Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Гиляров, трамвай тебе в печёнку! И чем ты так хорош? Вот скажи, а?

Я всем своим видом дал понять, что ни на грош не понимаю, что случилось, и куда с карты мира подевалась половина штатов США. Главврач возвёл очи горе:

– И не делай вид, что только вчера слушать научился. Ну-ка зайди ко мне.

Он буквально вцепился мне в правый рукав стальными пальцами и втащил в кабинет, старательно захлопнув дверь. Потом заботливо усадил на топчан, стоящий в кабинете для особо уставших пациентов, сам обогнул массивный дубовый стол и угнездился в своём кожаном кресле. После чего водрузил руки локтями на стол, сцепил пальцы в замок и приземлился на них подбородком. Вот теперь я почувствовал себя неуютно. С таким видом Баринцев обычно приветствует пациентов – словно стервятник с насеста. Заслуженный работник здравоохранения Российской Федерации с минуту побыл в раздумьях, затем нажал на коммуникаторе на столе красную кнопку и распорядился:

– Олеся Викторовна, сделайте мне кофе. И обязательно дайте знать, когда прибудут наши гости.

– Одну минуту, Егор Анатольевич, – прохрипело старое наследие советских времён голосом, отдалённо похожим на помесь Высоцкого, Джигурды и пресловутой Олеси Викторовны Зайченко.

Главврач потёр руками и сказал теперь уже в мой адрес:

– Объясни мне, Гиляров, почему ты так вертишься возле пациента Семибратова?

– Вам честно ответить или соврать? – я даже расслабился, чувствуя, как на лицо наползает кривая усмешка.

– Я обожаю, когда ты, Тимур, даёшь волю фантазии, – Анатольевич усмехнулся в ответ, – Но сейчас не до шуток. Ответь мне честно – что тобой движет, любимец мужчин и любитель нетрадиционной линолеумной жизни?

– Ну уж нет! – возмутился я. – На линолеуме скользко-с…

– Я жду, – в голосе моего бывшего любовника скользнул металл. И вот это мне не понравилось на самом деле. Пришлось отбросить дурь и ответить:

– Вам не кажется, что это не ваше дело, Егор Анатольевич?

– Хм, – Баринцев прищурился, а затем резко вскочил и рявкнул:

– Позор! Всем выйти из позы!

Я похлопал глазами, пытаясь поймать челюсть. А врач спокойно сказал, возвращаясь в кресло:

– С этим мальчишкой не всё так просто, Тимур. Ответь мне, что тебе от него надо?

– Я нужен ему, он нужен мне, – не стал кривить душой Тимур Гиляров, бывший боксёр и настоящий гей, то бишь я. Анатольевич покачал головой:

– Впервые слышу от тебя такое, мальчик мой. Не поверишь, удивил.

Оставалось только полностью с ним согласиться. Ну кто мог ожидать, что гуляка и любитель распустить кулаки в моём лице так прикипит к чуду по имени Иннокентий. Я пожал плечами. На лице Баринцева ожили желваки. В этот самый миг дверь кабинета распахнулась и к нам вплыла «блонди» Леська с подносом наперевес, на котором дымились ароматом две чашки крепко заваренного молотого кофе с миндалём. Егор с искренним удивлением глянул на секретаршу, а та демонстративно поставила чашки перед ним и передо мной, и сказала:

– Пить кофе одному, когда у вас посетитель, невежливо и некультурно, Егор Анатольевич.

И выплыла, осчастливив наши взоры идеально отработанной походкой светской дивы. Главврач лишь снова покачал головой:

– Мда. Ладно уж, пей кофе и помалкивай. Скоро подъедут родители Семибратова. Поприсутствуешь. Разговор у меня с ними будет серьёзный. И он касается в том числе и тебя, Гиляров. Так что сиди и не отсвечивай.

Минуты через три, когда я уже почти дохлебал обалденный кофе, секретарша доложила по коммуникатору:

– Они приехали, Егор Анатольевич.

– Пусть заходят, – ответил в аппарат главврач. И дверь снова распахнулась, пропуская в кабинет битого жизнью лысеющего мужичка в мятом сером костюме и худенькую опрятную черноволосую женщину в джинсовом платье-сарафане. Оба гостя сразу напомнили Кешку. Всё-таки он очень похож на своих родителей. Баринцев встал с кресла, приветствуя гостей:

– Проходите, проходите. Здравствуйте, Елена Александровна. Доброе утро, Борис Михайлович.

Одну руку галантно целует, вторую крепко пожимает. Вот умеет же, гад больничный. Мне аж завидно стало. Дождавшись, пока гости устроятся в гостевых креслах, Егор махнул рукой в мою сторону и скучающим голосом представил:

– Знакомьтесь. Тимур Гиляров. Тот самый санитар.

Две пары серых глаз внимательно уставились на меня. Стало так неуютно, что я едва удержался от того, чтобы поёжиться. Так обычно смотрят учёные через микроскоп. Наверное. Женщина чуть склонила голову со словами:

– Очень приятно.

– Вы из какой кавказской республики? – в лоб спросил кешкин отец.

– Я русский в пятом поколении, – вежливо ответить сил хватило. Но лучше бы ему не продолжать в таком духе, решил про себя я. Кто он такой, чтобы решать за меня что-то такое, типа «где, когда и с кем». Семибратов-старший хмыкнул и его взгляд чуть потеплел. А я задался вопросом: «Что же такое произошло за те сутки, что меня не было?» Ох, чуяло моё сердце, надо было остаться на третью подряд смену. А Егор деловито перехватил разговор:

– Вчера комиссия приняла решение перевести вашего сына на общий режим и назначила ему восстановительные процедуры, несколько видов терапий и обязательные физические упражнения. Лечение пока на три дня. А вот упражнения минимум на месяц, каждый день утром и вечером. Думаю, с этим в нашей клинике проблем не будет. Но вы сами вчера слышали от Иннокентия его условие. Как и я.

Всё страньше и страньше, как говорила Алиса Преследовательница Белых Кроликов. И чего там учудил Кешка? Я чуть подался вперёд, заинтересованно глядя на Баринцева. Анатольевич продолжил, выдержав хилую театральную паузу:

– Так вот. Это и есть Тимур Гиляров, на кандидатуре которого настаивает Иннокентий. И знаете, я как-то не хочу, чтобы мои сотрудники щеголяли фингалами.

Последняя фраза заставила меня напрячься. С чего это он решил, что я буду всех тут шлифовать на предмет «не замай»? Следующие слова доктора прояснили ситуацию:

– Почему-то я подозреваю, что у Иннокентия хватит сил выполнить свою угрозу. Как он там сказал? Дам в глаз любому, кто придёт вместо Тимура, кажется?

У меня на сердце пушисто потеплело… Мой спящий красавец показал зубки. А парень-то со стержнем. Ну, так не зря же он мне понравился! И тут Егор выдал совершенно неожиданные слова:

– И вот теперь перед нами стоит задача. Как вы думаете, Тимур согласится тратить своё личное время, которого у него и без того совсем немного, на то, чтобы ухаживать за вашим сыном? Тимур, – взгляд Анатольевича бросил в меня пару глубоко спрятанных смешинок, – как вы относитесь к тому, чтобы побыть сиделкой? Три дня в стенах нашего уютного заведения и до конца назначенного месяца у Семибратовых на дому?

Я погрузился в тяжкие раздумья, хотя на самом деле хотелось вопить «ура», прыгать, махать руками и просто радоваться до одури в голове… И не только там. Поймав себя на этой мысли, я закашлялся. Семибратовы поняли это по-своему. Елена Александровна торопливо сказала, нервно сцепив руки на коленях:

– Вы не думайте, мы заплатим, сколько вы скажете. Ведь это вы столько сделали для возвращения сына.

О, господи… Я почувствовал, как кровь прилила к щекам. Анатольевич поймал мой многообещающий мрачный взгляд и невозмутимо вскинул брови, словно говоря: «И чего ты тупишь?» Борис Михайлович заметил наши переглядки и сказал:

– Да, Тимур… Простите, не знаю как по отчеству… Ваш начальник рассказал нам, сколько усилий вы приложили для того, чтобы наш сын очнулся. Так что мы вовсе не против того, чтобы вы продолжали заниматься с нашим сыном. Тем более, вы сами спортсмен, и у вас есть нужный опыт. Иннокентий очень настаивал вчера именно на вашей кандидатуре.

Серьёзность происходящего, наконец, дошла до моего сознания. И нарисовавшаяся картина тут же насторожила огромной проблемой. С одной стороны, мы будем рядом, постоянно, день и ночь. У меня будет столько возможностей пригладить ерошистость Кешки, доказать ему, что я абсолютно серьёзен в своих намерениях. А вот с другой стороны… Ой, бли-и-и-ин… Его родители будут всё время рядом. Я же буду как на тонком льду. Один неосторожный шаг… Может, ну их, эти тренировки? Целее с Кешкой будем. Видя, что я серьёзно задумался, Баринцев спровадил Семибратовых в палату к сыну, а сам уселся рядом со мной на топчан и спросил:

– Потому я и спрашивал, что тебе от него надо. Но, раз ты так задумался… Гиляров, я тебя не узнаю. Неужели ты действительно думаешь о последствиях?

– Иди в жопу, – мрачно ответил я.

– Предпочитаю ходить на другое место, – усмехнулся Егор, – Не тупи, Тим. Ты мне дорог, сам знаешь. И я вижу, что Кешка для тебя не просто «пунктик на переспать». Ведь так?

– Ты прав, – я вздохнул, – Не хочу ему проблем.

– Любовь ты называешь проблемой? – Анатольевич всплеснул руками, – Вот же кретин!

Его слова обрушились на меня своей простотой. А ведь он прав. За эти месяцы я влюбился, как юнец. И в кого? В мозгляка-психа, самого замечательного на свете. В мальчишку, которому не то, чтобы неприятен, но и восторгов у которого не вызываю. В самого классного Кешку на свете. Да какого чёрта! Живём лишь раз, и раз этот должен быть не один раз, а столько, сколько даст судьба… Я улыбнулся своим мыслям. А Баринцев заулыбался в ответ:

– Другое дело! Так что не отвертишься, Гиляров. Тем более у меня для тебя будет задание. Ты ведь помнишь царапину у него на щеке после той ночи, когда второй раз его успокаивал? Мы тут предположили, что это, возможно, результат того, что он сам себе расцарапал лицо. Ты присмотрись внимательно. Если это маниакально-депрессивный синдром, то потребуется особое лечение. Может, даже придётся его вернуть потом к нам в стационар. Такими вещами не шутят, Тим. А ты у нас опытный работник, всякое видел. Думаю, не ошибёшься, если что.

Главврач встал с топчана, хлопнул меня по плечу и скомандовал:

– А теперь вон из моего кабинета! Работать! С сегодняшнего дня ты становишься сиделкой Семибратова. Всё ясно?

Я покивал и вышел в секретарскую. Леська встретила взглядом круглых от любопытства зелёных глаз. Заговорщицки поозиравшись, я приложил к губам палец. Она хихикнула и уставилась в монитор, откуда три раза подряд пискнула «аська». Видимо, день сегодня действительно насыщенный. Аж с тремя переписывается.

Через пятнадцать минут, уже при служебном параде, я заглянул в кешкину палату и насладился идиллией. Его мама сидела на краешке кровати и деловито пыталась запихнуть в сына кусок очищенного яблока. А Борис Михайлович отстранённо наблюдал за этой милой картиной. Увидев меня, Кешка покраснел и стеснительно отвернулся от проявления материнской заботы. На что я громко проворчал, входя в палату:

– А ну ешь витамины, доходяга. Мы тебя быстро на ноги поставим. Будешь розовый и весёлый.

– Как поросёнок, что ли? – выдало это чудо.

– Я хотел, вообще-то, сравнить тебя с Колобком, но у тебя пример получше будет, – ответил я, достал из кармана халата лист с его расписанием и прочитал:

– Пятнадцать минут физических упражнений. Ага, значит так, граждане родители. Режим нарушать нельзя. Доктор прописал зарядку, значит, будет зарядка. Разойдись!

Елена Александровна поспешно вскочила с кровати, суетливо пряча в пакет кусок сладкого яблока марки «фудзи». Кешка прорентгенил моё бренное тело шалым взглядом, а я без зазрения совести сдёрнул простыню-покрывало и аккуратно свернул больничную тряпку у него в ногах. На мгновение от взгляда на «красавца» перехватило дыхание. Кешка был такой худой, бледный, растрёпанный, а глазищи… Эти серые колодцы смотрели на меня со странной смесью целящегося снайпера и щенка, жаждущего ласки и понимания. В моих глазах что-то подозрительно защипало, вытягивая наружу ворох щемящих душу чувств. Но я взял себя в руки, ноги, уши и прочие конечности. Его родители стояли рядом. Им рановато было проникать в мои чувства к их сыну. Да и вообще. Я буду не я, если Кешка спокойно воспримет заботу. Ещё решит, что его жалеют. Нет уж, отмерший мой бесёнок, такого щенка мы баловать не будем. Ты ещё станешь волкодавом, малыш.

Я перевернул парня на живот и осмотрел щуплую спину, тонкую кожу на которой натянули напрягшиеся лопатки. Картину невозможно было не прокомментировать:

– Наша задача за месяц превратить суповой набор а-ля «Кощей» в нечто с мясом на рёбрышках. И начнём мы с разогревающего массажа всего тела. Слышал, Иннокентий? Всего, это значит – всего.

Если бы спина могла покраснеть, думаю, я бы получил ожог. Потому что Кешка явно понял, о чём я говорю, и вжался лицом в подушку. Но не превратился в каменную статую. «Всё-таки доверяет», – облегчённо подумал я, а вслух продолжил, уже глядя на родителей:

– И, чтобы пациент не смущался, попрошу пока покинуть палату. Мы тут будем пятнадцать минут заниматься жёстким интимом.

И дёрнул же меня чёрт за язык. Но обошлось. Елена Александровна смущённо хихикнула, а Борис Михайлович понимающе покивал и спросил:

– Значит, вы согласны?

– Куда ж я денусь от такого сокровища? – ничего другого ответить не получилось. Мой язык меня погубит, запоздало подумал я. А кешкины родители шумно покинули палату, оставив нас наедине, если не считать двух тихих и примерных маньяков, интересующихся только миллионами Скруджа Мак-Дака и крокодилами. Я оглядел поле будущих боёв за здоровье моего «спящего красавца» и достал из левого кармана халата пузырёк с маслом, технично позаимствованный у Леськи под клятвенные обещания вручить ей потом розовое масло из моих личных запасов времён заграничных спортивных туров. Поставив ёмкость на тумбочку, закатал рукава халата. После чего наклонился к кешкиной голове и более чем серьёзно попросил:

– Если будет больно, не вздумай молчать. Сразу говори или дёргайся. Это важно.

Он согласно вбил лицо ещё глубже в подушку, а потом спросил:

– Ты вправду будешь со мной?

– Да, Кешка. Буду. И днём, и ночью, – ответил я, наливая на ладонь масла из бутылька. Парень облегчённо выдохнул и расслабился. Эх, жаль, ко мне это не имело никакого отношения. Семибратов почему-то решил, что я могу стать его панацеей от кошмаров. Ну да ничего. Лиха беда начало. Мои ладони бережно опустились на худую спину. Пальцы прошлись по рёбрам, потом по позвонкам. Какой же ты худой, бесёнок. И я принялся растирать масло по бледной коже, испещрённой тонкими жилками. Господи, дай мне сил удержаться от вольностей!

========== Глава 5.Моя твоя понимай! (Иннокентий) ==========

“В психбольнице больные смотрят утром по телику новости. Один вдруг хлопает себя по коленке:

– Хорошо, что я в психушке!

За его спиной санитары друг другу:

– Да… Этот, кажись, выздоровел”. (анекдот)

Лучше бы я умер вчера… Утренний массаж и вечерняя мука с ногами оказались цветочками по сравнению с тем, что Тимур затеял сегодня после завтрака. Этот скот заставил меня встать! Да я дышу-то с трудом, а тут надо шевелить непослушными ходулями, которые кто-то по недоразумению обозвал конечностями. Я нервной тушкой висел на спинке кровати, пытаясь подгрести под себя подломившиеся ноги, а этот гад нагло ржал, стоя рядом и даже не думал мне помогать. Ну, погоди, кавказская морда. Я тебе устрою цыганочку с выходом из-за печки! Дай только снова взгромоздиться на эти непослушные палки с коленками. Значит, мне теперь месяц вот так вот мучиться?

Эта мысль оказалась более чем бодрящей. Собравшись с силами, я совершил первый подвиг на сегодня. Ноги нехотя послушались, хоть и дрожали немилосердно. Но всё-таки нормально встать не получилось. Руки были не в лучшем состоянии. Гиляров, наконец, проявил что-то вроде сочувствия и подхватил меня под мышки крепкими руками. Вот я и стою! Ура!

– Правильно, бес. Именно «ура», – сказал санитар, улыбаясь на всю наглую морду. Я что, вслух говорю?!

– Не выдумывай, – абсолютно серьёзно произнёс Тимур, бережно прижав мою тушку к себе, позволяя немного расслабиться. – Просто твои глаза как открытая книга, Кешка. И я умею её читать.

Последние слова он выдохнул мне в шею, отчего по телу хлынула волна непроизвольного озноба. Бесит! Я зло вырвался из объятий, шагнул в сторону, а потом сообразил, что всё ПОЛУЧИЛОСЬ! Охвативший меня восторг нельзя было передать никакими словами. А Тимур зачем-то взъерошил мои волосы и рассмеялся, чрезвычайно довольный собой. Его совсем потемневшие глаза смотрели на меня с каким-то непонятным выражением, от которого озноб на теле почему-то превратился в жар. Ёпть… Уши запылали. И я раздражённо стукнул санитара кулаком в грудь. Получилось как-то весьма хило. Гиляров лишь сказал на это:

– Теперь всё пойдёт быстрее. Твоё тело вспомнит всё, что и как надо делать. А я помогу.

Моя левая коленка возмущённо хрустнула и подломилась, явно стремясь внести свою лепту в мои контакты с линолеумом в палате. Но руки санитара тут же предотвратили падение. Тимур притянул меня к себе и придушенным голосом сказал:

– И ничего не бойся, бес. Хвост оттоптать я тебе не дам.

О чём это он? Явно же не о моих потугах заново научиться ходить. Да что же это такое! Он издевается! Я вдохнул побольше воздуха, чтобы разразиться язвительной тирадой, и почувствовал, как меня оторвали от пола. Так что вместо «Недавалка отсохнет» прозвучало совсем другое:

– Ай! Отпусти, извращенец! Облапал уже всего!

– Я ещё и не начинал, – почти нежно почти пропел Тимур и покружил меня вокруг себя (я с ужасом ждал, что мои пятки зацепят кровать, но обошлось), а затем тихо добавил:

– Вот когда мы будем у тебя дома, тогда я подумаю, лапать тебя или нет. Заработай сначала.

От возмущения перехватило дыхание. Даже представить себе его руки на моём теле невозможно без дрожи. Вчерашнее утро чего стоило! Как они жили на коже, проталкивая томящую боль, чем-то похожую на истому, в самые закостеневшие уголки… Я снова ощутил прилив крови к щекам. Да что же это такое! А память услужливо нарисовала картину маслом – с таким напором и нежностью мою… э-э-э-э… задницу ещё никто и никогда не разминал. Да о чём я думаю! Пришлось снова оттолкнуться от санитара, чтобы тот не почувствовал прилива дрожи. Засмеёт же, гад. А Гиляров поймал меня за плечи, посмотрел в глаза и спросил:

– О чём задумался, парень?

Я огрызнулся:

– Да уж не о тебе, извращенец. И не надейся.

От постоянных намёков кавказца я и не знал уже, куда деваться. Но я же не этот… Никогда не был! Дать бы ему по наглой морде, да боюсь, лишь опять свалюсь в услужливо подставленные руки. Чёрт, какой же он сильный. Так и стоял бы в кольце этих лап – он же надёжный до безобразия. Я вздохнул и неуверенно, в два шага, добрался до кровати, куда и приземлился, скрипнув сеткой под матрацем. Тимур деловито похлопал меня по правому плечу со словами:

– Молодец, бес. Так и продолжай тренироваться. Старайся ходить. И всё будет тип-топ. В обед увидимся.

Горячая ладонь санитара задержалась на плече определённо дольше необходимого. А когда он всё-таки убрал её, я поймал себя на мысли, что лучше бы он постоял так ещё минуту-другую. Санитар вышел из палаты. А я задумался. Все эти дни ловил себя на ощущении, что мне нравится общество Тимура. Словно он сразу и бесповоротно стал неотъемлемой частью моей жизни. Я поёжился, вцепившись пальцами в простыню. Никогда больше не буду обманывать себя. Полтора года назад это очень плохо кончилось. Сейчас-то я уже могу признаться себе. Всё из-за ревности и неприятия своих желаний. Мне всегда нравился Серый. И вовсе не как друг, товарищ и брат по двору. Ещё тем летом я понял, что испытываю к Белову совсем не братские чувства. И я даже стал ходить в ролевой клуб, лишь бы чаще видеть его. А потом появился Матвей. Словно свежий ветер. И мне сорвало крышу. Я ведь действительно приревновал Серёгу. Ох, как приревновал, до крови в сжатых кулаках. Хоть и внушал себе, что это просто обида на друга, который променял меня на какого-то новенького. Но признаться себе в этом я той осенью не смог. Компания, в которой я тогда вертелся, не поняла бы этого совершенно. И я внушил себе, что наказываю бывшего друга, оказавшегося мерзким пидором. Ни больше, ни меньше.*

В груди заныло, но я глубоко вздохнул и отбросил воспоминания. Всё, что было, не вернёшь, не исправишь. Надо жить дальше. И доказать Гилярову, что стою большего. Не хочу быть объектом его опеки. Мне надо от него нечто совсем другое. Ну, вот. Признался самому себе. Но не скажу ему об этом, пока не врежу промеж глаз. Тоже мне, розовые сопли, ах-ах-ах, ня-ня-ня и всё такое. Фу!!! Аж передёрнуло. Блин, обязательно надо будет дома полазить в интернете, почитать, что там да как ЭТО бывает между парнями. Господи, неужели это мои мысли? «Кажется, я сошла с ума… Какая досада», – процитировалась в голове незабвенная домомучительница из мультика.

Дальше день пролетел каким-то калейдоскопом. Пытки ходьбой, процедуры, снова пытки, обед, сон, опять процедуры и пытки. И так до отбоя. И всё под смех Тимура, реально ставшего мне сиделкой, ходилкой, нервотрепалкой и, конечно, мою-тушку-ловилкой. Какого чёрта он называет меня бесом?! Уж лучше бы «спящим красавцем» продолжал обзываться.

Уже перед самым отбоем борец с крокодилами подрулил ко мне со слёзным предложением – поменяться койками. Он, видите ли, должен оправдать доверие Чебурашки! Поймать конкурента крокодила Гены. Оказывается, в коридоре больничного этажа живут целых три таких невидимых рептилии. И их всех надо уничтожить. Всё это коротышка Максим Иванович доверительно прошептал мне своим неподражаемым басом, смущаясь не хуже ботаника, попавшего в публичный дом. Я просто не мог обидеть такого чудесного дядьку и сразу согласился, представив, как утром Тимур придёт будить меня на первую утреннюю ходьбу до умывальника. Весь такой заботливый… Привычно сдёрнет покрывало, а там вместо меня будет героический ловец рептилий. Вот у него рожа будет! Я уютно устроился на кровати соратника Великого Че Бурашки. Мысли продолжали скакать в голове заполошными блохами. Больше никогда не буду обманывать себя. Это плохо заканчивается. Сон пришёл тихим котёнком, покрутился на подушке и хлопнул лапой дрёмы по глазам, соглашаясь, что Тимур действительно классный тип. И очень нравится одному нервному психу. Нравится до мурашек на бледном теле.

Глаза открылись сами, вытягивая из сна мутное сознание. В темноте палаты царило сопение моих соседей. И шорохи. Скрипнула дверь, светлый силуэт деловито подошёл к ближней ко входу кровати, наклонился, словно что-то поправляя. Похоже, Тимур заявился проверить своего подопечного, то есть меня. Тихий смешок подкрался к щекам, но я героически удержал все звуки в себе. Ничего, ничего, утро всё расставит по местам. А бледный силуэт тихо вышел из палаты. Я закрыл глаза, призывая сон вернуться.

А утром умер.

_____________________

*об этих событиях читайте в фике «Снег на глазах его».

========== Глава 6.Утро стрелецкой казни. (Тимур) ==========

Обещанная глава

“Раньше я жила напротив психушки… Теперь я живу напротив своего дома!” (статус в интернете)

Нож торчал из тела на кровати, расплескав по простыни алые разводы крови. Максим Иванович был мёртв. Я же медленно сползал по дверному косяку, всё ещё пытаясь сообразить, какого чёрта тут происходит?

Ещё минуту назад мой мир посерел от мысли, что какое-то мудло зарезало моего Кешку. А за две минуты до того утро обещало чудесный день. И он, блядь, настал! Вот так придёшь будить, увидишь рукоять ножа из наборного пластика, торчащую посреди пятна крови. И жизнь рвётся, как свирепо натянутая леска. И какого лешего у двери оказался ловец крокодилов? А бес где?

Сонный голос спросил от окна, сквозь шорох постельного белья и скрип кроватной сетки:

– Тимур?

Живой… Твою ж мать… Левая ладонь машинально рванула к тревожной кнопке, замаскированной под дверным наличником. Я знал, что в тот же миг на столе дежурного по этажу вспыхнула красная лампочка. По коридору дробно рассыпались бегущие шаги. В палату влетели мой напарник по смене и доктор, только что заступивший на дежурство. Матвеич даже халат не успел толком надеть – один рукав болтался за спиной. Толик, лохматый рыжий амбал поперёк меня шире, тут же отодвинул доктора назад, в коридор, тяжко обронив:

– Звони в полицию, Иван Матвеич.

Врач всё так же молча испарился с горизонта. А отставной коп схватил меня за плечо и заставил подняться. Глянул в глаза и заботливо поинтересовался:

– Нож не лапал?

Я помотал головой. Чё я, совсем дурной, что ли? Плавали, знаем. Нашим стражам порядка только дай возможность прикрыть дело по горячим следам. И кого взволнует, что я никого и пальцем не тронул? Хватило, накушалси в бытность свою. Толик хмыкнул:

– Тогда вали из палаты, убогий.

Вот всегда он так. Я повёл плечом, сбрасывая лапу напарника. И быстро долетел до кровати, на которой хлопал глазами Семибратов. Нервно ощупал мальчишку, облегчённо выдохнул и сказал:

– Я рад, что ты цел.

Иннокентий как-то странно поскучнел, а в его глазах мелькнуло что-то очень непривычное и даже… неприятное. Он резко оттолкнул мои руки, натянул под горло простыню и прошипел:

– Отойди.

Меня взяла некоторая оторопь. Чего это с парнем? Думать над разгадкой такой перемены в поведении было некогда. Надо было навести порядок на этаже потому, что некоторые пациенты (из тех, у кого режим попроще) успели поднять в коридоре некое подобие гвалта. Им только дай волю, поставят всё с хвоста на уши. Толик милостиво махнул лапой на дверь, оставляя за собой неприятное право стеречь место преступления. Вот уж чего в нашей клинике при мне не было, так это настоящего убийства. Суицидники – эти да, пару раз клеили ласты. А вот чтобы клинок под ребро кому… Блин, ну ведь мы же не на зоне? Я вышел в коридор, оставив пацана изображать оскорблённую невинность. Ну так и есть – четыре клиента дома с мягкими стенами устроили типичный сходняк возле стола дежурного врача. Матвеич внушал что-то одному из них. Остальные болтали каждый о своём, о наболевшем, размахивая руками. Набрав в грудь побольше воздуха, я с места в карьер бросился наводить порядок.

Труп по утру найти – к визиту полиции. В эту примету я всегда верил. Сбывается, как два пальца об асфальт. Копов приехало целых пять. Трое из дежурной части, двое – всё те же знакомые комитетчики. Точнее, один знакомый, а второй – у него на подхвате. Выложив слугам порядка всё, что видел и знаю, я вернулся к выполнению обязанностей. Всё-таки наши пациенты как дети – глаз да глаз нужен. Мимоходом увёл от стенда с объявлениями Мурзу (нашего «штатного» бумагопоедателя), который уже добрался до расписания дежурств, рвал его на кусочки и с наслаждением жевал бумажки. Мда, жизнь продолжается. Где-то через полчаса меня выловила в одной из палат наша «укольщица». Оказывается, меня вызывал к себе Баринцев. Проводив Маринку до её лаборатории (по совместительству – процедурной), я спустился на первый этаж и добрался, наконец, до приёмной. Леська встретила меня с невероятно серьёзным видом, просто молча ткнув наманикюренным пальцем в дверь главврача. Подавив в себе вполне объяснимое ожидание неприятностей, я вошёл в кабинет.

А там вместе с Анатольевичем пребывал всё тот же следователь из комитета. Как же его звали-то? Я взял себя в руки и сказал:

– Доброе утро, Егор Анатольевич. Вызывали?

– Проходи, Гиляров. Садись, – щедро распорядился Баринцев, неопределённо махнув рукой, а потом обратился к своему гостю:

– Вы именно его хотели видеть, Степан Валерьевич?

О, точно! Я, наконец, вспомнил его фамилию – Егоров. А следак как-то нехорошо смерил меня взглядом водянистых серо-голубых глаз и сказал:

– Раз уж Семибратовы захотели его в сиделки к собственному сыну, должен же я познакомиться с человеком, которого мы будем охранять наравне с Иннокентием.

– Охранять? – я даже немного растерялся. – Зачем?

Егоров холодно скривил губы, явно не собираясь отвечать на глупый вопрос. А вот Баринцев несколько торопливо объяснил:

– Судя по всему, покушались на Семибратова. Просто убийца не мог знать, что Иннокентий поменяется койками с Лопатниковым. А ночью все кошки серы. Воткнул нож и вышел.

Лопатников? Я растерялся. А, точно, это же фамилия нашего убитого крокодилолова.

– Убийца точно знал, кого идёт убивать, – добавил следователь. – В свете последних сведений, полученных нами от родителей вашего пациента, и факта покушения мы вынуждены поставить в вашей клинике пост охраны. А Семибратова прошу перевести в отдельную палату. Думаю, не надо объяснять, почему? Примерно через час мой помощник, Пётр Ильиченко, вернётся к вам сюда и займёт пост в коридоре. В идеале, надо бы ему обеспечить стол и стул прямо возле двери в палату, куда вы переведёте Семибратова.

Мне стало до безобразия интересно, о каких таких сведениях проговорился комитетчик. Но спрашивать следователя, подумалось мне, бесполезно. Похоже, есть за Кешкой и его семьёй что-то такое, отчего у Следственного Комитета нет сомнений, что покушения вполне могло состояться. А уж охрана… Э, так получается, будут и ещё покушения? Вот тут я напрягся. И безапелляционно заявил Анатольевичу, вызвав у следователя экстренный взлёт бровей:

– Тогда палату надо двухместную. Чёрта с два я оставлю пацана одного.

Главврач усмехнулся, переглянулся с Егоровым, словно говоря «А я что вам твердил?», и сказал, вернув своё внимание к моей бренной персоне:

– Совсем оборзел, Гиляров. Всё, иди, готовь палату на втором этаже. Возьмёте двадцать вторую, угловую слева. Ясно?

Я покивал, не торопясь срываться и бежать исполнять. Вдруг ещё чего скажут. Но Баринцев прикрикнул:

– Иди, я сказал. Твоя задача – нянчить пациента. И ничего более.

Делать нечего. Пришлось со смиренно-деловым видом выйти из кабинета, а на безмолвный вопрос в глазах Леськи – просто развести руками, типа «сам не знаю, отчего пальмы иголками покрылись, а у грибов лапы выросли». Но вообще, вся эта ситуация мне категорически не нравилась. А раз так, то сначала переводим Кешку в безопасное место, дожидаемся копа из Следственного Комитета, и валим на улицу подышать свежим воздухом. Главное – не забыть телефон. Вот и программа-минимум.

Я снова поднялся на второй этаж, свернул налево и бодро проинспектировал крайнюю левую палату, на белой двери которой синей краской было намалёвано «22». Решётки на двух окнах были крепкими, стёкла в рамах – целыми, две кровати – в меру скрипучими. И, главное, изнутри на двери стоял засов. Сейчас он был заклинен, чтобы никакой чудик не смог забраться в палату и закрыться в ней. Обычно двадцать вторая использовалась для отлёжки невротиков. У нас же всё-таки психоневрологический диспансер, а не узкоспециализированная «дурка». Но за последние полгода никто добровольно к нам не ложился поправить нервы. Засов – это хорошо. Обязательно стрясу с сестры-хозяйки запчасти.