Текст книги "Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны)"

Автор книги: И. Новиков

Соавторы: И. Новиков,А. Литвин,А. Матвеева,Д. Суржик,Ю. Кудрина,В. Симиндей,А. Зотова,Д. Селиверстов,С. Артамошин,С. Назария
сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 54 страниц)

Расхождение мнений наблюдалось и в испанской королевской семье. Супруга Альфонса XIII, британская принцесса Виктория-Евгения Баттенберг, естественно, симпатизировала Англии и Антанте. Мать Альфонса XIII Мария-Кристина, до замужества эрцгерцогиня австрийская, сохранила любовь к Вене, хотя и недолюбливала Германию. Выяснить же истинные симпатии самого Альфонса XIII гораздо сложнее. Испанские социалисты, республиканцы и левые интеллигенты упрекали короля в скрытом германофильстве, утверждая, что политика строгого нейтралитета в действительности была выгодна Центральным державам. Однако испанский король все-таки больше симпатизировал Антанте. Альфонс XIII неоднократно неодобрительно отзывался о Германии, особенно после объявления ею «неограниченной подводной войны». Тем не менее он оставался главой нейтрального государства и стремился в своих публичных заявлениях и официальной переписке не давать повода к обвинению в симпатиях к той или иной стороне.

Значительная часть испанской политической элиты выражала свои симпатии к Германии. Это происходило не только под влиянием побед германского оружия осенью 1914 г., но и из-за подогреваемой исторической памятью неприязни испанцев к французам и англичанам. Объясняя свои симпатии к Германии, многие испанцы говорили: «Мы не столько германофилы, сколько франкофобы» (959). Далекая Германия никогда не угрожала Испании и привлекала своей мощью и кажущейся непобедимостью.

Успешная германская пропаганда и историческая неприязнь испанцев к французам и англичанам создали напряженную атмосферу в испанском обществе. Американский историк Д. Микер назвал споры испанских антантофилов с германофилами «гражданской войной слов», которая, по его мнению, являлась предзнаменованием настоящей гражданской войны, разразившейся в Испании в 1936 г. (960) Это заметили еще современники событий. Французский журналист Ж. Брето, побывавший в Испании в мае 1917 г., задавался вопросом: «не стала бы однажды гражданская война, о которой все так много говорят, реальностью для Испании» (961).

Большинство испанцев поддерживали политику нейтралитета и не испытывали желания воевать. Их приверженность тому или другому лагерю отражала суть их мировоззрения и их отношение к внутренним проблемам Испании. В разразившейся информационной войне Великобритания и Франция предстали оплотом свободы и демократии, борцами против тирании, а Центральные державы – защитниками порядка, дисциплины, социальной иерархии и традиционных ценностей. С идеологической точки зрения, противоборствовавшие союзы олицетворяли собой два возможных пути развития всей Европы, и раз уж в 1914 г. началась схватка «двух Европ», то «две Испании» хотя и не участвовали в конфликте, сразу же определились в своих симпатиях.

Германофильство господствовало в испанской армии, восхищавшейся военной мощью Пруссии еще с 1870-х гг. Церковь, как и армия, большей частью была на стороне рейха, что само по себе парадоксально, поскольку Германия являлась протестантской страной и напала на католическую Бельгию, а Франция и Италия тоже были католическими нациями. Крайними германофилами были испанские карлисты, главный идеолог которых X. Васкес де Мелья даже настаивал на военной интервенции Испании на стороне Центральных держав. Правда, карлистский претендент на испанский престол дон Хайме открыто симпатизировал Антанте.

Многие испанские интеллектуалы учились в германских университетах, восхищались успехами научной мысли и глубиной немецкой классической философии. Но германофильство среди них стало скорее исключением, чем правилом. Из известных интеллектуалов германофилами были лишь П. Бароха и X. Бенавенте. Большинство интеллигенции было настроено в пользу Антанты. Среди наиболее знаменитых антантофилов можно назвать историка Р. Альтамиру, философов М. де Унамуно и X. Ортега-и-Гассета, писателей и поэтов Б. Переса Гальдоса, В. Бласко Ибаньеса, Э. Пардо Басан, Асорина, А. Мачадо, Р. де Маэсту, Р. дель Валье-Инклана и др. В годы войны родилось «поколение 1914 года», мечтавшее о «европеизации» и демократизации Испании.

Испанские политические организации также разделились на сторонников Антанты и Центральных держав. Единственными настоящими нейтралами были анархо-синдикалисты из Национальной конфедерации труда (НКТ), убежденные в том, что классовая борьба гораздо важнее «столкновения наций». Социалисты и республиканцы открыто симпатизировали Антанте. Либералы в основном выступали за союзников, а консерваторы оказались на стороне Центральных держав.

Однако обе династические партии не были едины в своих симпатиях. Либералы разделились: сторонники Гарсиа Прието защищали политику нейтралитета, а поклонники Романонеса выступали за Антанту. В статье «Нейтралитеты, которые убивают», опубликованной в газете «El Diario Universal» 19 августа 1914 г., Романонес настаивал на необходимости открыто заявить об испанской поддержке Англии и Франции (962). Статья Романонеса и открыла широкую дискуссию между антантофилами и германофилами.

Большинство консерваторов симпатизировали Германии. Сторонники Дато выступали за строгий нейтралитет. В начале войны Маура, казалось, симпатизировал Германии, но его позиция со временем изменилась. 29 апреля 1917 г. на Пласа де торос в Мадриде состоялся митинг консерваторов, собравший около 15 тыс. человек. Маура выступил за строгий нейтралитет и заявил, что «Испания не должна, не хочет и не может вступить в войну» (963).

Антонио Маура на митинге. Мадрид, 29 апреля 1917 г.

27 мая 1917 г., почти через месяц после выступления Мауры, на той же Пласа де торос, чтобы ответить лидеру консерваторов, собрались представители левых политических партий Испании – республиканцы, часть левых либералов, интеллектуалы, профессора, журналисты и т. д. – всего около 25 тыс. человек. Этот митинг стал кульминацией движения против строгого нейтралитета. Выступавшие поддержали Антанту и Февральскую революцию в России, подвергли критике правительство за строгий нейтралитет, осудили «неограниченную подводную войну» Германии. Критика режима достигла апогея в заявлении М. де Унамуно: «От короля зависит, провозгласят или нет многие из нас, кто не является республиканцами, себя таковыми. Я, до сих пор слабо веривший в монархию, прекращу верить в нее, если она будет во что бы то ни стало настаивать на нейтралитете. Король может быть полезен, но он не является необходимым, тем более – незаменимым». Свое выступление Унамуно завершил призывом: «Если государственная власть не хочет проводить революцию сверху, как говорит об этом Антонио Маура, мы должны совершить ее снизу» (964).

В начале 1917 г. в Испании все чаще звучали разговоры о революции, но события на Пиренейском полуострове стали развиваться по другому сценарию, нежели в России, во многом из-за того, что Испания не участвовала в конфликте. Тем не менее война оказала огромное влияние на экономику нейтральной Испании, а социально-экономические изменения, в свою очередь, привели к политическому кризису 1917 г.[128]128
  О влиянии войны на нейтральную Испанию и о кризисе 1917 г. подробнее см.: (965).


[Закрыть]

Война имела неоднозначные последствия для сельского хозяйства Испании. Резко сократился экспорт апельсинов (они не были товаром первой необходимости), что вызвало рост безработицы в Леванте. Производство и экспорт вина и оливкового масла, напротив, возросли. Что касается пшеницы, то хотя наблюдался незначительный рост собранного урожая, цены на нее росли еще быстрее: в конце войны она стоила в 1,5 раза дороже, чем в 1914 г. Параллельно поднимались цены на хлеб, которого к тому же стало не хватать на внутреннем рынке.

Испанская промышленность в годы войны оказалась в более выгодном положении, чем сельское хозяйство. Постоянно рос спрос воюющих держав на сырье, необходимое для нужд военной промышленности. За ростом спроса следовал рост цен на вывозимые товары. Инфляция стимулировала расширение объемов производства, и Испания, богатая залежами полезных ископаемых, пережила в годы войны настоящий экономический бум. Резко возросли добыча угля, производство железа и стали. Экономический рост наблюдался в текстильной и бумажной промышленности. Помимо расширения объемов производства в традиционных отраслях, в годы войны в Испании развивались и новые отрасли промышленности: машиностроение и гидроэнергетика.

До начала Первой мировой войны Испания испытывала хронический дефицит торгового баланса. Однако в военное время импорт в Испанию значительно сократился при росте цен на предметы экспорта, что обусловило положительный торговый баланс и беспрецедентное накопление капиталов. Можно сказать, в Испанию хлынул настоящий «золотой поток». Вдвое увеличился национальный доход Испании, что позволило ей частично избавиться от внешнего долга и выкупить почти все железные дороги страны, находившиеся в собственности иностранных компаний.

Экономический бум военного времени имел и обратную сторону. Рост экспорта продуктов питания и постоянная инфляция привели к тому, что сельскохозяйственной продукции, в том числе товаров первой необходимости, стало не хватать не только в городах, но и в деревне. Нехватка хлеба и других продуктов вызвала недовольство широких слоев населения. Преимущества военного времени обогащали предпринимателей, торговцев и финансистов, но практически не коснулись большей части населения. Хотя номинальные заработные платы рабочих постепенно увеличивались, этот рост не поспевал за темпами инфляции. Реальная зарплата рабочих разных специальностей и регионов упала на 20–30 %. В стране, где, по утверждению испанского историка М. Туньона де Лара, «богатые становились еще богаче, а бедные – еще беднее» (966), социальные конфликты были неизбежны.

В результате летом 1917 г. Испания столкнулась с серьезным политическим кризисом. Первыми выступили военные.

Еще в ноябре 1916 г. под председательством полковника Б. Маркеса возникли первые «хунты защиты». Это были офицерские союзы, объединявшие в основном пехотинцев, недовольных ухудшением своего материального положения и фаворитизмом, царившим в элитных войсках испанской армии. Движение «хунт защиты» расширялось. Опасаясь роста оппозиционных настроений в армии, Альфонс XIII решил распустить хунты. Военное министерство приказало хунтистам прекратить их деятельность, но те отказались. 26 мая 1917 г. члены барселонской «хунты защиты», возглавляемой Маркесом, были арестованы.

Арестантов сразу же поддержали артиллерийские, инженерные войска и гражданская гвардия. Когда стало очевидно, что большая часть армии солидарна с арестованными хунтистами, правительство Гарсиа Прието пошло на уступки – 1 июня узники были отпущены на свободу. Правительство признало офицерский союз, Гарсиа Прието сразу же подал в отставку, а новый премьер-министр Дато признал устав «хунт защиты», увеличил жалование солдатам и младшим чинам, принял меры против фаворитизма.

Быстрота, с которой были удовлетворены требования военных, и открытый союз политической власти с армией (в ней многие испанские левые видели оплот реакции) вызвали широкий общественный резонанс. 25 июня 1917 г. был издан королевский декрет о приостановлении конституционных гарантий и введении военного положения, но это уже не могло остановить разбушевавшуюся оппозицию.

1 июля каталонская партия Регионалистская Лига созвала местных парламентариев, которые, ввиду того что правительство не собиралось созывать кортесы, распущенные весной 1917 г., решили провести в Барселоне неофициальную ассамблею парламента. Несмотря на предупреждения правительства, 19 июля 1917 г. в столицу Каталонии прибыли 15 сенаторов и 63 депутата. Большинство из них были каталонцами, представлявшими Регионалистскую Лигу. Из других провинций Испании приехали всего два сенатора и 21 депутат, среди них были баскские националисты, республиканцы, левые либералы и социалисты. Однако в самом начале заседания «Парламентская ассамблея» была распущена гражданской гвардией. По одной из версий, парламентарии угрожали организовать всеобщую забастовку в Испании, если правительство не выполнит их требований. В августе 1917 г. эта угроза превратилась в реальность.

Экономическое положение рабочих ухудшалось с каждым годом войны, ярким доказательством чего являлся угрожающий рост количества забастовок: в 1915 г. прошло 169 официально зарегистрированных стачек, в 1916 г. – 237, в 1917 г. – 306 (967). На радикализацию пролетарского движения повлияли четыре фактора: ухудшение материального положения рабочих, известия о Февральской революции в России, растущий приток бывших крестьян в города и на рудники, а также политическая деятельность ведущих профсоюзных организаций страны: анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда (НКТ) и социалистического Всеобщего союза трудящихся (ВСТ). Их лидеры решили совместно отстаивать интересы рабочих и 18 декабря 1916 г. провели первую совместную всеобщую 24-часовую забастовку национального масштаба. Они требовали, чтобы правительство предприняло меры против инфляции, но в условиях политического кризиса лета 1917 г. уже слабо контролировали самих рабочих.

В первых числах июля 1917 г. республиканец и депутат кортесов М. Доминго проезжал по Валенсии, направляясь на «Парламентскую ассамблею» в Барселоне. Обращаясь к железнодорожникам, работавшим на «Compañía de los Caminos de Hierro del Norte de España», он заявил, что открытие ассамблеи является сигналом для объявления революционной забастовки. Рабочие вняли его призыву и объявили всеобщую стачку на железных дорогах от Валенсии до Барселоны. Забастовка расширялась, и социалистам пришлось возглавить слабо организованное движение, чтобы не выглядеть «предателями» дела рабочего класса. В стачечный комитет вошли представители Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП) X. Бестейро и А. Саборит и представители ВСТ Ф. Ларго Кабальеро и Д. Ангиано. Комитет требовал образования Временного правительства, которое подготовило бы честные выборы в Учредительные кортесы. Всеобщая революционная забастовка была назначена на 13 августа 1917 г.

В намеченный день забастовка охватила Мадрид, Барселону, Овьедо, Бильбао, другие крупные города Испании, а также промышленные зоны Валенсии, Каталонии, Арагона и Андалусию. Железнодорожники, пекари, типографские рабочие, строители, водители трамваев и рабочие других профессий прекратили работу. Правительство Дато в очередной раз приостановило действие конституционных гарантий и ввело военное положение по всей стране.

Вместе с гражданской гвардией на подавление забастовки была брошена армия, еще недавно угрожавшая режиму. Так, полковник Маркес вывел свой полк против бастующих Сабаделя. Согласно официальной статистике во время забастовки, с 13 по 18 августа, погибло около 80 и были ранены 150 человек по всей Испании. К 20 августа в тюрьмах оказалось около 2 тыс. арестованных. В действительности жертв было больше. Только в Барселоне, по опубликованным позднее официальным сведениям, погибли 38 человек, а в Бильбао – 20. По неофициальным данным, погибло около 500 человек (968).

Хотя августовская забастовка 1917 г. была подавлена, она дала новый импульс развитию рабочего движения Испании. Арестованные 15 августа члены стачечного комитета были отпущены на свободу по амнистии после того, как их избрали депутатами кортесов в феврале 1918 г.: Бестейро – от Мадрида, Саборита – от Овьедо, Ангиано – от Валенсии и Ларго Кабальеро – от Барселоны.

Кстати, в результате этих выборов в кортесы прошли 21 депутат от Регионалистской Лиги и почти 30 депутатов от различных республиканских группировок. Эти пусть и достаточно скромные успехи социалистов, республиканцев и регионалистов на выборах демонстрировали растущую слабость режима, все менее способного контролировать избирательный процесс. Политическая стабильность монархии Альфонса XIII во многом основывалась на мирном чередовании монархических партий: Консервативной и Либеральной. В этом контексте рост влияния внесистемных политических сил, наблюдавшийся в конце Первой мировой войны, являлся опасным симптомом для режима.

Взрыв социального недовольства в 1917 г. отражал социально-экономические изменения, вызревавшие в недрах испанского общества. Крепнущее рабочее движение еще проявит себя в послевоенные годы. Среди военных распространялось убеждение, что единственным средством прекратить царящий в общественной жизни Испании хаос была военная диктатура. Внесистемные силы продолжали стремиться к политической власти, а режим в очередной раз проявил жесткость и неспособность к эволюции в сторону демократизации. Тем не менее не стоит преувеличивать значение кризиса 1917 г., ведь политический режим устоял, оппозиция оставалась раздробленной и разобщенной, а до настоящей социальной революции дело не дошло.

Нейтралитет во многом негативно повлиял на развитие социальных, экономических и политических процессов в Испании, и в этом плане она разительно отличалась от тех европейских стран, которые эффективнее использовали преимущества военного времени, особенно скандинавских государств. Если в Дании, Норвегии и Швеции нейтралитет создал основы дальнейшего развития и процветания, то в Испании он усилил социальное расслоение, углубил идеологическое размежевание и обострил общественные противоречия, что в значительной степени негативно сказалось на трагических поворотах испанской истории всего XX столетия.

ЭПИЛОГ
Мир, который не дал мира

11 ноября 1918 г. в штабном вагоне маршала Ф. Фоша близ станции Ретонд в Компьенском лесу было подписано перемирие, остановившее кровопролитие между Антантой и (пока еще) Германской империей. Условия соглашения содержали статьи об эвакуации немецких войск по состоянию на 1 августа 1914 г., о передаче союзникам отдельных наименований военного и железнодорожного имущества, о расторжении Брест-Литовского и Бухарестского мирных договоров и ряд других пунктов. По данному соглашению Германия лишалась только территории Эльзаса и Лотарингии.

Куда более серьезные ограничения были наложены на Германию Версальским мирным договором. Он был подписан 28 июня 1919 г., ровно через пять лет после убийства эрцгерцога Франца-Фердинанда. Версаль, запечатлевший унижение Франции и рождение второй, кайзеровской Германской империи, теперь стал свидетелем отмщения. За свой «рывок к мировому господству» Германия расплачивалась отторжением территорий в пользу Франции, Дании, Бельгии, Чехословакии, Польши, Литвы, а также приданием статуса вольного города Данцигу. Если два первых государства немецкие националисты могли понять, то другие народы и страны, только сейчас обретавшие суверенитет, не воспринимались немецким обществом как равные. Условия договора включали уголовное преследование кайзера, культ которого сопровождал немцев последние три десятилетия, уничтожение флота и резкое сокращение армии – двух оплотов имперско-милитаристской пропаганды, поразившей всех немцев в начале XX в. Неисполнение его положений привело в 1923 г. к франко-бельгийской оккупации Рура – промышленного сердца и гордости немцев…

Казалось, мщение союзников свершилось и Первая мировая война закончилась. В действительности же эти и многие другие, более конкретные причины привели к новому глобальному конфликту. Кстати, его творцы проходили свои «первые университеты» в окопах Первой мировой и затем всю жизнь тесно чувствовали связь с тем временем, за поражение в котором они пришли отомстить. Перемирие между гитлеровской Германией и Францией будет подписано в том же вагоне в Компьенском лесу, который будет уничтожен специальным отрядом эсэсовцев во время агонии третьего (после второго, кайзеровского) рейха.

Первая мировая война завершилась, но не миром. Вооруженная борьба продолжилась в России, где высадились ее вчерашние союзники. Клубок противоречий, копившийся в Российской империи и на ее национальных окраинах, привел к вооруженному противостоянию на территории современных Белоруссии, Украины, Польши, Прибалтики. Причем нередко в этих странах противостояли друг другу три-четыре силы. Но даже там, где не было борьбы против иностранных войск – в Финляндии и Германии, гражданский мир также установился лишь по прошествии нескольких лет. Не было спокойно и в странах-победительницах: в 1919 г. разгорелась война за независимость Ирландии, а группа итальянских националистов захватила город-порт Фиуме.

Новый миропорядок рождался не за столом переговоров, а сквозь пороховую гарь. Но уже тогда в его фундамент были заложены мины замедленного действия: территориально-пограничные споры, попытки построить этнократически «чистые» государства (особенно остро эта проблема проступила в Прибалтике и на Балканах), общая экономическая разруха и эмоциональная усталость в странах-победительницах (любой ценой, предательством своих союзников умилостивить, «умиротворить» агрессоров), неоправданная жестокость к потерпевшим поражение и неудовлетворенность последних своим положением, русофобия. Окончание Первой мировой войны не избавило мир от новых глобальных конфликтов. Почти никто из стран-победительниц не мог поверить в то, что такой ужас, какой они испытали в 1914–1918 гг., может повториться. Едва созданная Лига Наций стала не инструментом мира (инструментом принуждения к миру, увы, не стала и Организация Объединенных Наций), но инструментом для решения технических проблем, вызванных послевоенным урегулированием.

Уже через два десятилетия мир разделится на пресытившихся местью, потускневших от социально-экономических неурядиц победителей и неудовлетворенных своим положением «на вторых ролях», сплотившихся для отмщения за 1919 год побежденных. Их идея о превосходстве государства над личностью и одной расы над другой покажется очень соблазнительной для других, и в ряду агрессоров 1939–1941 гг. будет уже около 10 стран (не считая «нейтральных»). Они поставят вопрос уже не о доминировании в Европе и колониях, как было в 1914 г. Агрессоры 1939–1941 гг. своими силами и руками предателей будут проводить политику уничтожения «лишних народов» и построения своей «зоны экономического процветания» на спинах оставшихся, низведенных до положения полуграмотных рабов. Поэтому с первых же дней борьба на китайско-японском и советско-германском фронтах решала для Китая и Советского Союза задачу физического выживания и суверенного развития.

Несмотря на понесенные жертвы и лишения, победители 1945 года оказались мудрее и милостивее, чем победители 1919-го. Возможно, поэтому до сих пор удается избежать нового всемирного вооруженного конфликта. Но избежать противостояния Евроатлантика – Евразия не удалось. Антироссийские постулаты оказались чрезвычайно живучими, и Большая игра продолжилась. Редьярд Киплинг сказал: «Когда все умрут, только тогда закончится Большая игра», а значит, России предстоит снова и снова доказывать свое право на самостоятельное развитие. И события последнего времени подтверждают, что нам нельзя ни на минуту отступить от духа и памяти наших великих предков.

Д. В. Суржик, кандидат исторических наук,

Ph. D. (im Geschichte), руководитель авторского

коллектива труда «Россия и Европа в огне

Первой мировой войны»,

28 августа 2014 г.