Текст книги "По обе стороны экватора"

Автор книги: Игорь Фесуненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Улетая на следующий день из Боготы в Кито, я тщательно собрал вырезки с этими комментариями и вместе с фотографией: я и Президент, которую прислал-таки в «Текендаму» президентский фотограф из фирмы «Фото-Сади», положил в чемодан. На память. Я еще не знал тогда, какую помощь эти вырезки и фотографии окажут мне в Эквадоре.

На экваторе в Эквадоре

«Сеньору журналисту Игорю из России с искренним уважением…» Учтиво поклонившись, профессор Умберто Вера вручил мне свою отпечатанную на листке мелованной бумаги поэму, украсив ее изящно выведенным автографом. В этом факте не было ничего необычного. Необычно было то, что, вручая мне поэму, профессор находился в южном полушарии, в то время как я, пожимая ему в знак благодарности руку, стоял в северном. На полу между нами была обозначена черная линия. Она убегала из-под ног, опускалась по ступенькам на улицу, пересекала дорогу под колесами припаркованного у двери «шевроле», а затем взбиралась на бурый обелиск, увенчанный глобусом. Обелиск и глобус тоже были разрезаны этой линией. Не воображаемой, а четко прочерченной линией экватора, рассекающей Анды в 25 километрах от эквадорской столицы Кито.

Экватор… Таинственная линия, делящая земной шар пополам. Пересекающая океаны и континенты. Нет, что ни говорите, оказавшись здесь, трудно оставаться невозмутимым. Кем бы вы ни были – мечтательным романтиком, черствым сухарем или язвительным скептиком, прибыв сюда, вы все равно проделаете обязательный ритуал: поставите одну ногу слева от черты, другую – справа и, фотографируясь в горделивой позе по обе стороны экватора, не без пижонства пофилософствуете о том, как безжалостно разрушает цивилизация романтическую прелесть преодолевания океанских просторов и горных хребтов: каких-нибудь двести лет назад экспедиция французского географа Шарля-Мари де ла Кондамина, снаряженная для уточнения действительного местонахождения линии экватора, добиралась сюда несколько месяцев. А сейчас европеец оказывается в этих местах через несколько часов не очень утомительного полета.

Здесь, в этой таинственной и странной точке планеты, на какое-то мгновение теряют свою значимость привычные общечеловеческие понятия и представления. Откуда бы ни занесла вас судьба сюда, в сердце Анд, вы стряхиваете с сердца паутину равнодушия, забываете о сопутствующих путешествию заботах, о билете на обратный рейс, скудных суточных и испорченном замке чемодана. Вам хочется говорить стихами и обнять весь мир. Вам хочется верить в чудеса.

Линия экватора… Ступая по ней, вы делаете первый из сорока миллионов шагов, которые понадобились бы, если бы вы пожелали обойти земной шар кругом. Вы вдыхаете полной грудью прохладный воздух и жадно оглядываетесь по сторонам, стремясь навсегда и до мельчайших деталей зафиксировать в памяти окружающее: облака, вкрадчиво ползущие по склонам двух дремлющих вулканов Марка и Синчолагуа, – на севере. Три коровы, неторопливо пощипывающие травку среди острых колючих агав – на юге. Приземистые, крытые красной черепицей белые домики, один из них с вывеской «Кафе „Эквадор“», – на востоке, где чуть дальше лежит единственное в мире, как утверждают эквадорцы, селение, разрезанное линией экватора пополам: Сан-Антонио-де-Пичинча. Там на пыльной улице стоит другой обелиск. Чуть пониже и без глобуса на макушке. Он воздвигнут на том месте, где отметили линию экватора аборигены этих мест – индейцы племени киту. Деля пополам земной шар объемом в 1,083 миллиарда кубических километров, они ошиблись всего лишь на триста метров!

Ну а на западе ваш взгляд спотыкается о два ярко-красных слова: «Кока-кола» – рекламный плакат, от которого никуда не денешься даже здесь, на экваторе, украшает уже знакомую нам сувенирную лавку. Она же по совместительству служит и почтовой конторой, где вы сталкиваетесь с первым из чудес и загадок, поджидающих вас в этой стране: продавцом в лавке работает историк, писатель и поэт Умберто Вера. Он предал свои музы не ради большого бизнеса, а ради маленького куска хлеба: Клио и Эвтерпа не могут прокормить человека в Эквадоре. Даже если у него в кармане – диплом профессора.

Впрочем, насчет «загадок» я допустил неточность: с первой из них пришлось столкнуться еще до прибытия в эту страну.

Ожидая в Рио-де-Жанейро визы в Колумбию и Эквадор и прилежно штудируя научные монографии, путевые очерки коллег и туристические путеводители по этим странам, я вдруг обнаружил, что не могу найти вразумительного ответа на самый, казалось бы, первый, простой и естественный вопрос: какова территория Эквадора? Издававшаяся в Бразилии в виде еженедельных иллюстрированных журналов географическая энциклопедия «Жеорама» сообщила в своем 30-м выпуске, что площадь Эквадора равняется 270 670 квадратным километрам. Аннотация на карте, приложенной к этому же выпуску, определила территорию страны в 263 779 квадратных километров. Изданная в 1966 году в Эквадоре брошюра профессора Нельсона Понса «Статистические данные об экономическом развитии Эквадора» увеличила эти цифры более чем в полтора раза: 445 235 квадратных километров…

Заинтересовавшись этой статистической чересполосицей, я продолжаю изучать ее вот уже добрых два десятка лет после той первой поездки в Эквадор, и ясности за это время не прибавилось. Судите сами:

«Британская энциклопедия» 1929 года – 432 084 кв. км.

«Британская энциклопедия» 1976 года – 283 561 кв. км.

«Латинская Америка». Справочник. Политиздат. 1976 год – 284 тыс. кв. км.

«Страны мира». Справочник. Политиздат. 1980 год – 270,7 тыс. кв. км.

«Страны мира». Справочник. Политиздат. 1984 год – 275,34 тыс. кв. км.

«Советский энциклопедический словарь». 1985 год – 283,6 тыс. кв. км.

…В моем списке, прошу поверить мне на слово, есть еще десятка полтора столь же разноречивых ссылок. Желающие продолжить эту увлекательную географическую игру могут обратиться к справочникам и энциклопедиям иных стран и эпох, картина наверняка будет столь же загадочной. И возникает вопрос: в чем дело? Почему издатели справочника «Страны мира» за четыре года увеличили площадь Эквадора на пять тысяч квадратных километров? А знаменитая своей скрупулезностью «Британика» за полвека ужала ее почти на 40 процентов? Дело тут не столько в оплошностях редакторов, сколько в запутанных, продолжающихся вот уже полтора века взаимных территориальных претензиях между Эквадором и Перу, периодически даже вызывающих вооруженные конфликты. Спор этот идет за обладание довольно большим участком амазонской сельвы. А открытие в спорном районе перспективных месторождений нефти подлило масла в огонь.

…Вот так, постепенно, еще до приезда в Эквадор, вживался я в эту чужую, пока совершенно незнакомую мне страну, пытаясь ощутить ее атмосферу, изучить историю, понять современные проблемы. Собирал и накапливал цифры, факты, имена в ожидании того часа, когда придет время сесть за стол перед чистым листом бумаги, на котором будет выведено название будущего очерка: «На экваторе в Эквадоре».

Ну а теперь, прибыв в Кито, подсознательно подчиняю этому листу бумаги каждый свой шаг, каждую встречу, поездку, беседу или просто прогулку по городу. Живя будущим репортажем, я складываю его постепенно, по кирпичику, шаг за шагом.

Знаю, что начало моего будущего эквадорского опуса уже найдено: экватор, профессор Умберто Вера, он же поэт, почтальон и продавец. Затем расскажу о неразберихе с площадью страны, которую, конечно же, надо будет обыграть. Она даст мне возможность не только заинтриговать читателя, но и с первых же страниц погрузить его в противоречивый, кипящий конфликтами мир современной Латинской Америки. А дальше?.. А дальше все будет зависеть от моей наблюдательности и проворства, от того, с какими людьми сумею встретиться, где смогу побывать, что увижу и что услышу. И что пойму из увиденного и услышанного. И еще от одного будет зависеть успех или провал работы: от удачи. Без удачи в нашем деле трудно.

…Размышляя обо всем этом в первый вечер после прилета в Кито в номере отеля «Интерконтиненталь», гляжу, как через клумбы и выложенную каменными плитками дорожку, что ведет к бассейну, неторопливо движется прямо к моему окну небольшое облако. Это еще одно из чудес эквадорской столицы: облака тут, случается, бродят прямо по земле, заглядывают в окна и отдыхают на газонах скверов. Это никого не удивляет: город лежит на высоте двух тысяч восьмисот метров, в самом сердце «Сьерры». «Сьерра» означает «Горы». Есть еще в Эквадоре «Коста», то есть «Побережье», и «Ориенте» – восточные территории, по другую от океана сторону Анд. Именно там, в Ориенте, и находится спорный участок амазонской сельвы, который эквадорцы и перуанцы никак не могут поделить.

Первый день командировки почти всегда бывает самым трудным. Не знаешь, с чего начать, к кому обратиться за советом. Тем более что ни советчиков, ни помощников у меня не было, ибо в тот первый мой приезд в Эквадор не существовало еще в Кито советского посольства или консульства, и поэтому у меня были все основания считать себя единственным советским человеком, оказавшимся в тот момент в этой стране. Ощущение для первого раза не из самых приятных. Неуютно как-то. Мысли всякие лезут в голову. Случись что-нибудь, так и заступиться некому…

Гляжу в окно на ползущее по газону облако и пытаюсь спланировать свою жизнь и работу на ближайшие дни и часы. У меня есть телефон местных комсомольцев из «Коммунистической молодежи Эквадора». С ними встречусь завтра, а сегодня, в первый день, попробую совершить самостоятельное плавание.

Пожалуй, это самое интересное в заграничных командировках: первая вылазка, первые шаги по незнакомому городу. Завтра тебя будут возить либо друзья, либо профессиональные гиды туристических агентств. Твое внимание обратят на исторические достопримечательности, монументы и памятники великим соотечественникам, тебе будут говорить о социальных контрастах и географических курьезах. Прочитают лекции по истории города и ответят на все возникшие вопросы. И твоя записная книжка пополнится десятками интересных, полезных и ценных фактов, имен, адресов, которые пригодятся, а может быть, и не пригодятся в работе. Это будет завтра. А сегодня попытаюсь сделать свое собственное открытие Кито: беру такси, еду в центральные кварталы, выхожу и иду, куда глаза глядят. Не изучаю город, а окунаюсь в его атмосферу, стараюсь проникнуться его настроением, дышу его воздухом и прислушиваюсь к его голосу.

Вот она, лежащая в самом центре Кито «пласа де Индепенденсия» – площадь Независимости. Строгая белая колоннада президентского дворца. Президент занимает два верхних этажа длинного, протянувшегося через всю площадь здания. А в нижнем – цокольном этаже – бесчисленное множество лавочек кустарей, ремесленников, ювелиров. Здесь продаются сувениры и сигареты, неизменная кока-кола и пиво «Пильзнер», яркие пончо и шарфы, пепельницы из меди и резные фигурки из дерева, подделанные под старину «археологические» черепки и подлинные индейские изделия из джута и пальмовых листьев.

Площадь живет своей обычной жизнью. На каждом ее углу, на каждом «пятачке» разыгрываются десятки маленьких жанровых сценок, которые неведомый режиссер поставил словно специально для того, чтобы побыстрее окунуть тебя в местную экзотику.

Неизменные в любой точке Латинской Америки мальчишки – чистильщики башмаков как ястребы накидываются на беззаботного «гринго», ловящего в видоискатель «найкона» величественный портал кафедрального собора. Под белым тентом на высокой полосатой тумбе на пересечении улиц, как усталый одинокий аист в старом гнезде, дремлет полицейский – регулировщик уличного движения. Он ничего не регулирует, ни на кого не обращает внимания. Ни на водителей, едущих по одним им понятным правилам, ни на пешеходов, переходящих улицу, где и когда им вздумается. Если убрать с перекрестка эту тумбу, уличное движение лишь упростилось бы, а водители вздохнули бы с облегчением.

На широкой каменной скамье сидя уснул старик в белой шляпе с черной лентой. Пенсне его чудом держится на самом кончике носа. Рядом развернута старая газета. Она подрагивает под легким дыханием ветерка как живое существо, как кошка, примостившаяся около хозяина. На странице, которую читал старик перед тем, как вздремнуть, рекламное объявление: «Незабываемые! Да, именно незабываемые двенадцать мелодий вашей давней молодости! Двенадцать лучших мелодий двадцатых годов в исполнении легендарного саксофона Ольмадо Торреса! В том числе: „Ненависть и любовь“, „Неблагодарность“, „Забвение“. Диск моно стоит всего лишь 50 сукре. Стерео – 60».

…И тут во мне просыпается автор будущего очерка, перед глазами опять возникает чистый лист бумаги с названием «На экваторе в Эквадоре», и начинается жестокая борьба с самим собой. Вроде бы нужно немедленно хватать записную книжку и фиксировать все это. Или, еще лучше, снимать фотоаппаратом. И в то же время чертовски не хочется этого делать: ведь записная книжка и фотоаппарат вырвут меня из анонимата, привлекут внимание окружающих. На меня начнут оглядываться. Мальчишки побегут следом, выклянчивая монетку. Старая индианка, завидев объектив, закроет лицо рукой. Девушки-студентки разбегутся в разные стороны… Нет, уж лучше по-прежнему неприметно бродить по улицам, растворившись в пестром потоке людей. И запоминать, что видишь, чтобы, вернувшись в гостиницу, набросать в блокнот обрывки впечатлений и ощущений. Дремлющего над газетой старика. И вот этого пожилого индейца в пестром пончо с вполне современным портфелем в руках, осторожно переходящего улицу и скрывающегося в подъезде с табличкой: «Адвокатская контора братьев Коста». И двух старых усталых индианок. В черных пончо, черных фетровых шляпах, босые, они сидят на каменных ступеньках прямо под вывеской: «Салон красоты. Прически, стрижка и окраска волос, перманент, маникюр». Черные, никогда не знавшие не только маникюра, но и мыла руки бессильно брошены на колени. Потухший, обращенный внутрь себя взгляд.

Неожиданно рано и как-то стремительно на город упала ночь, и не без сожаления я возвращаюсь в отель. Пора ужинать. Иду в ресторан и в ожидании заказанного бифштекса набрасываю в записную книжку несколько фраз будущего очерка:

«Отель „Интерконтиненталь-Кито“ строили американцы и строили для самих себя. Поэтому нет, вероятно, такого места в Эквадоре, где все эквадорское вытравливалось бы с большей настойчивостью, чем в этом отеле. Телефонистка отвечает вам по-английски, в киоске продаются американские газеты и журналы. На стенах висят шедевры абстрактной живописи, авторы которых вдохновлялись экспонатами нью-йоркского Музея современного искусства. Меню в ресторане, отпечатанное, разумеется, по-английски, подает метр, одетый в безукоризненный смокинг. Впрочем, для экзотики в зале работают несколько девушек явно индейского происхождения, одетые в национальные наряды. Их функции просты: сначала они приносят вам хлеб и с тщательно отработанной улыбкой говорят „йэс, сэр“. Потом, когда вы поужинали, девушки говорят вам „сэнкью“ и убирают грязную посуду».

Поужинав, заглядываю в открывшееся около десяти вечера казино при отеле. Смуглые крупье с изяществом жонглеров тасуют карты, запускают шарики в желоб рулетки, манипулируют жетонами, костями и фишками.

Игра поначалу идет по маленькой: проигрываются и выигрываются сотни долларов. Большая игра – на тысячи и десятки тысяч – пойдет после полуночи, когда проиграется и уйдет восвояси мелкая плотва.

Почти все игроки здесь – американцы. Небрежно швыряя на зеленое сукно разноцветные жетоны, они снисходительно смотрят на затесавшихся среди них трех молодых эквадорских парней. Парни играют самозабвенно, с мольбой во взоре, с надеждой на чудо, на выигрыш. Первые два проигрываются за двадцать минут, третий сражается больше часа. Потом терпит крах и он: встает из-за стола с красными ушами и лихорадочным блеском в глазах. Денег нет, но в кармане завалялась мелочь. Он подходит к выстроившимся вдоль стен игральным автоматам и с ожесточением швыряет в щель последние сукре. Машина урчит и пережевывает их металлическими челюстями. Вот упала последняя монета. Все. Чуда не свершилось и сегодня.

А в баре по соседству два янки, приятно пощекотав нервы проигрышем пары сотен долларов, потягивают виски. Один из них смеется и тычет пальцем в громадную фотографию на первой полосе «Телеграфо». Фото изображает траурную процессию: хоронят жертву столкновения на предвыборном митинге в местечке Мачала. Второй американец снисходительно улыбается, разводит руками. Дескать, чему уж тут удивляться? Страна дикарей!

Это было ровно за две недели до убийства Роберта Кеннеди в отеле «Амбассадор» в Лос-Анджелесе.

В ладони Кордильер

На следующее утро прихожу к выводу, что хотя первое знакомство с городом и состоялось, но оно оказалось куда более поверхностным, чем хотелось бы. Все эти первые впечатления, конечно, полезны, они пригодятся в работе, создадут настроение. Но строить серьезный журналистский материал на таких сугубо внешних приметах невозможно. Нужно идти вглубь. И прежде всего следует определить, что делать: писать проблемный очерк о стране или ограничиться выполнением задания радиостанции «Юность» – несколькими интервью о жизни молодежи Эквадора и ее борьбе против вмешательства США в дела Латинской Америки? Первый путь труднее, но интереснее. Не уверен, правда, что это мне окажется по плечу: ведь очерк о стране – это высший пилотаж журналистики. Чтобы сделать его, нужно собрать богатый и разнообразный материал, а для этого – поездить, встретиться и побеседовать с теми, кто трудится: со сборщиками бананов, рыбаками, крестьянами и с теми, кто им противостоит: с крупным землевладельцем, хозяином фирмы, экспортирующей бананы, с банкиром, предпринимателем. Неплохо иметь интервью ученого-экономиста, который проанализировал бы хозяйственное положение страны. И желательно встретиться хотя бы с одним из членов правительства. Но, увы, за те несколько дней, что отвело мне на работу в Эквадоре московское начальство, всего этого можно не успеть. Поэтому решаю пока ограничиться выполнением редакционного задания, но, делая эту работу, смотреть во все глаза и не упускать ничего интересного.

…Эквадорские комсомольцы ждут меня в помещении городского комитета Компартии Эквадора – в старинном доме, где на первом этаже разместился магазин обуви, а на второй нужно подыматься по скрипучей деревянной лестнице.

– Патрисио, Гидо, Фабиано, Энрике… – Мы крепко жмем друг другу руки, обнимаемся. И сразу же чувствую себя среди своих. Ко мне тянутся десять пачек сигарет. Отвечаю традиционным «Беломором». Начинается жаркий и поначалу беспорядочный разговор, в котором смешивается все: Гагарин, урожай бананов. Московский метрополитен, нефтепровод, который строит «Галф», банкротство «Португезы Сантисты» и финансовый крах Пеле, забастовка учителей в Куэнке, похищение американского посла в Рио-де-Жанейро, уличные демонстрации леваков в Париже, итоги кинофестиваля в Картахене и недавний расстрел студентов в Панаме. Потом расчехляю магнитофон, чтобы записать интервью для «Юности». Прошу Гидо Риваденейро говорить конкретно, не ограничиваться общими фразами о том, что, мол, США – враг Латинской Америки, а дать по возможности примеры из местной жизни. «Пожалуйста! Хоть сотню…» – улыбается Гидо и рассказывает о том, как в городке Санто Доминго де лос Колорадос мелкие промышленники решили организовать кооператив по обеспечению электричеством города и прилегающих сельских районов. Увы, этому воспротивилась «Эмпреса электрика» – дочерняя компания американской монополии «Дженерал электрик», контролирующая распределение электроэнергии в районе «Косты». И инициатива мелких эквадорских предприятий рухнула. Они и впредь будут вынуждены выплачивать американцам бешеные деньги за пользование электроэнергией по монопольным расценкам, установленным филиалом «Дженерал электрик».

– А вот вам другой пример, – говорит Фабиано, – в 1910 году к нам, в Эквадор, приехал из США некий мистер Нортон. Для начала он занялся пивоварением, затем организовал производство стройматериалов, построил цементный завод, купил несколько каменоломен. Разбогател, начал вкладывать капитал в недвижимость, после окончания второй мировой войны соорудил здесь фабрику, которая собирала телевизоры из деталей, поставлявшихся из США, а заодно купил и телестанцию в Кито.

– Минуточку! Какой же смысл строить фабрику, которая работает на деталях, доставляющихся сюда из северного полушария? Ведь это же очень удорожает производство!

– Ты забываешь, что у нас здесь дешевые рабочие руки, – говорит Фабиано. – Эквадорский рабочий получает раз в десять меньше, чем американский. Поэтому-то Нортон умудрился к 1962 году вывезти из нашей страны 600 миллионов сукре прибылей. На эти деньги он построил в США громадную фабрику электронного оборудования, в том числе и военного, которое сейчас поставляется во Вьетнам по заказам Пентагона. Таким образом, его фирма в конце концов превратилась в типично империалистического хищника, иллюстрирующего ленинское учение об основных экономических признаках империализма: производство и капитал концентрируются, образуя монополии, банковский капитал сливается с промышленным, начинается массированный вывоз капитала за рубеж.

…Вот это да! Я поражен умением Фабиано грамотно и четко излагать свою мысль. Меня восхищает эрудиция этого совсем еще молодого парня.

– А как же иначе, – улыбается, словно угадав мою мысль, Патрисио. – Это для вас, советских людей, «Империализм, как высшая стадия капитализма» – теоретический труд. Для нас она – как правила дорожного движения для водителей. Поэтому-то мы и изучаем ее самым внимательным образом.

Беседую с ребятами долго. Парни рассказывают о своих делах и заботах. О том, как стремятся расширить влияние среди крестьян и рабочих, как завоевывают позиции в студенческом движении, как участвуют в забастовках и уличных демонстрациях, как расклеивают на стенах домов листовки и пишут лозунги: «Янки, убирайтесь домой!» Дел у них по горло, ибо в университетах и школах страны идет яростная борьба: преподаватели и студенты требуют отставки министра просвещения – реакционера и мракобеса. Прогрессивные профсоюзы поддерживают студентов. Чуть ли не каждый день происходят схватки с полицией и войсками. Для расправы с молодежью было даже создано недавно специальное репрессивное армейское подразделение – батальон парашютистов.

– Знаешь, сколько предусматривает сейчас наш национальный бюджет на нужды образования? – спрашивает Гидо. И отвечает: – В среднем 37 сукре в год на одного эквадорца. А на содержание одной лошади армия расходует за год тысячу сукре.

Вернувшись вечером в «Интерконтиненталь», узнаю из сообщения радио, что сегодня днем парашютисты совершили налет на школу «Симон Боливар» и даже стреляли в участников проходившего там митинга.

Если бы удалось своевременно узнать об этом, можно было бы попытаться подскочить туда. Чтобы глянуть на это побоище. В нашем деле это очень важно: иметь право сказать, что событие, о котором пишешь, ты видел своими глазами. В Рио-де-Жанейро мне уже несколько раз удавалось видеть и снимать такие схватки. Впервые, помнится, это было в марте шестьдесят восьмого. Военная полиция атаковала студенческую столовую Калабоусо в самом центре города. Парни забросали атакующих камнями, те открыли огонь. Несколько студентов были ранены. А шестнадцатилетний Эдсон Луис погиб. На следующий день его хоронил чуть ли не весь город. И испугавшись нового кровопролития, губернатор Неграо де Лима запретил полиции вмешиваться. Похоронная процессия растянулась на несколько километров.

А потом, спустя несколько дней, были новые стычки с пальбой, с гранатами, источающими слезоточивый газ. Но там, в Рио, работать было сравнительно легко: город тебе хорошо знаком. Знаешь, какими переулками уйти от опасности, с какого балкона или холма можно сфотографировать схватку, не опасаясь, что полицейская дубинка расколотит твою камеру.

Сегодня мне не повезло. Вместо того чтобы увидеть и зафиксировать в блокноте, на пленке или хотя бы в памяти главное событие дня, я занимался безмятежными беседами. А теперь сижу и переписываю из телефонного справочника эквадорскую статистику. На всякий случай. Может быть, она когда-нибудь пригодится, а возможно, истлеет в моих архивах без употребления:

«Эквадор. Численность населения в 1965 году 5 миллионов. Четыреста тысяч – живут в Кито. Шестьсот – в крупнейшем промышленном и торговом центре страны Гуаякиле, находящемся на тихоокеанском побережье в четырехстах с лишним километрах от столицы. Эти два города связаны друг с другом железнодорожной веткой, идущей почти на всем своем протяжении по горам, автомобильной дорогой, которая пролегла в основном через Косту».

…Кстати, пора бы решить, каким из этих двух маршрутов отправиться в Гуаякиль? Судя по предназначенным для туристов буклетам, железная дорога обещает более яркие впечатления: укутанный облаками вулкан Чимборасо, бездонные пропасти, таинственные горные ущелья, где, возможно, сохранились древние города индейцев. И, наконец, знаменитый «Нос Дьявола» – самый крутой на континенте, а может быть, и во всем мире спуск железной дороги с гор на равнину! Зато шоссе, идущее через Косту, позволит увидеть вблизи плантации эквадорских бананов. Есть о чем подумать и посоветоваться завтра с друзьями-комсомольцами.

На следующий день Энрико и Фабиано приглашают меня на экскурсию по Кито. Едем не туда, куда возят «грингос» туристические автобусы. У ребят свои «достопримечательности», не отмеченные в официальных справочниках и путеводителях: «В этой тюрьме сидели наши товарищи в годы диктатуры. Вон там, справа – швейная фабрика, она бастует уже сорок дней… Здесь состоялась самая мощная антиамериканская демонстрация за последние годы… На том углу один из наших погиб от полицейской пули».

С особой гордостью Фабиано показывает места, где он вместе с друзьями организовывал достойную встречу личному представителю президента Никсона губернатору Нельсону Рокфеллеру, совершавшему недавно пропагандистскую поездку по странам Латинской Америки:

– На этой улице мы расставили пикеты, отсюда летели камни. Полиция закидывала нас газовыми гранатами, но мы сумели блокировать весь центр города. Рокфеллеру пришлось добираться в президентский дворец боковыми улочками под прикрытием мощного полицейского эскорта.

Выезжаем за город. Вдоль шоссе справа и слева – серые от пыли мечи агав. Жаркое солнце бьет из зенита в макушку прямой наводкой. Вновь вспоминаю о белом листе бумаги с надписью «На экваторе в Эквадоре» и прошу Фабиано рассказать о себе. Он пожимает плечами: он убежден, что нет в его жизни ничего интересного… Родился и рос в семье бедняков. С десяти лет начал работать, чтобы помочь родителям сводить концы с концами. Сначала – во время школьных каникул, потом, с тринадцати лет – постоянно. Кем работал? Уличным торговцем, «мальчиком» в доме моделей: открывал двери сеньорам, проплывавшим в благоухающие салоны в поисках последних новинок из Парижа, Рима и Рио-де-Жанейро. Потом был таким же мальчиком на побегушках в булочной, затем – посыльным в маленькой книжной лавке. Однажды осенила идея: с тремя братьями купили в складчину фотоаппарат, решив попытать счастья на поприще фотографии. Братья вскоре отказались от этой затеи, а он так и остался фотографом. Повезло, попалась хорошая камера: советский «Зенит».

Лет шестнадцати вступил в «Коммунистическую молодежь Эквадора» и отправился в одну из самых глухих провинций организовывать там крестьянское движение. Было трудно. Очень мешали «леваки», пытавшиеся, следуя модным тогда у некоторой части молодежи заветам «великого кормчего», спровоцировать крестьянские бунты без подготовки, без проведения разъяснительной работы. Однажды один такой «агитатор» явился в деревню и чуть ли не с пеной у рта потребовал, чтобы «революционные массы» немедленно отправились «на штурм» усадьбы богача-землевладельца. Усадьба, надо сказать, охранялась наемными бандитами, вооруженными до зубов, а у «масс» – нескольких десятков индейцев – не было ничего, кроме мотыг, которыми они обрабатывали господскую землю.

– Почему вы не хотите атаковать гнездо эксплуатации? – кричал «агитатор».

– Но ведь там же солдаты, охрана, – почесывали затылки индейцы. – У них пулеметы.

– А, так, значит, вы – трусы?

– Нет, мы не трусы. Мы просто ждем, – спокойно сказал пожилой индеец.

– Чего ждете?

– Чтобы ты пошел впереди и научил нас, как это можно взять эту усадьбу голыми руками.

– «Революционер» ретировался, а спустя несколько месяцев, – вспоминает Фабиано, – коммунисты и комсомольцы подняли этих же крестьян. Но не на самоубийственную авантюру, а на мощную забастовку. Индейцы откликнулись. По всей провинции работы на полях и плантациях прекратились. Крестьяне потребовали повысить минимальную заработную плату с 6 до 15 сукре в день и ввести социальное страхование. Было трудно: владельцы поместий вызвали войска, дело чуть не дошло до кровопролития, но индейцы держались стойко и победили!

– Так мы еще раз убедились в правоте ленинского учения о том, что революционная теория становится материальной силой тогда, когда она овладевает массами, – завершает рассказ Энрике. И оглушительно чихает. Слишком уж пыльно: по узкой каменистой дороге наша машина преодолевает последние метры до одной из двух вершин горы Пичинча, к месту битвы между освободительной армией маршала Антонио Сукре и испанскими колонизаторами. Эта самая, как говорят, «высокая» битва в истории войн состоялась в мае 1822 года и положила конец испанскому владычеству в Эквадоре.

У воздвигнутого на небольшой площадке пирамидального обелиска мы помолчали. Внизу, прикорнув в могучей ладони Кордильер, съежился крохотный Кито: россыпь светлых кубиков-домиков на оливково-бурой земле. Словно хрупкие елочные игрушки, переложенные ватой облаков.

 
Под сенью дождевого колпака
Мечтает Кито, что плывет к удаче,
Что он – ковчег, а море – облака… —
 

тихо сказал Фабиано. Со всех сторон, насколько хватало горизонта, громоздились вулканы: Панесильо, Руминяви, Синчолагуа. И двуглавая Пичинча, на которую мы забрались.

Глядя на пестрые, словно в заплатах, склоны, на кратеры, пока тихие, но способные грозно пробудиться в любую минуту, я подумал, что в будущем очерке мне, по всей видимости, не избежать традиционного журналистского штампа: сопоставления кипящих в этой стране политических страстей с вулканическими процессами в недрах гор, окружающих ее столицу.