жуткой старью в глазах.
И барашки в пятнашки не играли в волнах,
А резвились на воле, так ажурны и тонки,
Как рожденные в море… Отчего, – ах! – ребенки
Не родятся барашковыми в городах?…
 
 
Оттого, что там город. Оттого, что здесь поле.
Оттого, что здесь море. Оттого, что здесь свет.
Ах, вы очень культурны, но души-то в вас нет:
Вы не знаете горя, вы не знаете боли,
Что в столице лишились этой шири и воли,
Что подснежник мудрее… чем университет!
 

1915. Май

Эст-Тойла

 
Мы сидели в соснах над крутым обрывом,
Над лазурным морем, в ясный Духов день.
  Я был безоблачно счастливым,
  В моей душе цвела сирень!
 
 
В ландышевом шелке, затканном златисто
(Дивен в белорозах милый твой капот!)
  Ты, лежа, слушала лучисто,
  Как вся душа моя поет!
 
 
Не было похожих на тебя, – не будет.
Изменял другим, – тебе не изменю.
  Тебя со мною не убудет,
  Себя с тобою сохраню.
 
 
Я построю замок, – маленький, дешевый, —
В этих самых соснах будущей весной, —
  С тобою жить всегда готовый,
  Готовый умереть с тобой!
 

1915. Май

Эст-Тойла

 
Маленькая девочка скучает,
Маленькая девочка не знает,
Как смотреть на грусть ее мне больно,
Что своей печали мне довольно…
 
 
А какие могут быть печали
У меня, все ждавшего вначале,
Чуть не с детства, женщину такую,
Как она, несбыточно-простую?
 
 
Маленькая девочка скучает,
Маленькая девочка не знает,
Как жестоко ошибался часто,
Как платился, как и сколько раз-то!
 
 
Так платился за свои ошибки,
Что дивлюсь, как расцветать улыбки
На устах моих не разучились,
Как мозги мои не помрачились!..
 
 
Маленькая девочка скучает,
Маленькая девочка не знает,
Что ее одну искал я в каждой,
В каждой встречной, а нашел однажды:
 
 
В ней самой нашел ее случайно!..
Как находке рад необычайно,
Маленькая девочка не знает.
Знает, да не верит… и скучает!
 

1915. Май

Эст-Тойла