Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Я охнул, вздрогнув от прикосновения. Глаза широко распахнулись. Всё тело мгновенно наполнилось пружинистой истомой, выгибаясь навстречу его губам. Все мысли в голове стали туманом. Дыхание беса обволокло каждую клеточку, каждый волосок на теле. Хриплый стон сам собой вырвался наружу:

– Да-а-а… Бес… Да-а-а…

Он меня просто имел ртом. И это было божественно. Неопытный мальчишка?! Коматозник? Гомофоб? Гомофил, блядь!!!

Его взгляд снова нашёл мой. Сухо затрещала молния в джинсах. Жадные руки забрались под грубую ткань, рванули её. Я почти лёг на стол, выгибаясь и давая ему убрать помеху. Тонкие пальцы болезненно сжали мою распираемую желанием плоть, вырывая новый стон. Да, Кешка, так, смелее, мой хороший. Ты хозяин своей жизни! Так бери от неё всё, что хочешь… Нагло, властно, беспардонно, крышесносно и беспощадно. От сладкой боли в паху я выгнулся ещё сильнее, прося его, умоляя продолжать, делать хоть что-то. Бес стал настойчиво гладить ладонями мои бёдра, живот, грудь, задевая член то пальцами, то локтями. Потом навалился на меня обнажённым торсом, вызвав секундное замешательство. На миг вернувшись в реальность, я с недоумением уставился на черноволосую макушку парня. Он-то когда успел раздеться? И тут я ощутил его каменный горячий член, прижатый к моему бедру. И простонал:

– Да, бес… Давай же. Сделай это, блядь!

Кешка подался вперёд и впился в мои губы уже откровенно грубым поцелуем. Жёстким, хамским, уносящим последние обрывки мыслей из моей головы. И мне это дико понравилось. Его член неловко упёрся в мою плоть между мошонкой и заветным кольцом мышц. Я со стоном оторвал моего мальчишку от себя, нашарил квадратик из фольги и чуть ли не силком запихал в его ближайшую руку. Кешка тоже немного опомнился, неловко надорвал упаковку, достал резинку и уставился на неё, словно видел в первый раз. Чёрт, а ведь возможно… Мальчик ты мой! Я протянул руки, отобрал презерватив и едва-едва раскатал на головку кешкиного члена. Парень застонал, подаваясь навстречу. Но я схватил его за руку и заставил взять инициативу на себя. Мы вместе (моя ладонь поверх его) раскатали презерватив полностью. Ощущение скользящего горячего бархата под пальцами снова бросило в радужный туман. В голове стали гулко биться отголоски бешено несущейся по телу крови. Это уже становилось невыносимым! Едва ли не скуля от желания, я задрал ноги, обхватив руками колени и широко разведя в стороны. Кешка смотрел на всё это такими глазами, что казалось – сейчас съест. И он по-прежнему разрывался на части. В лихорадочном взгляде метались страх и вожделение. Я застонал от дикой жажды ощутить, наконец, его в себе. И бес, наконец, понял, что здесь и сейчас именно ему можно всё, о чём он мечтал в самых сокровенных снах. Именно эти сны я видел сейчас в его глазах. Грёзы мальчишки стали и моими.

Он неловко и грубовато попытался войти, но тут же отшатнулся. Я охнул, подался к нему, изгибаясь, ухватился ногами на его пятую точку и чуть-чуть надавил, предлагая не останавливаться. Вот тут-то он и проник в меня, пусть далеко не на всю длину. Напористая истома волной двинулась по моему телу от бёдер к пылающему лицу. Я снова застонал, не в силах сдерживаться. Да и не имея на это никакого желания. Да, было больно. Хорошо, хоть резинка имела собственную, какую-никакую, смазку. Но эта боль стала предвестником того, чего я так жаждал последние минуты. Семибратов всхлипнул, запрокидывая голову, и вошёл полностью. Я жадно уставился на его лицо, на прикушенную нижнюю губу, на влагу под ресницами… Бесконечно родное лицо любимого человека. Мы наконец-то стали единым целым. А потом меня накрыла белая пелена, вспыхивающая от каждого толчка. В разрывах этой пелены меркли окружающие предметы, меркли и отступали все тревоги и заботы. Давай, парень, ты справишься с любой бедой! Люблю тебя, бес!

Держать себя в руках стоило мне нескольких лет жизни. Но я дотерпел, и пика мы достигли одновременно. Это было мощно, бурно и непередаваемо. Словно вакуум образовался ниже пупка, и туда ринулась сама жизнь… Я проморгался сквозь пот, заливший глаза, и выдохнул, глядя в белый потолок:

– О, боже… Кешка…

Он бессильно лежал на мне, вздрагивая в остатках возбуждения. И, блядь, он всё ещё был во мне! Вот что значит, быть молодым. Словно почувствовав не прошедшее кешкино возбуждение, мой организм откликнулся, заставив распахнуть глаза. А Кешка снова задвигался, безмолвно шевеля губами и глядя мне в глаза. Вторая волна была уже далеко не такой приятной, как первая. Всё-таки сказки о череде непрерывных трахов, в которых ведомый получает оргазм за оргазмом, были и остаются сказками. Но я с удивлением понял, что и особого дискомфорта не испытываю. А бес почти сразу затрясся во второй раз и шалело зажмурился.

Наш секс, где ему выпало быть ведущим, главным, просто выпотрошил парня, заставил отдаться всем телом, всей душой. Словно он добрался, наконец, до пещеры с золотом, в которой дракона-то не оказалось! И Кешка простонал:

– Ти-и-им… Люблю тебя.

Прощай, крыша. Я помашу тебе вслед позже. Облапив руками и ногами своё чудо, я прижал его к себе, поглаживая по спине и волосам на голове. А внутри бушевало ликующее осознание того, что он принял себя, меня и весь этот грёбаный мир такими, какие мы есть на самом деле. Мой любимый бес стал ангелом. И вновь обрёл голос.

========== Глава 13. Не злостью единой мёртв человек. (Тамара) ==========

“Пpиходит коppеспондент в психиатpическую больницу и видит, что больные пpыгают с кpыши здания на кpоватях.

– Что это вы делаете? – спpашивает коppеспондент.

– В “Аэpофлот” игpаем, – отвечают больные.

– А где диpектоp?

– А мы его пеpвым pейсом отпpавили”. (анекдот)

Пилочка лениво прошлась в последний раз по ухоженному ногтю. Девушка отложила её в сторону, даже не подумав поберечь лакированную поверхность стола. И посмотрела на посетителя безразличным взглядом из-под чёлки-каре. Тонкое аристократическое лицо исказилось в лёгкой гримасе недовольства. Она поджала чуть пухленькие губы и сморщила носик. После чего небрежно поправила причёску и встала с дорогого кожаного кресла, в котором вот уже год чувствовала себя полноправной хозяйкой. Посетитель самого недоступного кабинета в здании холдинга настороженно смотрел на свою начальницу. Деловой костюм сидел на идеальной модельной фигуре как влитой, подчёркивая знаменитый набор цифр.

В свои двадцать семь лет она не просто так заняла главный пост пусть небольшого, но уважаемого и весьма известного в Европе медиа-холдинга. Пришлось немало потрудиться и даже перешагнуть через некоторые препятствующие обстоятельства, как в самой себе, так и снаружи. Последним таким препятствием была прежняя хозяйка шикарного кресла. Инесса Лобачевская лично убедилась в хватке первой помощницы. И теперь Тамара Цехаришвили не собиралась отдавать абы кому то, что считала своим по праву. Год назад генеральный директор холдинга «Patriot-Prime» благополучно погибла в автокатастрофе. Но, как кость в горле, осталось это проклятое завещание, по которому адвокатская контора «Шелехов&Шелехов» сразу начали поиски наследника, какого-то Иннокентия. Якобы давно потерянный сын и бла-бла-бла. Тамара скривилась, продолжая разглядывать серые облака на утреннем небе за большим панорамным окном кабинета.

Вот спрашивается… Если этот «сын» был ей так дорог, почему раньше не нашла? Почему вообще сплавила в своё время в детдом в каком-то Мухосранске в возрасте шести лет? Ухоженная рука Тамары легла на стекло, и пальцы принялись выстукивать ногтями ничего не значащий ритм. Взгляд девушки скользнул с неба на город. Прага оживала привычной утренней суетой. Столица Чехии уже не поражала её готическими шпилями и непривычной поначалу архитектурой. Теперь это был её город. Карлов мост, Вышеград, Тынский храм – всё уже стало частью новой жизни. Пальцы девушки сжались в кулачок. И теперь, когда этот хам девятнадцати лет от роду пришёл в себя, отдать ему всё это? Сколько труда и денег стоило её людям найти парня раньше адвокатов, чтобы устранить помеху. А он оказался растением. Тогда самым правильным решением ей показалось оставить мальчишку в покое. И надо же было ему прийти в себя!

Тамара оправила деловой пиджак, отвернулась от окна и посмотрела на посетителя. Затянувшаяся тишина начинала давить. Мужчина, на вид лет сорока, облачённый в дорогую костюмную пару цвета маренго и белую рубашку без галстука, нервно сглотнул. Девушка заметила состояние крашеного брюнета, мило улыбнулась, отчего гость едва не спал с лица, и сказала:

– Итак, Войтех, ты уверен в том, что сейчас сказал?

– Да, пани Цехаришвили, – он даже несколько раз кивнул, словно слов было недостаточно, – Наш человек сегодня утром был найден мёртвым. Всё-таки эти дальневосточные города – гнездо варваров.

– Как он умер?

– Ему свернули шею, пани, – ответил Войтех, сцепив подрагивающие пальцы.

– Ты же говорил, что пошлёшь профессионала, – снова улыбнулась Тамара.

– Он и был профессионал, – помощник по особым поручениям уже не знал, куда деваться. Вся ситуация его чрезвычайно беспокоила. – Наверное, нашёлся профи получше.

– Вот как, – поджала губы девушка, – И почему ты нанял не того, который получше?

– Проминьтэ*, пани, – пробормотал Войтех.

– Всё, ступай, – отмахнулась директор, и помощник поспешил покинуть кабинет. Тамара снова повернулась к окну. В общем-то, новость её не сильно удивила. Какой-нибудь пакости стоило ждать со дня на день. Она подошла к столу, взяла в изящные пальчики дорогой мобильник и набрала номер, который никогда не сохраняла в памяти аппарата. Минутный разговор, последовавший за этим, отнял последние крупицы спокойствия. Тамара несколько раз глубоко вздохнула, собирая растрёпанные нервы воедино. Её взгляд упал на фотографию в рамке, стоявшую на столе, среди прочих деловых и личных безделушек. Снимок был сделан в Альпах. На нём она, счастливая и взъерошенная, стояла в обнимку с женихом, старшим сыном Инессы, от первого брака. Он всегда был надменен и холоден. Но его улыбка дорогого стоила. Стоило его рассмешить, и он из бледного вурдалака превращался в умопомрачительного красавца. Все эти годы Теодор принимал её знаки внимания, как мимолётный ветер. И только после смерти матери словно как-то изменился, смог обратить на неё внимание. Да ради одного этого стоило отправить старуху на тот свет. И совсем замечательно, что он и слышать не хотел о том, что у него, оказывается, в России есть брат в два раза младше его. Мысли Тамары вернулись к проблеме наследника. Она холодно улыбнулась сама себе. Девочки никогда её не подводили. Не сделают этого и сейчас. Ещё пять дней, и вопрос будет закрыт.

____________________________________

*извините (чешск.)

========== Глава 14. И восстанет зверь из глубин с дьявольским знаком на челе. (Иннокентий) ==========

Мне намекнули на слишком быстрое развитие отношений между героями. Но ведь Кешка был на границе между жизнью и сном. Но он должен был прийти в себя. Осознать происходящее. И начать с этим что-то делать.

” В сумасшедшем доме один больной, приставив гвоздь шляпкой к стене, бьет молотком по острию. К нему подходит другой больной:

– Вот и правильно тебя запятили в сумасшедший дом. Неужели не соображаешь?

Это гвоздь не от той стены!”. (анекдот)

Утро застало меня в незнакомом месте. Проснувшись, какое-то время соображал, кто я, где я и как нам обустроить Россию… А сообразив, уткнулся горящим лицом в прохладную подушку. Ой, мамочка, что же это было? И ведь не спихнёшь, что меня поимели против воли. Это же я – Тимура! Ой, бли-и-и-ин, стыдно-то как. Я повозился под простынёй и понял, что валяюсь на постели, в чём мать родила. Захотелось вообще стать воздушным шариком и тихонечко улететь отсюда куда подальше. А память услужливо подсунула картинку. Мутные глаза Тимура смотрят в потолок, из губ рвётся хриплое дыхание, по лицу текут капли пота, а я двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь в нём. Тёплая волна прокатилась по телу, оставляя жар в самых интимных местах. Я почувствовал, как покрываюсь испариной. А ещё – кое-где прибыло. Да ещё как напористо. Блядь, надо как-то прокрасться в ванную.

Приподняв голову от подушки, я осмотрелся. Шторы на окне задёрнуты, свет не горит, приятный такой сумрак. И только начал подниматься, чтобы сползти с постели, как сильная рука сгребла за грудь и плавно потянула куда-то к тёплому телу. Чуть рыкающий бархатом голос пропыхтел в ухо:

– Куда это ты? А поцеловать?

Думал, уши осыпятся пеплом, но обошлось. Я медленно повернул голову и притих под чуть насмешливым взглядом, в глубине которого стыло беспокойство. Тимур бурно расправил скомканную простынь и уже под ней обхватил меня руками совсем крепко, прижимая к себе. После чего спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Совру, если скажу «оттраханым», – выдавил я.

– Ну, быть сверху неплохо, правда? – улыбнулся Тимур. – Мне было приятно нести тебя на руках, Кешка. Ты так мило сопел во сне.

Похоже, ночью я заснул на нём прямо в кухне. Позорище-то, обалдеть. Я напрягся:

– Руки убери.

Всё это было неправильно. И наполняло голову звоном. Тимур настороженно разжал руки и сказал:

– Ладно, не сердись только.

Словно всё тепло отняли у тела, так стало прохладно. Подавив в себе порыв потянуться следом за руками, я стянул на себя простыню, встал и оглянулся, чтобы ещё раз предупредить санитара о ненужных вольностях, и словно штырь проглотил – аж в лопатках задрожало. Он лежал голый и хмуро смотрел на меня своими карими глазами. Я сглотнул, отвёл глаза и, чувствуя, как сдавило грудь, процедил:

– Придурок. Лёг под меня, так теперь всё можно?

Медбрат скривил губы в непонятной усмешке, поймав мой скошенный взгляд, и сказал, подперев голову рукой:

– Ну да, ну да. И тебе это так не понравилось…

Не правильно, совершенно. С первого же дня, как я пришёл в себя, жизнь понеслась по странной колее. И только этой ночью я смог хоть как-то взять над происходящим контроль. Если бы не Тимур, если бы не это лицо, манящее, в прозрачных каплях, с пьяными от чего-то неведомого глазами. Всё было бы, как и раньше! Урод! Я вдохнул, пытаясь унять закипевшее раздражение, и резко спросил:

– Где тут ванная?

– Выйдешь из зала и направо. Возле кухни. Не промажешь, – глухо ответил санитар. Не глядя на него, я всё в той же простыне двинулся по указанному маршруту. А через две секунды застыл как заякоренный. С кухни донеслись ароматы жарящихся яиц и кофе, а ещё там кто-то что-то напевал себе под нос, бренча посудой. Ой, бля-а-а-а. Так мы ещё и не одни были здесь. Что-то во мне застонало, сдавив нутро. Я быстро ввалился в ванную комнату, помеченную пластиковой накладкой с пупсом под струями воды, закрыл щеколду и привалился к двери изнутри. И только потом сообразил, что забыл включить свет. В полной темноте мне стало жутко. Перед глазами тускло засветились какие-то огоньки…

Мужской голос был приторно добрым и бесконечно заботливым:

– Подойди ко мне, Кеша.

Мальчик судорожно замотал головой, сцепив за спиной тонкие руки. По его щекам текли слёзы. Голос построжел:

– Подойди, я сказал.

Ребёнок обречённо поник и очень медленно и неуверенно шагнул вперёд, едва различая в сумраке комнаты страшный тёмный силуэт.

– Молодец. Видишь, ведь всё не так страшно. Подойди. Я должен тебя наказать. Не делай ещё хуже.

Невольный всхлип вырвался из груди. И жгучая пощёчина выбила искры из глаз.

– Молчать! Ты не девка! Раздевайся!

Мальчик дрожащими пальцами взялся за подол майки и потянул наверх, вздрагивая всем телом. Грубые нетерпеливые руки взрослого рванули материю, отбросили, ухватились за шортики вместе с плавками. И сгребли до пола. Мальчик икнул от ужаса и заорал, зная, что сейчас будет очень больно… Откуда-то со стороны донёсся женский крик:

– Сынок, не надо! Не входи! Прошу тебя!

– Уйди, тварь! – рявкнул кто-то в ответ, и в глаза ударил свет из коридора.

Я уставился на зажегшуюся лампочку под потолком, судорожно втягивая сквозь зубы воздух. Что это было? В голове шевельнулась игла боли, прогоняя кошмар. Кто этот мальчик? Что происходит? Тяжело оперевшись на бельевую корзину, которая аж заскрежетала, хоть и пластиковая, я едва смог встать на ноги. Почему-то сидел на полу. Бред, бред, бред… Где-то в глубине живота накатила саднящая пронзительная боль, словно в прямую кишку воткнули огромную палку. Дыхание перехватило так, что не было возможности даже засипеть. Но боль тут же ушла, оставив странное жжение на боках. Из-за двери донёсся встревоженный голос Тимура:

– Эй, ты там как?

– Оставь его, – ответил другой голос, тоже очень знакомый. Я аж поперхнулся воздухом. Это же врач из «дурки»! Сколько раз он заходил в мою палату что-то измерить, потаращиться в глаза и поворчать. Так мы что, у него?! Мне опять поплохело. Он всё знает. На душе стало как-то омерзительно, всё тело передёрнулось. А в голову опять залезло лицо Тимура, когда мы ночью… Да, именно мы, именно ночью. И не просто так. А я его поимел. В паху потяжелело, отдаваясь жаром в груди. А ведь это было… приятно, блядь. Да что со мной? Я выпутался из простыни и увидел подтверждение своим ощущениям. Стояк был глобальный. Капец, трындец и перебздец. Всё-таки я действительно из этих. И в тот ноябрь я просто взбесился. От зависти?

Тряхнув головой, я осмотрелся. А ничего так хоромы для «помыться». Огромная душевая кабина, полочки, полотенца, батарея шампуней и всякого для бритья. Я забрался в прозрачный шкаф, захлопнул дверцы и запустил душ. Вода жалящими струями рухнула сверху, заставив вжать голову в плечи.

Они везде, эти капли. Мальчик дрожит под душем, всхлипывая и скуля. Совсем другие руки, намного добрее и мягче, выдёргивают его из ванны, заворачивают в полотенце и куда-то несут. Снова комната с гномами. Ребёнок по-прежнему жмурится, боясь открыть глаза. Молодой голос приговаривал:

– Вот и хорошо, молодец. Успокойся, брательник. Щас мы тебя вытрем, и ты пойдёшь гулять с мамой. Ведь пойдёшь?

Малыш кивнул. Шершавое полотенце, наконец, убралось. Пацанёнка быстро одели. Глаза всё-таки пришлось открыть, чтобы нормально идти. Высокий молодой парень внимательно посмотрел откуда-то сверху. Снова заговорил:

– Всё в порядке, малой. Бери маму и топайте на улицу. Погуляйте по участку.

Хрупкая женщина в красивом платье и с синяками под глазами, спрятала лицо в ладонях, занавесив их пологом каштановых волос. Она почти безжизненным голосом сказала:

– Пожалуйста, сынок. Не надо.

– Взяла пацана, – голос парня стал холодным как вода зимнего моря, – И пошла на улицу. Никогда тебе не прощу.

– Теодор, не надо.

– Бери Кешку и вали во двор. А мы тут с батей за жизнь пообщаемся, – парень развернулся и пошёл по огромному холлу странного дома. Мама схватила малыша за руку и с плачем вышла на полукруглое крыльцо из нескольких ступенек. Быстро протащила мальчика несколько десятков метров по придомовому участку, упала на колени и разрыдалась, уперевшись руками в гравий дорожки. Малыш испуганно кинулся ей на шею, заходясь в ещё более громком плаче. Женщина вздрогнула, крепко его обняла и зашептала, содрогаясь в страшном плаче:

– Прости меня, сынок… Прости свою маму… Господи, прости меня!

Со стороны дома донёсся дикий крик боли. А затем кто-то заорал:

– Тварюга! Пацана! Собственного сына! Убью, сука!

С неба внезапно посыпались капли воды. Осенний дождь пришёл как-то тихо и буднично. А мальчик дрожал всем телом и гладил маму по голове, надрываясь в истерике.

Я словно очнулся от капель воды, падающих на лицо. Оказалось, что снова валялся, если не ниже плинтуса, то уж ниже бортика кабинки точно. Всё тело дрожало, каждая мышца вопила о снисхождении. А в голове крутилась одна-единственная мысль. Мальчика звали Кеша. Страх рваными щупальцами проник под кожу. Кое-как ополоснувшись, я выбрался из ванной комнаты, мышкой вернулся в зал, где с облегчением увидел, что Тимура не наблюдается. Моя одежда аккуратной стопкой лежала на кресле возле огромной стенки. Почувствовав на коже приятную шероховатость материи, я выдохнул с некоторым облегчением. Теперь предстояло выдержать визит на кухню. При одной мысли, что доктор в курсе всего, щёки потеплели. И Гиляров тоже хорош. Сбежал под крылышко Анатольевича, чтобы лишний раз меня не видеть. Получил, что хотел… Остатки страха испуганно отступили под напором родившейся в носу смешинки. Оглушительно чихнув, я улыбнулся. Это ещё вопрос – кто чего получил, и кто чего хотел. Неожиданное и приятное чувство благодарности затеплилось в сердце. Тим не стал гнать на всех парах. Ему же наверняка хотелось совсем другого от меня. А он взял и принял меня, вместо того, чтобы взять. Это было какое-то безумие. Надеюсь, ему понравилось. Хотя чего мог сделать путёвого парень, впервые занимавшийся сексом, что с парнем, что вообще. Я хоть и болтал почём зря в школе о сексуальных победах, на самом деле до дрожи в коленках боялся заходить дальше язвительного флирта с девчонками. А тут мало того, что с парнем переспал, так ещё и разница в возрасте ого-го какая. Интересно, а как это – отдаться? Что при этом чувствуешь?

Холодный озноб ухватился за плечи, заставив поёжиться. К горлу подступила тошнота, снова загорелась кожа на боках, словно наждаком прошлись. Чёрной волной опять накатило что-то страшное, вплетаясь в реальность. Разум в панике взвизгнул, отлетая в небытие.

Они стояли под дождём и смотрели на огонь, жадно грозивший им оранжево-красными лохмотьями из окон коттеджа. Мальчик никак не мог понять, что происходит, где папа, почему мама всё ещё плачет. И кто всё-таки это такой, тот, что стоит рядом, крепко схватив его ладошку сильными тёплыми пальцами. Женщина стояла на коленях, забыв про гравий и дождь, и выла, глядя на пламя безумными глазами. Парень, внешность которого так и не проступила сквозь пелену слёз, сказал хриплым голосом:

– Забудь обо всём, Инесса. Теперь ты хозяйка всего, что имел отец. Забудь об этом ублюдке.

– Максим, – прошептала женщина, прекратив выть и словно прислушиваясь к треску пожара, – Там и оставайся.

– И вот ещё что, Инесса, – продолжил мужчина. – Кешку я забираю. Тебе нет веры ни на грош. Ты же всё знала, дура. Почему ты ему позволяла творить такое? Неужели тебе не жалко собственного сына?

– Молчи! – взвизгнула женщина. – Ты не понимаешь! Это страшно! Каждую неделю лечить синяки, битые рёбра! Это невыносимо!

– И ты подставила Кешку вместо себя, тварь? – в голосе парня зазмеилось презрение.

Мальчику было страшно. Он не узнавал маму, не в силах был понять, кто же этот человек и где папа? Женщина с безумными глазами зашептала что-то надломленным голосом. Парень развернулся и жестоко смазал ей по лицу пощёчиной. Мальчик с криком повис на его руке:

– Не трогай маму!

Человек вдруг опустился перед ним на колени, прижал к себе и заговорил, немного раскачиваясь:

– Всё будет хорошо, пацан. Теперь всё будет хорошо. И мама наша замечательная, правда? И твой отец больше никогда не дотронется до тебя, Кешка. Никогда, слышишь?

Потом он отпустил ребёнка, встал с колен и снова обратился к женщине:

– Забудь про Кешку. Мне придётся уехать в Европу, надолго. А его я пристрою в детский дом в другом городе. Не ищи его. Есть люди, мама, которые не откажутся сразу забрать его и усыновить. Слышишь, мама? Не вздумай искать Кешку. Если только узнаю, сделаю твою жизнь невыносимой. Понятно?

Женщина заторможено кивнула, продолжая смотреть на то, как полыхает дом, в котором они жили столько лет. А дождь продолжал сыпать с неба, словно пытался смазать, хоть немного утихомирить, пристыдить беспощадное пламя, жрущее прошлое этих людей.

На этот раз пробуждение было более мягким, что ли. Я сидел на коленях у Тимура, оккупировавшего кресло. Он крепко обнимал меня за плечи, гладил по голове и что-то успокаивающе шептал. Неразборчиво и с такой нежностью, что я на миг зашёлся в желании разреветься, вжаться в его шею, хоть немного забыться. Но вместо этого я напрягся и встал, грубо разорвав контакт. Здесь же, в зале с бежевыми обоями, находился и доктор. Анатольевич, увидев, что я очнулся, прикрикнул на дёрнувшегося было Тимура, подошёл ко мне и банально, одним прикосновением к плечу, разорвал навалившееся чувство растерянности и глухой обиды, угнездившейся в горле. Он был мне никто. Я был для него лишь пациент. Но этот жест пробил быстро растущую коросту отстранённости от окружающего. И то, чего я не позволил себе с Гиляровым, вызывавшем во мне то мучительное желание пустить кровь, да так, чтобы залило эту жалость в глазах, то буквально стать с ним одним целым, случилось сейчас. Нутро скрутило так, что я сложился пополам, оказавшись в цепких руках доктора. Из глаз рванулись слепящие слёзы. И я начал что-то говорить. Не знаю, какую чепуху нёс. То кричал, то шептал, то ронял слова в заиндевевший вдруг воздух. А доктор молча держал меня за плечи и слушал. И я был очень благодарен ему за это. Воспоминания рвались наружу, сдирая кожу с души, обостряя раскрывшуюся память, выворачивая на изнанку всю ту жизнь, которую я помнил. Я рассказал о человеке, каждое прикосновение которого несло боль, про маму, про брата, про эти дикие крики, вой женщины, про огонь, забравший всё это, про огонь, ставший границей между сном и явью. Про мужчину, которого в моих воспоминаниях почему-то называли отцом, и который остался в том пламени под осенним дождём. А я всё говорил и говорил. Школа, друзья, страхи, жажда быть таким, как все, чтобы не было больно. Про кошмар невозможности стать не таким, как все эти мальчишки, лузгающие семечки и цедящие слова через губу. Потому что также будет больно. Эта боль везде. И самая сильная боль горела в глазах одноклассника, которого я помог затащить в тот гараж. И эта боль приташила за собой ужас. Чёрный нож снова заполнил собой всё окружающее пространство. Вонзился во время и в душу. Серый пепел ровным слоем посыпался на сердце, заглушая малейшие проблески любых чувств.

Тёплая мягкая рука взяла мою маленькую ладонь, подержала, а потом сжалась и легко потянула. Знакомый и любимый женский голос ласково спросил:

– Пойдём домой, Кеша?

Я кивнул, прижался щекой к этой руке. И мы пошли под солнечным светом октября по асфальтовой дорожке прочь от страшного серого дома, в окнах которого маячили сплющенные носы ребят, так и не ставших никем в моей жизни. Елена Александровна, моя мама, та, кто стала моей мамой и навсегда ею останется, уводила меня, почти шестилетнего Кешку, от страшного огня, пепла и черноты.

И словно всё выключилось. Безмятежный покой опустился сквозь остатки слёз на разорванное памятью сознание. Доктор тут же отпустил меня, помог подняться и участливо посмотрел в глаза:

– Ну вот, парень. Ты теперь всё помнишь. И тебе предстоит самое трудное. Принять своё прошлое таким, какое оно было. И идти дальше. Ну, а я тебе помогу. Договорились?

Анатольевич улыбнулся. И эта улыбка окончательно вернула меня в настоящее. Всё, что я вспомнил, наверное, действительно, было. Причём, именно со мной. И отец-насильник, и слабовольная женщина, бывшая когда-то моей матерью, и брат, оборвавший весь этот кошмар самым страшным способом, какой только можно вообразить. Страшным, но самым естественным.

Рядом со мной встал ещё кто-то. Я повернул голову и увидел растерянные глаза Тимура. Санитар словно боялся о чём-то спросить. Что я мог ему сказать? Гиляров положил руку мне на плечи, но я резко дёрнулся, сбрасывая неприятное ощущение, и ровным голосом, предлагающим держать дистанцию, сказал:

– Не трогай меня.

– Кешка, – растерялся Тимур, глупо моргая и насупив брови.

– Это всё было большой ошибкой. Забудь, – добавил я. А внутри что-то протяжно взвыло на границе сердца. Тоскливо и с обречённостью застонало, словно произошло что-то непоправимое. Твоё тепло, Тим, я запомню на всю жизнь. Но жить с мужчиной я не буду. Это неправильно. И больно.

Уже выходя из зала, я услышал две фразы, которые благоразумно пропустил мимо ушей. Надтреснутый голос Тимура глухо отозвался в коридоре:

– Блядь… Егор, что происходит?

– Мальчик пришёл в себя. Дай ему время, – ответил доктор. – Одно могу сказать с уверенностью. Тебе будет очень трудно, парень. Очень трудно.

========== Глава 15. Больше я за тебя не умру. (Тимур) ==========

“Торчит толпа психов на кpыше летом-загоpают…

Hу один к кpаю подходит и писать начинает вниз…

Сзади его хватают коллеги и оттаскивают:

– Ты что, с ума сошел? А если кто внизу за стpуйку деpнет…упадешь!”. (анекдот)

В «Гладиаторе» было многолюдно. Этот кретинский китаец всё устроил наихудшим образом. Хотя чего другого можно было от него ждать? Я сидел в раздевалке, собираясь с мыслями. Похоже, в жизни настала чёрная полоса. Как же сильно я ошибся, когда самонадеянно решил, что Кешка принял наши отношения. Хренов, как дров. После ночи в доме Баринцева прошли целые сутки, а этот мальчишка по-прежнему делал вид, что я его изнасиловал и отшивал любые попытки поговорить. Отделывался лишь короткими «да», «нет», «может быть» и «ты о чём?». Только взгляды моего беса заставляли по-прежнему биться сердце. Тяжёлые, пронизывающие, ушедшие в себя – словно парень напряжённо о чём-то думал, взвешивал и медленно шёл к какому-то важному для себя решению. Я помотал головой. Зачем обманывать себя? Просто Кешка действительно сейчас решал, что и как будет дальше в его жизни. А я боялся его решения. Того, что он надумает. Потому что знал – бес способен это решение претворить в жизнь.

Пискнул таймер на серо-зелёной стене раздевалки, отсчитывая последние минуты перед моим выходом на ринг. Ли Хон устроил настоящий ажиотаж среди любителей подпольных боёв, явно рассчитывая срубить большие деньги. Я усмехнулся. Если этот пронырливый «мафиозо» рассчитывает на мой проигрыш, то он просчитался. Все эти три года я тренировался. Три дня в неделю приходил в один из городских спортзалов и вымещал свой страх на несчастном инвентаре. Сколько «груш» жалобно скрипело под моими ударами. Пару раз даже лопались, спуская на пол струи песка в предсмертном экстазе. Зачастую я выступал в качестве тренировочного партнёра действующим спортсменам. Что тоже играло важную роль в тренировках. Никогда не забрасывал связи с тренерами города. Так что я был в неплохой спортивной форме. И всё равно под ложечкой что-то вякало, ожидая возвращения на ринг.

Взгляд на таймер показал, что до выхода в зал осталось полминуты. Всё, надо собраться. Кивнув своим мыслям, я встал с лавки, оправил белую майку и широченные белые же с красным поясом боксёрские трусы. Любит же китаец, чтобы брызги крови алели на снегу. Я усмехнулся. Вот только в поэты сейчас податься осталось. После всего, что я узнал от Ли, оставалось только хокку писать и вешаться. Как я смогу рассказать такое Кешке? Это же сколько людей хотят до него добраться. Добрая душа в каком-то грёбаном медиа-холдинге в Чехии, какой-то аноним из России, а тут ещё и отец… Пусть и приёмный, но неужели из-за этого возможно так относиться к сыну? Ли Хон полчаса назад хмуро сообщил, что Семибратов-старший перевёл деньги на какой-то счёт в Швейцарии. Как отметил китаец, как раз столько, чтобы хватило нанять хорошего киллера. Что вообще происходит с людьми? Холодная злость загудела в голове, словно где-то рядом заработал трансформатор. Ли намекнул, что счёт этот принадлежит какой-то важной криминальной шишке в Иркутске. И как-то само собой сложилось в голове. Тот парень из гаража. Похоже, к моему бесу тянутся костлявые грабли не только из детства.