Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Но ближе, товарищи, к делу,

К тому голубому пробелу

В истории малой вселенной,

Где боги рассеяли тьму

Алекта небрежно избавилась от моей хилой хватки. Жёсткий удар под ложечку смял моё, и без того слабое после комы, тело. Холодный рукав косухи почти ласково обнял шею и превратился в стальную удавку.

И плетью, доныне нетленной,

Одетые в шкуры оленьи,

Поставили мир на колени

И властно сказали ему:

Шум в голове нарастал, нашептывая быть покладистым, прекратить брыкаться и смириться. Я упрямо возился, отвоёвывая ещё хоть один глоток воздуха. И тут меня подхватил холодный металл, со струящейся болью отрывая от земли. В темном шуме донёсся крик:

– Бес!

А потом мне показалось, что левая рука отлетает в сторону, погружаясь в пламя, осветившее сумасшедший вечер.

“Носи господину поклажу,

Расти ему волос на пряжу,

Предсказывай криком погоду

И брызгай в него молоком,

Я что было сил резко откинул голову назад, даже не особо надеясь, что получится хоть что-то путное. Но тупая боль в затылке, мычащий всхлип и на секунду ослабевшая хватка стали мне наградой за порыв. А потом в глаза ударил свет.

И бегай за ним на охоту,

Хвостом дружелюбно виляя,

И, хрипло и радостно лая,

В добычу вонзая клыком”*.

Кисть левой руки я уже не чувствовал. Смотреть же в слепящее сияние было больно. Но хватка на шее ослабела настолько, что я смог, наконец, вырваться из объятий Алекты и продышаться. Тимур сидел на брусчатке, молча баюкая окровавленную левую ногу. Но смотрел на меня. И в его глазах светилось что-то, чему нет названия. Как можно назвать то чувство радости и тревоги, счастья и гнева, стыда, что не смог защитить, и гордости, что твой парень способен на многое, жажды самому свернуть ему шею и при этом защитить от малейшей боли? Всё это вылилось на меня, наполнив сердце ветром, унёсшим вдаль последние крупинки серого пепла. Прохладный баритон неторопливо произнёс где-то рядом:

– Я не Адам, девочка. Ты хоть и Ева, но Тамаре не надо было присылать вас.

Мой взгляд успел увидеть силуэт в длинном пальто рядом с Евой. А потом две тени на миг сплелись и разлетелись в разные стороны. Девушка в рокерской косухе безжизненным кулем опустилась на камни. Обладатель пальто на короткий миг замер чёрным силуэтом в лучах света. Дальше всё произошло в одно мгновение. Алекта с диким криком бросилась на нашего с Тимуром спасителя. Откуда-то появился ещё один силуэт, вклиниваясь между девушкой и тенью. Блеснул металл, кто-то «хекнул», потом ещё одно тело опустилось на брусчатку. Оставшиеся на ногах слились в единое целое. Всё тот же голос тихо, но с безумно громкой нотой ошарашенной истерики, проговорил:

– Господи, зачем?! Дюха, блядь! Придурок!

Тени растворились в свете. Через пару минут я понял, что это светили фары автомобиля, въехавшего на газон, отделявший дорогу от видовой площадки. Потому что машина судорожно развернулась и скрылась в сторону низинной части города. И моих ног словно не стало. Пребольно приземлившись на пятую точку, я дрожащими руками потянул себя к Тимуру, который всё так же шипел, обхватив ладонями голень левой ноги. Добравшись до Тима, я обхватил его руками, прижался сбоку и зашептал:

– Всё хорошо, любимый. Всё просто отлично. Мы живы.

Он же просто стукнул меня по голове влажной от крови ладонью:

– Идиот… А если бы ты упал? Что бы я без тебя делал, бес?

– Не то, – ответил я, целуя его в висок.

– Идиот, – повторил Тимур. – Я тебя люблю.

– Вот теперь то, – я улыбнулся темноте, чувствуя щекочущее тепло в горле. Живой Тим снова шевельнулся в моих руках. Живой… Он дёргано вытащил из кармана джинсов сотовый телефон и сунул мне со словами:

– Звони Егорову, Кеша. А то мы тут кровью истечём.

Быстро пролистав список контактов, я нашёл нужный номер и нажал кнопку вызова. Пока в трубке монотонно звучали гудки, мой взгляд остановился на свидетельстве того, что всё произошедшее не было кошмарным сном. О, нет! Это была страшная реальность, в которой моя покалеченная рука кричала тянущей пульсирующей болью. Рядом с нами в сумраке позднего вечера, переходящего в ночь, по камням брусчатки безжизненно змеилась клёпаная мотоциклетная цепь, окружённая тёмными пятнами.

_____________________________

*Марк Тарловский, «Огонь», 1927 год.

========== Глава 18. Туман нашей глупости. (Фёдор) ==========

“Привлекательная девица входит в кабинет психиатра. Не успела она закрыть за собой дверь, как доктор срывает с нее одежду и овладевает ею. После этого он встает и говорит:

– Ну, так! С моими проблемами покончено, а какая у вас?”. (анекдот)

Бинтов отчаянно не хватало. Когда я вытащил едва живого Андрея из залитой кровью машины, стало понятно, что крашеная сука точно знала, куда бить. А ещё она даже перед смертью сумела сориентироваться и перенаправить лезвие ножа куда следует. Я всё ещё не мог поверить, что этот придурок сунулся между мной и венгеркой. Неужели он настолько не верил в меня, в мои способности, в мой опыт, в конце-то концов? Но все эти разумные доводы, приправленные злостью, отступали потому, что сердцем я понимал. По-другому царь просто не мог поступить. Слишком долго мы были врозь. Слишком сильно он тосковал. И даже мысли не мог допустить, чтобы со мной хоть что-то случилось. Он действовал на автомате, безжалостном и неизбежном. Но куда ему было тягаться с бабой, способной распотрошить дикого кабана за пару секунд. А я банально не успел. Ни крикнуть, ни оттолкнуть, ни остановить. Ничего. И теперь он истекал кровью на полу в пустой квартире. Вокруг валялись лоскутья моей подранной рубашки, какой-то старой простыни, оставшейся от прежних постояльцев, обрывки бинта из автомобильной аптечки. В ход пошло всё, что нашлось под рукой. Но этого было мало.

Я сидел на полу, положив его голову себе на колени, и зачем-то пытался загипнотизировать тусклую лампу в плафоне на потолке комнаты. Было безобразно страшно ещё раз посмотреть на Андрея. Он дышал громко, хрипло, с клёкотом во всём теле. Безобразная рана пересекала грудь и живот моего парня безмолвной трещиной улыбки всадника смерти. И видеть это было выше моих сил. Лампа над головой стала луной, на которую хотелось завыть от безысходности. Потому что сделать я ничего не мог. И от понимания этого темнело в глазах. Я вздрогнул, ощутив мокрые от крови пальцы на своём лице, и перевёл взгляд вниз. Царь смотрел на меня своими серыми глазами и улыбался. И рядом не было никого, кто бы мог помешать мне смотреть в самого себя. Пустота беспомощного гнева клубилась в душе, сжимая сердце. Губы Андрея, уже практически синие, шевельнулись. Я в три погибели согнулся, силясь услышать, что он пытался сказать.

– Волшебник…

– Что? – прошептал я, боясь даже дыханием потревожить жизнь, пребывавшую на самом краю. Но тут же забормотал, зачастил:

– Молчи, Дюха. Тебе нельзя говорить.

– Конец.

– Не говори, – взмолился я сухим шёпотом, – ничего не надо говорить.

– Скажи, – вытолкнул царь уже громче, – почему всё так?

– Что так? – мне захотелось тряхнуть парня, чтобы замолчал.

– Пятнадцать… – он замолчал, прикрыв глаза. Но я его прекрасно понял. Конечно же, он хотел знать, почему я водил его за нос так долго, позволяя думать, что валяюсь в коме.

Через два с половиной года после взрыва на той узкой улочке в Грозном я пришёл в себя посреди приборов, проводов и тишины. Лишь в полумраке палаты, на стуле, сидел человек, совершенно мне незнакомый. Словно почувствовав мой взгляд, он тут же встал, подошёл к койке и положил мне на грудь толстый конверт. Как я ни старался, лица разглядеть не смог. Только шёпот всё так же всплыл в памяти: «Господин Хёидяо желает с вами встретиться. В конверте инструкции, две фотографии и деньги, необходимые вам, чтобы исполнить приказ». После этого мужчина спокойно вышел вон, оставив меня в полном смятении. Только что грязным комом взорвалась улица, забирая в мутное ничто нелепую страшную войну, Андрея и саму жизнь. А тут, стоило продрать глаза, какие-то господа, деньги и приказы. Я как наяву увидел свои пальцы, отрывающие полоску от конверта. Два листа бумаги с отпечатанным текстом, веер очень странных банкнот и фотографии. Одного взгляда на которые хватило, чтобы понять – всё более чем серьёзно. На одной смеялся трёх-четырёхлетний мальчишка, за которым стоял улыбающийся парень, разряженный неформалом по самые гланды. И этот пирсингованый тип в одной руке держал пистолет, целящийся в голову мальцу. Указательный палец второй руки был прижат к губам неформала. В общем-то, фотография была странной, но ничего мне не сказала, пока я не взял вторую. На ней с тем же мальчишкой на руках стояла мама. И они были безумно похожи. На обороте второй фотографии были две строчки, написанные от руки печатными буквами. Дата и фраза: «Надеемся, вы поняли, что это ваш брат? Приказы не обсуждаются». Именно в тот момент я осознал, что пропадал из реальности на два с лишним года. И за это время кто-то решил, что имеет власть надо мной и моей семьёй.

Я ещё раз посмотрел на первую фотографию. И стал читать письмо, напрягая в полутьме мгновенно заслезившиеся глаза. Уже на второй строке голова отчаянно заболела. Поняв, что ничего толком не смогу понять, когда в мозгу завелись черви с острыми зубами, я старательно собрал содержимое обратно в конверт и спрятал его под матрацем. Отрубиться особого труда не составило. Утром же пришлось наорать на медсестру, лопотавшую что-то на искажённом испанском. Мама-папа не зря вложили столько труда в моё образование. И понять, что именно пыталась сказать чернявая девчонка, оказалось довольно просто. Что-то про болезнь, горную клинику и звонок кому-то в Россию, который надо обязательно сделать. Я тут же с воплями потребовал позвать врача. Потому что перед глазами стояла первая строчка письма: «Никто в России не должен знать, что Вы пришли в себя. Иначе Ваша семья пострадает». Когда же лечащий доктор примчался в палату, состоялся первый из тех тяжёлых разговоров, которых потом оказалось много.

Как мне рассказать тебе всё, Андрей? После стольких лет обмана. Когда мне приходилось срочным порядком прилетать в клинику и притворяться коматозником, чтобы ты, зайдя в палату, не заподозрил чего не надо. Иначе за тысячи километров от больницы мог раздаться выстрел. Всего один, а может два. Но это были бы выстрелы в самое моё сердце. В могуществе этого «господина Хёидяо» я успел убедиться ещё в первую неделю своей второй жизни. Когда доктор таки собрался позвонить в Россию. Он так и сказал, выходя из палаты. И не дошёл до своего кабинета. Мне потом сказали, что его внезапно разбил инсульт. Всего делов-то, правда, Дюш? Дюшка, Дюшка, ты мой царь, а я твой мертвый волшебник. Ты уже почти не дышишь, лишь иногда судорожно пытаешься что-то прошептать, выталкивая кровь из раны и рта. Да, Андрей, не зря мне тот парень, наш с тобой «объект», показался знакомым ночью, когда наши тропки пересеклись. Это ведь и был мой брат, Кешка, за которым на фотографии маячил неформал со стволом. Мой братишка, которого я, наплевав на приказ, вырвал спустя пару лет из лап того монстра, второго мужа матери. Знаешь, что самое странное, царь? Через неделю после того, как я привёз Кешку в детский дом далёкого городка на берегу моря, кто-то подбросил письмо под дверь квартиры, где я поселился, следуя инструкции очередного задания. В нём было всего два слова, Андрей. И они повергли меня в смятение. «Сочувствуем. Потерпите». И всё. И вот что я должен был думать обо всём этом? Не поверишь, царь. Я тогда не стал думать. Вредить здоровью не хотелось. Ведь уже всё было в порядке, насколько это было возможно. Так что я просто забыл о маме, брате, тебе. Это было больно, но так вы были живы. Господин Хёидяо не наказал меня за срыв приказа о неведении. Как будто это что-то могло изменить. Не могло. И не изменило. Потому что я знал – больше таких выходок допускать нельзя.

Вот я сейчас тебе рассказываю всё это, Андрей, и не знаю, слышишь ты меня ещё или уже совсем погрузился в темноту. Но ты ещё дышишь, так что я расскажу тебе всё. Я не хочу прощения. И сожалею только об одном – что ты тоже пошёл по этой дорожке. Я знаю, почему ты так поступил. Мне прислали видеозапись разговора, который состоялся у тебя в кафе через девять месяцев после того взрыва. Когда ты уже принял решение помочь мне выжить. И думал, где и как заработать денег на иностранную клинику. В тот день к тебе в кафе подсел неприметный человек.

Андрей с каменным выражением на лице посмотрел на подсевшего за его столик и глотнул из чашки остывший кофе. А полноватый мужичок приветственно склонил голову и сказал:

– Скворцов Андрей Валентинович?

– Да, вот только у меня здесь, вроде бы, встреч назначено не было, – вяло ответил парень.

– Меня просили передать вам этот конверт. И ещё, на словах, пожелание скорейшего выздоровления вашему другу.

Мужчина выложил на стол пухлый конверт, пододвинул его к Андрею, застывшему с недонесённой до рта чашкой. После чего наклонился вперёд и почти прошептал:

– И мой вам совет, молодой человек. Господин Хёидяо никогда не шутит. И всегда выполняет свои обещания. Всего вам доброго.

Человечек в неприметном сером костюме офисного работника средней руки встал и банально ушёл, оставив парня в некоторой прострации. Андрей посмотрел на конверт, словно в нём могла прятаться змея. Но спустя пару минут всё-таки вскрыл послание.

Так ты и попал на крючок корпорации «господина Хёидяо», царь. Ради того, чтобы лечить меня, ты продал душу. А я потом, когда пришёл в себя, не мог даже намекнуть тебе на то, что жив и мечусь в такой же ловушке. Поймали нас с тобой знатно, парень. И крепко. Так, что лишний раз пискнуть не было сил. Но никогда я не думал, даже в самом страшном сне, что однажды мне выпишут «заказ» на тебя. А ведь таинственный Хёидяо не мог не знать, что тем исполнителем, которого мне поручили «погасить», защищая мальчишку, вышедшего из комы, будешь ты. А тут ещё оказалось, что мальчишка – мой брат, про которого я не справлялся уже несколько лет. Мой адвокат просто перечислял деньги на счёт его приёмного отца. Откупался я просто, Андрей. Откупался от воспоминаний, от дрожащего в страхе пацана, от воющей под дождём матери, от крови, плеснувшей на ковёр в зале второго этажа коттеджа, от огня, милостиво сожравшего следы моего позора. Того позора, что толкнул меня всё-таки вернуться в семью, пусть и не на долго. Только, чтобы разорвать гордиев узел, о котором, опять-таки, я узнал ненароком. Все эти годы я бежал от воспоминаний, бежал от семьи, от тебя, моё солнце. Я просто хотел, чтобы вы жили. Наверное, надо было давно послать всё в задницу носорога, царь. И встретиться с тобой, повидать братишку, поговорить, в конце концов, с матерью по душам, а не только на встречах совета директоров её медиа-холдинга, где Инесса выделила мне львиную долю акций. Теперь же всё это делать поздно. Теодор, а по-русски Фёдор, Лобачевский лопухнулся во всём и везде. Пропустил свою жизнь через мясорубку вместо того, чтобы сломать этот грёбаный агрегат. И просто жить. Или так же просто умереть. Но сделать это так, чтобы икнулось небесам, мой царь. Впрочем, пока я жив, это никогда не поздно.

Перестав раскачиваться и нести всю эту чушь, я снова посмотрел на Андрея. Его белое лицо больше не несло в себе жизни. И от этого я мог только завыть, обхватив голову моего царя. Снова что-то говорил, говорил, говорил, не обращая внимания на слёзы. А он безмятежно смотрел мёртвыми глазами в потолок. Царь никогда меня не простит. Ему это и не было надо. Ведь парень считал, что сам виноват передо мной. И с этой виной ушёл, не дав мне возможности вымолить прощение. А сам я себя не смогу простить. Ещё не придумали ту индульгенцию, что способна отпустить настолько тяжёлый грех. Я прижал Андрея к себе, наплевав на всё. Кровь? Это моя кровь, моего сердца. Это пища для холодного бешенства, проснувшегося в душе. Пора заканчивать со всем этим. Иннокентию больше ничего не грозит. По-крайней мере, прямо сейчас. Я ведь знаю, кто нанял Андрея через посредника. А тут ещё и Тамара наняла снайпера. И потом прислала девочек-близняшек. Как много на одного пацана, пусть и наследующего половину холдинга. Вторая половина принадлежит мне. Видать, помощница матери спит и видит, как бы стать хозяйкой не только de facto, но и de jure. Очень всё запутано на первый взгляд. А вот на второй – проще простого. Нанимателем Андрея оказался посредник. Только так можно объяснить мою задачу «погасить» царя. Видимо, тот, кто нанял меня защищать парня, заплатил действительно много. И я даже знаю сколько. Борис Михайлович не поскупился ради парня. Итак, прикинем. Кто-то над Паганелем из личных побуждений нанял Скворцова. Задача – убрать парня, вышедшего из комы. Потом Семибратов-старший даёт заказ на защиту этого же парня, причём называет конкретное имя защитника – по моей же наводке. И этот «верхний» принимает решение отменить свой собственный заказ. Но почему он просто не отозвал киллера? Вот она, задача номер один. Так и спросим. Идём дальше, царь. Ты следишь за моей мыслью? Впрочем, не важно. Ты теперь свободен… Я медленно наклонился к Андрею и легонько поцеловал в остывающие губы. Прости, любовь моя. Но мне к тебе пока рано. Осталось столько дел тут, на земле. Ничего, наше время придёт.

Вторая линия событий. Цехаришвили наняла снайпера. Я его убил на крыше высотки в ночь, когда встретился с Андреем после стольких лет. И что происходит дальше? Сначала разборка с китайцем в спортклубе. Эта нить идёт к санитару, так что пусть их. Сами разберутся. Почему-то мне показалось, что Тимур защитит Кешку от этой маленькой проблемы. На этой мысли во мне проснулось какое-то сомнение. Но серьёзных опасений ситуация не вызвала и на этот раз. Я продолжил анализировать события последних дней. После разборки приехали сёстры из Венгрии, старые мои знакомые и соперницы ещё с тренировочного лагеря. Всегда знал, что придётся с ними столкнуться накоротке. Вот и встретились. Мой царь умер. Киллеры, посланные за братом, тоже все мертвы. Значит, что? Заказ выполнен, братья и сёстры. Так и скажем.

Я продолжал крутить в голове некоторые мысли. Что же двигало Тамарой? Жажда денег и власти? Она всегда была беспринципной сукой. Это только мать слепо верила в искренность Цехаришвили. Я не вмешивался. А потом мамы не стало. Автокатастрофа случилась так внезапно и так естественно, что поначалу у меня даже мысли не возникло, что Тамара может быть к этому причастна. Но через месяц после аварии в мои руки попали кое-какие бумаги, заставившие усомниться в честности ближайшей помощницы Инессы Лобачевской. Очень сильно усомниться и предпринять кое-какие меры. Также пришлось завести с Тамарой более тесные отношения. Благо она давно метила в мой паспорт. Вроде бы, всё укладывается в картинку, нелицеприятную и мерзкую. Что ж, пора навестить суженую-ряженую. И расставить точки над «ё». Это у нас будет вторым пунктом в списке неотложных дел. Ну а третьим станет, наконец, встреча лицом к лицу. И будь что будет. Я должен посмотреть в глаза чудовищу своей вины.

Аккуратно положив на пол голову мёртвого Андрея, я встал с колен, достал из кармана стильных брюк влажный от крови сотовый телефон, кое-как протёр его о рукав и набрал знакомый номер. На пятом гудке в трубке что-то щёлкнуло и бодрый голос раздражённо спросил:

– Вы нарушаете одно из основных правил…

– Заткнись, – ровно выдохнул я, подходя к окну, – и слушай меня.

– Э-э-э… – голос выразил растерянность. – Кажется, вы потеряли над собой контроль. Рекомендую…

– Передай господину Хёидяо, что его волк сорвался с цепи.

– Что, простите?

– Заказ выполнен. Контрмеры по исполнителям приняты. Конкурент мёртв. Объект цел и практически невредим.

– Простите, – голос тревожно задрожал, – что вы имели в виду, когда сказали про волка, сорвавшегося с цепи? Я вас правильно понял?

– Более чем. Я жду.

За окнами чёрным маревом плыла ночь, порезанная на лоскутья кинжалами автомобильных фар. Виселицы фонарей покачивали тусклым светом над дорогами. Я действительно ждал. Условная фраза, оговоренная на случай форс-мажора, прозвучала. Ею можно было пользоваться только, если вопрос стоял о жизни и смерти. Причём, не моих, нет. О жизни и смерти господина Хёидяо. В трубке пронёсся треск, а потом хрипловатый баритон лениво поинтересовался:

– Слушаю.

– Привет, господин Хёидяо, – ответила через меня безмятежная пустота майской ночи. – Просто ответь на один вопрос.

– Ты зарвался, мальчик.

Холодный смешок вырвался из меня против воли. Ну да, мальчик – тридцать восемь лет. Я усмехнулся в никуда и сказал:

– Тогда я могу спросить у Олега, не так ли?

– Чего ты хочешь? – в баритоне проросла изморозь, пока не смертельная, но уже на грани.

– Ты знал, кого мне надо «погасить»? Кто именно был моим «конкурентом»?

– Разумеется, – а вот теперь в голосе «хозяина» выкристаллизовались нотки равнодушия. И это было приятно. Он принял вызов. Холодный озноб пробежал по моей спине. Во всей красе встала альтернатива – пан или пропал. И я выдал:

– Тогда мы обоюдно сняли с себя обязательства, не так ли?

– А ты наглец, – голос Хёидяо потеплел, словно он ждал, что же именно я скажу, и услышал правильный ответ, – Хорошо, я слушаю.

– Мы больше не услышим друг о друге, – теперь стылое равнодушие охватило меня, – если поведём себя правильно. Я вернусь в привычную жизнь и буду изображать придурка на бизнесе. Молча и степенно. Ты меня знаешь. Это будет правильно. Но требуется и ответный шаг. Если с пацаном что-то случится. Или с кем-то из его окружения. Я вернусь.

– Это угроза? – баритон изобразил безграничное уязвлённое удивление.

– Да, – проявил я патологическую честность, – но не тебе. Передавай привет Олегу и его другу. Очень приятные люди.

– Даже так, – наигранность буквально сдуло по ту сторону телефона. – Ты серьёзно подумал? Говорить мне такое…

– Я всегда выполняю свои обещания. Как и ты.

– Знаю, – чеканно отрезал голос «хозяина». – Я тебя понял. С этой минуты мы ничего друг другу не должны. Но и ты помни. Если что-то всплывёт, через сутки ты и твоя семья исчезнете с лица земли. Я не люблю, когда угрожают моему сыну. И Сашку я предупрежу. Надеюсь, ты понимаешь, что это неизбежно.

– Зачем тебе были нужны образцы ДНК этого мальчишки?

– Хотелось убедиться, что он действительно твой брат. Так интереснее.

Я не стал говорить ему про «мразь, урод и полный придурок». Подозревал, что этот человек и без меня в курсе того, кто он есть на самом деле. Послал моего любимого убить моего брата, а потом натравил меня. Для чего? Неужели причина всему настолько банальная и простая?

– И последнее, господин Хёидяо, – я не мог не спросить, хотя и знал ответ заранее. – Неужели ты действительно собирался мстить моему брату за ту давнюю историю?

– Это был минутный порыв, – честно ответил «хозяин», – Но я не привык менять свои решения просто так.

– То есть, если бы не дорогой заказ на защиту, мальчика бы убили?

– Да.

Не могло всё быть настолько безумно. Нет логики, а значит – это лишь поверхность. Не такой человек этот Хёидяо, чтобы играть в сумасшедшие игры. Что-то тут было ещё. И с этим тоже надо будет разобраться. Когда-нибудь потом.

– Деньги тебе настолько важны?

– Почему нет? – тип по ту сторону явно пожал плечами. – Ведь тогда всё кончилось более-менее благополучно. Для другого мальчишки.

– Беспринципный ты тип, – я проводил взглядом какую-то машину, растерянно метнувшуюся куда-то в ночь по внутридворовой дороге. – Прощай.

– Прощай, Теодор, – в последний раз треснул холодом баритон, и в трубку толкнулись короткие гудки. Я убрал телефон в задний карман брюк, отошёл от окна к своему пальто, час назад брошенному на пол. Оно тоже было в крови. Наверное, я теперь везде буду видеть эти тёмно-красные пятна. Прости меня, мой царь. И дай мне сил совершить то, что должно. В кармане за пазухой нашлась единственная граната. Почти талисман. Я таскал её с собой последние три года после того случая, когда мне её бросили под ноги, и она не взорвалась. Починить смертоносный плоский прямоугольник было легко. И с тех пор она каталась со мной по всей Европе и по России. Похоже, пора тебе выполнить своё предназначение, подруга. Надо завершить первый пункт программы до конца.

Когда я через три минуты уселся в машину, где-то наверху, в доме, глухо ахнуло, что-то со звоном посыпалось на асфальт, а ночь осветили оранжевые сполохи. Всего лишь неосторожное обращение с нелегальным оружием. Пусть будет так, царь. Где-то в груди тяжело кольнуло, и я со вздохом потёр рёбра под пальто. А наверху разгорался пожар, сметая самые важные следы. Пусть полиция ломает голову, что к чему, строит предположения. Главного им не раскопать. Можно ехать. Я снова достал телефон. И уже через несколько секунд заказывал билет на самолёт. Пусть и с пересадкой в Москве, но уже завтра к вечеру, точнее уже сегодня, я буду в славном городе короля Карла. И увижу свою дорогую невесту. Рычаг автоматической коробки передач бодро щёлкнул, вставая на «дэшку». Повинуясь моей воле, машина вырулила из двора. Отныне всё в моей жизни будет повиноваться только моей воле. Это я тебе обещаю, царь Андрей. Мы ещё обязательно с тобой встретимся, парень. И вспомним тот морозный воздух в сарае на окраине Ханкалы.

========== Глава 19. Прикусить язык и умереть. ==========

“Бизнесмен психиатру:

– Доктор, помните, прошлым летом вы посоветовали: чтобы отвлечься от работы, нужно развлечься девочками?

– Да.

– Так посоветуйте, как мне теперь отвлечься от девочек и вернуться к работе!”. (анекдот)

Войтех то и дело закусывал побледневшие губы, фланируя по холлу первого этажа медиа-холдинга. Тамара отправила его сюда, чтобы встретить приезд Теодора. И вот именно это заставляло мужчину мечтать о подполье. Последний разговор с Лобачевским по телефону оставил в душе встречающего очень неприятный осадок. Вроде бы всё, как обычно. Обмен дежурными фразами, лесть и снисходительное согласие с нею, пара фраз о погоде. Ну что здесь такого? Но Войтех слишком долго и хорошо знал этого мужчину. То, что из реплик Теодора пропали некоторые фривольные словечки, тоже ни о чём таком не говорило. А вот небрежное «вы» вместо приятельского «ты» словно распахнуло форточку. «Вы будете довольны моим предложением». Это была последняя фраза по телефону. Раньше Теодор никогда не говорил с ним во множественном числе. Что он имел в виду? Простую вежливость равного к равному? Вот уж не надо смешить тапочки клоуна – их и без того от жизни скрючило. Значит, фраза относилась ко всем, кто сейчас находился у руля холдинга? Вполне возможно. Но при чём тогда тут он, Войтех? Вот уж никогда не претендовал на руководство. Ему всегда хватало выполнения особых поручений сначала Инессы, а потом Тамары. Тогда это что-то личное, раз Теодор связал во фразе разных по положению людей? Войтех никогда не страдал паранойей, так – лёгкой профессиональной версией. И сейчас в нём тревожно звенели сотни колокольчиков.

Самолёт должен был приземлиться уже час назад. И Теодора никогда не останавливали мелочи типа позднего времени визита в холдинг. Так что надеяться на то, что визит состоится следующим утром, не приходилось. Войтех немигающим взглядом уставился на входную крутящуюся дверь, уже в третий раз зашипев на чересчур навязчивого офисного портье. И почти сразу же в помещение с улицы быстрым шагом вошёл высокий мужчина в дорогом чёрном пальто. Весь его облик говорил о высоком достатке, разве что излишняя бледность аристократического лица вносила диссонанс в лощёный образ. Холодные голубые глаза уставились на Войтеха, заставив того сглотнуть. Помощник Тамары излишне торопливо двинулся навстречу хозяину компании, протянув в приветствии руку:

– Наконец-то, Теодор! Мы тебя тут уже заждались! Прямо изнервничались.

– Не стоило так переживать, – равнодушно ответил мужчина, пробежав взглядом по богатому фойе холдинга. – Смотрю, вы тут развернулись. Моя мать себе таких трат не позволяла.

– Новое руководство смотрит на имидж компании несколько иначе, чем это было принято у госпожи Лобачевской, – надо было сказать хоть что-то, и Войтех не нашёл ничего лучше, чем начать оправдываться.

– Пустое, – отмахнулся Теодор. – Давно пора кое-что изменить в компании.

При этих словах ледяной взгляд Лобачевского остановился на мгновенно вспотевшем Войтехе. В холл с улицы проникли ещё два человека, очень похожих друг на друга. И одного из них Войтех знал. Это был старший комиссар пражского окружного управления полиции. Его спутник отличался от комиссара абсолютно спокойным взглядом, разом охватившим весь объём помещения. Увидев, что нёс в руках второй полицейский, Войтех почувствовал вату вместо коленей. Эту серую папку с вензелем холдинга и надписью от руки он лично полтора года назад принял из рук Тамары и спрятал в надёжном, как он полагал, месте. Когда Цехаришвили узнает, что документы, вложенные в папку, не были уничтожены, вороний крик над его могилой будет обеспечен. Но возможны варианты. Войтех взял себя в руки, заслужив неожиданный взгляд одобрения от Теодора, внимательно наблюдавшего за сменой эмоций на лице помощника генерального директора. Старший комиссар подошёл к Лобачевскому и поинтересовался вполголоса:

– Вы уверены, что всё необходимое вами предпринято?

– Есть какие-то сомнения и препоны, пан старший комиссар? – Теодор вскинул левую бровь.

– С нашей стороны нет, – ответил за комиссара его спутник, также появившийся рядом с Лобачевским и Войтехом. Теодор отрывисто кивнул и сказал помощнику Тамары:

– Позволь представить тебе пана полковника из регионального управления. Он любезно согласился курировать всё, что происходит в этом здании. Пан советник, – Лобачевский перевёл взгляд на представителя верхнего эшелона полицейской власти Чехии, – если всё готово, то пора начинать. Заводите людей.

Войтех не смог выдавить из себя ни слова. Всё его существо понимало, что этим вечером холдинг ждут перемены. Для кого-то к лучшему, для других – к худшему. А у них с Тамарой – к совершенно непредсказуемым последствиям. Полковник извлёк из кармана форменной куртки сотовый, набрал какой-то номер и сказал в телефон:

– Вацлав, начинаем. Здание оцепить, выходы перекрыть. Ждать команды. И ещё, троих давай к нам, на поддержку штанов. Жду.

Войтех посмотрел на него, как купальщик у берегов Тайваня на большую белую акулу. Когда в фойе вошли ещё трое полицейских, все семеро отправились к лифтам. Войтеху пришлось ехать наверх вместе с Теодором, комиссаром и советником. Главный управленческий этаж встретил гостей довольно сильным шумом. Рабочий день ещё не кончился, и люди занимались каждый своим делом. Секретарша на ресепшене уставилась на Лобачевского, что-то пискнула и бросилась навстречу, тараторя со скоростью швейной машинки медовые слова приветствий. Войтеху стало аж тошно от такой картины. Теодору, похоже, также поплохело. Зато полицейские, как были истуканами, так ими и остались, лишь стреляя взглядами по сторонам. Освободившись от назойливого внимания девушки, в чьи обязанности входила встреча посетителей, пан хозяин уверенными шагами двинулся по коридору, не обращая внимания на поднявшуюся суету. Большая дверь кабинета генерального директора распахнулась навстречу, пропуская хозяйку всех девяти этажей холдинга. По-крайней мере, таковой она себя считала, мрачно подумалось Войтеху. Тамара величаво подплыла к своему жениху и спросила: