Текст книги "Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны)"

Автор книги: И. Новиков

Соавторы: И. Новиков,А. Литвин,А. Матвеева,Д. Суржик,Ю. Кудрина,В. Симиндей,А. Зотова,Д. Селиверстов,С. Артамошин,С. Назария
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 54 страниц)

Глава 9
Таинственная Япония

Для понимания общего контекста развития Первой мировой войны необходимо изучение ее причин и хода конфликта не только в Европе, но и в других регионах, где переплетались интересы великих держав. Одним из таких «узловых» районов был Азиатско-Тихоокеанский регион, в котором к 1914 г. наблюдалось соперничество и противоречия как между Центральными державами и Антантой, так и внутри данных военно-политических блоков, в том числе противоречия, главным образом в Китае между Японией, с одной стороны, и Великобританией, Россией, США – с другой. На протяжении предвоенного периода борьба шла за контроль не только над сырьевыми, людскими и финансовыми ресурсами и рынками сбыта данного региона, но и над политическими, идеологическими процессами в Китае.

В подобной сложной политической и экономической ситуации на Дальнем Востоке и Тихом океане особая роль принадлежала Японии – сильнейшей в военном плане азиатской державе. От позиции японской правящей элиты и японского общества во многом зависело, какие очертания примет мировая война в Азии. От безопасности азиатских и тихоокеанских линий коммуникаций сильно зависело экономическое положение Британской империи, США, России. Победа или даже свободные действия немецких рейдеров могли поставить всю торговлю в регионе под угрозу, сорвать графики доставки военных материалов для России, изменить цены на стратегические ресурсы. Ввиду слабости ВМС Антанты на Тихом океане особое значение приобретала помощь японского флота, который был способен склонить в нужную сторону военно-морское противоборство в регионе.

В современной историографии участие Японии в Первой мировой войне рассматривается, как правило, во внешнеполитическом или экономическом плане. Взаимоотношению Японии с Россией, Китаем и Западом посвящены публикации В.Э. Молодякова, А.А. Кошкина, В.А. Золотарева, Я.А. Шулатова, Э.А. Барышева, А.Н. Мещерякова и др. (730). Важно, опираясь на эти работы, а также на документы из японских архивов и материалы периодической печати Японии, рассмотреть не только внешнеполитическую сторону участия Страны восходящего солнца в мировом конфликте, но и отношение общества Японии к войне, восприятие экономических и политических успехов 1914–1918 гг. японскими гражданами, прессой и политической элитой.

Предпосылки участия Японии в Первой мировой войне были заложены на предшествующем этапе исторического развития, когда после реставрации Мэйдзи (1868) началась модернизация как экономики, так и общественно-политического устройства Японии. Одним из существенных последствий правления Мэйдзи стал приход к власти новой политической элиты из бывших феодальных княжеств Сацума, Тоса, Тесю, которая монополизировала государственный аппарат (731). Во внешнеполитическом плане новая элита была нацелена на установление контроля над архипелагом Рюкю, Тайванем и Кореей, что привело в 1894–1895 гг. к войне с Китаем, а по ее итогам стала практически неизбежной Русско-японская война. Победа 1905 г. поставила перед японским обществом и государством новые задачи: продолжение экономических и политических реформ, перевооружение армии и флота, а главное – борьба за сохранение достигнутых результатов в Корее, Маньчжурии и Китае, который становился центром переплетения противоречий великих держав в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

К началу Первой мировой войны японское общество и в экономическом, и в социально-политическом плане проходило развитие по «догоняющей модели» (732). Официально, хотя и с большой долей японской специфики, шел процесс вестернизации общественной и политической жизни (733). В 1912 г. со смертью императора эпоха Мэйдзи закончилась, и стал править его сын Есихито, принявший девиз правления – Тайсё. При этом как конфигурация правящих группировок, так и настроения в японском обществе остались без серьезных изменений. Как и при Мэйдзи, в период 1912–1927 гг. наибольшим влиянием пользовались гэнро (старейшины), которых к началу Первой мировой войны осталось пять: Ямагата Аритомо, Мацуката Масаеси, Иноуэ Каору, Ояма Ивао, Сайондзи Киммоти (734). Все они, за исключением Сайондзи, были выходцами из княжеств Сацума и Тесю, и именно от них зависели все важнейшие решения во всех сферах жизни японского общества.

Вторым по влиянию органом, обязанности которого по Конституции 1889 г. были практически не определены, являлся Тайный совет из 24 человек, назначаемых императором (735). Учитывая проблемы со здоровьем у императора Тайсе, реальная полнота всей власти принадлежала Тайному совету, который, в свою очередь, контролировался гэнро. Наиболее влиятельным гэнро, после убийства Ито Хиробуми, стал маршал Ямагата.

Власть премьер-министра и парламента в этих условиях была более чем скромной. Двухпалатный парламент Японии не мог назначать премьер-министра и членов его кабинета, не являлся высшим законодательным органом, а единственным правом парламентариев было обсуждение бюджета (736). За места в нижней палате парламента традиционно боролись две партии – Риккэн Сэйюкай («Друзья политики конституционного правления») и Кэнсэйкай («Партия конституционной политики»), которые представляли собой не массовые политические партии в европейском понимании, а «подобие кланов, организованных на феодальных основаниях» (737). В практически полной независимости от премьера и парламента существовали военное и военно-морское министерство, чье руководство, согласно Конституции 1889 г., напрямую подчинялось императору.

В этих специфических условиях вопросы, связанные как с внутриполитической жизнью, так и с внешнеполитическим курсом, оказались в руках, с одной стороны, гэнро, продолжавших традиции эпохи Мэйдзи, с другой стороны, – высших чинов армии и флота, выступавших за активизацию политики в Китае. При этом позиции высшего армейского руководства (Тэраути Масатакэ, Кусуносэ Юкихико, Танака Гиити, Исимото Синроку) были более сильными из-за покровительства маршала Ямагата, который в 1873–1878 гг. был министром армии, а в 1878–1905 гг. (с перерывами) – начальником генерального штаба и в своей политической деятельности старался продвигать в премьер-министры своих бывших подчиненных (так премьерами стали Кацура Таро, Тэраути Масатакэ, Танака Гиити) (738). Поэтому и решение о вступлении Японии в Первую мировую войну во многом зависело от расклада сил в Тайном совете и позиции каждого из гэнро.

Но кроме взглядов политической элиты, на итоговое решение о войне оказывало влияние и настроение общественности. Успешные войны 1894–1895 и 1904–1905 гг., а также победное участие в подавлении восстания ихэтуаней вызвали в Японии сильный патриотический подъем, который к 1914 г. стал не просто одним из постоянно действующих факторов внутриполитической жизни, но и импульсом к развитию националистической и милитаристской кампании в японской прессе: газеты «Taiwan Shimpo day Sun» (739), «Osaka Asahi Shimbun» (740) и «Kobe Matashin daily report» (741) перед войной часто публиковали аналитические статьи с экономическим положением стран Азии (особенно Китая, Кореи, стран Юго-Восточной Азии), где доказывалась необходимость срочного вовлечения данных стран в сферу сначала экономических интересов Японии, а затем и политических.

Можно заключить, что японское общество к 1914 г. было подготовлено прессой в плане возможных причин войны: пропаганда с 1894 г. и особенно в период 1905–1914 гг. формировала образ не конкретного врага-государства, а «белого колонизатора» как главной угрозы безопасности и интересам империи.

Помимо прессы пропагандой паназиатизма занимались несколько общенациональных и региональных обществ, которые уже в 1912–1914 гг. отстаивали идеи формирования «великой восточноазиатской сферы взаимного процветания», и данные теории становились все более популярными и известными в японском обществе периода Первой мировой войны (742).

Самые крупные подобные организации «Азия-гикай», «Кокурюкай», «Тайхей» создавались при поддержке крупных политических деятелей (как правило, выходцев из Сацумы и Тесю), генералов, а идеологической подготовкой и распространением теорий руководили профессора Токийского университета (743). Через прессу японская общественность внимательно следила за эволюцией идей паназиатизма, а к началу мировой войны эта идеология оказалась одной из ведущих: в период с 1894 по 1914 г. ведущие периодические издания Японии доказывали, что основная цель Страны восходящего солнца – укрепление позиций в Корее, Китае, Маньчжурии, Индокитае (744).

Руководство названных обществ и организаций после создания японских отделений распространило филиалы обществ в Китае, Корее, Таиланде, Индии, на Филиппинах (745). Через идеологов паназиатизма к 1914 г. в японском обществе доминировала мысль, что Япония, ставшая за «великий период Мэйдзи» самым развитым и сильным государством в Азии, должна объединить и возглавить другие азиатские страны в битве за их освобождение от господства белой расы (746). В японской прессе в предвоенный период активно отстаивалась мысль, что все азиатские государства и народы должны ориентироваться на Японию, так как от ее действий на международной арене зависит «успех в их освобождении» (747). Газеты «Asahi Shimbun», «Osaka Shimbun» и журнал «The Japan Magazine» писали, что Филиппины, Корея, Китай могут сохранить целостность, экономику и культуру только после перехода «в сферу сопроцветания Японии» (748).

Таким образом, длительная пропаганда идей паназиатизма создала в японском обществе уникальную ситуацию (в отличие от России и стран Запада (749)): к 1914 г. все западные державы воспринимались прессой и общественностью Японии как потенциальные враги, война против которых в глазах японских граждан выглядела закономерной, логичной и полностью отвечающей интересам государства и нации. Поэтому от правительства не потребовалось дополнительных, а главное долгих усилий для пропаганды причин и целей войны – они благодаря публикациям 1905–1914 гг. были хорошо известны в обществе. Но это же обстоятельство вызвало споры по другому вопросу: на стороне какого военно-политического блока должна выступить Страна восходящего солнца?

С конца июля 1914 г. в правительстве, среди гэнро и в прессе шла дискуссия о месте и роли Японии в разворачивающемся мировом конфликте. Сторонники недавно умершего премьера и гэнро Кацура Таро (генералы Танака, Тэраути) считали, что Япония должна поддержать Германию и выступить на Дальнем Востоке против Великобритании (750). О серьезном обсуждении такого варианта действий говорит тот факт, что с 1910 по 1914 г. министерство иностранных дел Японии готовило аналитический обзор дальневосточных колоний Британской империи, где указывались не только их самые уязвимые места, но и прояпонские настроения местного населения (751).

Офицеры Германской Восточноазиатской крейсерской эскадры.

Однако действующий премьер-министр Окума Сигэнобу доказывал необходимость воевать на стороне Антанты, захватив китайские и тихоокеанские владения Германии. Главным объектом премьер считал военно-морскую базу Циндао, о чем не раз сообщал военному министру Ока Итиносукэ (752).

1 августа 1914 г. (еще в разгар споров о стороне в конфликте) военное министерство Японии подготовило на имя императора запрос об экстренном увеличении финансирования в связи с подготовкой к войне, хотя противник определен еще не был (753). Через две недели тот же вопрос был поднят на чрезвычайном заседании парламента, где быстро получил всеобщую поддержку (754). Главное, что ни японские военные, ни политики не сомневались в основном вопросе – Япония обязана принять участие в надвигающейся войне.

Определяющей оказалась позиция ключевого гэнро – маршала Ямагата, который высказался за войну против Германии как наиболее перспективный вариант (755). В первой половине августа 1914 г. японское правительство подготовило серию документов, где обосновывалось вступление в войну как необходимое действие в рамках юрисдикции лондонского договора 1902 г. (756). Однако ни одно положение данных секретных документов до общественности и прессы не дошло. Специально для рядовых граждан было подготовлено заявление императора Тайсё, в котором указывалось на стремление Японии к миру в Азии, тогда как «базы Германии в Китае – угроза миру», кроме того, император подчеркивал, что Япония объявляет войну из-за верности союзническому долгу (757).

Итак, как видно, японское правительство в результате долговременного плана идеологической подготовки к войне чрезвычайно оперативно представило общественности официальную версию причин и целей Японии в данном конфликте. А письменное обращение императора должно было служить решающим, мобилизующим фактором для общественности. И действительно, уже 23 августа 1914 г. война и «императорский текст» стали главными новостями в прессе: его публикуют центральные токийские газеты «Tokyo nichinichi shinbun», «Asahi Shimbun», а также издания других крупных городов «Osaka Asahi Shimbun», «Chugoku Shimbun», «Kobe Shimbun», сопровождая патриотическими комментариями и даже клятвами (758).

Кроме того, другими важными темами в прессе в первый день вступления в войну были: 1) боевые действия в Европе и возможные перспективы японских войск – такие публикации, как правило, занимали первые полосы японских газет; 2) разрыв дипломатических отношений между Германией и Японией, хотя объявление войны это подразумевало, но редакторы особо подчеркивали, что разрыв отношений и объявление войны 23 августа предшествовали началу активных боевых действий (759). Логика поведения прессы здесь может быть следующая: журналистам было важно подчеркнуть, что новую войну Япония начинает при строгом соблюдении всех международных норм, так как это сильно перекликалось с заявлением императора Тайсе о «моральном обосновании причин войны» (760).

Однако самой популярной темой в прессе, после сенсационной новости о войне, были прогнозы о социально-экономических последствиях участия Японии в конфликте. Газеты писали 23–24 августа 1914 г. о повышении тарифов морского страхования, что особенно важно было для японской торговли (761); о возможных проблемах в поставке сырья для японских предприятий (762); о затруднениях в товарообмене между Японией и Великобританией (763).

И в этих условиях тема возможных экономических трудностей была в прессе тесно связана с идеями паназиатизма: если Япония берет на себя миссию по защите Азии от Германии (со второй половины августа 1914 г. абстрактный «белый колонизатор» на страницах японских газет превратился в конкретного врага), то остальные азиатские государства, в особенности Китай, обязаны помочь Японии перенести материальное бремя конфликта. Важно подчеркнуть, что с началом осады Циндао (31 октября 1914 г.) данные идеи высказывались японскими журналистами строго после публикации хроники успешных боевых действий армии микадо в Китае (764).

Начало осады крепости Циндао вызывает в японском обществе новый патриотический подъем (765). Первые победы отвлекают внимание японской общественности от негативных сторон войны: во внутренней политике кабинета Окумы пресса уже к ноябрю 1914 г. отметила рост недовольства населения высокими налогами, строгой цензурой, повышением цен (766). Поэтому на протяжении всей кампании против Циндао подконтрольная премьеру пресса акцентировала внимание на военных успехах (767), а оппозиционные газеты – на негативных сторонах развития экономики.

Гибель Германской Восточноазиатской эскадры. 8 декабря 1914 г.

Чтобы скорректировать общественное мнение на рубеже октября-ноября 1914 г., лояльные Окума периодические издания публикуют серию репортажей и очерков о мерах, принятых кабинетом министров для поддержки промышленности. Так, издание «Jijishinpo» (Токио) указывает на снижение налогов для сталелитейной промышленности, что, по мнению журналистов, должно способствовать увеличению производственных мощностей в судостроении (768). «Chugai commercial Shimpo» подробно описывает действия Окума по спасению производства шелка (769), а редакционная статья во влиятельной газете «Kobe Shimbun» повествовала о «комплексных мерах по содействию промышленности» (770).

Другим важным способом отвлечения общественного внимания от внутренних проблем была публикация в прессе очерков о состоянии экономики как союзников по Антанте, так и противников, где неизменно подчеркивалось ухудшение экономических показателей и сползание европейской экономики в кризис (771). Однако преодолению определенного недовольства общественности способствовали, главным образом, не эти меры правительства, а очень быстрая победа под Циндао – крепость пала уже 7 ноября 1914 г.

8 ноября ведущие газеты Японии вышли с новостями на первой полосе о сенсационной победе. В редакционной статье «Osaka Asahi Shimbun» отмечается, что «падение Циндао было лишь вопросом времени, учитывая неукротимость и настойчивость подданных императора» (772). Другие газеты также отмечали, что быстрое взятие крепости – это прежде всего заслуга императора, вдохновляющего солдат (773). Подобные публикации оперативно сформировали в японском обществе чувство единения простого гражданина с солдатами и императором. Но в общем контексте патриотической информации и крайне скупого описания военной стороны операции в одной из газет – «Osaka Asahi Shimbun» – были напечатаны весьма любопытные сведения о захвате базы: «Атака наших войск 6 ноября производилась лишь на передовые укрепления, а не настоящий штурм, но благодаря хорошим тактическим действиям удалось захватить всю крепость» (774).

К такому же выводу годы спустя придут и советские военные историки, анализировавшие японскую операцию (775). Тем не менее даже частичное признание газетой «Osaka Asahi Shimbun» случайного характера захвата базы не находит поддержки ни у других журналистов, ни у редакторов издания, которые – как отмечалось выше, в редакционном материале указывали, что японская победа была предопределена.

Но главное – падение Циндао сразу стало использоваться японскими журналистами для пропаганды идей паназиатизма. Так, издание «Osaka Asahi Shimbun» указывает: «Кайзер Вильгельм постоянно кричал о желтой опасности, но наша победа демонстрирует всему свободному миру принципы цивилизованности и гуманизма» (776). «Tokyo nichinichi shinbun» ту же идею доказывает через экономический фактор, предсказывая, что «порт Циндао и близлежащие территории, оккупацией которых занята наша армия, будут превращены в отличный и оборудованный центр торговли в Китае» (777). А далее токийские журналисты (и их коллеги из Осаки) высказали уверенность, что активное использование Циндао подорвет внешнеторговые позиции Шанхая, вследствие чего зависимость Китая от Великобритании значительно снизится и Поднебесная перейдет под протекторат Японии (778).

Видно, что захват Циндао напрямую повлиял на настроения японской прессы, избавив на некоторое время кабинет Окума от критики радикальных СМИ. Однако эйфория общественности и прессы по поводу победы быстро проходит, и появляются новые проблемы и вопросы, обсуждаемые как среди гэнро и министров, так и среди представителей периодической печати.

Уже 8 ноября 1914 г. на повестке дня оказались два наиболее сложных вопроса: 1) должна ли Япония расширить свое участие в войне, и если должна, то на каком фронте и какими силами; 2) дальнейшая политика в Китае должна строиться вокруг Циндао (развитие и укрепление только данной базы) или необходимо не ограничиваться провинцией Шаньдун, а распространить экономическое, а затем и политическое влияние на весь Северный Китай. Эти вопросы прошли многоэтапные обсуждения в Тайном совете и на совещаниях правительства (779).

Относительно первого вопроса японская пресса практически однозначно высказалась за расширение участия в войне. Так, «Tokyo nichinichi shinbun» доказывала, что без привлечения японского флота война в Европе быстро не закончится, а надежды Великобритании на помощь США газета назвала «нелепым ожиданием чуда» (780). Почти такой же прогноз сразу после падения Циндао дает и газета «Jijishinpo», сообщая о секретных переговорах Великобритании и Японии по поводу отправки на Западный фронт японского контингента в составе 500 тыс. солдат (781). Причем журналисты расценивали данный шаг как совершенно логичный в условиях затягивающейся войны в Европе. Об этом же пишет 8 ноября 1914 г. и «Osaka mainichi shinbun», но издание выражает недовольство посылкой только 500 тыс. войска, редакторы считают, что «наша армия в Европе должна быть настолько большой, чтобы, быстро уничтожив сопротивление, внести свой вклад в мир во всем мире и чтобы японские требования в дальнейшем были учтены» (782).

Подобные идеи обсуждались в прессе с подачи премьер-министра Окума и маршала Ямагата, которые были наиболее заинтересованными в расширении военных возможностей Японии среди политической элиты Страны восходящего солнца (783). Министр иностранных дел Японии Като также не возражал против отправки японских войск в Европу, но, в отличие от радикальных журналистов, доказывал, что 500 тыс. войска будет более чем достаточно. Однако другие гэнро и прежде всего принц Сайондзи отнеслись к такому плану более чем прохладно, всячески препятствуя премьер-министру в развитии его военных инициатив (784).

Причины блокирования предложений премьера Окума тесно связаны с обсуждением второго актуального внешнеполитического вопроса: политика Японии в Китае. Периодическая печать сразу после захвата Циндао стала активно обсуждать дальнейшую судьбу базы и всей провинции Шаньдун. Издания «Osaka Shimpo», «Tokyo nichinichi shinbun» и «Chugai commercial Shimpo» уже 7–8 ноября 1914 г. предрекали быстрое развитие внешней торговли через Циндао, удешевление японских товаров в Китае, а следовательно, повышенный спрос на них, вытеснение европейских конкурентов с китайского рынка и даже успешную борьбу с американскими компаниями (785). Видно, что часть прессы Японии предлагала ограничиться занятием лишь одной, наиболее крупной в провинции Шаньдун базы, и, используя ее возможности, продолжать экономическое проникновение в Китай.

Другая группа периодических изданий Японии настаивала на совершенно ином варианте. Так, газета «Osaka mainichi shinbun» с 7 по 19 ноября 1914 г. опубликовала серию редакционных статей, где доказывалось, что Япония должна немедленно перенять у Германии всю систему управления концессиями, железными дорогами и экономикой провинции Шаньдун, чтобы в ближайшем будущем закрепить и политические права на данную часть Китая. В качестве очевидных и логичных, по мнению журналистов, причин такого решения указывалось не только право завоевателей, но и близость Шаньдуна к Корее, то есть в глазах редакторов «Osaka mainichi shinbun» присоединение Шаньдуна к японским колониям – совершенно закономерный шаг (786). Очень похожие идеи о политическом контроле над провинцией и создании японской системы управления в ней высказывались на страницах «Asahi Shimbun» и «Yamato» (787).

Эти идеи быстро увлекли и остальные газеты Японии, а главное, воспринимались общественностью как закономерное развитие военных успехов Японии, а также как еще одно подтверждение победы паназиатизма: общественно-политические круги Японии формировали у общества представление, что оккупация Северного Китая станет благом для самих китайцев. Видя перспективы китайского направления, премьер Окума и маршал Ямагата быстро прекращают дискуссии об отправке войск в Европу, и во второй половине ноября Шаньдун с населением более 30 млн человек был занят войсками микадо (788).

Пресса и общественность Японии восприняли это внешнеполитическое действие в полном соответствии с духом теории паназиатизма (789). Но новый успех вызвал и в правительстве, и в обществе новые острые обсуждения, следует ли Японии остановиться только на Шаньдуне или необходимо использовать уникальную ситуацию для расширения экономического и политического влияния на весь Северный Китай. В этих условиях премьер Окума и глава МИД Като предлагают совершенно иной, более радикальный вариант (790).

Еще в ноябре 1914 г. были намечены первые контуры глобального плана внешнеполитического ведомства Японии по установлению не просто экономического, но и военно-политического контроля над провинцией Шаньдун (791). Однако правительство Юань Шикая, видя в этом угрозу суверенитету Китая и стабильности пекинской власти, дважды обратилось к Като и Окума с просьбой вывести войска из Китая в связи с окончанием боевых действий. Подобное требование от 7 ноября 1915 г. было оглашено в японской печати и вызвало настоящую волну возмущения и антикитайской риторики (792). Общественность, патриотические организации и парламент Японии требовали срочно наказать Китай и Юань Шикая за «оскорбительные заявления». Именно данная общественная кампания, спровоцированная Като и Окума вокруг ноты китайского правительства, решила старый спор в японских кругах по поводу приоритетного направления в войне: уже 18 января 1915 г. японский посланник Хиоки вручил Юань Шикаю ультиматум «21 требование».

Детально разбирать общеизвестные условия и положения ультиматума (793) не входит в задачи настоящей работы. Важнее показать, как общество и пресса Японии отреагировали на это второе крупное международное действие Страны восходящего солнца с начала Первой мировой войны. Пять групп требований вызвали живейший интерес в японской прессе. Первая группа подразумевала передачу Японии прав Германии в Шаньдуне. Вторая группа расширяла японские права и касалась Маньчжурии и Внутренней Монголии. Като и Окума требовали в аренду Порт-Артур, Даляня, Южно-Маньчжурскую, Аньдун-Мукденскую и Цзилинь-Чанчуньскую железные дороги на 99 лет, а также предоставления права свободной торговли для японцев в указанном районе, свободной покупки земли и промышленных объектов, свободы проживания и передвижения, свободной добычи полезных ископаемых. Третья группа касалась Ханьепинского комплекса металлургических заводов, которые требовалось отдать в совместное японо-китайское управление. Четвертая группа лишала Китай права свободно распоряжаться гаванями, бухтами и островами китайского побережья. Пятая группа рекомендовала приглашение японцев в качестве советников по политическим, финансовым и военным вопросам при правительстве Юань Шикая, а также широкие экономические возможности для Японии в Центральном и Южном Китае (794).

Сам факт подачи ультиматума остался практически незамеченным для японской прессы, так как конкретное содержание положений документа не было обнародовано до 25 января 1915 г. Тем не менее в период 18–25 января 1915 г. на страницах газет Японии активно обсуждались примерно те же вопросы, что и в «21 требовании». Так, издание «Manchuria daily newspaper» открывает дискуссию о несовершенстве китайской системы местного самоуправления, открыто призывая к японской помощи в этом вопросе (795). Авторитетное издание «Jijishinpo» обращает внимание читателей на активность России в Монголии по созданию развитой железнодорожной сети, на что Япония должна ответить расширением своей транспортной системы в Северном Китае (796). «Tokyo nichinichi shinbun» тоже пишет о железнодорожном вопросе, но уже в масштабах всего Китая (797).

Видно, что под влиянием премьера Окума и министра Като, при поддержке гэнро Сайондзи и Ямагата китайская тема становится одной из доминирующих на страницах японской прессы, причем с разных сторон обсуждается фактически один вопрос: по итогам первого этапа мировой войны правительство Юань Шикая обязано передать Японии большинство экономических и политических прав на территории Китая. Это воспринимается и правительством, и гражданами Японии как оправданный идеями паназиатизма закономерный шаг.

С 25 января 1915 г. ультиматум «21 требование» и его конкретные положения активно обсуждались в японской и китайской периодической печати (798). Опасаясь международной и внутренней реакции, правительство Окума решило занять жесткую позицию, отрицая предъявление ультиматума. Но уже в начале февраля, когда полностью прояснился, благодаря публикациям в прессе, настрой японского общества, Окума изменяет свою позицию: 14 февраля японский посланник в Китае заявил представителям иностранных держав о «требованиях и пожеланиях Японской империи» (799). Чуть позже полный текст первых четырех групп требований был опубликован ведущими газетами Японии, вызвав новую волну патриотических и паназиатских комментариев (800).

В итоге в мае 1915 г. японский ультиматум был принят правительством Юань Шикая, за исключением 5-й группы требований. Но больше всего прессу и общественность Японии возмутила позиция США: госдепартамент прямо заявил, что не признает никакого двухстороннего соглашения по Китаю, если оно будет идти в ущерб американским интересам (801). Подобные заявления были расценены в японской прессе как прямая угроза достигнутым в ходе войны успехам, поэтому начинается кампания критики внешнеполитического курса США и Великобритании (802).

Одновременно с ней оппозиционные и прежде всего армейские круги критикуют действия премьера Окума в начальный период войны за недостаточно решительную политику по отношению к Китаю.

Сайондзи Киммоти – политический деятель, гэнро.

В 1916 г. в отношении к войне в японском обществе и политической элите происходят важные перемены: во-первых, в Китае разворачивается глубокий политический кризис, который после смерти Юань Шикая перерастает в распад государства на отдельные военно-политические режимы и группировки, которые начинают гражданскую войну (803). В данных новых условиях пресса и общественность Японии требуют от кабинета министров и парламента радикальной активизации действий в Китае (804). Однако премьер-министр с большой осторожностью отнесся к изменениям политической ситуации в Поднебесной, предпочитая детально изучить новую обстановку (805).

Главным объектом внимания в данный период у премьера были переговоры с Россией, которые закончились подписанием 3 июля 1916 г. союзного договора (включал в себя открытую и секретную часть). Основная его суть состояла в том, чтобы сохранять в Китае главным образом интересы России и Японии и оградить Китай от «владычества какой-либо третьей державы», под которой имелись в виду либо США, либо Великобритания (806).

Содержание договора чрезвычайно интересовало японскую прессу и общественность, которые под влиянием идей паназиатизма продолжали воспринимать Россию как потенциального противника; данное соглашение часть периодических изданий восприняло как неожиданный и резкий поворот (807).