Текст книги "Пепел на сердце (СИ)"

Автор книги: Игорь Грант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== Пролог. Замерший бес. ==========

Парню исполнилось девятнадцать. Как странно. Тимур стоял на входе в “теплицу” и смурно глядел на одного из обитателей палаты для пациентов-“растений”. За три года работы в психушке санитаром бывший спортсмен видел всякое. И буйных, и философов, и эксцентриков, и даже самого Наполеона. Кого-то выписывали, кого-то наоборот привозили. Некоторые бывали в “дурке” регулярно, словно на выходные от жизни прятались. И только каталептики с бледными масками лиц были всё те же. А полтора года назад привезли школьника. В тот день Тимур вообще не обратил внимание на новенькое “растение”. А чего? Картина всегда одна и та же. Восковая бледность, распахнутые глаза и полное отсутствие мысли и каких-либо рефлексов. Только биение сердца и слабое дыхание. Сон наяву. Кошмарный, затянувший в бездну, смертельный сон.

Первые полгода пацана навещали часто. Родители приходили, одноклассники, полиция тоже, хоть и не было надежды на пробуждение. Когда полицейские пришли в первый раз, Тимур поразился тому странному взгляду, который бросил на парня следователь. А потом пришёл следак из комитета. Тот вообще чуть не плакал. Кому-то позвонил и очень безрадостно сказал:

– Даже не знаю, что для него было бы лучше. Помереть в том гараже или вот так вот валяться. Можно сюда больше не ходить. Главврач известит нас, если будут подвижки.

И уже после этого Тимур насел на секретаршу Баринцева, старшего “психа” в их доме с мягкими стенами. Леська бурно отбивалась минуты три, но плотина её верности главврачу, как всегда, дала трещину после первой же улыбки худощавого тридцатилетнего бывшего боксёра. А стоило Тимуру Гилярову с лёгким прищуром глянуть на девушку из-под отросшей чёлки, щекочущей нос, как девушка смутилась и безмолвно зарылась в шкафу-сейфе с личными делами пациентов. Тимур знал главное и непреложное правило психушки – личные дела не покидают кабинета главврача. Потому даже не попытался взять “почитать” тонкую серую папочку, оказавшуюся у него в руках. То, что парня зовут Иннокентий Борисович Семибратов, медбрат и так знал по долгу службы. Рост 184, вес 76 при поступлении, сейчас 67. Понятно. А чего ещё ждать от человека, которого кормят растворами и бульонами? Тимур раскрыл дело и пробежал глазами первую страницу печатного текста…

От одного только воспоминания сейчас у Тимура волосы зашевелились на голове. О той бойне в гаражах визжали на каждом углу.

…Значит, пацану “повезло” выжить в резне, учинённой маньяком. Второй выживший, говорят, оклемался. Ну и чёрт с ним. Тимур пролистал дело, отдал папку Леське (та поспешно вернула её на место и заперла шкаф) и потерянно вышел из кабинета. Было это год назад, как раз за день до Кешкиного дня рождения. А сегодня у них “юбилей”. Медбрат усмехнулся, всё так же глядя на безмолвного парня. После чего вошёл в палату, в два шага достиг кровати, на которой вялился пациент, откинул простыню, служившую покрывалом, и бережно подхватил невесомое тело на руки. Прижав мальчишку к себе, Тимур почувствовал, как нос парня ткнулся ему в шею. Тёплый такой. Санитар вновь, как и всегда за последний год, сглотнул комок в горле. Поначалу он решил, что это просто жалость к парню. Может быть, поначалу так и было. Разбираться Тимур не имел ни малейшего намерения. Но за год что-то свило гнездо в его сердце. Потому что последние три месяца при одной мысли о Кешке, как стал называть пациента санитар, в груди у Тимура загоралось что-то странное, пушистое и щемящее.

Если бы он не был циником по жизни, то решил бы, что это как минимум нежность к тому, кого хочется обнять и защитить. Вот и сейчас, держа Кешку на руках, санитар усмехнулся и проворчал:

– А теперь, дорогой, мы пойдём мыться. И только попробуй мне сказать что-нибудь против.

