Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Таймер отщёлкивал последние секунды. Дверь раздевалки распахнулась, и в помещение сунул голову сухонький старичок-рефери:

– Пора!

Это был тот же тип, что полчаса назад намотал на мои руки эластичные ленты для минимальной защиты. На ринге у Ли Хона перчаток и шлемов не признавали. Всё было почти как в древности, на исторической родине бокса. Ну, разве что, медик явно получше в зале сидел. Я пару раз подпрыгнул, разминая голеностопные связки. Эх, где же ты, моя скакалочка? Сейчас бы разиков сто через тебя откенгурить, и можно будет порхать по рингу от каната к канату. Я вышел из раздевалки и очутился в полутёмном коридоре. Один его конец упирался в крашеную стену, а вот второй напомнил ворота в мой личный ад. Резко заныли сломанные когда-то рёбра. В животе завернулся холодный ком отстранённого страха. И этот ком я, вздохнув, убрал за грань своего сознания. Смотри и не парься, называется. Лёгкая трусца по коридору в сторону ринга всегда напоминала мне весы. Чем ближе заветный квадрат, тем больше спокойствия отваливал на мою чашу кто-то добрый на небесах. Так было раньше, до моего болезненного фиаско. Я ехидно спросил сам у себя: «Фиаско? Парень, да ты себе льстишь! Тебя размазали по рингу, словно овсянку по тарелке!» Резким движением рук я изгнал из головы лишние мысли. Римское правило жизни снова пришло на помощь. Делай, что должен, и будь, что будет. Я выбежал в зал, и сразу несколько прожекторов бросили в глаза свои мощные лучи, взорвав толпу зрителей вокруг ринга. Бодрый голос Ли виброножом пронёсся через тело:

– А вот и он! Человек, выстоявший три года назад против вашего любимого чемпиона целых два раунда! Встречайте! Ше-е-е-е-е-е-ерха-а-а-а-а-ан!

Десятки глоток подхватили моё второе имя, вознеся его под самый потолок высокого зала, где сиял квадрат софитов. Я быстро проморгался, помахал для проформы правой рукой, вызвав череду свистов из толпы и добежал до высокого ринга. Раз ступенька, два ступенька, будет весело. Проскользнув под услужливо поднятым канатом толщиной в моё запястье, попрыгал на плотно уложенных матах, продолжая разогревать тело. А потом послушно подошёл к рефери, торчавшему в красном углу ринга. Кто бы догадался, ёшкин помидор! С моими-то бело-красными трусами. Ну что ж, посмотрим, Ли, кого ты выставил против бедного меня. А голос Хона вновь разнёсся по залу:

– И второй сегодняшний боец! Великолепный! Беспощадный! И всеми любимый! Встречайте! То-о-о-о-о-о-ор!

Зал взорвался так, что я захотел пригнуться – а вдруг снесёт звуковой волной? Похоже, Ли рискнул своим фаворитом, которого готовил к бою с собой. На ринг взобрался тот самый мужик, который гонял на тренировке китайчонка два дня назад, во время моего первого визита в клуб. Он себе не изменил. Кожа, заклёпки, сплошной актив в БДСМ-паре. Я осклабился, предвкушая плотное знакомство. Рефери боя вышел в центр ринга и призывно вскинул руки. Зал мгновенно стих. Мы с амбалом подошли к судье и исполнили традиционное «здрасьте». Боец Ли добродушно смерил меня взглядом и с настоящим сочувствием подмигнул. Я не смог удержаться от подначки:

– А я резиновый! Устанешь ловить!

Кожаный, как я решил его называть в дальнейшем, прищурился и довольно пробасил:

– Ничего, я тебе не карандаш. Ластиком не сотрёшь.

И мы разошлись по своим углам. Мой подручный тут же сунул в привычно раззявленный рот капу. На стоматологов Ли предпочитал тратиться как можно меньше. За что я был ему даже благодарен. Выплёвывать зубы, морщась от простреливающей боли в подбитой челюсти – то ещё удовольствие. Я провёл языком по целым пока зубам, и рефери махнул рукой, давая отмашку сходиться. Звон первого гонга растворил в переливах металла даже самые невесомые шепотки в зале. И БДСМ-амбал горой ринулся к несчастному мне. Совсем как Кешка с его рвением отшить всех и вся, успел подумать я…

Было понятно, что ноги парня ещё плохо слушаются. Но на мою попытку помочь бес окрысился так, словно ему предложили лично кастрировать любимого кота. От зловещего огонька, полыхнувшего в глазах, я предпочёл держаться подальше. Хорошо, хоть во время обязательной утренней разминки парень не вырывался из моих лап. Правда, делать это он прекратил после того, как я проехался насчёт девственницы в опытных солдатских руках, а Егор просто дал ему подзатыльник. Наверное, помогло последнее. Кешка вытаращился на доктора, его губы задрожали, но в глазах так и не блеснуло ни капли. Молодец, пацан. Я усмехнулся и демонстративно отошёл на пару шагов, проворчав на уничижительный взгляд:

– Всё, всё, сейчас уйду за угол и ссыплюсь на пол горкой пепла. Почти убедил.

Бес недоверчиво нахмурился. Я же продолжил:

– Главное, помни! А также люби и скорби!

Увернуться от полетевшей диванной подушки было плёвым делом. А вот Кешка стоял уже твёрдо, сжав кулаки и шевеля ноздрями с пыхтящим звуком. Словно и не водило его только что из стороны в сторону. Доктор оторвался от какой-то занудной энциклопедии на тему разрезанных человеческих тушек и одобрительно хмыкнул. Иннокентий повёл напряжёнными плечами. Я же поднял примирительно руки:

– Всё хорошо, Кеша. Просто отлично. Ты только подумай, едва встал на ноги, а уже готов надавать мне пендюлей.

Парень угрюмо отвернулся в сторону большого окна. А меня понесло дальше:

– Ещё пару недель, и ты сможешь об этом не только мечтать. Да и вообще, парень ты крепкий.

Он недоверчиво скосил в мою сторону взгляд из-под немного отросшей чёлки.

– И очень мне нравишься. Так что знай, солнце, моя пятая точка всегда в твоём распоряжении.

Лицо Кешки мгновенно запылало жаром, уши покраснели, а доктор уткнулся в книгу, подрагивая плечами и седой макушкой. Парень судорожно вдохнул и выпалил, сверкнув свирепым взглядом:

– Придурок! Чего ты ко мне пристал?!

– Ты знаешь, бес, – ответил я, улыбаясь. И вышел из зала докторской квартиры, оставив парня плавать в непонимании. Знаешь, мальчик, я старше тебя и просто знаю, что именно сейчас мне нельзя оставлять тебя в покое. Иначе через некоторое время ты задавишь в себе настоящие живые желания, замкнёшься в «правильности», навязанной нашим ханжеским пуританским, несмотря на показушную распущенность, обществом, придумаешь себе стандартное будущее, найдёшь со временем девушку, поженишься и даже сделаешь ребёнка (а то и не одного), чтобы потом, с годами сожрать себя изнутри невысказанными желаниями, порывами и жаждой себя настоящего. И кончится всё тем, что сопьёшься тихо-мирно в гараже, поколачивая жену и порыкивая на детей. Или того хуже – неким особо тяжёлым вечером шагнёшь куда не надо, или достанешь из укромного тайника упаковку тех самых таблеток, из-за которых все беды уступают мечтам, самым последним в твоей жизни. Такого исхода для тебя не хочу, парень. И достану из скорлупы, которую ты взялся возводить вокруг себя, едва только позволил себе краем глаза увидеть настоящий мир. Когда-то мне повезло наткнуться на упёртого оптимиста, достучавшегося до меня. Да, я гордился такими мыслями, фланируя на кухню. Но вскоре понял, что сказать одно, а сделать – нечто совершенно другое.

Нет никого и ничего. Нет нигде и никогда. Кроме меня и противника. Уклоняюсь от кулака-молота, внутренне содрогаясь от мощи этого мужика. И раз. Подскок, прогиб, удар в каменный корпус. И два. Скручиваю корпус, уходя от новой попытки свернуть моё тщедушное тельце с просторов ринга. Ввинчиваюсь вперёд и вверх, толкая рукой плотный воздух. Вот это челюсть! Аж кулак пискнул. Похоже, буду потом пальцы долго со льдом нянчить. И три. Вправо, влево, приседаю, серия проникающих в корпус. И прикрывая голову руками от мощной подачи. Ну вот, теперь предплечий не чувствую. Здоровый, гад.

На его лице откровенное презрение. Ну вот, что я ему сделал? Этот пацан всё-таки смог раздраконить меня своими репликами через губу. Хорошо, хоть на личности пока не перешёл. К вечеру вчера дошло до того, что стоило мне просто мимо пройти, как звучало что-то вроде:

– Достал. Чего надо?

Мальчик борзел на глазах просто. Мне же оставалось только загадочно улыбаться и делать вид, что знаю тайну вселенной. Может, хоть это его побесит. Бесился бес бесовскою бесовщиной, всё ни беса не перебесится! Он же весь день напрашивался на ответ. Ну и получил, когда опять размял язык. Я же просто зашёл в зал за какой-то фигнёй для Егора, засевшего с ноутом на кухне. Так этот гад мелкий (ага, с меня ростом) снова злобно профыркал:

– Да хватит меня уже пасти! Жена, блядь!

Я повернулся к источнику звука, в несколько шагов достиг дивана, на котором восседал бес, сгрёб парня в охапку и посмотрел на бледно-решительную моську. Фунт презрения! Умеет же, мелочь тщедушная. Его глаза из прищуренных стали размером с два полтинника. На лице появилась смесь страха и… Чего? Неужели всё-таки за этими серыми озёрами с рыбами офигения в глубине колышется то, на что я так надеялся? Кешка упрямо поджал губы и попытался вырваться из моего капкана. Но я при этом почувствовал кое-что другое. И не смог удержаться, едрёный томат:

– Ты такой классный, бес, когда сердишься.

В голове блямкнули звёзды, срываясь с извилин. Врезал он мне вполне крепко. И таки вывалился из рук. Постоял с минуту, алея возмущённым лицом, а потом открыл рот, явно намереваясь прочитать на простонародном языке проповедь о необходимости примерного поведения для отдельно взятого извращенца. Я выдохнул:

– Прости, Кешка.

Бес подавился словами и отвернулся, продолжая сжимать кулаки. Потом глянул на меня в полоборота и ровно так, без эмоций, сказал:

– Ещё раз протянешь руки, яйца отобью.

Потирая саднящую скулу, я прикинул шансы на выполнение угрозы. И кивнул сам себе. Этот может. Бес притягивал меня к себе всё сильнее с каждым часом. Хотелось затискать, защекотать, отцеловать всего от носа до пяток. Пусть даже он будет отбиваться. Я отвлёкся от мыслей, заметив, с каким видом замер бес, разглядывая меня. Он что, принял мой кивок за согласие на… это самое, о чём он сказал? И теперь прикидывает, под каким углом осуществить антитеррористическую акцию? То есть он ЖДЁТ моих прикосновений? Надеюсь, он всё-таки сделает шаг к примирению. Тяжело играть в одни ворота.

Я его достал! Ликование буквально рвалось наружу, пробуя заставить пройтись гоголем, красуясь перед публикой. Но я не стал этого делать. Обойдутся. Просто стоял под жарким светом софитов и смотрел, как БДСМ-чудовище пытается собрать себя с пола и подняться на ноги. Рефери деловито отсчитал положенное и объявил конец боя. Три раунда меня молотили колоннами из каменных костей и мышц. Три раунда я плясал вокруг этого гиганта. Как говорят? Чем больше шкаф, тем громче падает? О, да, он упал громко. И теперь весь зал ждал слов Ли Хона. Я развернулся в сторону его стола, за которым сидели сам хозяин боёв, какая-то безвкусно одетая «блонди из высшего общества» и очевидный почётный гость события. Китаец заметил мой взгляд, усмехнулся и поднёс к губам микрофон, не выдернув его из штатива:

– Вот это был бой, дамы и господа! На ваших глазах! Боец старой гвардии! Низверг скандинавского бога грома!

Он возбуждённо вскочил.

– Нам будет о чём рассказать нашим детям и внукам!

Я же начал ощущать все отметины на теле от добрых рук дяди-великана. Разбитая нижняя губа начала припекать. Пара рёбер жалобно доложила о проблемах в дыхательном отсеке. А в голове зажужжали какие-то мухи – поймал-таки по касательной кулак-торпеду, не иначе. Просто в запале боя не особо заметил. Прилетело бы в морду, валялся сейчас вместо амбала. Предплечья вообще гудели, как арматура, по которой врезали стальной рейкой. Рефери схватил меня за руку и выволок на середину ринга, где без особого пиетета помахал моей лапой зрителям, откликнувшимся многоголосым рёвом. Потом я доплёлся до красного угла и рухнул на табурет, наблюдая, как помогают прийти в себя амбалу. Подручный захлопотал вокруг моей персоны в привычном ритме, пусть и давно забытом. Капа вон, вода на тыкву, полощем горло, гордо реет полотенце возле морды перебитой. Лепота.

Громкий крик из зала вернул меня в реальность:

– Тимур!

Я напрягся и стал озираться в поисках Кешки, ведь голос был его. Увидев, наконец, своего беса, понял, что глупо улыбаюсь. Всё-таки он пришёл.

Бес с кривой усмешкой спросил:

– А чего мне туда тащиться? Смотреть, как два мужика месят друг друга? Тоже мне, картина Репина.

Мне стало немного обидно. Ведь из-за него же теперь придётся выходить на этот драный ринг. Доктор хотел уже что-то сказать парню, но я, чувствуя небывалое раздражение, ползущее в груди, успел раньше:

– Не хочешь, не иди. Уговаривать не буду. Кто я такой для одного мальчика, чтобы уговаривать.

– Вот и нехрен мне тут…, – запнулся Кешка, – Я вообще домой поеду. Достало уже всё это.

Раздражение внутри заворочалось ещё сильнее. Но на этот раз обиду пришлось загнать в резервацию. Я одним рывком оказался возле парня, почти ласково запустил пальцы в его волосы и сжал. Бес зашипел, метая взглядом молнии. Егор немного отодвинулся, не выразив и капли удивления. Я же проговорил бесу в ухо:

– Говорить что-то о твоей же безопасности и бла-бла-бла я не буду. Тебе плевать на то, что случится с тобой? Ладно, твоё право. Плевать на то, как будем изводиться за тебя мы с Анатольевичем? Переживём. А теперь подумай вот о чём, бес. Ты приедешь домой, к родителям. И тут нарисуется киллер. Как думаешь, он только тебя порешит, или вас всех? Родителей, я смотрю, тебе тоже не жалко?

– Отпусти! – взвыл парень и вырвался из хватки. В его глазах заблестели слёзы. Похоже, я всё-таки слишком сильно потянул за шевелюру. Кешка потерянно сморщился и пробормотал:

– Тогда я просто уйду.

– И пусть меня убьют, такого гордого и величественного в позе надутой статуи, – закончил я за него фразу, – А обо мне ты подумал?

Это получилось как-то неожиданно и жалобно. В груди действительно что-то болезненно сжалось. Бес растерянно стрельнул взглядом сначала в доктора, потом в меня. И выдал:

– Я подумаю.

А потом сообразил, как это прозвучало в свете моего последнего вопроса. И снова покраснел. Я осторожно прикоснулся к его левому плечу:

– Когда меня будут избивать, Кеша, я хочу, чтобы за меня хоть кто-то в зале болел. Разве это так много?

– Это немало, – прошептал парень и отвернулся, – Не хочу видеть, как тебя бьют.

Моя рука сама легла ему на макушку и растрепала волосы. Бес напрягся и глянул исподлобья:

– Чтоб тебя там покалечили.

Мои губы невольно растянулись в широкой улыбке. Но время неумолимо шло вперёд. Надо было собираться в клуб. День за окном давно уже перевалил за полдень.

Ли Хон тоже услышал голос Иннокентия, это я понял потому, что ко мне через канат наклонился один из его подручных и зашептал:

– Господин Ли хочет с вами поговорить. По поводу вашего друга.

Я встал с табурета, и нехорошее предчувствие толкнулось в сердце. Рядом с Кешкой и Егором ниоткуда возникли четыре хоновских бойца совершенно неприметной наружности. Но делать было нечего. Мы находились на территории китайца, и надо было послушать, что он имеет мне сказать. Через минуту Ли, доверительно возложив свою руку мне на плечи, бесстрастно заговорил. И каждое слово тонким гвоздём проникало в сознание.

– Шерханчик, я ведь бизнесмен. И ты это знаешь. Сегодня мы заработали с тобой почти поллимона зелёных. А теперь подсчитай свою долю. Прикинул? Если брать по стандартному счётчику, тебе хватит на новую европейскую тачку не последней модели. И вот что я хочу тебе предложить.

Я дёрнулся, намереваясь резко возразить, но стальные тиски китайских пальцев сдавили плечо до кости.

– Дослушай меня, Тимур. Я хочу, чтобы ты вышел на ринг ещё три раза. Два раза ты победишь, а на третий мы двинем тёмную лошадку. И ты сдашь бой моему новому бойцу. Ставки как раз будут самые денежные. На тебя. Понимаешь?

Я ещё раз открыл рот, собираясь послать его куда подальше. Но Ли Хон снова заткнул меня одним движением большого пальца.

– Смотрю, твой новый друг пришёл поболеть за тебя. Ты подумай, Тимур, подумай. Он ведь может отсюда не выйти.

Словно шторка опустилась на сознание. Стало безумно спокойно как в голове, так и на душе. Непередаваемое чувство омерзительности охватило всё моё существо. И, видимо, что-то отразилось в моём потяжелевшем взгляде, потому что Ли убрал руку с моих плеч, прищурился и спросил, чуть наклоняя голову:

– Вот, значит, как, Шерхан? Это и есть твой ответ?

Я же протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к его щеке со словами:

– У тебя никогда не было своей чести, Ли.

Китаец усмехнулся, зажмурившись на миг. Но в следующую секунду его чёрные глаза распахнулись от того, что я сказал дальше:

– Но от клановой чести ты не отступишься, ведь так?

Развернувшись к столу, я на какой-то бешеной волне схватил микрофон, поднёс его к губам и почти весело сказал на весь зал через динамики:

– Мне тут предлагают работу за жизнь моего парня.

Люди мгновенно стихли. Кто-то заливисто свистнул и заорал:

– Гаси пидоров!

Решение созрело сразу, бесповоротно и совершенно неожиданно. Снова память включила тот день, и боль в разбитом в кровь теле. И свет софитов, летящих куда-то вверх, вверх, к самому потолку, цвет которого я так и не смог вспомнить за эти годы. Почти осязаемый страх плотным коконом накрыл и принялся давить многотонным прессом.

– Предлагаю своё условие, – продолжил я с чувством падения в какой-то колодец, – Ты, Ли, выходишь со мной на ринг. И, если проиграешь, мы спокойно уйдём.

И паника вдруг испуганно лопнула, освобождая от своего присутствия. Под сводами «Гладиатора» повисла звенящая тишина. А потом зал взорвался воплями, криками, свистом. Как же всё-таки легко управлять этими придурками с деньгами. Теперь уже они не позволят Хону сделать что-либо против сказанного слова. Он заскрежетал зубами, хищно прищурился, вальяжно отнял микрофон и сказал, глядя мне в глаза:

– Когда ты проиграешь бой, тебе придётся целый год драться на моем ринге бесплатно, Шерхан. Это моё условие.

– Да хоть завещание, – рассмеялся я в ответ, – Согласен.

Когда-то ты меня сломал, Ли. Но на этот раз всё будет по другому. Уж я постараюсь. Или зря в твоих бешеных глазах мелькнули робкие искорки неуверенности? С этим настроем я и вернулся на ринг. А через пять минут, под бурю оваций, напротив меня встал худощавый китаец Ли Хон, моя боль, и мой страх. Человек, стёрший наши отношения кровавыми мазками три года назад. И грянул гонг.

Мир искажён потом и кровью, натёкшими на глаза. Я лежал на спине, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха сквозь боль практически во всех рёбрах. И щупальца этой боли впивались в каждую кость, каждый нерв. Ли посмотрел мне в глаза, безумно улыбнулся, тряхнул мокрой чёлкой, раскидывая капли пота, и сказал:

– Только так и может быть. Только так. Я всегда побеждаю. И я тебе это сейчас докажу, Шерхан.

Он исчез из поля моего зрения. Я с трудом повернул голову туда, где он скрылся. И увидел, как он с болезненной гримасой полез на канатную тумбу. Он что, решил записаться в реслингисты? И на кого он тут прыгать собрался? Запоздалая догадка показалась смешной шуткой. Я хрипло прошептал, надеясь, что он всё-таки услышит сквозь вой толпы зрителей, тоже понявших его затею:

– Я умру за тебя, Ли… Но разве так…?

Дошептать я не смог. Потому что небо обрушилось на мою жизнь убийственной плитой, зачем-то наряженной в спортивную униформу. Каждая кость в теле завопила, бросаясь осколками к сердцу…

Я понял, что стою на коленях, уперевшись кулаками в пол ринга. Внутри царило странное опустошение. Голова продолжала крутить в себе каждую секунду этого боя. С лёгким звоном зрение сфокусировалось, и я смог поднять голову. Ли валялся безжизненной тряпкой на расстоянии вытянутой руки от меня. Так, медленно ставлю одну ногу на стопу, вторую. Вроде, шатает не сильно. Также медленно я встал. Кто-то схватил за плечи и начал трясти, отчего в шее что-то ощутимо затрещало. Я растерянно уставился на лицо трясуна. Это кто-то очень близкий. Настолько свой, что без тени сомнения я почти упал на черноволосую орясину и приник к его губам в тёплом поцелуе. Рухнуть не дал кто-то третий. А потом раздражённый голос почти крикнул в ухо:

– Да стой ты, блядь! Хватит уже лезть со своими нежностями!

И вот тут я начал соображать чуть больше. Это же я на беса повесился. А держал нас Анатольевич на пару с рефери. Мы с Ли только что выясняли, у кого хрен толще. По-моему, так. Я стряхнул с себя чужие и не очень чужие руки, проигнорировав возмущённые вопли израненного тела. Подошёл, а точнее – доплёлся до Ли, опустился возле него на колени, затем оперся на локти возле его головы и попытался поймать взгляд мутных глаз. Поняв, что Хон меня увидел, я сказал:

– Только так и может быть. Только так. Ты тоже можешь проиграть. И я тебе это сегодня доказал, Ли.

Напуганные происходящим Егор и Кешка торопливо оттащили меня от китайца, сволокли с ринга и быстро понесли на своих плечах через коридоры к выходу. Егор встревожено оглянулся уже возле самых дверей на улицу, где царила ночь. А затем мы выползли наружу. Холодный майский воздух вернул мне подобие сил. И мы уже намного быстрее двинулись к машине врача. Анатольевич жёстко пресёк мою попытку сесть за руль «короллы», осторожно дав по шее. Эти двое усадили меня на заднее сиденье, Егор уселся за руль, а бес примостился рядом с ним. В голове снова завелась карусель, и я быстро опустил стекло в ближней дверце. Похоже, сотрясение неслабое. Взгляд зацепился за две фигуры, застывшие возле ворот на территорию клуба. Мужчины смотрели на нашу машину с невозмутимостью коров на выпасе. В сознании отложилось только то, что один из них был одет в дорогое пальто чёрного цвета, а второй… А вот второго я уже где-то видел. Как и толстовку, в которую тот был одет. Чёрт, ворота оказались прикрыты. Психиатр остановил свою дорогущую «Инфинити», с неохотой обернулся и проворчал:

– Нет, ты глянь! Они же гонятся за нами!

Кешка выругался и, выскочив из машины, рванул к воротам. Что-то проскрежетало и створки распахнулись. Бес уже хотел сесть обратно в салон, но замер с открытым ртом, уставившись туда, откуда мы приехали. Я с большим трудом извернулся на сиденьи и тоже посмотрел. Из дверей клуба на освещённую парковку высыпали человек десять. Пожестикулировав, они дружно рванули в нашу сторону. Двести метров никак не могли устроить меня в качестве расстояния до этих придурков. Я уже собрался прикрикнуть на Егора и Кешку, когда две давешние фигуры буднично выступили на сцену, освещённую несколькими уличными фонарями. Обладатель пальто вскинул обе руки и мир содрогнулся от рявка. У него явно были не пистолеты! И стрелял он в тех, кто бежал к нам. Второй, в толстовке, припал на колено и выставил перед собой пистолет со стволом-переростком. Шорох щётки по доске вплёлся в паузу между очередями. Несколько криков боли ударили по нервам. Кешка взвизгнул и пулей влетел в салон, съежившись на переднем сиденьи. Егор с матом нагнулся, захлопнул пассажирскую дверь и ударил по газам. «Инфинити» со свирепостью акулы пролетела ворота и вырвалась на простор одного из городских бульваров. А позади, на территории клуба «Гладиатор», что-то ярко полыхнуло, и по ушам ударил хлопок, заставив вжать голову в плечи.

Я пару минут просидел с отпавшей челюстью. Что-то в жизни происходило явно без моего участия. Это же был тот киллер! А кто второй? И кого он мне напомнил? Дорогой автомобиль вылетел на проспект, уверенно прошёл поворот и понёсся вперёд, обгоняя свет от фонарей. Мне снова вспомнилось лицо поверженного Ли Хона. Хорошо, что я не умер за тебя, придурок. С абсолютным покоем я понял, что сегодня на ринге скончались последние чувства к этому китайцу. Больше я его не боялся. А значит, дело того стоило. Лёгкое прикосновение к разбитой в кровь руке заставило повернуть голову. В полутьме салона кешкины глаза мерцали пролетающими огнями. Бес просто смотрел на меня, искривившись на своём сиденьи, и невесомо гладил тонкими пальцами мои многострадальные костяшки на правой руке.

________________________

Неожиданно большая глава))) Надо было многое показать. Подозреваю, что и дальше пойдут большие главы. События набирают обороты.

========== Глава 16. Ёж – птица гордая, пнёшь – загрызёт. (Наёмник) ==========

Почитал материал о войнах в России. И понял, что лучше уж я дам волю фантазии. Дабы избежать справедливых упрёков. Так что читайте, как альтернативную фантастику. Но только эту главу. =)

“В сумасшедшем доме больной тащит по полу за веревку зубную щетку. Подходит врач.

– Что с собачкой прогуливаетесь?

– Это щетка.

Врач отошел. Псих зашел за угол и говорит обращаясь к щетке:

– Ну, что, Бобик, здорово мы его обманули?”. (анекдот)

Поверить в то, что вот он, Федька, рядом, живой и здоровый, всё такой же бледный и аристократичный, я до конца так и не смог. Всё хотелось дотронуться, ощутить тепло кожи, мягкую нежность волос. Как восемнадцать лет назад. Но пальцы боялись ощутить совсем другое. Глаза всё ждали, когда по этой бархатистой коже поползут алые потёки. Сердце замерло в ожидании того, что жизнь снова уйдёт из этих голубых глаз. Как восемнадцать лет назад. В цифровой магнитоле что-то пшикнуло, реагируя на прикосновение тонкого ухоженного пальца Лобачевского. Салон отозвался первыми аккордами музыки. Секунда, другая, и мои губы слегка шевельнулись. Он снова читал мои мысли, этот волшебник. Играл Skillet. И тема под стать настроению. Scarecrow. Вот только почему именно я? Зачем он так старается быть той вороной, что готова сорваться в испуганном полёте прочь от меня?

Автоматная очередь взъерошила угол стены, за которой прятались вместе со мной ещё двое из нашего взвода. Сердце жадно отбивало секунды жизни, а в голове всё также панически пульсировала мысль про невозможность того, во что мы вляпались. Новогодний подарок для главкома, блядь, чтобы этих генералов распёрло. Ходили, конечно, среди нас, срочников и старослужащих, слухи о том, что штурм начнётся именно к Новому Году. Но что мы вот так повторим «блицриг» – ни в чьи мозги не пришло.

И вот мы уже полдня пытаемся пройти дальше первых улочек Грозного, оставляя на тротуарах и дорогах трупы и раненых. Где-то позади санитары пытались хоть как-то помочь тем, кого не успевали вытащить из-под кинжального огня. А поганец Лобачевский тихо ржал за моей спиной, приговаривая сквозь всхлипы какую-то чушь про «конец, с которым едва-едва успел познакомиться». Даже несмотря на страх, тугим узлом засевший в животе, на перекошенное до боли лицо, на судорогу в пальцах, прилипших к оружию, я тихонько подхватил этот смех. В памяти воскрес запах зимы, царивший в сарае, где нас определили ночевать, когда подразделение обреталось в Ханкале. Зимы, сена, пыльных бараньих шкур и наших раскалённых тел. И плевать нам было, что кто-то может зайти, что-то там увидеть. Разве что Фёдор благоразумно всунул черенок вил в изгибы двух ручек на створках деревянных ворот. Что мы там вытворяли, сейчас вспомнилось без всякого стыда. Потому что вокруг царила громкая, страшная смерть с металлическим запахом смазки, крови и тающего снега.

Кирпичная крошка вперемешку со штукатуркой висела в воздухе, не успевая осесть. Где-то рядом, за домом рванула граната, другая, третья. Горцы отчаянно дрались за каждый метр своей земли, за каждый забор, каждое окно. За каждый вздох. А я не понимал, какого чёрта должен воевать с ними за их дома, когда на родине у меня есть свой. Где живут мама и папа, где стоит фотография любимой псины, похороненной два года назад. Где младшая сестрёнка корпеет вечерами над учебниками, постигая гранит школьной науки. Что я здесь забыл?

Танки нам не помогли. Никто не хотел бежать рядом с ними потому, что плотный огонь противника сразу сосредотачивался на этом стальном гробу, стоило ему сунуть рыло вперёд. Где-то далеко слышались гортанные крики на непонятном языке. Федька выматерился, заставив старшину рявкнуть что-то про «язык за зубами». Все мы сделали вид, что не поняли. Тем более совсем рядом опять рванула граната. А потом над нами скрипнула деревянная рама окна.

Мы сидели в машине Лобачевского, глядя на пробуждающийся город. Я не спрашивал его о том, почему пацана надо защищать. Он не напоминал о том, что у меня приказ убрать парня. Всё это пока не имело значения. Потому что мы заново пытались привыкнуть к присутствию одного в жизни другого. Фёдор шевельнулся и глухо спросил:

– Ты не сможешь меня простить?

– За что прощать? – вяло отозвался я. Действительно, за что мне прощать того, кто должен лежать в коме и принимать лекарства, купленные на кровавые деньги, из-за которых я когда-то впервые пошёл на убийство. Правда, мне не за что прощать того, кто ни разу за восемнадцать лет не дал мне понять, что с ним всё в порядке. Не позвонил, не подал знака. Даже когда я приезжал, пусть и редко, в ту проклятую клинику, где он лежал на кровати, бледный и, как я думал, спящий каменным сном. Все эти годы он просто притворялся. И сейчас я не мог заставить себя спросить самое важное. Почему? А мир внутри меня медленно трескался, погружаясь в тёмную бездну равнодушия, припорошенного опустошающим горем. И это горе медленно проникало в глаза, стоя шипованными лапами на сердце. Наверное, я это заслужил.

Резкий скрип заставил нас вскинуть головы. Но я успел увидеть только, как грязная рука швырнула куда-то к нам что-то круглое. Одно, второе… Старшина вдруг посмотрел на нас дикими глазами и упал на живот, очень странно сжавшись. И мир взорвался бурой вспышкой окружающего пространства. Когда я немного пришёл в себя, мир вокруг звенел, выгрызая с дикой болью последние крохи понимания происходящего. В глазах плавала искажающая всё муть. А по лицу бежало что-то тёплое и очень липкое. Липкое потому, что всё никак не удавалось стряхнуть с ладоней то алое, что я нащупал на своём лице. Взгляд сам собой нашёл Федьку, скребущего каблуками сапог асфальт. Он зачем-то пытался слиться с осыпавшейся штукатуркой старого дома. За потёками крови на голове его взгляд был пуст. Словно кто-то выключил огоньки в глубине уже не голубых, а грязно-серо-синих стеклянных глаз. И я понял, что кричу. Но не слышал ни единого звука, кроме этого страшного звона. А потом Лобачевский странно замер и куклой завалился на спину, став похожим на выброшенную марионетку. Как та, что я видел в детстве, в театре кукол. Дикий животный страх вонзился в каждый кусочек тела, скрутил, подрывая с асфальта. И я побежал прочь от страшной картины.

Конечно, я заслужил всё, что происходило потом в моей жизни. Потому что бросил своего Федьку под стеной того дома, в окружении наших убитых сослуживцев. Но я не сомневался в одном – если бы старшина не лёг на ту пару гранат, не сидели бы теперь вдвоём в машине во дворе какого-то дома в заштатном городишке. И не давила бы с такой силой вина. Конечно, потом я вернулся. Когда нашёл санитаров, и они попытались взять меня в оборот, рвался так яростно, что им проще было пройтись со мной, чем усмирять буйного салагу.