Текст книги "Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны)"

Автор книги: И. Новиков

Соавторы: И. Новиков,А. Литвин,А. Матвеева,Д. Суржик,Ю. Кудрина,В. Симиндей,А. Зотова,Д. Селиверстов,С. Артамошин,С. Назария
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 54 страниц)

Но основные события в крае происходили на селе. Наличие в Молдавии крупных помещичьих латифундий на фоне огромного количества малоземельных крестьянских хозяйств стимулировало распространение среди сельской бедноты революционных идей. Во множестве сел были расположены революционизировавшиеся части Румынского фронта. Через посредничество солдат требования раздела помещичьих земель быстро охватывали и крестьян (513). «В действительности в декабре провинция находилась во власти абсолютной аграрной революции: крестьяне поджигали помещичьи усадьбы, опустошали амбары, делили землю и грабили леса» (514).

«К концу осени крестьянское движение, усиленное солдатскими агитацией, насилием и грабежами, достигает своего апогея… Отчаянное сопротивление властей и собственников вперемежку с жестоким подавлением аграрных движений вызывали колоссальный рост ненависти крестьян к тем, кого они считали… эксплуататорами» (515). К концу 1917 г. немногие из помещиков осмеливались жить в имениях. Были случаи расправы с «боярами». Комментируя эти события, крупнейший румынский историк Н. Йорга писал: «Повсюду крестьяне – исконно молдавские – грабят поместья и поджигают усадьбы, чтобы боярам некуда было вернуться» (516).

Воззвание Революционного штаба по охране Бессарабии на борьбу против румынской агрессии.

Солдаты не только не выполняли приказы начальства о подавлении крестьянских волнений, но и сами присоединялись к ним. Подобным образом повели себя и молдавские части, созданные для обеспечения «порядка» (517). О. Гибу свидетельствовал, что «восстановить порядок в Республике было крайне сложно, так как отсутствовала необходимая военная сила. Более того, молдавские части большевизировались и выходили из-под контроля Сфатул Цэрий» (518).

В этих условиях военный комиссар попытался сформировать батальоны из немецких колонистов, «вооруженных пулеметами для борьбы с анархией и погромами – как в Кишиневе, так и в уездах» (519). Председатель «правительства» П. Ерхан заявил 13 декабря: «Положение безвыходное» (520). И далее: «Единственный выход – ввод иностранных войск» (521).

С таким заданием 21 декабря в Яссы отправились В. Кристи и И. Пеливан (522). Д. Мырза вспоминал: «В ходе секретного ночного совещания было решено немедленно отправить в Яссы двух представителей Сфатул Цэрий, уполномоченных срочно потребовать от румынского правительства войска для оккупации Бессарабии» (523).

Обращение за помощью в Яссы поставило Румынию в сложное положение. Историк В.П. ван Мерс так оценивает сложившуюся ситуацию: «В декабре и в начале января молдавское руководство Сфатул Цэрий дважды обращалось в Яссы… за военной помощью… В обоих случаях Брэтиану отказал им, опасаясь возможных осложнений отношений Румынии с Центральными державами» (524). К тому же необходимо было и согласие союзников по Антанте.

22 декабря 1917 г. (4 января 1918 г.) в Яссы на имя военного министра Румынии была послана секретная телеграмма с просьбой направить в распоряжение Сфатул Цэрий полк из бывших военнопленных трансильванцев, находившихся в то время в Киеве. Румынское правительство просьбу удовлетворило, отдав 24 декабря приказ о вводе войск в Бессарабию (525). Богос признает, что «все наши приготовления осуществлялись тайно» (526). Этот факт подтверждает антинациональную сущность политики прорумынских деятелей, более всего опасавшихся собственного народа. Когда население Кишинева узнало об этом, на улицах появились прокламации: «Сфатул Цэрий продал Бессарабию Румынии» (527).

23 декабря 1917 г. (5 января 1918 г.) на совместном заседании Исполкома Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов Центрального Молдавского исполнительного комитета губернского Исполкома Совета крестьянских депутатов была принята резолюция протеста «против ввода в пределы края чужеземных войск», а также с требованием «установления немедленной связи с СНК» (528).

Националисты пытались отрицать факт секретных переговоров с Ясским кабинетом. И. Инкулец заявил, что «Сфатул Цэрий, конечно, за самое тесное объединение с Российской Республикой» и «все слухи о какой-либо румынской ориентации абсурдны и не имеют под собой оснований». Опровергал слухи о введении в Бессарабию вооруженных сил Румынии и П. Ерхан (529).