Естественно, пациент не ответил. Кивнув своим мыслям, Тимур вынес его из палаты и быстро отнёс в больничную ванную комнату на этаже. Зарешеченное окно оказалось открыто. И в помещение доносились уличные звуки. Психоневрологический диспансер находился почти посреди города. На календаре с утра было 1 мая. Лепота. Тимур аккуратно посадил Кешку на лавку, прислонив к стене. Критически осмотрел худое бледное тело в пижамных штанах и проворчал:

– А вот мы сейчас тебя-то разденем… Ну-ка, не падай.

Придерживая левой рукой парня, медбрат стал осторожно стягивать с него кусок полосатой больничной робы. Если бы сейчас это увидел кто из его смены, ржали бы долго. Обычно “растение” брякали на лавку, сдёргивали, что там было из одежды, грубо роняли в ванну и быстро поливали из душа, делая вид, что помыли. Поступать так с Семибратовым Тимур не хотел. И даже мысли в голове не было о том, что, может, эти мучения лишние. С его мальчишкой так нельзя, и всё тут. Наконец, штаны более-менее аккуратной кучкой были пристроены на краю лавки. Бывший боксёр грустно осмотрел своего подопечного, комментируя наблюдения:

– Бледный, тощий, нечёсанный. А вот мы тебя сейчас отмочим, расчешем, потом придёт добрый доктор и поставит тебе капельницу с твоим любимым питательным раствором…

Всё это сопровождалось перемещением кататоника в ванну и настройкой душа. Пристроив голову больного на специальной лавочке, стоявшей прямо в ванне, Тимур взялся настраивать душ, чтобы не мыть парня совсем уж ледяной водой. Да и свои руки стоило пожалеть. Медбрат поёрзал вехоткой по бруску хозяйственного мыла, немного подумал и усмехнулся. После чего решительно направил душ на голову Кешки:

– У тебя сегодня день варенья, парень. Надо быть самым красивым и чистым.

Взгляд Тимура скользнул по лицу мальчишки. Что-то смазало картинку в глазах. Санитар резко проморгался, проглатывая запирающий ком, образовавшийся в горле. Ну вот за что парню такое? Почему всякое чмо ползает по улицам, бухает, похабничает. А этого пацана так приложило. На родителей парня сегодня смотреть было просто страшно.

– Ничего, хороший мой, всё пройдёт, – приговаривал Тимур, намыливая мягкие каштановые волосы спящего с открытыми глазами, – Мы сейчас осторожно всё смоем.

И так захотелось действительно смыть с парня всю грязь, всё зло, что успело так ранить душу. Чтобы утекло всё вместе с мылом. А руки методично ворошили волосы мальчишки, помогая воде унести в ржавую ванну серую пену. Закончив с головой, Тимур раздражённо смахнул с лица брызги. Чего-то он не помнил, чтобы лил себе воду на щёки. Санитар вздохнул. Пора заканчивать. Он сноровисто принялся намыливать пациента. Вехотка прошлась по лицу парня, шее, ключицам. На белой груди мыльная пена как-то потерялась. Разок Тимур даже задумался – а намылил ли он парня? Потом пришёл черёд и более важных участков тела. Вехотка уверенно юркнула в промежность. Лучше уж так, чем потом лечить ещё и всякие пролежни и другие гадости. Бёдра, колени, ступни… Тимур хмыкнул:

– А теперь мы всё это смоем и будем тебя вытирать.

Струйки воды бодро побежали по рёбрам, спрятанным под синеватой кожей, по впалому животу, по… Тимур сглотнул, снова поймав себя на том, что в глазах почему-то плывёт. Он протянул руку и невесомыми прикосновениями принялся смывать мыльную пену из укромных уголков Кешкиного тела. Санитар пробормотал:

– Ничего, парень. Я обязательно тебя разбужу. Не верю, что это навсегда. Мой спящий красавец.

И впал в ступор. Давно и крепко спящая плоть, до сих пор ни разу не реагировавшая на прикосновения, дрогнула под запястьем левой руки Тимура. Санитар дёрнулся, мазнув взглядом по чуть напрягшемуся члену Кешки, ощутил, как ноги скользнули на мокром кафеле, и грохнулся на пятую точку, заставив комнату срезонировать одним ёмким словом:

– Блядь!

Опомнившись, Тимур уставился на лицо пациента. Кешкины глаза были закрыты! А губы дрожали, силясь что-то выдавить из себя. Гиляров медленно встал с пола и подкрался к ванне. Где отчётливо услышал шёпот-дыхание:

– Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, не надо…

========== Глава 1. Трое в палате, не считая… (Иннокентий) ==========

“Во мне живут три личности: одна пытается захватить мир, вторая уже владеет миром, а третья, устав от борьбы с первыми двумя, пытается узнать телефон психушки”. (автор неизвестен)

Это был сон. Очередной странный сон. На этот раз хотя бы не кошмар. Я смутно понимал, что нахожусь в какой-то палате. Если болен, то в больнице же, правильно? Но вот что отчётливо помнил, то прикосновения и голос. Чуть рычащий, добрый мужской голос того, кто прикасался ко мне… Дискомфорт снова накатил, уже второй раз за день. Какой-то доктор час назад жизнерадостно сообщил мне, что я родился во второй раз. И снова в свой день варенья. Значит, на дворе 1 мая. А ведь всё случилось в ноябре. Но что именно случилось? В голове царила каша из каких-то обрывков, образов, чьих-то слов. А в окна палаты лился солнечный свет. Санитар что-то говорит. Я прислушался и уловил конец фразы:

– …тут родителей вызвали. Ты уж постарайся их не пугать своим отсутствием в голове, спящий красавец. Договорились?

Мужчина, говоривший мне этот бред, выглядел довольно интересно. Ростом повыше меня, очень такой спортивный, судя по тому, как на нём сидел белый халат. Стриженые чёрные волосы с нетронутой чёлкой, спадающей на хитрый кавказский нос. Густые брови, ямочка на квадратном подбородке. Правда, общему впечатлению мешала общая побитость лица. Судя по всему, дядька плотно занимался боксом. Или даже сейчас занимается. И тут я подрастерял свои скудные мысли. Потому что увидел его глаза. А в них какое-то странное выражение, заставившее задрожать всё нутро. Так не смотрят на чужих людей. Чего ему от меня надо?! Я хотел ляпнуть что-нибудь эдакое и сразу понял, что переоценил своё состояние. Санитар нахмурился и сказал, зачем-то подоткнув под меня край одеяла:

– Не болтай. Тебе пока даже сопеть лишний раз трудно будет. Ничего, пацан, всё путём.

И улыбнулся. Отчего на меня напал ступор. Столько нежности было в карих глазах кавказца. Даже родители никогда так на меня не смотрели. Санитар вдруг резко отвернулся и вышел из палаты, словно увидел нечто неприятное. Естественно, что он мог увидеть? Только бледную немочь в виде меня. Стало даже как-то обидно. А спустя пару минут в палату осторожно вошли батя с мамой. Вот уж трындец полный. Папа уставился на меня так, словно увидел в первый раз. А мама вдруг разревелась чуть ли не в полный голос, чуть не легла на меня и принялась тискать. Проверяла, что ли, всё ли на месте? Не понятно. А потом они выдали новость. Как это – полтора года?! Мне девятнадцать лет? Вопрос о школе завял на корню. А я понял, что впадаю в ступор. Родители засуетились, появился доктор и технично выдворил их из палаты, настраивая на визит уже завтра. Потом словно провал в реальности.

Разбудил меня всё тот же санитар. Он жизнерадостно сунул мне под нос стакан с какой-то мерзостью и сказал:

– Твой любимый коктейль, парень. Взбодрись.

А ведь у него знакомый голос. Чуть рыкающий и… Я уставился на кавказца, как камбала на рыбака, выдернувшего её из родной стихии. Этот голос. О, господи, это же он, обладатель тех рук, прикосновения которых иногда проникали в мой сон. Я почувствовал тепло на щеках и отвернулся, пряча глаза. Какой стыд. Значит, меня мыл именно этот мужик. Отпад и полный сибирский пушной зверь. А санитар не смутился ни на грош. Он сноровисто просунул сильную руку мне под голову, приподнял и поднёс к моим губам давешний стакан, приговаривая:

– Чего смутился, дорогой? Ты мальчик, я мальчик. Ничего нового я у тебя не видел, когда мыл. Веришь, нет? Ты пей давай. Там доктор полицию стережёт, чтобы до тебя не дорвались. Ты как, сможешь ещё пообщаться? А то мы их быстро спровадим. Опыт есть.

Вязкая прозрачная жидкость, горьковато-сладкая на вкус, потекла в гортань, заставляя глотать на рефлексах. Обалдеть, даже попить нормально не могу. Но ничего, справился. Стакан опустился на тумбочку слева от меня, а санитар бережно поправил подо мной подушку и уложил меня назад. Уже ускользая, его пальцы на долю мгновения задержались на шее. Дядька почему-то вздохнул, а потом бодро заговорил вновь:

– Меня Тимур зовут, если что. А если ты глянешь направо, увидишь своих соседей по палате.

Я уронил голову набок, к тумбочке. Оказывается, кроме моей кровати, которая стояла возле самой двери, в комнате были ещё два лежака. Оба моих соседа вольготно расположились у зарешеченного окна. Долговязый дядька лет сорока ерошил свои лохматые тёмно-русые волосы и что-то бормотал себе под нос, внимательно разглядывая что-то на улице. Второй, полненький коротышка с не менее лохматой головой пегой раскраски, смотрел на стену палаты с видом Вольфа Мессинга. У меня вырвался смешок – гипнотизировать стену занятие то ещё. А Тимур продолжал говорить:

– Длинного зовут Вадик. Он тут по совместительству ассенизатор-миллионер. А гипнотизёра зовут Максим Иванович. Он только на уважение откликается.

Коротышка вдруг подорвался с кровати и хлопнул ладонями по стене, после чего довольно вздохнул и сказал на удивление густым басом:

– О как! Одним меньше. Чебурашка будет доволен.

Я слегка обалдел и вопросительно уставился на санитара. Тот улыбнулся во все тридцать два и пояснил:

– Крокодилов ловит. Они же прямые конкуренты крокодилу Гене. Не хочет, чтобы они подсидели лучшего друга детей на его работе в зоопарке.

Видать, что-то такое отразилось в моих глазах, раз Тимур поспешил добавить:

– Они не буйные, Кешка. Всё нормально. А как ты хотел? Это же не просто больница. Это психоневрологический диспансер. Так что не переживай. Прорвёмся.

Вот уж подобных утешений мне только не хватало. Я в психушке, оказывается. А кавказец бодро тряханул меня за плечо:

– Эй! Не спать! Так ты готов ещё к одному визиту? Там следаки рвутся с тобой поговорить.

Я кивнул, обдумывая про себя возможность узнать что-нибудь про то, что случилось полтора года назад. Такой интерес копов говорил о многом. Тимур тем временем вышел из палаты и почти сразу вернулся в сопровождении давешнего доктора и двух типов при погонах. Один из них был мне смутно знаком. Вроде бы даже имя где-то на задворках памяти замаячило. Впрочем, он меня опередил и представился, помахав перед носом корочками:

– Егоров Степан Валерьевич, следователь следственного комитета. Как вы себя чувствуете, Иннокентий?

Второй оказался нормальным копом из городского отдела МВД. Задав по паре вопросов и поняв, что хрен я на них отвечу (причём по независящим от меня причинам), следаки пообещали прийти в другой раз и свалили. Доктор с санитаром о чём-то пошушукались, и врач тоже исчез с горизонта. Зато Тимур и не подумал уходить. Взялся опекать меня по полной программе. В общем-то понятно, работа такая. Но вот почему мне становилось так тревожно, стоило ему исчезнуть из поля зрения?

На ужин снова достался стакан дикой смеси витаминов, глюкозы и всякой лечебной дряни. Потом Тимур ушёл, сославшись на работу. Типа у него весь этаж таких, как мои соседи по палате. Им тоже надо уделить внимание. А то напарник по смене уже материться начал. Минут через пять одиночества я закрыл глаза и попытался расслабиться. Но с каждой минутой становилось всё страшнее и беспокойней. Образовавшуюся пустоту начали заполнять странные панические мысли. Никогда не думал, что меня может так напугать тишина. И этот покой, окутавший палату в отсутствие санитара. А потом слух уловил тяжёлое дыхание где-то надо мной. Я распахнул глаза и увидел в полумраке вечера над собой силуэт. В голове толкнулась горячая кровь, вбивая в уши тот ГОЛОС…

– Когда ангелы падают, больно самой земле. Вы знаете об этом? И каждое перо, выпавшее из ангельского крыла, режет мир до самой его сути. И чтобы сшить раны мира, не достаточно просто покаяться, что дал ангелу упасть с небес на землю. Не достаточно сшить нитью зияющие провалы, что кричат от гнева, увидев, наконец, это страшное небо…

Дикий крик в глубине памяти заставил меня обмереть от ужаса. И уже другой голос заныл, запричитал где-то рядом, в нескольких месяцах назад, рукой подать.

– Оймамабольномамабольнонетпроститеменямамане-е-е-е-ет…

Чёрный нож заслонил весь мир своей острой гранью. И я закричал что было сил, понимая, что сейчас умру. Сильные руки тут же обхватили меня за плечи, сжали, прогоняя видение, в ухо толкнулся горячий шёпот:

– Всё хорошо, мальчик мой. Всё хорошо. Это было давно. Я рядом, здесь, с тобой, солнышко. Успокойся, Кешка.

Меня затрясло. Сквозь пелену слёз рядом со мной проступило лицо Тимура. Санитар всё шептал и шептал. А ужас растворялся в тепле его рук и дыхания, скользящего по моей коже. Что было сил я попытался вжаться в сильное тело санитара, отчётливо сознавая, что только он может защитить меня от чёрного ножа и страшных безумных слов. И как-то незаметно под речитатив кавказца кошмар сменился темнотой сна.

========== Глава 2.Явление тебя мне. (Тимур) ==========

“… стоило только отречься от престола, как сразу же выписали из психушки…” (автор неизвестен)

Я ликовал так, словно взял золото на чемпионате мира. Даже сам от себя не ожидал. Кешка совсем пришёл в себя. Ну, приснился ему кошмар вчера ночью, так это как раз нормально. Пережить такое и остаться в своём уме дорогого стоит. Вот только не говорит пока ничего. Молча хлопает глазами и послушно пьёт витаминный бульон. Зато сегодня доктор разрешил дать ему настоящий куриный отвар. И теперь я вошёл в палату с подносом в руках, на котором стояла чашка с ароматной горячей вкусностью. Я бы точно не отказался.

Поставил поднос на тумбочку и внимательно посмотрел на Кешку. Тот лежал с закрытыми глазами, бледный и странно зажатый. Словно ждал удара. Я уселся на край кровати и привычным движением положил левую ладонь ему на лоб. Серые глазищи распахнулись, уставились на меня с диковатым выражением. Кешка дёрнулся, словно его ударили током, вжимаясь в подушку. Я удивлённо спросил:

– Ты чего? Я всего лишь температуру проверил.

Его сухие губы с трудом разжались, проталкивая из горла тихие слова:

– Отвали, пидор…

Опа! Вот так заявочка. Я вскинул брови, уставившись на Кешку. Всё-таки не очень верилось в то, о чём вещало его личное дело. Там, конечно, всё кратко написано. Но из песни слова не выкинешь. Всё-таки именно Иннокентий Семибратов принял самое деятельное участие в похищении того парня. Его гоп-компания долго издевалась над юным геем, могли и убить. Да вмешался чудовищный случай. Маньяку тоже нужен был тот нытик, Сергей, кажись. И была бойня в гараже. Эх ты, Кешка-гомофоб, горе ходячее. Наверное, надумал себе чёрте чего после вчерашнего. Я усмехнулся и склонился поближе к нему со словами:

– Чудила. Я же тебя просто успокаивал. Тебя, кстати, кошмары пока больше не беспокоят?

Он вытаращил на меня глаза в полном недоумении. А потом нервно помотал головой. Я выпрямился и достал из кармана халата ложку:

– Вот и славно, спящий красавец. А сейчас мы будем кушать куриный бульон. Ты же у нас послушный мальчик?

На лице Иннокентия нарисовалось полное выпадение из реальности. Он затих, уставившись взглядом в потолок. Может, я чего не так ляпнул? Пожав плечами, сказал:

– Ну и зря. Тогда я сам выпью.

И с чистой совестью взял чашку, пригубил бульон и аж зажмурился от удовольствия. Какое блаженство. Чёрт, и почему я готовить не умею нормально? Существую в своей холостяцкой берлоге да в этой психушке. Хоть здесь повариха Маринка подкармливает. Правда, в последнее время, какие-то намёки стала делать. Типа «пора бы и поближе познакомиться». Ну её на хрен, пора завязывать с визитами на пищеблок. Втянув в себя ещё глоток варева, я поймал на себе сердитый взгляд самых красивых глаз на свете. Кешка упрямо надул губы и выдавил из себя:

– Это мой бульон.

Я усмехнулся:

– Конечно, твой. А будет наш, не возражаешь?

И глотнул в третий раз, мысленно продолжив фразу: «Вот бы у нас с тобой всё было наше». А парнишка, судя по поникшим уголкам губ, решил обидеться всерьёз. И я тут же снова вооружился ложкой, зачерпнул бульона и бережно поднёс к его губам со словами:

– Давай, за маму.

Кешка от неожиданности послушно приоткрыл рот, и я решительно влил в него мизерную дозу лучшего лекарства от всего на свете. Парень сглотнул, продолжая смотреть на меня в полной прострации. В общем, мы с ним быстро уговорили всю чашку бульона. Я старательно протёр полотенцем его подбородок, снова наклонился, едва не коснувшись губами его уха, и прошептал:

– Но ты прав, парень. Я гей. И ты мне нравишься.

После чего довольно уставился на своего спящего красавца. Кешка словно сдулся, хоть и так был не самым крупным существом на свете после долгой спячки. Его глаза испуганно метнулись в сторону, а сам он напрягся, став настоящей скрипичной струной. И мне до одури захотелось прикоснуться к нему смычком своих ладоней. Чтобы мальчик откликнулся самыми сокровенными нотами души. Но не сейчас. Парню надо свыкнуться с тем, что жизнь продолжается, а его кошмары – всего лишь страшные сны. И ничего больше. Уже выходя из палаты, я заметил интересное явление. Уши у мальчишки были красные как мак. Ничего, Кешка, всё будет тип-топ. Это я тебе обещаю.

========== Глава 3. Какая ночь, какая ночь. (Иннокентий) ==========

“В одном из российских городов в психиатрическую больницу доставили людей, утверждающих что они видели работу коммунальных служб”. (автор неизвестен)

Мы столкнулись с Серым возле дверей школы. И я величественно выдал тщедушному однокласснику:

– Привет, Серый! Как дела?

Будто мы вчера не виделись возле его подъезда, где мы с парнями обычно тусуемся.Он усмехнулся в ответ:

– Лучше всех.

– Новость слыхал? У нас новенький будет. Вроде, Матвеем зовут. Мне тут по секрету шепнули, что он переехал из Хабары. Маман, папан и всё такое.

– Здравствуй, Сергей, – к нам подплыла главная фифа класса, рыжая Натали, любимица учительниц. Зубы заговорит любому. И всегда в тему.

– Привет, Натали, – я добросовестно подмёл асфальт воображаемой шляпой мушкетёра, на что рыжая довольно фыркнула:

– Паяц.

– Рад стараться, мадам. Ну, я пошел. Еще наших поищу, – и растворяюсь в толпе, оставляя этих двоих на просторах школьного холла.

Мамочки, не надо… Память снова начала раскручивать цепь событий, ведя всё туда же, под чёрный нож. Сердце бешено встрепенулось, но сон и не думал уступать место покою, которого я так давно жду.

Автобус катится за город. И мы внутри. Я еду с ребятами в лес. Зачем? А не знаю… Чего-то не хватает в простой жизни, раз тянет иногда потолкаться с ботаниками. В отличие от остальных, наш новый одноклассник Митька тащил с собой рюкзак, снаряжённый как у заправского туриста – две «пенки», спальник, котелок, набор консервов и всё такое. Серёга спросил:

– Ты с ночёвкой, что ли, собрался?

– Конечно, а разве нет? – удивился Матвей, поморгав честными глазами.

Серый разочарованно протянул:

– Бли-и-и-и-ин, сказал бы, я бы тоже взял рюкзак.

– Нам хватит обоим, – заулыбался Бриз, – Разведём костёр вечером, посидим, поболтаем. Я палатку взял свою, которая трёхместка.

– Класс, – встреваю в разговор, решив не обращать внимания на недовольство на этих двух наглых мордах, – Я тоже останусь на ночь. Маман-папан свалили на дачу, дома всё равно никого нету.

А тут ещё где-то близко к сердцу проснулось недовольство. Вот же эти двое. Так спелись, что никто им больше рядом не нужен. А Митька классный… С тщательно спрятанной досадой смотрю на Серёгу. Тут ещё и Натали услышала разговор. Она громко оповестила остальных:

– Народ, тут поступило предложение с ночёвкой остаться на полигоне. Кто за?

Чёрная жижа воспоминаний подступила под самое горлышко, заставляя выгибаться и судорожно глотать воздух. Вот-вот она хлынет вовнутрь, снова заполоняя сознание. Я в ужасе дёргаюсь вверх, но липкая пустота цепко держит, не отпускает. Не надо… Пожалуйста, не надо!

– Глянь, Кеша. Кто идёт!

Я проследил за его пальцем и где-то внутри зажёгся огонёк. Это судьба. По тёмной улице чапал Белов, штатный гомосек нашего класса. Его, конечно, в школе давно не было видно, после той драки… Ухо до сих пор ноет. Даже швы накладывали. Ездил тогда в травму с маман. Ничё, терпимо. И вот теперь это существо, с которым я ещё и в лес ходил, пиво пил (аж вспомнить противно), бодро чапало под светом тусклых фонарей в нашу сторону. По-ходу, он пока ещё нас не заметил. Но мы его видели прекрасно. Облом тихо спросил:

– Это тот, о ком ты травил?

– Ага, – отозвался я. Не прощу гаду, что в глаза врал своим пидарским языком. Уже в который раз вспомнилась та поездка на полигон. А я ещё хотел с ними остаться! Меня аж передёрнуло.

Пока ещё чувствую постель под собой, но понимаю, что скоро это ощущение пропадёт. Сердце уже не стучит как сумасшедшее. Нет, оно словно остановилось, раздумывая, а стоит ли продолжать удерживать жизнь в таком ублюдке, как я? И я тянусь к нему с мольбой, криком, стоном… Пожалуйста, остановись! Господи, не надо…

– Кешка? – взгляд Белова упёрся в меня, – Вы чего, парни?

– Ебало завали, гомосек, – зло ответил я. Внутри снова всё вскипело. И это чмо ещё выёбывается! Типа, ах-ах-ах… К горлу подкатило такое острое ощущение ненависти, что моя нога в осеннем ботинке сама врезалась Белову в скулу. Серый рухнул на спину, схватившись за лицо. Облом и Куцый, словно обрадовавшись, принялись пинать этого говнодава. Я же только выдавил из себя:

– Убью, тварь!

Обида, сидевшая где-то в глубине все эти дни, вырвалась наружу…

И покой пришёл. Зря я просыпался. Не стоило. Зачем поганить собой этот мир? После всего, что я сделал с Серёжкой… Разве не справедливо будет умереть? Вот прямо здесь и сейчас. Потому что я знаю – пережить ещё раз этот кошмар я просто не смогу. В голове нарастает пульс отвращения. Даже ненависти к этой гниде, что ходит по жизни с гордым именем Иннокентий.

Облом взревел:

– Убью, паскуда!

Но Куцый схватил Облома руками в замок, заорав:

– Стой, блядь! Не сейчас и не здесь! Нахуй мне тут решать кого-то! Совсем охуел?!

Я же взял в руку кусок арматуры, стоявшей в углу гаража, подошёл к Белову и сказал:

– Ещё раз дёрнешься, и я тебе эту хрень в жопу вставлю. Так, что из глотки вылезет. Понял?

Сергей посмотрел на меня диким взглядом. Он, похоже, до сих пор не поверил, что всё происходит на самом деле. Что именно я стою перед ним с железякой в кулаке. Смотри, сука, смотри… В моей груди по-прежнему вязко бесилось что-то, похожее на гнев, обиду и… стыд. И этого я тебе, Серенький, не прощу никогда.

Никогда себе этого не прощу. Никогда. Темнота спасительно накрыла пеленой сознание, сгущаясь с каждой секундой. Я начал испытывать даже какое-то удовлетворение. Надо снова стать для всех «растением». И тогда они оставят меня в покое. И мне не будет так стыдно смотреть им в глаза. И эти взгляды не будут резать мою память в рваные лохмотья вины. Ну же, осталось совсем немного. Один шаг. И я буду спать.

Эти страшные глаза цвета безумного алого вечера. Мужчина смотрит на меня и говорит, что-то говорит, а слова совершенно не понятны. Каждое по отдельности что-то значит, знакомое и понятное. А вот вместе… О чём он? И нож с чёрным лезвием, покрытый разводами красной жидкости. Да, ударь! Сделай это! Помоги, странный человек. Я вижу, ты хочешь оборвать мои мысли. Я вижу, как клинок начинает опускаться ко мне. Быстрее, быстрее… И мир взрывается белыми осколками шипящей боли.

– Блядь! Кешка! Вернись, придурок!

Тимур? Я распахнул глаза, ещё видя где-то на границе сознания спасительный чёрный нож. Правая щека горела адским пламенем. Удар, похоже, был знатный. Что от меня надо этому извращенцу? Ему так нравится обжиматься с больными? Санитар чуть не раздавил меня в своих объятиях, успев перед этим вытрясти из меня душу. Его горячечный шёпот колоколом бил в сознание:

– Придурок… Вот же идиот. Не вини себя, Кеша! Даже не думай уйти! Я с тобой! И не отдам тебя никому! Слышишь?! Ты мой… Не отдам… Не отпущу…

Сознание, наконец, немного прояснилось. И накатил истеричный смех, перегнувший меня в судорожных всхлипах. А Тимур всё так же крепко держал меня за плечи и говорил, говорил, говорил. А потом пришёл покой. Но не тот, чёрный, бездонный покой-вампир, забирающий силы и волю. Совсем нет. И я вцепился в этого крепкого мужика не хуже клеща, боясь, что меня опять унесёт волна беспросветности. Утащит туда, откуда я уже второй раз не вернусь. А на ночной улице, за окном палаты, за забором психушки, где-то вдали громогласно вздрогнула звёздная темнота, треснув от музыки песни Григория Лепса.

Самый лучший день приходил вчера,

Ночью ехать лень, пробыл до утра,

Но пришла пора, и собрался в путь –

Ну и ладно, будь!

Триста тысяч часов за спиною,

И сто тысяч планет надо мною.

Не устал ведь создатель их в небе кружить!

Каждый раз, просыпаясь с рассветом,

Неспроста вспоминаешь об этом!

Очень здорово всё-таки жить!

Песня сделалась тише. А потом совсем пропала. Я же чувствовал тепло тимуровского тела, дерущую шершавость халата, замок сильных рук, понимая, что совсем не хочу возвращаться ТУДА. Потому что обязательно надо попросить прощения. И начать надо с самого себя. Чёрта с два я теперь вернусь в тот гараж. И, похоже, я знаю, кто мне в этом поможет. А то, что он гомосексуал… Все мы со странностями. И усталость сменилась тревожным сном.

Что меня разбудило, я так и не понял. Эти странные шаги в коридоре раздались уже после того, как мои глаза распахнулись. Тяжёлые осторожные шаги звучали в тишине шорохом кошачьей упругости. Но я всё равно их услышал. Ночной путешественник по коридорам «дурки» зачем-то остановился возле двери нашей палаты. Может, это Тимур? Я сам себя молча обругал. Кавказец не ходил, он бегал странноватой подпрыгивающей походкой, лёгкой и спортивной. Другие санитары и врачи тоже никогда не скрывали своего присутствия за дверью. Кто же это? Кто-то из пациентов? О, господи, только этого не хватало. Я испуганно зарылся в покрывало, продолжая прислушиваться. Но больше тишину больницы не нарушали никакие звуки, кроме дыхания моих соседей по комнате. Да ну всё это к едрене фене. Буду спать.

========== Глава 4.Приступаем к процедурам. (Тимур) ==========

“Сумасшедшие встречаются везде, но только в психиатрической больнице это бросается в глаза”. (автор неизвестен)

Следующая моя смена началась с того, что даже не дали толком халат застегнуть, как дёрнули в кабинет главврача. Баринцев Егор Анатольевич вихрем вылетел из кабинета, стоило мне подать голос «за здравие» Леськи. Импозантный седоволосый дядька лет пятидесяти смерил мой рост взглядом голодного удава, мучимого дилеммой – глотать дикобраза или всё-таки поискать чего посъедобней. После чего горестно вздохнул, придавил секретаршу жестом «сиди, я сам справлюсь» к скрипучему креслу и сказал: