Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

И лишь спустя долгие минуты, когда дыхание смогло хоть немного выровняться, а дрожь в их телах отступила, пообещав вернуться и накрыть их с головой в следующий раз, Тимур спросил, глядя в потолок номера и перебирая пальцами саднящих рук волосы на голове Иннокентия, лежавшей на мерно вздымающемся животе кавказца:

– Теперь ты уедешь?

– Неа, – буркнул бес прямо в пупок Гилярова. – Федька будет всем распоряжаться следующие пять лет. Мне просто будут присылать немного денег раз в месяц. Мы подписали договор. Помнишь?

– А как же твой отец? Он, по-моему, хотел другого.

– А я вот другого не хочу. Мне и тебя хватает, – Кешка поднял голову, и взгляды любовников встретились. – Ты только подумай… Я буду трахаться с тобой и получать за это зарплату от брата.

Тимур затрясся от беззвучного хохота, а потом выдавил из себя, выворачиваясь из-под Иннокентия и хватая его в охапку:

– Так у меня ещё никто прощения не просил.

*****************************

Хочу комментариев)

========== Эпилог. Самое сложное на свете. (две недели спустя) ==========

«Как распознать, кто есть кто в психиатрической лечебнице?

Нужно подойти к первому попавшемуся и плюнуть ему в лицо.

Если первый попавшийся начал плакать – это больной…

Если ругаться – посетитель…

Если дал в морду – санитар…

Если плюнул в ответ – лечащий врач». (записки философа на лечении)

1.

Такси остановилось возле одной из стандартных многоэтажек на стандартной улице. Кешка выбрался из машины и стал осматриваться. Тимур выбрался в майское тепло с другой стороны автомобиля. Бес немного испуганно посмотрел на Гилярова и тихо сказал:

– Мне страшно, Тим.

– А чего их бояться? – тепло улыбнулся кавказец, стараясь подбодрить парня. – Ты всё правильно решил. И теперь остался последний шаг. Тем более, я буду с тобой.

– Никогда не думал, что они будут жить в таком… таком… – Кешка нахмурился, подбирая слова.

– Обычном доме? – помог Тимур.

Бес блеснул серыми глазами и улыбнулся. При одном взгляде на своего дурного боксёра парень всегда чувствовал, как прибавляется сил. Этот раз не был исключением. Тёмный взгляд Гилярова растопил образовавшуюся было на сердце ледяную корочку страха. Да и вообще кавказец буквально навязался с ним в эту поездку. Потому что понимал, на какое сложное дело решился Иннокентий. Мужчина обошёл машину и приобнял парня за плечи:

– Это надо сделать, Кеша. Иначе ты никогда себя не простишь.

Во дворе дома носилась стайка ребят, мальчишек и девчонок лет по десять-двенадцать. Судя по звукам, разносившимся среди зелёных деревьев и кустов, шла нешуточная война. Самая мирная война на свете. Где пулями служат звуки «тра-та-та», а смерть лишь «понарошку». Кеша облизнул сухие губы, сглотнул и крепко пожал ладонь Тима, лежавшую на его плече:

– Идём.

Они медленно двинулись к одному из подъездов, такие спокойные и мирные на вид. Кто бы мог подумать, что в молодом парне, одетом в бежевые джинсы и футболку защитной раскраски, бушует настоящая пурга страха, ожидания и неизбежности. Все мысли второго, мужчины тридцати лет, явно с примесью кавказской крови, одетого практически так же, разве что вместо кед на его ногах красовались высокие светлые замшевые берцы, – все его мысли были сосредоточены на мальчишке, который шёл рядом с ним. Вскоре они зашли в тень подъезда и скрылись за дверью.

В ту же минуту во двор въехал роскошный чёрный «кадиллак» и остановился неподалёку от серенькой машины с шашечками на борту. В «кадиллаке» медленно опустилось стекло одного из задних окон. Тот, кто сидел в прохладной тени автомобиля, спокойно спросил у второго пассажира шикарного автомобиля:

– Как ты думаешь, Саня, чем всё это закончится?

– Не могу сказать, – ответил сорокалетний мужчина. – Сложно это.

– Всё-таки он твой сын, – в полумраке грузно шевельнулся пассажир, затеявший разговор. – Мог бы и прикинуть.