Как видим, эти лидеры, понимая, что большинство молдавского народа их не поддерживает, пытались ввести общественность в заблуждение. В обстановке, царившей тогда в Бессарабии, признает П. Казаку, было мало таких, кто осмелился бы открыто и публично высказаться за приглашение румынских войск (530). А между тем 26 декабря (8 января) «правительство» предложило направить телеграмму румынским властям с просьбой прислать войска (531). Поздно вечером 27 декабря 1917 г. (9 января 1918 г.) состоялось чрезвычайное заседание Сфатул Цэрий, на котором обсуждался вопрос о приглашении иностранных войск для подавления «анархии» (532).

В связи с массовыми протестами против введения румынских войск руководители Сфатул Цэрий были вынуждены публично подтвердить, что и в дальнейшем выступают за пребывание МДР в составе Федеративной России. Так, П. Халиппа сказал: «Ориентация на Россию – единственно приемлемая для нас». А «слухи о прорумынской ориентации» он назвал «очернительскими». Ерхан также отверг обвинения в том, что Совет генеральных директоров призвал румынские войска (533), заявив, что «русский и молдавский народы вместе строят свое благополучие» и что «для Молдавской Демократической Республики Прут должен стать… политической границей… Не за Прут, а за Днестр лежит наш путь» (534). О том же 29 декабря говорил и И. Инкулец (535).

Все эти факты подтверждают неискренность лидеров Сфатул Цэрий и то, что большинство населения республики не поддерживало их, что между ними и молдавским народом стояла пропасть и они обманным путем пытались добиться своих целей.

Тем временем 1 (14) января Фронтотдел Румчерода объявил, что принимает «на себя всю полноту власти и командование над войсками Румынского фронта и прифронтовой полосы», то есть и в Бессарабии. В тот же день Фронтотдел и Кишиневский Совет рабочих и солдатских депутатов, опираясь на верные им части, включая молдавские, установили контроль над кишиневским вокзалом, почтой, телеграфом. Занимавшийся формированием войск Сфатул Цэрий полковник Худолей сообщил в штаб Одесского военного округа, что «станция Кишинев во власти большевиков с ночи вчерашнего дня», и подтвердил, что Совет генеральных директоров[85]85
  «Правительство».


[Закрыть] бессилен (536).

В своем докладе Д.Г. Щербачеву начальник штаба 4-й русской армии генерал Н. Монкевиц пришел к выводу, что реальная власть в Бессарабии принадлежит большевизированным Советам (537). Это признавал и И. Дука (538). Российские белогвардейцы во главе с Д. Г. Щербачевым и румынское правительство поняли, что «правительство Молдавской Республики будет не в состоянии устоять перед большевиками». «Совет министров Румынии, с согласия союзников, после многочисленных обсуждений решил 30 декабря 1917 г. (12 января 1918 г.) послать войска в Бессарабию» (539).

Когда интервенция стала фактом, лидеры Сфатул Цэрий признали, что «вопрос о вводе румынских войск был решен совместно с союзниками» под предлогом «очищения железных дорог от большевиков» (540). Касаясь событий того времени, вице-премьер Т. Ионеску говорил с трибуны парламента: «Сфатул Цэрий просил любой военной помощи, поскольку все остальные не хотели нашей армии… Вы думаете, что правительство направило войска в Бессарабию для охраны стога сена? Все знали, что части направлены в Бессарабию, чтобы осуществить заключительный акт ее объединения. Такова правда!» (541).

И германское командование пообещало не препятствовать отправке румынских фронтовых воинских частей для «подавления анархии в Бессарабии». В первых числах января румынские части оккупировали западные города Унгены, Кагул, Леово, Болград и ряд сел. В Унгенах 7 января были расстреляны 12 депутатов Совета (542).

В час ночи 6 января Кишиневский Совет получил информацию, что с востока к городу приближается эшелон трансильванцев. Для встречи «гостей» на станцию были направлены 5-й Заамурский кавалерийский полк и 1-й Молдавский пехотный полк. В результате трансильванцы были разоружены и взяты в плен (543). В связи с этим 8 января 1918 г. «депутат» Паскалуца сожалел: «Что делают наши молдаване. Они встречают своих братьев трансильванцев… ружьями и издевательством» (544).

Касаясь этих событий, И. Дука признавал: «Добровольцы трансильванцы из Киева были атакованы большевиками на ст. Кишинев, разоружены и избиты, а отряду из Ясс, как только он перешел Прут, пришлось вести еще более тяжелые бои с большевиками». Он был «полностью побежден, а румынские члены Межсоюзнической комиссии по снабжению были арестованы» (545).

В связи с провалом военной акции румынских войск против Советов Бессарабии многие националистические деятели попрятались или бежали в Яссы (546). Но самое большое разочарование у лидеров Сфатул Цэрий вызвало поведение молдавских воинских частей (547). Эти люди чувствовали себя комфортно только под охраной румынских штыков и не могли быть выразителями воли молдавского народа.

Анализируя данную ситуацию, А. Есауленко пришел к выводу, что фактически «Сфатул Цэрий перестал существовать» (548). Практически к тому же сводится и заключение англичанина Р. Сетон-Ватсона: «Большевики уже установили в Кишиневе свой Совет… Заседания Сфатул Цэрий прекращены, правительство разогнано» (549). А. Болдур, комментируя развитие этих событий, писал: «Ситуация была очень тяжелой… Активность большевиков становилась все более угрожающей… В день 13 января 1918 г. румынские войска под командованием генерала Броштяну подошли к Кишиневу и заняли его» (550).

Повсюду румынская армия встречала сопротивление, и везде ее путь был усеян трупами бессарабцев (551). Однако одобрительно относятся к действиям румынских властей на территории МДР некоторые историки: «Румынские части двинулись вперед… большевистские остатки были отброшены за Днестр, оставив за собой 10 тысяч убитых» (552). В своем «официальном коммюнике» генерал Е. Броштяну отметил, что лишь за три дня боев за Бендеры «было убито около 10 тысяч большевиков» (553).

Реальная картина отражена и в документах тайной полиции (554). Вслед за Кишиневом на осадном положении были объявлены Бельцы, Бендеры и весь Бендерский уезд. В Бельцах оборону города и уезда возглавили А. Палади, Г. Балаган, В. Рудьев и А. Попа – руководители Совета крестьянских депутатов. Готовились к обороне и в Кишиневе. Был образован Революционный штаб по защите Республики, которому подчинились войска, расположенные в районе Кишинева: 1-й пехотный Молдавский полк, 1-й гусарский Бессарабский полк, 1-й гусарский Молдавский полк, 3-й и 5-й конные Заамурские полки, 2-я Молдавская батарея и другие части (555).

Однако соотношение сил было слишком неравным, поэтому защитники края отошли за Днестр и образовали в Тирасполе Революционный комитет спасения Молдавской республики, который связался с Высшей автономной коллегией по русско-румынским делам и планировал освобождение Бессарабии от интервентов (556).

18 (31) января открылся III съезд Советов крестьянских депутатов Бессарабии (557). Но из-за боев, которые продолжались на территории края, на него явились делегаты только центральных уездов республики (из 1000 делегатов смогли приехать только 150 (558)), населенных в большинстве молдаванами. Мы подчеркиваем это обстоятельство, так как некоторые историки желают представить дело наоборот – будто бы по национальному составу большинство на нем составляли не молдаване (559). Председателем съезда был избран В. Рудьев, выразивший протест против румынской интервенции (560).

Сразу после этого в зал вошел отряд жандармов с четырьмя пулеметами. Молдаван В. Рудьева, В. Прахницкого, И. Панцыря, Т. Котороса и украинца П. Чумаченко (ни один из них не был большевиком) арестовали и, «объявив врагами румынизма», на следующий день расстреляли. Были также расстреляны меньшевичка Н. Гринфельд и эсер Н. Ковсан. Все они являлись членами Сфатул Цэрий. Кроме них были расстреляны еще 40 делегатов съезда (561).

«Тем временем румынские войска, враждебно встречаемые крестьянами многих сел, продолжали продвижение вглубь Бессарабии» (562). Данный вывод в полном объеме подтверждает генерал М. Скина, писавший в своих воспоминаниях, что жители с. Обрежа Бельцкого уезда, где он случайно оказался, «выражали ненависть к нам. Они кричали, что мы пришли восстановить помещиков в их правах и подчинить крестьян нашим земельным порядкам, при которых крестьянин обязан бесплатно работать на бояр» (563).

И. Цуркану пишет: «Сразу после своего установления в крае румынские власти принимают меры по реквизиции продовольствия и фуража» (564). В заметках румынского премьера А. Маргиломана читаем: «Я потрясен постоянным и все увеличивающимся грабежом! Из провинции изымается все; хотя за счет Бессарабии было поставлено 12 500 вагонов, при этом крестьянам было… оставлено по мешку на год» (565). Это подтверждает и Н. Йорга: «Крестьяне ненавидят порядок. Даже и 10 % населения не питает к нам должных чувств» (566).

Именно в атмосфере иностранной военной оккупации 24 января 1918 г. Сфатул Цэрий провозгласил «независимость МДР» (517). Правда, Н. Йорга пишет без тени смущения, что «генерал Броштяну переправился через Прут, и провинция… превратилась, в соответствии с ожиданиями, в оккупированную военным путем территорию» (568).

По разным причинам румынские правящие круги не решались на немедленную аннексию Бессарабии. В этой связи Дука отмечал: «По определенным политическим соображениям… прошло еще два месяца, пока объединение было официально провозглашено; в действительности же с момента (вступления румынских войск. – Прим. С. Я.) оно стало свершившимся фактом» (569).

По свидетельству А. Маргиломана, 12 (25) марта 1918 г. на встрече с министром иностранных дел Германии Р. Кюльманом обсуждался и вопрос о Бессарабии. Германский министр «обещал свободу рук» Румынии при условии, что она, в свою очередь, «не будет создавать трудностей» Германии на Украине (570), что подразумевало пропуск через территорию Бессарабии австро-германских войск. Таким образом, немцы давали «зеленый свет» аннексии Бессарабии.

27 марта (9 апреля) 1918 г., нарушив все демократические нормы, 86 голосами «за», 3 «против» и 36 «воздержавшимися» Сфатул Цэрий провозгласил «условное» объединение Бессарабии с Румынией (571). Французский «Journal de Russie» писал 3 мая 1918 г., что «Румыния аннексировала Бессарабию… Румынские солдаты присутствовали при голосовании и угрожали штыками тем, кто протестовал» (572). А протестов было много (573).

Резко отрицательной была и реакция российской стороны. 18 апреля 1918 г. советское правительство обратилось с нотой к румынскому, в которой заявило, что включение Пруто-Днестровской Молдовы в состав Румынии «является не только вызовом РСФСР, но и вопиющим нарушением заключенного… соглашения[86]86
  От 5–9 марта.


[Закрыть] с Россией об очищении в течение двух месяцев Бессарабии. Присоединение последней к Румынии является также насилием над бессарабским населением». В ноте также подчеркивалось, что эти действия румынских оккупантов и их пособников «лишены какой бы то ни было международной правовой силы» (574).

«Добровольное объединение» 1918 г. было фарсом. Появление в зале румынского премьера также оказало давление на «депутатов» (575). На банкете, организованном после голосования, А. Маргиломан прямо заявил, что «объединение Бессарабии произошло в Бухаресте» (576). Данную мысль подтвердили и его политические противники И. Дука и К. Арджетояну (577). Румынские политики показали, что «объединение» было зачато внешними в отношении Бессарабии факторами, а «голосование» было фикцией.

23 ноября «депутаты» были приглашены к Генеральному комиссару Бессарабии генералу А. Войтояну, который в издевательской форме потребовал от них проголосовать за ликвидацию даже пародийной «автономии», оставленной румынами бессарабцам (578). 27 ноября (10 декабря) 1918 г. Сфатул Цэрий 39 голосами (из которых 17 были кооптированы накануне) «за» принял Декларацию, по которой отказался от условий, записанных в «Акте об объединении» от 27 марта (579).

Оценивая «объединение» с точки зрения международного права, следует отметить полное беззаконие данного акта.

Архивные документы свидетельствуют, что крестьяне открыто проявляли несогласие с решением Сфатул Цэрий[87]87
  Детально об этом см.: Назария С.М. Международные отношения в эпоху мировых войн: факты и мифология. Кишинев, 2012. С. 199–206.


[Закрыть] (580). Большинство населения края не приняло чужеземного господства и жило надеждой на его свержение.

Анализ законности «объединения» Бессарабии с Румынией можно завершить выводами юриста-международника А. Буриана: «Исходя из данности, что Сфатул Цэрий не был избран всеобщим голосованием населения Бессарабии, стоит ли вообще обсуждать вопрос, насколько законны решения незаконного органа, который, кроме того, явно превысил свои полномочия, ведь вопросы, связанные с передачей территорий, решаются либо на основе соглашения между общепризнанными субъектами международного права, либо посредством плебисцита» (581).

Таким образом, итоги войны для молдавского народа оказались трагичными, ведь в ее конце он оказался разделенным: меньшая его часть на левобережье Днестра сохранилась в составе Советского государства, а большая на 22 года оказалась против своей воли в составе королевской Румынии.

Глава 6
Патриотичная Великобритания

Участие Великобритании в Первой мировой войне вызвало значительные изменения в жизни английского общества. По мере затягивания войны потребовалась мобилизация всех ресурсов страны и все более активное вмешательство государства в экономическую и социальную сферу жизни общества (582). Великобритания вступила в Первую мировую войну 4 августа 1914 г., однако вопрос о войне стал острым для британского общества еще за несколько недель до этого, а в некотором смысле идея о большой европейской войне зиждилась в умах англичан еще раньше. Тема большой войны занимала видное место в британской довоенной публицистике и литературе. Безусловно, почва для британского общества была хорошо подготовлена средствами массовой информации задолго до начала войны.

Чтобы понять то влияние, которое оказывалось британским правительством на экономическую и социальную жизнь страны накануне и на раннем этапе войны, нам необходимо понять психологию британского общества и его реакцию на политику государства, которую оно проводило начиная с конца XIX в.

Одной из основных черт довоенного британского общества в цивилизационном плане было преобладание традиции либерализма. Эта традиция выходила за рамки партийной идеологии и была неотъемлемой основой британской политической культуры, сильно влияющей и на практику британской политики. Она предполагала существование, с одной стороны, маленького правительства с максимально ограниченной степенью вмешательства в социальную и экономическую жизнь страны, а с другой стороны, высокоразвитого активного гражданского общества. Ценности гражданского общества – личная ответственность, гражданская активность, патриотизм, неприкосновенность частной собственности и власть закона – формировали общий идеологический контекст, в рамках которого большинство элиты и рядового населения Великобритании будут воспринимать приведшие к войне события и саму войну. Этот идеологический контекст во многом повлияет и на то, как именно британский социум будет пытаться ответить на представленный ему вызов (583).

Английская символическая карта мира. 1914 г.

Общественное мнение было уникальным по важности среди стран – участниц войны фактором в британской политике в силу давно сложившихся демократических традиций начавшегося уже во второй половине XIX в. оформления современной массовой демократии, а также роста грамотности и политизированности всех слоев общества, особенно среднего класса и «рабочей аристократии». Особую роль к началу Первой мировой войны стали играть средства массовой информации: это был золотой век массовой газеты, рассчитанной на уже упомянутую расширяющуюся прослойку образованного, политически активного населения.

Наиболее ярким представителем владельцев средств массовой информации был медиамагнат Альфред Хармсуорт, к этому моменту уже получивший титул барона Нортклиффа. В отличие от других изданий, в целом придерживающихся линии той или иной партии, газеты его империи – прежде всего «Дэйли Мэйл» (основанная в 1896 г., имела успех благодаря низкой цене и содержанию, понятному и интересному простому обывателю) и «Таймс» – следовали политическому курсу самого Нортклиффа, стремящегося быть самостоятельным субъектом в британской политике (584). Хотя массовая печать, с одной стороны, и зародившиеся одновременно с массовой демократией разветвленные партийные аппараты, с другой, могли активно влиять на формирование общественного мнения в стране, для Великобритании продолжала быть характерной высокая степень политического плюрализма, ярко проявившего себя накануне и на раннем этапе войны.

Формирование в английском обществе образа войны и врага началось гораздо раньше 1914 г. Отправной точкой «газетной войны» между Германией и Англией можно считать 1899 г., когда началась англо-бурская война. Во время войны общественность многих стран была на стороне буров. Исключением не стала и Германия. Немецкое общество, особенно интеллектуальная элита и пресса, выступили с резкой критикой в адрес Великобритании. «Английская общественность настроена гораздо менее антинемецки, чем немецкая – антианглийски», – такими были слова канцлера Германии фон Бюлова во время посещения им Англии в 1899 г. (585).

В начале XX в. внешнеполитический приоритет Великобритании повернулся в сторону Германии как одного из главных соперников на мировой арене. Известный журналист Ф. Гиббз писал: «Германия завидовала морскому могуществу Англии. Страстное желание заполучить новые рынки было свойственно не только государственным деятелям, но и коммерсантам» (586). Имперские устремления Германии, а также засилье на рынке немецкой продукции вызывали раздражение жителей Великобритании (587).

Но не только промышленный рост пугал англичан. Более важным фактором был рост немецкой военно-морской мощи. Великобритания – «владычица морей» начала чувствовать угрозу своей морской мощи со стороны набирающей обороты немецкой машины. Такие шаткие позиции Великобритании не могли остаться не замеченными современниками: «Еще до войны Германия пугала Англию и своим промышленным ростом как соперница ее на всемирном рынке, и своим военным могуществом как угроза ее внешней свободе. Война соединила оба страха в один: промышленная сила Германии стала для Англии такой же „национальной опасностью“, как и сила ее военного флота», – писал в разгар Первой мировой войны российский публицист и литературный критик И. Херасков (588).

Постепенно в английской прессе стали появляться тревожные статьи относительно возможной войны с Германией. Некоторые средства массовой информации охотно подхватили кампанию за введение в Британии призыва, начатую известным военачальником викторианской эпохи фельдмаршалом лордом Робертсом (589). В 1906 г. в стране был основан Союз за всеобщую воинскую повинность. Робертс не надеялся, что он и его единомышленники смогут «пробудить народ», потому что народ «настолько упрям, что проснется только с началом войны» (590). Как оказалось, Робертс был прав, его сограждане «проснулись» лишь с началом Великой войны.

В Британской прессе появлялись публикации, которые разжигали истерические настроения по поводу гонки вооружений с Германией. Пожалуй, самым радикальным изданием ультраправой ориентации был журнал «John Bull», на его страницах можно было увидеть следующее: «Флот Германии должен быть немедленно уничтожен. Мы можем сделать это прямо сейчас. Поскольку Англия – природная владычица морей, росту немецкого флота нет и не может быть оправдания» (591). Известный историк Э. Грегори в своей работе «Столкновение культур» называет «John Bull», в котором собирались различные сплетни и сенсации, наследником радикального издания середины XIX в. «The News of the World» и предвестником современных таблоидов (592). Вряд ли можно утверждать, что им определялись общественные настроения тех лет, но оно определенно находило своего читателя (593).

Большая часть населения Британии не была настроена так радикально по отношению к немцам. Особенно дружелюбное отношение прослеживалось среди интеллектуальной элиты обеих стран. К тому же английские студенты считали почетным получать образование в лучших университетах Германии, например Гейдельбергском. Их сверстники из Германии, в свою очередь, с удовольствием ехали в Оксфорд и Кембридж. Английский журналист Ф. Гиббз писал: «В Англии не существовало традиционной ненависти к Германии, но в течение нескольких лет недоверия и подозрения, которые нашли отражение на страницах периодической печати и выливались в различные колкости и обвинения, задевали национальную гордость Германии» (594).

Влияние британских СМИ на общественное мнение оказывало слишком пагубное воздействие. Примером такого воздействия может служить распространившееся в прессе мнение о засилии немецких шпионов на территории Великобритании. «Сотни якобы британских компаний на самом деле руководятся немцами! Шпионы Германии внедрились в деловую сферу нашей страны с тем, чтобы подготовить наш крах», – такие высказывания можно было прочесть в английской прессе (595). В английском обществе стал царить дух шпиономании. Шпионов стали видеть в официантах, гувернантках, цирюльниках, продавцах и т. п.

Именно такими настроениями было пропитано английское общество накануне большой войны. Английской прессе удалось подготовить определенную почву для того, чтобы в 1914 г., когда Великобритания вступила в войну, общество довольно легко смогло воспринимать антинемецкую пропаганду.

«Мысли и эмоции людей определенно могут измениться с помощью образования, прессы и настойчиво пропагандируемых доктрин. Такая перемена может произойти в короткие сроки», – писал X. Файф, один из английских журналистов – свидетелей событий Первой мировой войны. Медиамагнат лорд Нортклифф, как никто другой, прекрасно понимал, что, создавая с помощью прессы определенные стереотипы и образы в головах британцев, он сможет контролировать общественное мнение и управлять умами простых англичан. Нортклиффу принадлежит следующая фраза, произнесенная в июле 1918 г., которая очень ярко показывает его позицию в отношении манипуляции общественным мнением: «Бог научил людей читать для того, чтобы я мог наполнять их головы фактами, фактами, фактами, – а позже сказать им, кого любить, кого ненавидеть и о чем думать» (596). Нортклифф осознавал, что любые скандалы продаются лучше, чем просто хорошие новости. И возникшие опасения в обществе о шпионах внутри Британской империи были прекрасным поводом напомнить британцам об их патриотических чувствах, о положении страны на мировой арене, о борьбе за колонии с Германией и, безусловно, о морском соперничестве двух стран. Попрание британских интересов: торгового, колониального и морского владычества в мире, безусловно, очень болезненно сказывалось на английском обществе и способствовало формированию военного менталитета.

Ярким показателем формирования военного менталитета можно считать эволюцию образа Германии в Великобритании в ранние годы войны. До войны господствовало представление о немцах как о культурном, цивилизованном народе; они ассоциировались с музыкой и философией, позже – с промышленностью и в глазах многих англичан выглядели достойнее, чем «легкомысленные латиняне» французы, и тем более, чем «полудикие» русские. Хотя в это время уже существовали определенные германофобские настроения, они были в первую очередь связаны с практической угрозой, исходящей от Германии в плане экономической конкуренции, военно-морской программы кайзера и его гиперактивной, непредсказуемой внешней политики. В начале войны во многих британских газетах легко можно было увидеть сообщения о «рыцарственном» поведении отдельных немцев (особенно морских капитанов, действующих «по правилам»), хорошо укладывавшихся как в представления об их культурности, так и в идеализированный образ военного кодекса чести, понимаемого британцами под спортивным термином «честная игра» (fairplay) (597).

Однако по мере развития военных действий этот образ достойного противника все больше и больше дискредитировался. Вызвано это было в первую очередь самими действиями немцев, а также расхождениями в представлениях о военной чести немцев и англичан. Шаг за шагом немцы нарушали все правила английской честной игры (598).

«Австралия, Канада, Индия, Новая Зеландия – молодые львы, помогите старому льву (Британии) защититься от врагов (Германии)». Английский агитационный плакат.

Для массовой агитации общества на начальном этапе войны правительство Великобритании создало специальное учреждение, занимавшееся пропагандой общества – Wellington House (Веллингтон Хаус). Вступив в Первую мировую войну, Британская империя не имела каких-либо специальных пропагандистских учреждений, но по окончании войны британцы имели самую развитую среди стран-участниц организацию, способную влиять на общественное мнение.

В ходе войны организационная структура британской пропаганды менялась. В период 1914–1916 гг. она была сосредоточена в Бюро военной пропаганды – Веллингтон Хаус. Бюро было связано с новостным департаментом Форин-офис. Первоначально бюро находилось в штаб-квартире Национальной комиссии по страхованию и действовало под руководством министра иностранных дел. В августе 1914 г. британской разведкой было обнаружено, что у Германии имеется агентство пропаганды. Дэвиду Ллойду Джорджу, на тот момент министру финансов, была поставлена задача создать аналог немецкого агентства. Ллойд Джордж активно принялся за дело, и уже к осени 1914 года Бюро британской военной пропаганды (Wellington House) было создано. Руководителем был назначен молодой журналист Чарльз Мастерман.

Веллингтон Хаус первоначально производил брошюры и давал обзор прессы, но позже стал печатать пропагандистские газеты, выпускать фильмы и фотографии. К июню 1915 г. было произведено около 2,5 млн пропагандистской литературы на 17 языках. Год спустя бюро производило по 3 газеты и 4000 фотографий в неделю (599).

Происхождение бюро всегда скрывалось, и само его существование не было обнародовано до 1935 г. Секретный документ, написанный посвященным лицом, упоминал что: «Существование учреждения публикации Веллингтон Хаус и тем более связь Правительства с этим учреждением было тщательно скрыто. За исключением официальных публикаций, нигде в литературе не было подтверждения о действительном происхождении Веллингтон Хаус. Далее неофициальная литература была помещена в продажу, где это только было возможно, и в том случае, если она посылалась бесплатно, она являлась неофициальной, то есть посылалась от неопределенного человека… чьему личному патриотизму посылка этой литературы казалась обязательной» (600).