Текст книги "Синдикат (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Не продадут? – усомнился Кадьяк.

– Может, и продадут, – стоически произнес Фирсов. – Скорее всего, даже продадут. Но сначала все-таки послушают.

– Настолько добрые и старые друзья?

– Мы в одном полку служили, вместе воевали, затем пошли разными дорогами, но связи остались. Если уж кому-то доверяться, лучше тому, с кем пожег пару-другую натовских танков. Это сближает людей.

– Забавно, – потянул Кадьяк. – У меня отец был танкистом. Погиб, когда ваши рвались через Фульдский коридор.

– Это проблема?

– Нет, пожалуй… Война есть война. Он был идеалист и патриот, а я индивидуалист и космополит. Просто любопытно, как жизнь сталкивает людей.

– Фульд, – наморщил лоб Фирсов. – Нет, не моя работа точно. Мы были во второй волне и пошли в бой уже под Реймсом.

Бюрократ и наемник оглянулись, поглядели на спящего Беса. Раненый тихо сопел, изредка подергивал губами в такт приступам боли и выходить из сонного забытья не собирался.

Кадьяк склонил голову на бок и повторил жест, которым ранее обменялся с Постниковым – виртуальный хлопок ладонями.

– Договорились. Но только если от тебя будет польза.

– Технолог, боевик, финансист, – перечислил Фирсов. – В самый раз для нового предприятия, маленького, но очень перспективного.

– Что дальше? Когда подлечим… технолога. И ты поднимешь связи.

Финансист маленького, но перспективного предприятия ненадолго задумался, а затем сообщил:

– Ну, если «Правитель» или милиция не найдут нас раньше… то мы направимся в самый большой город на свете.

– Putain de bordel de merde! – выдохнул Кадьяк. Кажется он уже сильно жалел о договоре.

– Я знал, что тебе понравится, – осклабился Фирсов. – Да, мы поедем в гигаполис Бомбей.

Глава 13

Часть III

«With a Little Help from My Friends»

Глава 13

Следующую неделю махинаторы отсиживались на конспиративной квартире. Фирсов добивал поджелудочную железу старой тушенкой и грузинским кофе, бурча, что наслаждается вкусом задорной молодости. В остальное время старый бюрократ методично работал над концептом Беса и «технических мудрецов», оформляя его как полноценную техкомкарту, то есть план, четкий и детальный, под который можно было привлекать финансы и другое обеспечение. Помимо этого Фирсов организовал мудреную переписку через зашифрованные послания, которые следовало отправлять из удаленных точек доступа и таким же образом принимать ответы, ни в коем случае не засвечивая квартиру. Бес приходил в себя под капельницами, Кадьяк исчезал и появлялся без предупреждения, решая текущие вопросы.

Перестрелка в «Галеоне» избежала огласки, про нее молчали новости, «бегунки» цифровых кругов, и даже гонзагамо раскопали только скупые упоминания о некоем инциденте. Ничего не было, точка. Кадьяк осторожно навел справки и выяснил, что заказы относительно Фирсова и его спутников не появлялись ни в розыскных конторах, ни на рынке открытых договоров. Это значило, что беглецами занимается только служба безопасности треста, причем в условиях полной конспирации. Такой расклад сильно усложнял жизнь, но вселял толику надежды – значит, Фирсов действительно считался крайне важной целью, и его секретное знание вполне могло быть настоящим (в чем Бес все же крепко сомневался, больно уж фантазийно выглядела история).

Дни шли, сменяя друг друга, никто не вламывался через хлипкую дверь, не стрелял в окна из «слонобоев» и ракетных установок, не засылал автоматиков со взрывчаткой и ядами. Это обнадеживало и говорило о том, что беглецы запутали следы, в противном случае их нашли бы. Но для того, чтобы действовать дальше, требовалось показать нос из норы… Поэтому Кадьяк, на которого легли заботы по обеспечению дальнейшего отхода, вообще перестал спать, ограничиваясь двухчасовыми сеансами кибернетической «маски забвения». На данный момент иностранец показывал себя самым полезным членом команды, без которого затея давно вылетела бы в трубу. Приходя в себя после восстановительных процедур (которые проводились, разумеется, строго нелегально и потому шли быстро, жестко, без смягчения) Бес предавался самобичеванию за самонадеянность и плохую подготовку операции. Но что-то менять было уже поздно, оставалось лишь вскочить на бурный поток событий и нестись вскачь, рассчитывая на изворотливость и удачу. Пока еще даже не существующему синдикату сказочно везло.

На пятый день Фирсов сообщил, что сумел договориться о встрече. Точнее зафиксировал, что таковая вообще может состояться. Анонимные однополчане в принципе готовы были послушать интересные вещи, но только через одного представителя и на своей территории, которой неожиданно выбрали Филадельфию. По этому поводу состоялось короткое и безрадостное совещание, на котором будущее правление синдиката констатировало – выбора особого нет. Будем встречаться, принимая риск в качестве неизбежного бонуса.

– И сдалась им американщина? – удивился Постников. – А как же Бомбей?

– Подальше от Евразии, – пояснил Фирсов. – Если первично договоримся, тогда уже в Индию, на общую сходку.

– Как будто не все равно, – вздохнул Кадьяк. – Покупаешь билет на баллистический стратоплан, и все далекое становится близким.

Кибернетик скорее брюзжал, потому что резон в действиях неизвестных «коммэрсов» имелся. Несмотря на хорошие связи «Правителя» с американскими трестами его СБ неуютно чувствовала себя за океаном. Но такое путешествие требовало сложного транзита, который опять ложился на плечи Кадьяка. Наемник выглядел измотанным и похудел как узник рабочего лагеря «ЯкутАлмаз» в Африке.

На восьмой день затворничества Кадьяк сообщил, что в целом «маршрут построен» и закончил оформление «одноразовых» документов.

– Придется еще немного запутать следы, – сказал кибернетик. – Так что прямых рейсов лучше избежать.

– Двинем через «Банан»? – подумал вслух Постников, глядя на очередную голограмму, плывущую высоко в небе. Дирижабль транслировал не только изображение, но и звук, обещая незабываемый концерт ультрамодной и эпатажно-консервативной исполнительницы под звучным именем Перловка. Реклама терзала глаза и уши москвичей не первый день, нарушала с десяток норм и постановлений об акустической гигиене и световом нормировании, так что штрафы должны были исчисляться сотнями тысяч рублей. Очевидно безголосая Перловка, способная только надрывно шептать в микрофон, и в самом деле была ультрамодной, принося очень хорошие деньги «Rigas skańuplašu fabrikã», она же «Рижский завод грампластинок».

«Бананом» в просторечии называлась крупнейшая агломерация Европы, растянувшаяся от Лондона до Милана. На карте сложная конурбация напоминала серп или объеденный мышами банан, отсюда и прозвище.

– Нет, – ответил Кадьяк. – У них ограничения по рейсам для таких как мы. И больше камер с выборочными проверками через ЭВМ. Полетим разными путями от Берлина.

Бес уже привычным жестом потер живот с левой стороны – печень успокоилась, зато напомнила о себе поджелудочная. Легкий массаж страдания не облегчал, но психологически становилось чуть легче.

– Все, я пошел спать, – уведомил Кадьяк. – Нейронам тоже надо отдыхать, они не восстанавливаются.

– Опровергнуто новейшими исследованиями «ЕВО», – сразу откликнулся Фирсов, потирая кончики пальцев, бюрократ снова печатал весь день и жаловался на подступающий тоннельный синдром. – У них на этом вся программа нового поколения агентов построена.

– Тем более, – исчерпывающе отрезал Кадьяк.

– Не кантовать, не бросать, при пожаре выносить в первую очередь, – проскрипел Бес. – Кстати…

Он глянул на Кадьяка, который почти сразу заснул, а может успешно притворялся. Во всяком случае, ритм сердцебиения у наемника замедлялся как у спящего.

– А что там про новое поколение?..

– Биотехнологии, – пояснил Фирсов, крутя запястьями.

– Клоники?

– Нет, – качнул головой бюрократ. – Тупиковый путь. Слишком дорого.

– Я знал одного, – заметил Бес. – Очень сильный боец. Был… наверное.

Даже сейчас воспоминание о Коллеге отзывалось холодными мурашками по спине. На свете было несколько человек, с которыми Бес не хотел бы встречаться ни при каких обстоятельствах, и сподвижник Доктора шел в коротком списке под номером один.

– Слишком дорого, – едва ли не по складам повторил Фирсов. – Как ни хитровывернись, усовершенствовать готового человека намного проще, чем делать его с нуля.

Бес снова растер живот под спортивной курткой из синей шерсти с надписью «Олимпиада-76». Старая вещь, сделанная задолго до рождения Постникова в обоих мирах, была теплой и очень уютной, намного лучше современнейшего платья из высокотехнологичных материалов. Постников уже решил про себя, что захватит (то есть, по сути, украдет) куртку на молнии с собой и сделает талисманом. Будет надевать осенними вечерами, наслаждаясь работой замененного желудочно-кишечного тракта, которому любой кофе нипочем.

Тем временем Фирсов развивал идею, а Бес с интересом слушал. К старому трестовику можно было относиться по разному (и Постников его искренне ненавидел), однако беглец из «Правителя» был очень умен и многое в жизни повидал, от страшных боев Мировой войны, обрушивших старый добрый мир сверхдержав, до «ревущих девяностых», когда закладывался фундамент транснационального планово-электронного империализма. Фирсов помнил и танки, сожженные на улицах европейских городов, и горящие спустя десятилетие на тех же улицах дорогие машины корпоративных служащих.

– Со временем и до этого доберется наука, мы еще придем к личному бессмертию за непредставимые деньги. Но пока впереди промежуточный этап – отказ от протезирования. Нейронная революция.

– Без аугментаций вообще? – Бес скептически припомнил прогноз Крокера насчет повальной роботизации милитаризма.

– Да, – Фирсов то ли не заметил скепсис, то ли проигнорировал его. – То есть немного не так. Приращения новых поколений будут строиться на памяти формы, а главным станет разгон не процессоров, а мозгов. Сверхбыстрая обработка информации, вынесенные на внешние носители калькуляторы для вспомогательного обсчета, «дерево» вместо «камня».

– Ничего не понял, – честно признался Бес.

– Ну, тогда просто представь себе… – судя по тону Фирсова, он крепко сомневался в способности кибернетика представить что-то сложнее промышленного робота. – Человек без всей этой архаики с гидроприводами, проводами и прочего примитива. Внешне и на любой просвет абсолютно неотличим от новорожденного. В голове у него крошечная ЭВМ по технологии «дерево», то есть квазибилогические материалы, которые работают с информацией как нормальная электроника, только еще быстрее, не отторгаются плотью и не отображаются никаким рентгеном. Вкупе с калькой в черепе у нашего абстрактного человека еще и внешний модуль на прямой связи, который при необходимости дополняет работу и распараллеливает задачи.

– Так это и сейчас есть, – хмыкнул Бес.

– Есть, – терпеливо согласился Фирсов. – Но действующие образцы либо требуют проводной связи, те самые штекеры в затылок или руку, что так любят кабуки, либо делаются в габаритах чемоданчика или барсетки, потому что беспроводную связь надо защищать от перехвата, это сложно.

Здесь Постникову пришлось молчаливо согласиться – благо ему не раз приходилось лично наблюдать «впилку» графов с перехватом управления чужой электроникой.

– А здесь будет что-нибудь вроде браслета, который можно надеть на руку, на шею, приклеить вдоль позвоночника или сунуть в карман. Миниатюризация, никаких проводов, никакого радио.

– Запредельные частоты? – спросил Бес. – Сверхбыстрое «плавающее» шифрование.

– Нет, – усмехнулся трестовик. – «Деревянная» же нервная система, дополняющая оригинальную, живую. Но это уже другая тема. Слышал как «Кендачи» с «Лазарусом» подрались?

– Да.

– Это оно и было. Бились за патент на материалы, но главное – за способ, благодаря которому искусственные нервы становятся паразитарно-мобильной аугментацией.

– Не понял, – нахмурился Бес.

– Я же говорю, новая революция уже на пороге, а вы все железками гремите, – усмехнулся Фирсов. – Искусственная нервная система это опять же первый этап. Дальше оно все эволюционирует в дополнительный скелет типа «паутина». В одной коробке антенна, передача информации, армирование и эндоскелет. Японцы начали раньше и ушли дальше, но заплутали по дороге. Они не смогли решить проблему сращивания нервных тканей и, по сути, сделали автономную систему. Их «паутина» действовала как самостоятельная структура, ее действия привязывались к перемещениям тела, но не определялись им.

– Снова не понял.

– Да, непросто. Японцы назвали это еще «скелет в призраке». Есть костяк, и есть призрачная плоть, между собой они не связаны, но должны работать как единое целое. Теперь понятнее?

– Ясно, – Постников изобразил бесконечный скепсис. – Дурацкая модель. Я не представляю ресурсы, которые нужны для обсчета такой координации.

– На тот момент казалось, что схема рабочая. ЭВМ считает движения носителя и подгоняет под них изменение «паутины». Но да, проблемы сразу были очевидны, и они проявились. Например, ты сжал кулак и хочешь стиснуть пальцы еще сильнее. Калькулятор в твоей голове считывает сигналы и формирует управляющий пакет для эндоскелета, так, чтобы движения искусственных волокон в точности совпадали с движениями тела. Если все будет хорошо, процессы действительно совпадут. Если не очень, случится рассинхронизация, и у тебя будет микротравма. А если все будет совсем плохо, процессор вполне может решить, что ты хочешь, например, растопырить пальцы, и эндоскелет выполнит приказ. Пример грубый, но суть, думаю, понятна.

– Больные островные мутанты… – Бес прищелкнул языком.

– Да. Предварительные испытания обнадеживали, однако на практике эндоскелет буквально резал рецепиентов на части или убивал их микротравмами. А у американцев получилось, они смогли разработать материалы, которые не кромсал ткани как нанобритва… Но мы отвлеклись.

– Ага… – Бесу в голову пришла мысль, точнее вспомнилась, он уже давно размышлял об этом. – Слушай, а почему высший управленческий состав не хромирует себя? Из-за всего, что ты описал? Боятся сесть на опаздывающий поезд?

– Именно. Я тебе скажу больше, в большинстве трестов если ты уже хромирован и получаешь какой-нибудь ответственный пост, то просто обязан избавиться от протезов. Забавно, но миром аугментированных людей правят только «чистые».

– Нелепо.

– Разумно, – сказал Фирсов. – Здесь и логика, и философия, и трезвый расчет на десятилетия вперед. Но это сложная тема, я к ней сейчас не расположен, давай в следующий раз. В общем, готовься к новому дивному миру. Железякам уголка в нем не найдется. Разве что в гетто.

– Ну, может быть… – Бес дернул щекой.

– Не хочешь, не верь, – пожал плечами Фирсов. Пожилой трестовик словно терял жизненную энергию с каждым словом, он все больше горбился, безвольно опустив руки между ног. – Но вы с этим Железным Дровосеком выбрали хороший момент, чтобы соскочить с арбитража. Потом будет дороже, когда толпы безработных агентов начнут адово демпинговать, убивая направо и налево за еду и «три К». А уж какое раздолье начнется в городах, цены то упадут ниже низшего. Если лавочка еще не закроется к тому времени.

– Закроется? – Постников уцепился за оговорку.

– Конечно, – Фирсов говорил уверенно, как о чем-то само собой разумеющемся. – Золотой век агрессивного арбитража это большой компромисс планетарного масштаба. Оферта, которую сделал крупный капитал всему миру, а мир ее принял. Большинство участников сделки довольны и нашли свое место в новом порядке вещей. Экономика бежит вперед, рынок поглощает любые деньги, безработица минимальная. Мы ведь на самом деле живем в очень богатом обществе, в нем столько прибавочного продукта, что хватает на прокорм армии бездельников и убийц вроде тебя.

– Мелкие обзывалки есть признак слабой аргументации, – Бес решил вспомнить, что у него вообще то интеллигентское происхождение и образование в анамнезе. – Не убедил.

– Я тебя не обзываю, – парировал Фирсов. – Я констатирую факт, притом очевидный. Сам прикинь, сколько экономически бесполезного народа шарашится по планете, от шмыг-барыг до графов и наемных армий. Они не производят ничего, только участвуют в переделе доходов и рынков. И этой орде есть на что жить, несмотря на то, что они постоянно уничтожают материальные ценности. Так что наш мир очень богат и богатство лишь прирастает. Но…

Фирсов улыбнулся, но так, что уголки губ не поднялись, а наоборот, опустились в отнюдь не веселой гримасе.

– Но диалектику не обманешь. В каждом явлении спрятана кощеева игла его погибели. Когда арбитраж окончательно превратится в войну без правил, когда жизнь потребителей станет побочным ущербом третьего уровня, а мировая экономика таки свалится в кризис, все изменится. Вопрос лишь кто и как именно прекратит вольницу. Но это будет не сегодня и не завтра. На наш век приключений хватит.

Фирсов сгорбился на старом деревянном стуле с проножками, которые держались только на черной изоленте. Кибернетик присмотрелся к администратору внимательнее, используя куцые возможности своего хрома, и увиденное ему не понравилось. Фирсов сдал, притом очень заметно, Бес даже удивился, почему не обратил внимания раньше. Беглый трестовик выглядел как опустившийся, потерявший надежду дефект или шмыгло низшего уровня. Тусклый взгляд, монотонная речь, вялые движения… Отчасти упадок можно было списать на нездоровое питание плюс избыток кофеина, но лишь отчасти. Постников долго смотрел на Фирсова, а тот вообще не обращал внимания на кибернетика, думая о чем-то своем, и думы те явно оптимистичными не были.

– Проблемы с переговорами? – прямо спросил Постников.

– Нет, – ответил бюрократ. – Все на мази. Ну, насколько это возможно, учитывая…

Он слабо махнул рукой с болтающейся кистью, видимо отразив жестом всю совокупность текущих проблем.

– А что тогда?

– Отстань, и так… – огрызнулся Фирсов, снова не закончив фразу. Отвернулся, бездумно уставившись в зеленый экран.

Бес немного подумал и коротко сообщил:

– Тряпка.

– Чего? – тусклым голосом спросил Фирсов, не поворачиваясь.

– Тряпка, – повторил Постников. – Сначала хорохорился, строил тут из себя титана основателя, а как пришлось что-то делать, сдулся.

Трестовик поглядел на Постникова со слабым интересом, в безжизненных глазах мелькнула искра возмущения.

– Да ты вообще лежал трупом, – дернул губой Фирсов. – Балласт и деф.

– Где тот суровый мужик, которого я помню? – спросил Бес, игнорируя выпад. – Который не зассал сесть в один самолет со злейшим врагом.

– Да какой ты враг? – начал заводиться Фирсов.

– А потом рванул «электро», – Бес опять проигнорировал слова оппонента. – На высоте в три километра.

В действительности Бес не помнил, на какой высоте пилот рубанул электромагнитной миной всю электронику, включая управление самолетом. Но это было неважно.

– Тот Виктор Фирсов был гроссмейстер и коммэрс высокого полета. Он знал, что ничего на свете не дается просто так. И ничего нельзя удержать просто потому, что оно как будто «твое». А это…

Бес показал на бюрократа пальцем в самой оскорбительной манере, какую смог придумать. Хмыкнул, поджав губы так, будто собирался плюнуть под ноги Фирсову.

– А это вот, на стуле, чмо какое-то, половая тряпка. Лапками грозно помахал, равную долю потребовал и сдулся.

Фирсов по-волчьи оскалился, сжал кулаки, пару мгновений казалось, что он вот-вот бросится на кибернетика, но совладал с порывом, быстро взял себя под контроль.

– Слышь, железяка недоразвитая, – отчеканил он, тихо, но выразительно. – Лишенец нравственный, дегенерат со стволом. Дурацкий реликт дурацкой эпохи. Думаешь, это все легко? Думаешь, так просто организовать все, чтобы тебе не выпотрошили мозги, а потом сожгли в печи?

Фирсов ударил кулаком по колену. Бес готов был поклясться, что Кадьяк проснулся и внимательно слушает разговор, однако внешне наемник казался едва ли не хладным трупом.

– У меня было все, понимаешь?! – яростным шепотом возопил бюрократ. – И больше ничего нет. Ничего! И теперь я пытаюсь продать то, что продать невозможно, потому что у него цены нет! Просто нет! Ты понимаешь, по какой грани мы все бежим сейчас?!

– И что, я в этом виноват? – контратаковал Бес. – Да ни разу! Тебя подсидели твои. Точнее твой. И убийц к тебе прислал тоже твой. И без меня он завалил бы он тебя неделей-другой позже. По-родственному. Я… – Постников оглянулся на Кадьяка. – Мы твой счастливый билет!

– Мне шестьдесят два года! – гаркнул Фирсов, так, что Кадьяк даже перестал притворяться спящим. – Поздновато, чтобы начинать жизнь с ноля!

– Ну, так иди и повесься, – посоветовал Бес.

– Что?..

– Иди в санузел, возьми там веревку и удавись. Жизнь то кончилась, чего уж теперь трепыхаться?

– Да пошел ты, скотина, – огрызнулся Фирсов.

– Я то пойду, не в первый раз, – криво улыбнулся Постников. – Ты меня уже дважды посылал и каждый раз почти до смерти. А сам то готов?

Кибернетик протянул в сторону трестовика металлическую руку, да так, что Фирсов качнулся на стуле, подумав, что Бес хочет схватить его за лицо. Движение получилось особенно пугающим из-за сбоящих после ранения приводов, пальцы плохо координировались и двигались рывками.

– Пузырь тухлый, – Бес почувствовал, что сам заводится, несмотря на попытки сохранить ледяное спокойствие. – А ты знаешь, что такое оказаться в «черной» зоне с поломанным хромом? Когда ходить толком не можешь от боли, а надо, иначе тебя еще до рассвета разберут на продажу. И дозу витакриона надо принять в течение суток, чтобы не началось отторжение из-за ран, причем продукт нужен чистый, не индия. Хочешь, расскажу, как я его добыл? И скольких людей убил тогда? Из-за угла, в спину, потому что на большее сил не было. А как потом нищенствовал и за какую работу брался, чтобы хоть чуть-чуть вернуть никель к работе?! Рассказать, каково выдирать глазной протез самому себе перед зеркалом, скальпелем и пассатижами?

Фирсов дернул шеей, склонил голову набок и промолчал, глядя в сторону.

– Ладно, понял я, – пробормотал он, по-прежнему отводя взгляд. – Каждому свой крест…

Бес наклонился к нему, сжал металлический кулак до хруста в суставах.

– Если ты самому себе не нужен, так иди, сдохни, – почти шепотом вымолвил кибернетик. – Нет сил начинать жизнь заново, так и не начинай.

– Да иди ты к чертям, психиатр недоделанный, – зло выдавил Фирсов. – Просто посидеть нельзя, расслабиться.

Он резко встал, едва не опрокинув стул, ушел в ванную, где долго умывался, фыркая и расплескивая воду, Бес был уверен, что холодную.

– Cirque du Soleil, – пробурчал Кадьяк, глянув одним глазом на сумеречный вечер за пыльными окнами, перевернулся на бок, скрестив руки на груди, а затем опять уснул.

Кадьяк покинул сборище на следующий день утром, еще до рассвета, он добирался до Германии на скоростном поезде вроде «Амурской Стрелы», только французского производства и с куда меньшим комфортом. Бесу категорически не нравилась идея раздельного бегства из страны, но и в соображениях Кадьяка был свой резон – так меньше шансов, что их засекут. Чем выше плотность поиска, тем сильнее следует раздробить группу, азы городского милитаризма.

Постников и Фирсов весь день старательно притворялись, что не замечают друг друга. Бес развлечения ради пытался найти маячки, посаженные Кадьяком – Постников не верил, что наемник просто так оставит без присмотра самое значимое капиталовложение. Ничего не нашел. Фирсов дошлифовывал карту и работал с открытой статистикой, стараясь как можно доходчивее и убедительнее обосновать коммерческую идею Постникова – адскую смесь али-экспресса, ганзы, электронной библиотеки, авито и дистанционного обучения. Если пожилой коммэрс и дальше предавался жалости к своему невеселому положению, сейчас он делал это куда более скрытно.

В нужный час Постников задержался на пороге, он еще раз повторял в уме детали своего нового образа и реквизиты паспорта. А также прикидывал, в достаточной ли мере они подстраховались против измены Фирсова. Словно прочитав его мысли, трестовик с демонстративным щелчком застегнул на запястье браслет часов и поднял руку, демонстрируя агрегат.

– Не снимаю. Что вставили? Просто адскую машинку или с газовой капсулой?

Бес не ответил, обуваясь. Гримерная машина, косметически перешившая ему лицо – ненамного, только чтобы надевшего очки Беса не выделила милицейская система распознавания – замерла в углу, поджидая следующего клиента. В зеркало «на дорожку» Постников не смотрел, ему была неприятна физиономия с бородкой под Чехова и динамической татуировкой в виде крошечных тарантулов.

– И хоть зазырься в камеры, переодеваться по-быстрому, чтобы сбросить тряпки с маячками, я не буду, – сварливо пообещал Фирсов.

Постников едва заметно улыбнулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Старый дермантин все еще хранил едва заметные следы не менее старых чернил, сообщавших, что «Баха дурак!».

Оставшись один, Фирсов некоторое время полежал на диване, который прежде оккупировал раненый Постников. Трестовик молча смотрел в потолок и жевал губу. Затем проверил документы и скорчил гримасу, снова убедившись, что на ближайшее время он все еще Давыд Жиров, уроженец Душанбе и не слишком удачливый рекламный агент советского филиала «Tetragrammaton Records».

– Здрасьте-педерасьте, – прошептал он, застегивая внутренний карман с паспортом. Приколол к лацкану не первой свежести пиджака трестовый значок и добавил. – Добро пожаловать в новую жизнь, товарищ Жиров.