– Уже не могу. Он вырос, стал самостоятельным, учится. Как и его друг.

– Ладно, подождём, посмотрим, – пожилой мужчина склонил голову. – Как там Олежка?

– Нормально всё, – в голосе второго скользнула смешинка, от которой любой другой на месте пожилого испытал бы что-то вроде ужаса, – вещи собирает. Мы завтра летим в Канны. Будем вести переговоры, ну и отдыхать. Приятное с полезным, так сказать.

– Ну, ну, – сказал пожилой и расслаблено откинулся на спинку кожаного сиденья.

Оба одновременно посмотрели на подъезд, куда вошли двое только что приехавших.

На пятый этаж они поднялись пешком. Потому что Тимур властно подхватил ослабевшего вдруг Кешку под руку и повёл по лестнице, наплевав на работающий лифт. Кавказца тоже охватило предчувствие каких-то изменений в их жизни. Когда до нужной площадки остался всего один пролёт, они остановились, и Гиляров крепко прижал к себе беса со словами:

– Всё будет хорошо, любимый. Ведь мы вместе.

Он бросил взгляд на такую уже близкую дверь с номером «17».

– Они не звери, Кешка. Да и я с тобой. Если что, в обиду не дам.

– Они-то, может быть, и не звери, – тихо прошептал девятнадцатилетний парень. – Но они всё прекрасно помнят.

– Ну и что? Хотели бы, давно уже нашли и морду набили.

– Хм, – Кешка улыбнулся побледневшими губами и погладил ладонями щёки Тима. А потом прижался в поцелуе к жёстким губам мужчины. Прикосновение было лёгким, словно парень просто хотел почувствовать, что вот он, его боксёр, рядом и никогда не бросит. Тимур усилил нажим, его язык проник в беса, разнимая губы. Кешка застонал чуть слышно и отстранился, выдохнув:

– Пора. Перед смертью не надышишься.

– Пора, – согласился Гиляров. – Нам ещё на обратный поезд успеть надо.

Они преодолели последние ступеньки, оба чувствуя себя идущими на Голгофу. Ладонь Кешки, пребывавшая в руке Тимура, задрожала, и Гиляров успокаивающе сжал его пальцы. Звонок требовательно проник из-за стальной двери на площадку. Секунды три ничего не происходило. Потом раздались стремительные шаги, дверь распахнулась и на пороге предстал парень лет девятнадцати-двадцати, темноволосый и немного растрёпанный. Он уставился на гостей, медленно бледнея. И только через долгие секунды его губы разлепились и выдавили:

– Кешка…

– Здравствуй, – хрипло ответил Семибратов, – Сергей.

Звенящая тишина обняла всех троих.

2.

На кладбище было хорошо. Фёдор сидел на спешно сколоченной кем-то лавочке-времянке. И смотрел на деревянный крест, уже немного потемневший, но всё ещё слишком новый. Могила ничем особенным не выделялась среди множества других. Главное различие сейчас опустошающей болью рвало сердце. С фотографии открыто и беспечно смотрел его Царь. Фотограф поймал Андрея в момент раздумий. Казалось, вот сейчас он прищурится и что-нибудь скажет.

Лобачевский закусил губу и наклонился, чтобы положить на холмик букет белых лилий. Он почему-то знал, что Дюха бы не возражал именно против этих цветов. Пальто Фёдора было распахнуто, и достать из внутреннего кармана бутылку водки ничто не мешало. Холодный на вид брюнет откупорил ёмкость и начал лить напиток на землю рядом с холмиком. Только вздрагивающая рука могла сказать постороннему наблюдателю, что с этим надменным человеком далеко не всё в порядке. Но никого рядом не было, чтобы увидеть слезы, потёкшие из голубых растерянных глаз мужчины. Фёдор, наконец, перестал поливать землю и резко, словно надеясь выбить себе зубы, припал к горлышку. Нутро обожгло градусами. Лобачевский оторвался от бутылки, увидел, что в ней не осталось ничего. И сильным ударом разбил стекло об один из камней рядом с лавочкой. Солнце брызнуло в стороны вместе с осколками. Мужчина впился взглядом в фотографию, совершенно не замечая горячих слёз, полосующих щёки. Он прошептал:

– Здравствуй, Царь. Мы снова встретились, родной мой. Ты не представляешь, как тут хорошо сейчас…

Его горло сжалось в спазме задавленного рыдания. Сухой запах земли, полыни и горелых покрышек окутывал мир покоя вокруг. Даже откормленные вороны почему-то не кричали, печальными чёрными кляксами рассевшись по редким деревьям. Лобачевский зажмурился, продолжая говорить:

– Помнишь наш сарай, Царь? Я тоже помню. Было так холодно, декабрь всё-таки. А нам было плевать, правда? Нам на всё было плевать… И на всех.

Божественная и проклятая Ханкала вновь встала перед его глазами. Сквозь щели между досками сарая всё так же бил свет зимнего солнца, проникая вовнутрь кинжалами белого огня, наполненного пылью и парами их дыхания. Горячая кожа под руками плавилась, вгоняя в пальцы огонь страсти. Пылающее сердце снова заболело. Фёдор широко распахнул глаза. И тряхнул головой, цепляясь за воспоминания судорожной хваткой памяти. Его бледные сухие губы лихорадочно зашептали:

– Скажи мне, Царь. Тебе там хорошо сейчас? Или ты так же, как и я, тоскуешь? По тем запахам? По тем вонючим шкурам? По холоду, заставившему нас сгореть? Я очень тоскую…

Солнце позднего мая над головой припекало, мстя за чёрное пальто на плечах мужчины. Но нигде на лице Фёдора не проступило ни капли пота. Лишь мокрые дорожки тянулись от ресниц к подбородку. Лобачевский плакал молча, но страшно. Так плачет сильный зверь, попавший в безвыходную западню. Так плачет раненое осколком дерево. Сейчас рана в сердце мужчины ширилась, превращаясь в пропасть между жизнью и смертью.

Левая рука Лобачевского нырнула в карман пальто и нащупала до боли знакомую рукоять. Верный и непоколебимый «кольт» обжёг пальцы. Фёдор широко улыбнулся. Ему вспомнился последний разговор с тем, кто снова свёл вместе Волшебника и его Царя. Тяжёлый разговор, напугавший их обоих. Лобачевский вдохнул полной грудью, словно пытаясь запомнить все запахи кладбища и выпить солнечный свет мирного дня.

3.

Белобрысый Митька Бриз тоже превратился в крепкого взрослого парня. И на кухне квартиры, куда пригласили Кешку с Тимуром, он смотрел на неожиданных визитёров пристально, как через прицел. Сергей, бледный и словно сдувшийся, вперился взглядом в лицо Иннокентия, продолжая молчать. Наконец, гнетущую тишину разорвал Тимур:

– Ну, что, парни? Так и будем молчать?

Матвей холодно посмотрел на Гилярова и снова уставился на Кешку. Тимур с кривой усмешкой продолжил:

– А ты на меня так не зыркай, мальчик. Лучше в окно посмотри.

– Что? – удивился Бриз. – Зачем?

– А что ты там видишь? – губы Тимура растянулись в улыбке.

Парень несколько растерянно перевёл взгляд за окно, нахмурился ещё больше и ответил:

– Ничего.

– Врёшь, – Тимур хлопнул ладонью по столу, заставив вздрогнуть всех трёх юношей. – Посмотри ещё раз.

Матвей медленно процедил сквозь зубы:

– Двор я там вижу.

– И только-то? – усмехнулся боксёр. – Ты настолько слеп, парень? Ещё раз говорю, посмотри. На небо глянь. Что ты видишь?

– Солнце… светит, – зажмурившись, Бриз отвернулся и начал моргать. Гиляров спросил:

– Светит?

– Да, – во взгляде одного из хозяев квартиры было полное непонимание. И тогда боксёр встал со стула, на котором сидел всё это время, и сказал:

– Правда, здорово? Оно светит, во дворе дети играют в «войнушку», мы все живы и относительно здоровы. Это плохо?

– Кое-кому надо бошку оторвать, – огрызнулся Бриз.

– Хватит, – внезапно громко подал голос Сергей и выпрямился, уставившись странным взглядом на Иннокентия. – Говори, зачем пришёл.

Кешка вздрогнул и дёрнулся уйти из кухни, но Гиляров тут же перехватил его со словами, обращёнными к Белову:

– Как часто ты вспоминаешь тот гараж?

– Заткнись, – подался вперёд Митька. Сергей чуть заметно улыбнулся и ответил:

– Сначала он мне снился каждую ночь. Представляешь? Но потом как-то отпустило. Уже год не вижу.

– Зато сегодня, похоже, проснёшься с воплем, – Митька жадно обнял за плечи своего друга, словно стремясь защитить от этих двоих, которые принесли в их мирок жестокие воспоминания. – Чего вам надо? Ты пришёл снова его мучить, Кешка?

Последняя фраза была произнесена почти шёпотом. Гиляров оглянулся на беса и демонстративно обхватил его за талию. А затем с неким подобием вызова уставился на хозяев квартиры. Словно какой-то мальчишка… При этой мысли Тимур улыбнулся. Два парня уставились на них с Кешкой круглыми глазами. Иннокентий натянуто скривил губы и глухо сказал:

– Прости меня, Серый. Оба меня простите. Если сможете.

– Это всё? – холодно спросил Сергей. – Тогда не стоило приходить.

– Подожди, – остановил его Матвей, с каким-то удивлением посмотрев сначала на Кешку, а потом на Гилярова. – Вы вместе, что ли?

– Да, – ответил бес, после чего развернулся в объятиях Тимура и отчаянно впился в его губы тяжёлым сдавленным поцелуем. Словно в омут нырнул. Гиляров нежно запустил пальцы ему в волосы и отдался ощущениям.

– Ну, блядь! – раздалось рядом. И перешло во всхлипывающий хохот.

В «кадиллаке» работал кондиционер, и прохлада струилась на улицу через открытое окно. Сорокалетний мужчина посмотрел на часы, оттянув рукав чёрного дорогого пиджака:

– Они там уже долго. Похоже, всё обошлось. Никто из окна не вылетел.

– Да ты кровожаден, Песец, – лениво отозвался старший.

– Нет, Соболь. Я реалистичен, – проворчал Саша Песец, отец Сергея, забравший сына и его друга год назад в Иркутск под свою опеку. Его шеф хотел уже что-то сказать, но ему помешал трезвон автомобильного телефона. Жёсткие пальцы подхватили трубку и прижали к уху:

– Хёидяо слушает… Да, как договорились, господин Хон. Услуга за услугу… Разумеется. Мой человек обязательно с вами свяжется.

Трубка вернулась на место. Песец задумчиво спросил:

– Так ли уж надо было переводить твоё прозвище на китайский? Оставался бы и для них Соболем.

– Политика дело тонкое, Саша. Им так понятнее. А мне приятно, когда меня понимают сразу, – в голосе пожилого мужчины скользнули нотки стали. – Понимаю твои чувства, сынок. Но в данной ситуации я не мог допустить, чтобы ты причинил вред Иннокентию. Понимаешь?

– Теперь-то да, – вздохнул Песец в сумраке роскошного салона. – Тебе нужен его брат, точнее связи Теодора.

– Мне пришлось состроить из себя идиота, затеявшего игру без логики и смысла, Саша. С этими проверками ДНК, переговорами с Теодором, смертью твоего киллера всё так стало запутано. И ты мне за это ещё ответишь, сынок.

– Да уж куда я от тебя денусь. А что за заморочка с ДНК-то была? Зачем тебе это?

– Просто прими это как данность. Мне пришлось нести Лобачевскому такую чушь, что уши завяли даже у фээсбэшника, который нас прослушивал. Но знаешь, что смешно во всём этом? Я ему не соврал ни в одном слове.

4.

Они тогда говорили долго. Целых десять минут. Фёдор хмуро усмехнулся, подставив лицо солнцу, позволяя ему выпить слёзы. Как же всё оказалось сложно и просто в одно время. Вот так вот сплелись в клубок две давние истории, в центре которых оказался один и тот же мальчишка. Его брат, Иннокентий. Если отбросить Чечню и трагедию в доме Лобачевских, то всё немного проще. Кешка улетает в кататонию, потом, через полгода, погибает его мать, Инесса… С того пожара Теодор так и не смог больше назвать эту женщину своей матерью. На это не было никаких сил. Всё вроде бы замерло. Тамара правит, он киллерствует, притворяясь холодной сволочью, брат в отключке. Пока пацан спит, завещание Инессы – пшик. Почти, конечно. И тут он просыпается. Фёдор ласково провёл большим пальцем левой руки по тёплому металлу пистолета в кармане. Как там говорят в анекдотах? И всё заверте…

Отец пострадавшего в истории с маньяком парня нанимает киллера в обход своего босса.

Фёдор узнал об этом уже через полчаса после подписания контракта. И посоветовал частным порядком приёмному отцу Кешки поступить так же, только задание дать – защиту. И даже намекнул, кого именно надо нанять. Так Фёдор и стал «исполнителем» номер два. Никто не мог знать, что оба киллера знают друг друга настолько близко, что при встрече вместо смертоубийства получится пара.

Узнав о самоуправстве подчинённого, этот самый босс, господин Хёидяо, он же Соболь, интереса ради проверил ДНК предполагаемой жертвы. И тут же внёс коррективы в приказ Фёдору. К тому моменту он уже сделал кое-какие выводы. Забавно получилось – брат охраняет брата, а любовник старшего должен убить младшего. Грёбаная Санта-Барбара. Фёдор думал, сидя на кладбище, и потихоньку успокаивался.

А тут ещё третий киллер. От Тамары, чёрт её дери, Цехаришвили. Снайпер-прибалт не пережил встречи на крыше. Зато навёл на след первой помощницы покойной Инессы. Потом эти сумасшедшие сёстры из Венгрии, потерявшие последний разум в своём неуёмном позёрстве. Слава богу, они с Андреем тогда успели вовремя. И всё складывается в картинку. Соболь хочет сотрудничать, отменил ради этого приказ подчинённого об убийстве Иннокентия. Цехаришвили доигралась. Завещание вступило в силу. Всем спасибо, все свободны. Фёдор вздохнул. Он подумал о брате и представил, каково ему сейчас. Кешка отправился в Иркутск, чтобы увидеть того, с кем он так жестоко поступил полтора года назад. Не только увидеть, но и попросить прощения. Но он поехал не один. Тот боксёр с ним и не даст парня в обиду. Фёдор видел это по глазам кавказца. По жестам, по мимолётным касанием этих двоих друг к другу. Они словно срослись, стали кем-то единым. Когда им надо. Это порадовало Фёдора больше всего. Брат и его любовник научились быть просто рядом. Не требуя лишнего, не привязывая силком к себе. И это связало их крепче любой цепи. Лобачевский уже намного спокойнее посмотрел на фотографию Андрея. Сердце защемило тянущей болью, но уже не вынимало из груди. Уже не тянуло вынуть из кармана пистолет и закончить всё здесь же. Фёдор с удивлением прислушался к себе. Похоже, Царь отпустил его ещё пожить. Лобачевский встал с лавочки, подошёл к кресту и медленно прикоснулся пальцами к фотографии:

– Мы обязательно с тобой встретимся, Царь. А пока… Прощай.

Фёдор развернулся, чтобы выйти из рядов могил на дорогу, и увидел странную картину. Какой-то парень, помоложе Лобачевского лет на пять, растерянно крутил головой в разные стороны, словно заблудился. Заметив, что на него обратили внимание, парень обрадовано помахал рукой. И где-то посреди пути между могилой Андрея и дорогой они сошлись. За это время Лобачевский успел рассмотреть «потеряшку». С возрастом он, похоже, угадал – лет тридцать. Ростом пониже на полголовы. Нормального телосложения – не качок и не худышка. Светлые, почти белые, аккуратно подстриженные волосы шевелились на ветерке, Лицо чуть вытянутое, нос прямой. Ничего странного. Разве что глаза, серо-зелёные, яркие, действительно выражали растерянность. Парень с ходу спросил:

– Вы не подскажете, а где тут выход?

Фёдор моргнул. Настолько попасть в цель он не рассчитывал. Вздохнув, он повёл парня тропами и дорогами к воротам городского кладбища. Путь занял около десяти минут. Уже там, расставаясь, блондин осторожно спросил:

– Вы кого-то недавно похоронили?

Лобачевский со странной смесью тепла и тоски оглянулся в ту сторону, где остался Андрей, прикрыл глаза и ответил двумя словами:

– Мою жизнь.

– Простите, – пробормотал «потеряшка» и уверенно зашагал в сторону остановки городского автобуса. Фёдор долго смотрел ему вслед, а потом двинулся к машине, которую взял напрокат в одном из местных автосалонов. Вокруг дозревал жаркий май. Пахло молодой травой, пылью и солнцем. И почему-то у Фёдора, Теодора по-чешски, родилось ощущение, что всё начинается сначала. Абсолютно всё.

5.

Кешка и Тимур вышли из квартиры, где жили Бриз с Беловым, и остановились на площадке. Хозяева всё-таки вышли их проводить. Говорить особо не хотелось. Сергей почти сразу ушёл назад, а Матвей вдруг натянуто улыбнулся и сказал, глядя Иннокентию в глаза:

– Знаете что, парни. А ведь жизнь продолжается. Может быть, ещё когда-нибудь увидимся. Только, надеюсь, не очень скоро.

Он последовал за Сергеем. Стальная дверь захлопнулась, отпуская беса и его Гилярова на свободу. Кешка, всё ещё не веря в то, что сделал это, сказал, глядя на лицо Тимура:

– А ведь мне действительно стало легче.

– Пойдём, бес, – Тимур хлопнул парня по плечу, и они медленно двинулись по лестнице вниз. Выйдя из подъезда, оба проводили взглядами отъезжающий «кадиллак», после чего Тимур присвистнул:

– Ну, ни хрена себе самокат!

К ногам парней подкатился футбольный мяч. И звонкий мальчишеский голос крикнул через полдвора:

– Дядь! Пни!

Гиляров хитро улыбнулся, подмигнул расплывшемуся Кешке и со всей дури влупил по кожаному пятнистому боку, отправив мяч в долгий полёт под восторженные вопли пацанвы.

6.

Впервые за всё время, что он был в этом городе, Фёдор решил развеяться в баре. Ещё несколько дней назад Гиляров по секрету сориентировал его в «тематических» местах. И вот он, за два часа до выезда в аэропорт, угнездился на высоком табурете перед стойкой, а бармен тут же всучил коктейль-карту. Лобачевский с кривой улыбкой глянул в сторону танц-пола, где резвились всевозможные дядьки и парни помоложе. И всем им было плевать на разницу в возрасте, на мнение окружающих, на всё на свете. Гремела музыка, в голове царила пустота. Фёдор повертел в руках кожаную папку и осмотрелся в безнадёжных поисках пустого столика. Он как-то привык к более комфортабельному отдыху. Его взгляд скользнул по парню, вальяжно развалившемуся как раз за таким столиком. Лобачевский замер и медленно вернул взгляд на странно знакомого блондина. А потом его брови поползли вверх.

Фёдор подошёл к столику и с неподдельным интересом посмотрел на одинокого хапугу, владычествовавшего над столом. Тот с небрежной улыбкой вскинул голову, собираясь что-то сказать. И так же молча уставился на Лобачевского. Голубоглазый брюнет просто протянул руку и представился:

– Фёдор.

Блондин прищурился и встал с мягкого стула, после чего крепко ухватился за ладонь Фёдора своей, весьма не хилой, и сказал:

– Филипп.

Их взгляды встретились, и они одновременно опустились за столик. Получилось настолько синхронно, что Лобачевский хмыкнул, вызвав смешок у блондина.

Через пять минут разговора Теодор понял, что готов кое-кого убить. И этот кое-кто сидел напротив и невинно лыбился. Лобачевский прищурился, приняв очередное важное для себя решение. Холдинг и брат подождут. Сначала надо наказать этого прощелыгу. И он заговорщицки подмигнул Филиппу, после чего послал воздушный поцелуй. Белобрысое чудо, вошедшее в его жизнь на погосте, моргнуло раз, другой, и покраснело. Теодор ощутил давно позабытое чувство тёплой нежности к другому, незнакомому, человеку. Какие к чёрту наказания? Будем жить.

КОНЕЦ.