355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Игорь Неверли » Сопка голубого сна » Текст книги (страница 10)
Сопка голубого сна
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:58

Текст книги "Сопка голубого сна"


Автор книги: Игорь Неверли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Что ты задумал?

– Прежде всего, мы будем спать не там, где они думают, не у стенки с оторванной доской. Оттуда можно не только застрелить, но и зарубить. Поэтому тебе придется потихоньку перебраться в другое место.

Они убрались в сарае, сложили вещи. Когда стемнело, бесшумно поснимали все с саней и сложили в противоположном углу. Потом, уже в полной темноте, Бронислав засунул палку в щель между дверной коробкой и приоткрытой дверью, чтобы ее нельзя было захлопнуть. Они улеглись на двух тулупах, лицом к двери. Бронислав проверил наган и сунул его за пазуху.

Он обнял рукой Надю, та прильнула к нему пугливо.

– Как долго тянется время... Они терпеливы.

– Что и говорить. Трусливы, но терпеливы. Я таких навидался и в тюрьме, и на каторге. Могут всю ночь продержать монету во рту за щекой.

– Зачем?

– Слюна очищает свинец, ртуть на нем лучше держится, и он тогда блестит как настоящий рубль.

– Ты много пережил, Бронек, много знаешь. Поэтому сразу догадался, что это фальшивомонетчики.

– Возможно. Но главным образом потому, что я на редкость наблюдательный. Все подмечаю и сопоставляю. Это меня выручало не раз...

Он рассказал несколько случаев, когда его спасла наблюдательность и умение предугадывать опасность. Ему, было, показалось, что он потерял это умение, вот ведь заснул, ничего не подозревая, а ночью их чуть не сожрали волки. Но нет, когда они свернули на эту речушку, его словно что-то толкало назад, убеждало: не езди! Потом они поговорили о Лешке, гадали, что с ним случилось, после бритья он больше не показывался.

Они замолчали, изредка только перешептываясь. Ожидание было томительным, говорить не хотелось. Уже порядком за полночь дверь сарая неслышно открылась. Надежда сжала Брониславу руку. Он ответил ей тем же, отодвинулся и пополз к саням. Вскоре оттуда раздалось негромкое похрапывание.

Снег у входа заскрипел под ногами нескольких человек. Они остановились, прислушались. Легкий храп продолжался. Тогда вошли трое – Лешка с ножом в руках, за ним мужик с ружьем, третий, с топором, встал в дверях. Тот, что с ружьем, подтолкнул Лешку вперед, но Лешка с воплем «Караул! Караул!» спрятался за розвальни. Второй поднял ружье, но тут грянул выстрел. Брыська кинулся на него и свалился на землю вместе с трупом.

– Руки вверх!

Человек с топором бросился наутек. Бронислав выстрелил, но поздно. Он выскочил на улицу и увидел черный силуэт, удаляющийся в сторону леса.

– У них тут сообщники есть? – крикнул он Лешке, с ножом в руках стоявшему на коленях над убитым.

– Нет, кругом на двадцать верст никого. Бронислав вернулся в сарай.

– Я бы его догнал с Брыськиной помощью. Но жалко собаку, еще тяпнет ее топором.

– Да пусть в лесу подыхает,– сказал Лешка, продолжая рыться в одежде убитого.– О, вот он, мой паспорт! Сейчас свои ботинки с него сниму...

Он стаскивал обувь, чертыхаясь:

– Вот стервец, новенькие ботинки угробил.

– А я угробил два патрона,– сказал Бронислав...– Последние два остались.

– Будем надеяться, что они не понадобятся,– сказала Надежда, выходя из темного угла сарая на воздух.

– Вы только посмотрите,– Лешка, обувшись, демонстрировал свои ноги.– Здесь большой палец вылезает, в том ботинке тоже пальцы видны... А ведь новенькие были... Я им сейчас!..

И побежал к крыльцу.

– Постой, ты куда?

– Поджигать! Оболью керосином, и все мигом сгорит!

– Вернись сейчас же! Ты хочешь, чтобы все увидели зарево?!

– Да нет тут кругом никого...

– Если хочешь ехать с нами, прекрати. Мы уезжаем. Захвати только свои вещи.

– У меня нет вещей.

– Тем лучше. Помоги мне убрать тело.

Они вдвоем вошли в сарай и, взяв убитого за ноги, оттащили в сторону, освобождая розвальням проезд. Вдруг покойник тихо застонал.

– Он жив! – крикнул Лешка.– Добить надо.

– Зачем? Сам дойдет здесь, на морозе...

Уже занимался рассвет, когда они съехали к речке. Бронислав, закутанный в доху, сидел на козлах, держа у правой руки ружье, рядом Лешка в бурке и Надежда, как всегда, сзади. Брыська снова, задрав хвост, бежал впереди.

– Когда вы меня брили, ваше степенство, этот рыжий стоял за сараем,– рассказывал Лешка.– Стащил ружье и услышал, как я крикнул: «Я ваш, я с вами...» Ну и били же они меня потом, ох, как били! Я их предал, мол, рассказал вам, чем они занимаются. Я выкручивался, как мог, говорил, что да, хотел с вами убежать домой, но их не предавал. В конце концов они сказали: вот зарежешь их, тогда мы тебе поверим и оставим у себя... Потому что я никогда не был судим, паспорт у меня чистый, и они все время боялись, что я убегу... Ладно, говорю, только расскажите, как это делается. Тогда рыжий достал свой разбойничий нож и показал. Я буду идти за тобой, сказал он, чуть что не так – выстрелю тебе в спину. Черта с два, думаю, ты в меня попадешь впотьмах. Я знал, невозможно, чтобы вы, такой умный, такой храбрый, спали и не кинулись на него. А тогда и я пырну его в бок...

– Тебя как звать-то? – спросил Бронислав.

– Илья Шулим. Родился в 1885 году в Варшаве в доме номер шесть по улице Новолипье, рядом с дворцом Мостовских и Налевками...

– И садом Красинских,– добавил Бронислав.

– Да, рядом с садом Красинских, где пруд и лебеди плавают...

Они выехали на Уду и свернули влево к Нижнеудинску. Утро было прекрасное, тихое, солнечное, дорога гладкая, отдохнувшая лошадь бежала резво.

Шулим окончил начальную школу, посещал вечерние курсы и учился ремеслу у знакомого ювелира. В восемнадцать лет познакомился с молодой женой минского купца, завел с ней роман и устроился приказчиком в мануфактурной лавке мужа. Два года все было шито-крыто, но потом купец поймал его с поличным и тут же выгнал. Его взял к себе на работу дядя из Саратова, торговец деревом, отправлявший по Волге караваны плотов. Шулим как раз плотами и занимался. Здесь он начал путаться в своем рассказе, его биография пошла странными зигзагами, то он попадал в Томск, то в Омск. Бронислав понял, что он что-то скрывает, и перевел разговор на Варшаву, где оба чувствовали себя хорошо и свободно. Надежда, утомленная переживаниями минувшей ночи, спала.

В первом часу они прибыли в Нижнеудинск и остановились у вокзала. Шулим остался в санях, а Бронислав с Надеждой вошли в вокзал.

Сбросив тяжелую зимнюю одежду, она тулуп, он доху, они пробирались сквозь толпу проезжих, не привлекая ничьего внимания и ничем не выделяясь – молодая деревенская женщина в аккуратном полушубке и меховой шапочке поверх шерстяного платка, с потрепанным саквояжем в руках, и охотник в малахае, кухлянке и унтах. Надежда осталась в зале ожидания, Бронислав подошел к кассе.

– Будьте любезны, один билет третьего класса до Ачинска.

– На тот, что через десять минут или через пять часов?

– Значит, сейчас будет поезд?

– Я же говорю, на подходе... Итак, на какой?

– На ближайший.

Он побежал к Надежде.

– Поторопись, вот билет, а времени не осталось совсем. Поезд вот-вот подойдет...

Не успели они выбраться на перрон, как туда вкатился, извергая клубы пара, чугунный дракон.

– Внимание! В Нижнеудинске поезд стоит пятнадцать минут! – объявил дежурный по вокзалу.

Надежда обхватила его шею руками, расцеловала.

– Ты дважды спас мне жизнь, Бронек... Спасибо, прощай!

– До свидания, Надя... Счастливого пути! Она вскочила в вагон, а он подошел к буфету. Заказал чай и два бутерброда с икрой. Но вкуса не

почувствовал – что икра, что опилки. Голова гудела, по всему телу пробегала холодная дрожь. Колокол на перроне прозвенел в первый раз. Он быстро расплатился и вернулся на перрон. Раздался второй удар колокола и свисток дежурного, паровоз прогудел в ответ, вздохнул и медленно тронулся. Мимо Бронислава, постепенно ускоряя ход, проплывали вагоны. В одном из окон стояла Барвенкова. Она помахала ему рукой, и ее лицо сияло такой радостью и благодарностью, что у Бронислава потеплело на душе – хоть для этого он пригодился, обеспечил ей возможность уехать на Запад! Жгучая зависть и тоска охватили его – Надя поедет в Челябинск, Москву, Петербург, Финляндию, увидит берега Франции, Альпы, доберется, наконец, до свободной страны Швейцарии!

Он вернулся к розвальням.

– Уехала? – спросил Шулим.

– Да, к родителям... Ну вот, Лешка, я свое слово сдержал, привез тебя в город, теперь давай прощаться.

– Ваше степенство, я остаться хочу!

– Как остаться?

– Очень просто, при вас... Выслушайте меня. Я не всегда был таким, только из-за баб из-за этих скатился, как пишут в газетах, на дно. Но я хочу быть честным!

– Если хочешь, будешь.

– Вам легко говорить, у вас есть уверенность в себе, и при вас я тоже становлюсь уверенным. Я буду вам служить, буду все делать, я способный, много умею, вы не пожалеете, ваше степенство...

– Брось ты величать меня «ваше степенство»! Никакой я не барин! Говори мне ты... Итак, чего ты, Лешка, хочешь?

– Хочу, чтобы вы... чтобы ты взял меня с собой!

– С собой? Что же, это можно. Ладно, пусть. Там Чутких посоветует, что с тобой делать... Садись.

Они тронулись с места.

– Надо найти здесь постоялый двор и заночевать.

– На любом постоялом дворе хозяин, как только меня увидит, тотчас же пошлет за городовым. Мне надо переодеться с ног до головы. То есть, наоборот, с головы до ног.

– Что же ты предлагаешь?

– Когда мы ехали сюда, я заметил вывеску: Самуил Раппопорт.

– Значит, и здесь есть Раппопорты?

– Они есть всюду... У этого Раппопорта магазин одежды и обуви. Как раз то, что мне нужно. Вот он, магазинчик, смотри. Я через полчасика вернусь...

Он побежал – в черной дагестанской бурке, с голой, тоже черной головой. Пусть, в самом деле, оденется, подумал Бронислав и вдруг вспомнил: а на какие деньги? Господи, что это со мной сегодня? Ведь у него нет ни гроша...

Что делать? А, будь что будет, в конце концов, нечем будет платить, так прибежит за деньгами, попросит взаймы. Подожду. И лягу, пожалуй, я зверски устал, а Лешка все равно за полчаса не обернется...

Он улегся в санях на соломе и позвал: «Брыська! – Собака впрыгнула в сани, счастливая, что хозяин вспомнил о ней после двух дней молчания. Бронислав погладил ее...– Так и быть, прощаю... Каждому случается струсить, но запомни, чтобы это было в первый и последний раз... Что это со мной? На вокзале я дрожал от холода, а теперь горю весь, мне жарко, как в бане. Полежу...»

Он лежал довольно долго в каком-то полубреду, потом появился совершенно неузнаваемый Шулим и остановился перед Брониславом со словами: «Ну как?»

В темно-зеленой бекеше из добротного сукна, выдровой шапке и сапогах он выглядел весьма солидно.

– Прекрасно. Поверенный в делах богатого купца... А где ты деньги взял?

– В мешочке с паспортом лежали. Еще двадцать рублей осталось.

– Хорошенькое дело. Я убил, ты ограбил... Садись, поедем искать постоялый двор.

– Я уже узнал, Зареченская, шесть, третий поворот налево, хозяин умер, вдова содержит заведение...

На постоялом дворе пожилая вдова проверила Лешкин паспорт и метрику Бронислава и повела их в маленькую двухместную комнату.

– А баня у вас есть? – спросил Лешка.

– Во дворе налево.

Бронислав отвел лошадь в конюшню и принялся хлопотать около нее, а Шулим отнес вещи в комнатку и побежал в баню. Условились встретиться за обедом в столовой постоялого двора.

Бронислав успел уже заказать обед, когда пришел Шулим, распаренный, красный и еще больше похорошевший. Ел он с аппетитом и был в прекрасном настроении, которое, однако, постепенно портилось, по мере того, как он с растущим беспокойством поглядывал на Бронислава. Тот выглядел скверно, ел мало.

– Послушай, нам необходимо во что бы то ни стало завтра отсюда уехать... Во что бы то ни стало, ясно? А столько еще надо сделать. Шкурки продать и прикупить лошадь, вместо той, которую волки съели.

– Все сделаем, только бы здоровье не подвело. Ты приляг, поспи немного.

Бронислав лег и проспал пятнадцать часов. Проснулся он от боли в правом боку. Сел, голова кружилась, спустил с кровати ноги, ватные какие-то...

– Какое сегодня число?

– Четвертое апреля,– ответил Лешка, внимательно глядя на него.

– Значит, надо ехать. Но сначала продадим шкурки.

– Уже проданы.

– Ты продал? Молодец... Ну тогда осталось только купить лошадь. Купим и поедем.

– Лошадь куплена.

– Куплена? Нет, это я должен поглядеть.

Он быстро оделся и спустился вниз, в конюшню.

Рядом со старой рыжей лошадью стоял, жуя овес, свежекупленный сивка. Другой масти, но зато моложе и крепче.

– Ай да Лешка. Я начинаю верить, что ты в самом деле много можешь и умеешь... Давай позавтракаем – и в путь.

За завтраком ел только один Лешка, Бронислав едва притронулся к пище, зато пил много чая, потом встал, расплатился и пошел, пошатываясь слегка.

– Бронек, ты болен. Тебе надо к врачу.

– Я сроду не болел. Это переутомление, простое переутомление...

Они запрягли лошадей, снесли тулупы и вещи, прикупили еды, запаслись водой и хлебным квасом, после чего тронулись в путь.

Было раннее утро, дорога обледенела после вчерашней оттепели, и сани скользили как по катку. На Уде Бронислав сказал:

– До деревни Удинское у нас четыре дня пути... Ты лошадьми-то править умеешь?

– Я был возчиком.

– Прекрасно. Мы сможем меняться. Часа через два он передал Лешке вожжи:

– Что-то мне не по себе, в боку колет и голова кружится... Полежу-ка я немного.

Он лег и уже не поднялся. Брыська моментально прыгнул в сани, улегся в ногах и караулил хозяина.

Тот лежал на двух тулупах, укрытый буркой, в полусне-полубреду. Ему слышался все нарастающий шум, переходящий в вой шторма, казалось, что он плывет на утлой лодчонке по бурному морю, изо всех сил работая веслами, волны бьются о борт, бросают лодку то вверх, то вниз и, наконец, с грохотом швыряют на скалу... Тут он на миг приходил в себя, видел, что едет на санях, Брыська в ногах караулит, Шулим правит лошадьми. Шулим вообще делает все, кормит его, выносит, вносит, укрывает, он многое умеет, этот Шулим, и женщин любить, и рубли из свинца делать, и шкурки продавать, и лошадьми править, быть преданным тоже умеет.

На четвертый день сквозь шум волн пробился слабенький голосок жаворонка. Вначале он пискнул где-то у борта и замолк, испугавшись грозной стихии, потом сел на борт, взмахнул крылышками, взлетая вверх, залился звонкой трелью.

– Бронек, мы подъезжаем к Удинскому,– тормошил его Шулим.– Я не знаю, куда ехать, по какому пути, где дорога к заимке...

Бронислав сел в санях, поддерживаемый Шулимом. «Скажи, ты же знаешь дорогу!» – да, он знает, он должен вспомнить, иначе все раскроется...

Он напряженно всматривался в берег.

– Не здесь... Подальше... Не здесь... О, вот за этим кедром, прямо, никуда не сворачивая...

На заимке Шулим истопил печку, уложил его на тулупах и слушал:

– Лошадей оставь у базара, у коновязи... Волостная управа с большой мачтой для флага, там Столыпина ждали... По улице налево, седьмой дом от угла, хозяин Шестаков – тебе каждый скажет... Дверь из сеней направо, его зять, Васильев... Иван и Настя Васильевы. Скажешь им, что я выполнил поручение, но заболел. И Тетюхина, но это уж они сами сообразят...

Шулим уехал, и жаворонок тотчас же нырнул в море. Прямо камнем в воду, сумасшедший. Какое-то время его не было видно, потом вынырнул и поплыл по волнам, шевеля хвостиком, не то утка, не то нырок, а потом взмыл вверх, трепыхая крылышками, все выше и выше в синеву неба, ну а уж там расшалился, распелся. Небо и земля, море и ветер, и все, кто его подстерегают, ястребы, собаки, кошки – он на всех начихал и пел, пел, колокольчик божий, пел радостно, исступленно...

Шулим привез Васильева и Тетюхина. Фельдшер установил правостороннее воспаление легких, возможно гнойное. Жандармы приезжали, не найдя Барвенковой дома, отправились на хутор к Хомяковым, которые ее, разумеется, в глаза не видели, составили протокол и вчера отбыли. Держать Бронислава на заимке Шестакова было опасно, мог случайно наведаться кто-нибудь из деревни. Тетюхин поставил ему банки, и следующей ночью Васильев с Шулимом отвезли Бронислава в Старые Чумы. Никем не замеченные, они на рассвете приехали к дому Чутких.

Бронислава уложили на кровать Николая, а тот перешел в кухню на полати. За больным ухаживала Евка. Он чувствовал себя все хуже и хуже, жар не спадал, усилилась боль в боку, и появился кашель, вначале сухой, потом с мокротой, все более обильной и зловонной.

Через неделю приехал Тетюхин, посмотрел и сказал, что теперь уже нет сомнений – в легких абсцесс. Он проколол Брониславу дырку в боку, вставил трубочку и выкачал гной. С этого дня дело пошло на поправку.

К двадцать пятому апреля Бронислав чувствовал себя уже вполне бодро, был весел и собирался через пару дней перебраться вместе с Шулимом на свой чердак к Емельяновым. Они с Николаем обсуждали вопрос о постройке дома в тайге, и Шулим решил, что можно поговорить о делах.

Он протянул Бронеку завернутый в тряпицу наган.

– Возьми, я нашел его в кармане твоей дохи.

– А я-то уж думал, что потерял его в бреду,– обрадовался Бронислав и повернулся к Николаю.– Погляди... Он дважды спас нам жизнь. И еще в тайге пригодится. Только номер придется убрать, он наверняка где-нибудь зафиксирован.

– Хорошая штука, – сказал Чутких, осматривая пистолет.– А номер – ерунда, я его вытравлю так, что и следа не останется.

– И знаешь, Бронек, я бы хотел отчитаться в продаже шкурок.

– Ну и отчитайся... Сколько ты выручил всего?

– Нет, так нельзя. Надо подробно.

– Давай подробно.

– Да, мне тоже интересно, – оживился Чутких. Шулим достал листок бумаги и, заглядывая в него,

начал перечислять:

– 47 белок по рублю за штуку, 23 соболя по 40 рублей за штуку – итого 920. 17 рыжих лисиц по 6 рублей – вместе 116, и одна черно-бурая за 500. Всего вместе 1583 рубля.

– Быть не может! – воскликнул Бронислав.

– Ну и ну, я так выгодно никогда не продавал,– с одобрением сказал Николай.

– Ты заслужил хорошее вознаграждение. Получай десять процентов, 158 рублей,– Бронислав протянул ему деньги.

– Тридцать пять рублей я отдал за коня.

– Хороший конь, такого дешевле не купишь,– похвалил Николай.

Бронислав хотел предложить, чтобы они вместе подумали о судьбе Шулима, но Николай его опередил.

– Знаешь, Леша, мы с Брониславом уходим в тайгу. Построим там дом и будем кормиться охотой. Давай присоединяйся, для тебя тоже дело найдется.

– Спасибо, спасибо, вы не пожалеете,– бормотал ошеломленный Шулим.

– Не думай, я не в слуги тебя беру. Ты наш компаньон, ясно? А компания – это товарищество.

Пока Шулим восторженно глядел на Бронислава и Николая, как их свежеиспеченный компаньон, дверь тихо отворилась, и на пороге встала Евка, держа в руках поднос с обедом. Они не заметили, что Евка всматривалась в прекрасное, одухотворенное лицо Шулима словно в чудесное видение, в святой лик.

НАРЦИСС ВОЙЦЕХОВСКИЙ

Три дня они шли гуськом. Первым – Николай Чутких, за ним Бронислав, Леша Шулим, три вьючных лошади с продуктами и инструментом, а замыкали цепочку три плотника, нанятые Николаем на полгода для помощи при постройке дома. Утром четвертого дня, прошагав часа два под гору, они наконец пришли к цели.

– Здесь, ребята,– сказал Чутких, присаживаясь на берегу ручья.– Ну как, нравится?

Они не знали, что ответить... Кругом деревья, такая же тайга, как внизу, только место повыше, ветерок чувствуется, это хорошо, гнус меньше донимать будет.

– Вот вырубим лес, и такой вид откроется... Елки-палки!

Ему верили на слово.

– Отдохнем малость, поедим – и за дело. К вечеру каждый из нас должен себе поставить балаган.

Развьючили лошадей, достали припасы, подкрепились, напились чаю, затем Николай приступил к работе и велел им делать то же, что и он.

Он вырезал четыре длинных шеста, разветвленных на концах в виде рогатины, вкопал в землю первую пару в форме раскрытых ножниц и скрепил концы веревкой, затем в трех шагах так же установил вторую пару, сверху соединил их толстым бревном, и получился треугольный остов шалаша. Затем, надрезав кору на деревьях сверху и снизу по кругу и еще по вертикали, стал снимать большущие куски коры, длиною в человеческий рост и шириною в стол, заготовил их штук пятнадцать, обложил остов, и балаган был готов. Теперь он принялся готовить спальное место.

– На спальное место, ребята, сил не жалейте. Ведь на нем полгода спать придется. Оно должно быть сухим, мягким и слегка пружинить.

В головах и в ногах он вбил в землю рядами развилистые колышки, пространство между ними устлал мягкими ветвями лиственницы, сверху положил шесты так, чтобы концы каждого легли в развилины колышков; получилось нечто вроде решетки, на которую он натаскал мха, и все это сверху прикрыл дерюгой.

– Вообще-то положено подстилать шкуру кабана или изюбра, но на худой конец сойдет и дерюжка.

Он сел на свою «постель», покачался.

– Кровать, как в иркутской «Аркадии»! Делайте, ребята, поживее, чтобы к вечеру у нас было шесть таких аркадий.

Бронислав, управившись со своим балаганом, кинул на мох сложенную бурку, разжег у входа костер из трех хитроумно уложенных чурбаков и заснул мертвым сном...

Назавтра поднялись чуть свет, позавтракали и приступили к работе. На намеченном под дом месте Николай вбил в землю колышек с веревкой, отмерил семь шагов, вбил второй колышек, натянул веревку, зашагал дальше и так отметил длину дома – семнадцать шагов, ширину – семь. Бронислав с Лешей начали копать довольно глубокий котлован под фундамент; треть его – под погреб – углубили еще на два метра. А Николай с плотниками заготавливали строительный лес. Выбирали лиственницы не слишком толстые, но и не тонкие, прямые как стрела и достаточно высокие. Бронислав с Лешей то и дело слышали металлический лязг пилы, сначала недолгий – обреченное на гибель дерево подпиливали с той стороны, куда оно должно было упасть. Потом пилили долго – с противоположной стороны до тех пор, пока двуручная пила не уходила в дерево вся, тогда забивали березовый клин, еще чуть-чуть подпиливали, после чего раздавался оглушительный грохот падения.

Так прошел день – Бронислав с Лешей копали, а Николай с плотниками в две пилы валили деревья. Вечером у костра Николай объяснял, что дом должен быть удобный и просторный, с парадным крыльцом в виде веранды и сенями, откуда пойдет лестница наверх. А под лестницей будет погреб. Сени разделят дом на две половины, в одной комната, в другой комната с кухней, а у кухни тоже свои сени и крыльцо. Две печи – большая кухонная, которая будет обогревать также смежную комнату, и кафельная в комнате на второй половине. Ту часть кухонной печи, что будет выходить в комнату, они тоже выложат кафелем. Зотов продал ему из своих запасов стекло и кафель, замечательный кафель, он не забыл про самородок, найденный Николаем в желудке у глухаря и проданный ему заодно с тайной места охоты. Именно поэтому Зотов, обнаруживший там богатое месторождение, назвал прииск и свою резиденцию «Самородок». Не забыл... За стеклом и кафелем они пойдут с Брониславом, когда он закончит рыть котлован под фундамент и погреб...

На следующий день Бронислав сделал открытие. Камни, которые он выбирал вместе с землей, показались ему уж очень ровными, словно обработанными человеческой рукой, а найдя кусок стены, он больше не сомневался. Позвал Николая, тот осмотрел остатки стены, уходившие за пределы фундамента, в сторону лежащего неподалеку громадного одинокого валуна. Сняв слой земли, они увидели, что верхушка валуна аккуратно срезана и отполирована, как стол. Тогда они обратили внимание и на густой кустарник за валуном, начали сквозь него продираться, копать и обнаружили развалины какого-то каменного строения. Значит, здесь когда-то жили люди, умевшие строить каменные дома, люди из далекого прошлого, раз на этом месте успел вырасти многовековый лес.

Они рассматривали эти камни кубической формы, размером в несколько кирпичей, похожие на гранит.

– Ну вот, братцы, у нас строительный материал на месте. Поставим дом на высоком фундаменте, хватит еще и на подпол, и на печи.

Через неделю, когда на земле лежало уже более ста сваленных деревьев, плотники и Николай принялись сдирать с них кору, обтесывать, обрезать до нужной длины, а когда Бронислав с Шулимом закончили рыть котлован, Николай перешел к ним и стал класть фундамент и стенки подпола так быстро и ловко, что они едва успевали подвозить ему на тачках камни и глину.

Спустя месяц, в конце июня, когда фундамент и подпол были готовы, Николай оставил за старшего вместо себя плотника Данилу, с которым они на пару построили не один дом, приказал дальше заготавливать бревна, а в помощники и для приготовления пищи дал им Шулима, который стряпал лучше всех и в конце концов стал в их артели поваром. Сам же он с Брониславом отправился в резиденцию Зотова за обещанным кафелем и стеклом. Даниле он на всякий случай оставил двустволку, а с собой взял свой любимый винчестер. Надо было еще оставить собаку. Но какую? На Брыську нельзя было надеть ошейник, шея у него была такая толстая, что любой ошейник он стаскивал через голову, а ведь его нужно бы продержать на привязи дня четыре, чтобы он не побежал догонять хозяина по свежим следам. И Николай оставил Найду, велев ей сидеть смирно, а также одну лошадь – перевозить бревна.

Они ехали верхом, Брыська бежал впереди, отыскивая их же следы месячной давности – Николай диву давался: дороги никакой нет, а собака ведет точь-в-точь по тому же маршруту, по которому они шли месяц назад.

Бронислав спросил, так ли уж нужен им для полного счастья этот кафель?

– Что нужно человеку для полного счастья, знает только он один, да и то не всегда... В молодости я ставил одному купцу кафельную печь, кафель был голландский, привезенный за большие деньги, с разными картинками, на одной плитке – ветряная мельница, на другой канал и шлюзы, на третьей море и парусное судно, и такая это была красота, что, закончив работу, я весь день любовался, вместо того чтобы за деньгами идти. Тридцать лет у меня тот кафель стоял перед глазами, никак не мог забыть. И вот прихожу я к Зотову за стеклом для дома и вижу в его резиденции печи из этого же кафеля. У меня прямо сердце ёкнуло; господин хороший, говорю, продай мне немного, хотя бы на одну печь... А он обиделся. Я кафелем не торгую, говорит, возьми со склада сколько тебе нужно и не благодари, я помню твой самородок, он мне удачу принес...

За три дня они проделали весь путь и к вечеру подошли к мосту на своей речушке. После тяжелого пути по жаре искусанному гнусом Брониславу захотелось немедленно полезть в воду, освежиться, поплескаться; ну и плавай, коли тебе охота, сказал Николай, лично я предпочитаю в бане^ попариться. Но к ужину обязательно приходи, Евка обрадуется.

Бронислав поехал вдоль опушки, подходившей к самой реке, у излучины пустил коня пастись, а сам начал раздеваться. На противоположном берегу виднелись вдали первые избы Старых Чумов, зады подворья Чутких, но вокруг не было ни души, словно в этот предвечерний час, когда солнце опустилось на край горизонта, все жители покинули деревню или поумирали.

Он быстро скинул одежду и с наслаждением окунулся. Брыська за ним. Бронислав нырнул, Брыська, не видя его, начал лаять, но нырять он не умел и потому не последовал примеру хозяина, а только вертелся неспокойно, ища его. Когда Бронислав выплыл, наконец, на поверхность, собака радостно кинулась к нему и поплыла следом. Так они вместе доплыли до моста, проплыли под ним между скользкими желто-черными сваями и повернули назад. Плыть против течения было труднее, но они справились, добрались до своего места и одновременно выскочили на берег.

Ни лошади, ни одежды там не оказалось.

Бронислав в первый момент решил, что над ним подшутили деревенские мальчишки, и гаркнул:

– А ну-ка сейчас же отдайте, не то семь шкур спущу!

Никакого ответа.

– Ищи, Брыська, ищи!

Брыська потоптался, принюхиваясь, и кинулся в лес. Вскоре оттуда послышался его басовитый победный лай – он напал на след и звал хозяина к себе. Бронислав, голый, побежал, продираясь сквозь колючий кустарник, царапаясь об ветки елей и терновника, потом вдруг больно ударился босой ступней о камень и остановился. Собака продолжала призывно лаять, он крикнул «ко мне!» и, хромая, заковылял обратно к реке.

Он еще раз осмотрел место кражи. Взяли все – лошадь, ружье, одежду, сапоги, ремень, кожаный мешочек с деньгами – его заработок за весь год. Только наган и часы, не замеченные ворами, остались валяться в траве.

Между тем Брыська, покрутившись на месте, вдруг коротко залаял и побежал вдоль берега, пригнув морду, а Бронислав за ним. Он увидел следы копыт. Вскоре, однако, след потерялся: вор въехал в реку и поскакал вверх по воде, чтобы выйти на берег где-нибудь подальше. Значит, воров было двое: первый взял вещи и скрылся в лесу, второй, чтобы сбить со следа погоню, вошел в реку.

Солнце зашло. Бронислав взял часы и пистолет и в сгущающихся сумерках зашагал к мосту, чтобы потом задами добраться до Емельяновых, где в верхней комнатке в чемодане лежал его выходной костюм.

Злоключение Бронислава всколыхнуло всех. Емельяновы с Пантелеймоном, Николай с Евкой, Акулина, зашедшая к ним в тот вечер, соседи, все без исключения ему сочувствовали, больше всего сожалея о пропаже денег и ружья. Они гадали, каким образом воры очутились у реки? Случайно ли? Может, они давно шли следом за Николаем и Брониславом? Или же просто находились поблизости и их привлек Брыськин лай? Так или иначе, случай из ряда вон выходящий – пришли не куроловы, не конокрады, а воры с каторги, унесли у человека одежду, сапоги, годовой заработок и ружье в придачу, оставив его в чем мать родила и без возможности промышлять охотой в будущем...

Николай и Евка предложили денег взаймы – Бронислав взял 10 рублей на табак и мелкие расходы, сказав, что за лошадь отработает у него месяц бесплатно, на что Николай отрезал:

– Я не привык на людском горе зарабатывать... Да и давай, братец, спать ложиться, второй час ночи, скоро светать начнет...

Они одолжили коня у Емельянова (у того их теперь было шесть), запрягли пару лошадей в большую телегу и поехали. В Удинское прибыли к вечеру, заночевали, по обыкновению, у Сергея, а с утра отправились покупать лошадь. Ходили, смотрели и в конце концов купили молодую жеребую кобылу. Потом пошли в управу. Николай зашел внутрь, Бронислав остался ждать на улице.

– Ну вот, опять я за тебя отвечаю.– Николай показал Брониславу, а затем спрятал в карман разрешение на новое место жительства.

Они несколько минут шли молча, потом Николай сказал:

– Ты теперь со мной обращайся с почтением, я владелец ста десятин тайги.

– Неужели ты купил тайгу?

– Все вокруг дома! Такое дельце обмыть надо, ты не находишь?

– Конечно, надо! Знаешь что, давай зайдем к Васильеву, он тут рядом живет, обрадуется.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю