Текст книги "Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы"

Автор книги: И. Лугин

Соавторы: Федор Черон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Возвращаясь однажды с работы – это было в воскресенье – мы повстречали небольшую группу девушек-остовок, шедших на пикник к Рейну. Одна из девушек, завидев нас, пришла в большое волнение и отдала нам все свои скудные запасы еды, затем побежала, отняла бутерброды у подружек и, догнав, тоже вручила нам. Охваченная жалостью, она не замечала, что мы вовсе не выглядим голодными. Но как трогает такая доброта пленное сердце!

До высадки десанта в Нормандии летом 1944 союзная авиация нас не трогала. Бомбили, и неудачно, только небольшой мост через реку Ар. Но положение изменилось с приближением фронта к границам Германии. Теперь налетам подвергались не только военные объекты, но и деревушки.

При появлении самолетов мы прятались в бункере под горой, в двух шагах от нашего барака. Но это было только по воскресным дням. В будние дни на работе в лесу мы были в абсолютной безопасности.

С воздушными налетами связаны два примечательных случая. Один раз легкий бомбардировщик наметил себе цель в нашей деревушке. Но летел он не вдоль долины между двумя рядами гор, а поперек. Снизившись и сбросив бомбы, самолет уже не успел набрать высоту, врезался в гору выше нашего барака и превратился в металлическую лепешку, облитую маслом. От летчика нашли только несколько пальцев.

Второй случай. Из сбитого самолета выпрыгнул летчик. Его привезли к нам и заперли в комендатуре в пустой комнате. У летчика была прострелена нога и он очень страдал. Оставался он запертым два или три дня без всякой медицинской помощи и питания. Из соседних деревень приходила делегация женщин с требованием повесить американца. Комендант отказал. В воскресенье мы убирали в комендатуре и подсунули под дверь кусок хлеба. Но летчик отрицательно покачал головой и знаками попросил курить. Наблюдали мы за ним через замочную скважину. Тогда в бумажке мы ему подсунули несколько свернутых закруток и спички. Летчик подполз к двери, взял табак и помахал нам рукой. Вечером его куда-то отправили на специально присланной автомашине.

В этом лагере у нас, кроме случайных, оказались два постоянных врага. Унтер-офицер, приписанный к военному городку, и шофер лесничества, иногда привозивший нам обед. Оба горячо ненавидели нас и старались причинить как можно больше неприятностей. Шофер, еще молодой круглолицый парень, ходил всегда одетый по нацистской полувоенной моде и по-видимому был каким-то чином в партии. На вопрос, почему он не в армии, старик молча показывал на голову. Унтер позже сыграл решающую роль в нашем с Григорием побеге.

Мысли о побеге вернулись ко мне при наступлении тепла весной 1944. Когда меня теперь спрашивают, почему я так стремился бежать из лагеря, где жизнь, по военнопленным меркам, была терпимой, – я затрудняюсь дать убедительный ответ. Тогда были другие условия, другие мерки, другие настроения. Все мои симпатии в то время были на стороне Америки, защитницы всех угнетенных и оскорбленных. Не наша ли обязанность – чем-то помочь в борьбе за правое дело? Я был уверен, что сильнейшая страна в мире продиктует справедливые условия мира послевоенной Европе и поможет нам в предстоящей борьбе за свободу России. Это мнение было распространено среди многомиллионной и многонациональной массы рабов Третьего Рейха. Как оказалось, мы еще раз ошиблись…

Практическая часть подготовки состояла в сушении сухарей и поисках товарища. Последняя задача оказалась нелегкой. Пройдя хорошую школу пленной жизни, никто из этого лагеря бежать не собирался. В конце концов, я пошел на провокацию и начал раздувать широко циркулировавшие среди пленных опасения, что при приближении американцев нас всех расстреляют. Наибольший успех я имел у Ивана К., но при наступлении намеченных сроков побега он решительно отказался, заявив, что только ненормальный может думать о побеге.

Пришло и ушло лето. Два события последовательно меняли мои планы.

В один из погожих сентябрьских дней, когда мы, усталые, возвращались с работы, кто-то толкнул меня и сказал: «Там позади двое наших русских, убежавших из плена!» Старик, как всегда, шел впереди. Я отстал и свернул по указанному направлению в кусты. На полянке увидел стоявших беглецов. Один был среднего роста, широкоплеч и уже немолод. Лицо заросло седой щетиной. Второй – высокий чернявый татарин, гораздо моложе первого. Оба были в плачевном состоянии, крайне измождены, в изорванной одежде и обуви. У пожилого по щекам катились слезы. Времени было немного, я отдал им пайку хлеба и сказал, чтобы они завтра встретили нас.

Все мы были очень взволнованы встречей и долго обсуждали событие. По понятным причинам, больше всех судьбой беглецов заинтересовался я…

На следующее утро они уже ждали нас у места работы. Я передал беглецам собранные продукты, спички, а также иголку с нитками. Немного побеседовали. Старший по возрасту представился капитаном Георгием Выгонным, младший – замполитрука Мамедовым. Они находились при зенитной батарее, стоявшей где-то на границе Франции. Один из немецких солдат, в прошлом коммунист, пообещал сообщить, когда пленным будет необходимо бежать. После высадки десанта в Нормандии, думая, что Германии предстоит немедленный крах, солдат дал сигнал. По какой-то причине беглецы пошли не на запад, а подались на восток. За несколько месяцев бродяжничества они вконец изголодались, выбились из сил и готовы были явиться с повинной. Но тут они встретили нас. Несколько дней следили за нами, затем решили подойти.

Теперь каждый день беглецы пробирались к нам, и мы помогали им чем могли. Но скоро забота о них перешла ко мне одному. Я показал беглецам лесную дорогу к нашему бараку, и они стали спускаться по горе чуть ли не к самым дверям. Наш сапожник отремонтировал им обувь. Нашлось также кое-что из одежды.

Вид и душевное состояние беглецов произвели на меня большое впечатление. Легко было убедиться, что побег дело нешуточное и на последствия не следует закрывать глаза, как я делал при первой попытке. В результате я заколебался…

Но произошло еще одно непредвиденное событие. На станции при очередном налете авиации был разбит продуктовый склад. Нашу команду погнали на спасение всего уцелевшего. Я остался в бараке, так как числился больным. У меня был нарыв на подъеме левой ноги, но к этому времени нарыв зажил, я же продолжал хромать и делал вид, что все еще не могу работать.

Стражниками при команде были наш враг унтер-офицер и еще один солдат. Пленные вытаскивали из-под обломков рухнувшего склада продукты и складывали их в ящики. Ящики затем грузились в автомашину и увозились. Григорий не выдержал соблазна и сунул за пазуху две коробки рыбных консервов. Унтер, как ястреб следивший за пленными, заметил и выпустил автоматную очередь над головами Григория и его напарника по работе Игната. Тут же унтер поклялся, что наутро расстреляет Григория.

Домой вернулись все в подавленном настроении. Григорий был уверен, что угроза унтера вовсе не шутка. Он решил бежать. Сначала он вызвал в умывальник Игната, с которым работал, и предложил ему составить компанию. Игнат заколебался, а затем отказался. Тогда Григорий обратился ко мне. Я понимал, что другого подобного случая не представится, и сразу же согласился. Мы стали собираться. Мои вещи легко поместились в карманах шинели. План был прост. Скоро придет солдат, как обычно, возьмет двух пленных и поведет их на кухню за едой. Пойдем мы с Григорием, От кухни до лесу – два шага…

Я склонен думать, что Григория не расстреляли бы. Отсидел бы положенный срок в карцере – и все. На это указывало то, что его не отделили от всех и пришедший вечером солдат ничего не знал о случившемся. Но уверенности в таком исходе дела не было. Немцы в те времена легко расстреливали своих граждан, пытавшихся что-либо стащить из разбитого бомбежкой дома. Почему они должны были жалеть пленного?

Уходили последние минуты. Мы стали прощаться. Василий по обычаю всплакнул, расставаясь со своим дружком Григорием.

9. Второй побег

Когда пришел солдат, мы были готовы. В темноте, по знакомой дорожке пошли за солдатом. Повар сложил заранее приготовленные двадцать паек в одну миску и налил кофе в кофейник. Мы вышли за дверь. Солдат задержался, беседуя с поваром… Поставив возле двери кухни миску с хлебом и кофейник, но взяв свои порции, мы бросились в лес. Но не тут-то было! Лес отбрасывал нас назад. Всюду мы натыкались на ветви и стволы деревьев. Оставив попытки пробиться в лес, мы побежали дальше по дорожке. Минули разбитый при бомбежке дом, еще один дом и выбежали на дорогу, которой ходили в лес. Не прошло и десяти минут – начал накрапывать дождь, скоро перешедший в ливень. Холодные струи покатили по спине и груди…

Куда дальше? При планировании побега я многое учел, но о том, где провести первую ночь, не подумал. Не знали мы и места, где обосновался капитан со своим другом. Но тут счастливая мысль осенила меня: пещера! Мы спрячемся в пещере! Она была в районе «Сибири», на склоне, ниспадавшем к небольшому ручью. Вход в пещеру был мал и незаметен, но внутри – сухо и просторно. Обнаружил пещеру я случайно, когда во время работы спустился к ручью напиться воды.

Я опасался, что в темноте нам придется долго искать вход. Но, следуя вдоль ручья, мы очень скоро наткнулись на него. Выжав воду из шинелей, мы легли на сухой песок и, прижавшись спинами друг к другу, накрылись мокрыми шинелями. Дрожь пробирала тело, но, утомленные бегом и событиями дня, мы начали засыпать. Вдруг, совсем близко над головой раздался громкий, скрипучий визг. Еще не шевелясь и не открывая глаз, я вообразил картину: большая змея свесилась над нами и издает эти странные звуки. Мы поспешно вскочили. Григорий достал зажигалку. Вспыхнувший огонек осветил целое семейство летучих мышей, висящих на невысоком потолке. Успокоившись, мы натянули на уши пилотки и снова улеглись спать.

Проснулись от холода. Из входного отверстия пробивался неяркий свет хмурого осеннего утра. Позавтракав мокрой пайкой хлеба, мы начали составлять план дальнейших действий. Прежде всего необходимо установить контакт с товарищами. Затем встретиться с капитаном. После этого уже переходить к планам дальнего прицела.

Подождав, пока, по нашим расчетам, команда будет уже в лесу, мы выбрались из пещеры и начали осторожно пробираться по лесу. Еще издали мы услышали глухой стук топоров. Ну, слава Богу, в команде, кажется, ничего не произошло и мы никого не подвели. Прячась за стволы деревьев, мы подошли ближе. Ребята нас заметили и позвали Василия. Глядя на его расстроенное лицо и слезы, мы только теперь осознали всю серьезность нашего положения. Мы – отрезанный ломоть! Какой барак ни есть, а все же дом! Сжались наши сердца.

Василий рассказал, что сегодня утром команду целый час держали в бараке и все были уверены, что произойдут какие-то крупные перемены. Но потом, как всегда, пришел старик и повел всех в лес. По-видимому немцы решили, что побег произошел благодаря угрозе расстрела. Григорий, сбежав, прихватил меня. Вина таким образом косвенно падала на унтера. С Василием договорились, чтобы он сообщил капитану о нашем побеге и пусть капитан составит план встречи.

Остаток дня мы провели в пещере. Я думал, что одно хорошо в этой истории: не я уговорил Григория бежать – он был видимым инициатором, и, если настанут тяжелые времена, он меня винить не будет.

На следующее утро пошли на свидание. Василий все исполнил, как было условлено. План встречи, составленный капитаном, таков: когда наступят сумерки – идти нам на «сибирскую» гору, на дорогу, ведущую к вершине. Капитан с товарищем будут на вершине и начнут спускаться вниз. При этом они будут петь «Катюшу». Мы в свою очередь должны, подымаясь, тоже петь эту песню. Где-то на полдороге мы встретимся. В заключение Василий передал нам немного продуктов.

Дождавшись вечера, мы пошли на гору. Вскоре действительно услышали слова: «Ой ты песня, песенка девичья…» Мы подхватили: «Ты лети за ярким солнцем вслед…» И так, распевая, мы начали сближаться, пока не различили впереди две темные фигуры. Сердечно поздоровались. Все повеселели. В кромешной тьме повели нас капитан с товарищем в свое логово. Ничего не видя, мы с Григорием оступались и падали. Тогда наши проводники сняли ремни и мы, держась за концы, пошли увереннее. Шли мы по тропинке на противоположном склоне горы, а не по той, по которой всегда ходили на работу и к деревне. Шли долго, пока не услышали бульканье ручья, впадавшего в Ден. В будущем, в непроглядную темь, дождь и метель, шум воды, падающей с двухметровой высоты, будет нам путеводным маяком, сигналом конца трудного пути и скорого отдыха.

Перебредя ручей, мы свернули налево. Как раз напротив водопада начали подъем на гору. Капитан предупредил, что это самая трудная часть пути.

Действительно, мы несколько раз обрывались и скользили вниз по крутой горе. Но в конце концов, цепляясь за ветви деревьев и кустарник, мы взобрались наверх и уперлись в отвесную скалу. В нескольких шагах отсюда вдоль скалы и находилось жилище беглецов. Это был незатейливый шалаш из поставленных наклонно к скале ветвей ели. Шалаш был мал, и, мы, сидя, едва поместились в нем. Почти всю ночь я не спал. Несколько раз вылезал размять ноги, но холод снова загонял меня внутрь.

Утром я рассмотрел окрестности. Место было выбрано очень удачно: закрытое со всех сторон горами и лесом и труднодоступное. Отвесная скала, возле которой я стоял, была метрах в пятидесяти от невидимого журчащего и булькающего внизу ручья. С этой стороны горизонт закрывала большая гора, покрытая буковым лесом. В сторону долины речушки Ден скала поднималась вверх, а затем круто обрывалась в долину. Отсюда с высоты открывался прекрасный вид на оба конца долины и большую дорогу. Позади за шалашом скала опускалась до высоты человеческого роста. Выступающие корни деревьев позволяли подняться на верхнюю часть горы, покрытую густым еловым лесом. Путь по этой части горы мы позже назвали «верхней дорогой».

К нам попасть можно было тем путем, которым мы пришли: карабкаясь по заросшему деревьями и кустарником крутому склону, или же по звериной тропинке, шедшей вдоль скалы в противоположную сторону от долины реки Ден и пересекавшую тропинку, шедшую вдоль ручья, довольно далеко от шалаша. Но и эта дорога была труднопроходима.

Промучившись всю ночь, мы решили немедленно начать строить новое жилище, но уже не шалаш, а землянку. Шалаш же превратить в кухню.

Место выбрали в нескольких десятках метров от шалаша в сторону большой дороги, где отвесная скала круто поднималась вверх и нависала над небольшой площадкой у основания. Рыть землю оказалось нетрудно, даже палкой. Грунт состоял из песка и мелких камешков, когда-то оторвавшихся от скалы. Вечером я сбегал и принес давно запрятанную мной на всякий случай лопату. К ночи яма была готова. В ней и заночевали.

На следующий день мы срубили лопатой несколько некрупных елок. Ствол пошел на балки, а ветками покрыли крышу. Оставили не закрытым небольшое четырехугольное отверстие для входа. Затем на крышу навалили песок из ямы. Внутри пол землянки устлали сухими иглами ели. В землянке можно было лежать, вытянувшись во весь рост, и сидеть, не касаясь головой крыши.

Разместились по жребию. Место у входа досталось Мамедову, за ним лег Григорий, затем я, а за мной капитан. Григорий на веточке повесил свой будильничек. Будильник показывал время, но не звонил. Благодаря способности просыпаться в назначенное время, роль будильника исполнял я. Мамедов из ветвей сплел крышку для входа, и у нас стало совсем уютно. В следующие дни мы выкопали в лесу и посадили вокруг землянки для маскировки несколько елок. Теперь даже с воздуха нас нельзя было обнаружить.

После постройки жилья неотложной задачей стала добыча пищи. Котелок супа, а иногда и немного хлеба или картошки оставляли нам у костра товарищи, точнее Василий. Впоследствии это перешло в традицию. Каждый день, при наступлении темноты, мы отправлялись на место работы команды. Где-нибудь невдалеке от костра, под ветками, мы находили котелок с супом. Но котелка супа на четырех человек не хватало… Необходимо было и самим добывать провиант.

Костер обычно еще дышал жаром, и мы долго грелись, обсуждали свои проблемы. Иногда Василий оставлял записку под котелком. В ней он сообщал последние новости. Так, вскоре он написал о том, что, по сообщению коменданта, нас поймали и отправили в концлагерь.

Мои товарищи, переговорив между собой, предложили мне стать командиром нашего отряда беглецов. Но я сразу же поставил условие, о котором уже думал много дней: мы не можем сдаваться еще раз в плен. Нас собралась целая банда, и немцы никогда не поверят, что мы не занимались грабежами. Иначе говоря, в случае поимки нам грозил концлагерь и почти верная смерть. Поэтому, если возникнет необходимость, не следует останавливаться перед крайностями в защите нашей свободы. Теперь, когда стали известны некоторые секретные документы, – не приходится сомневаться, что я был прав. Товарищи сразу мне ничего не ответили…

Под моим минимальным руководством был совершен первый, как мы называли, «поход» в деревню за пропитанием. Отправились мы около 12 часов ясной и безлунной ночью. Подмораживало. На верхнюю часть горы мы поднялись у кухни. Шли налегке, без шинелей. Так поступали и в дальнейшем, независимо от погоды. Начиная поход, я засунул правую руку за борт пиджака и перекрестился мелким крестом. Позже я заметил, что то же делает и Григорий. Даже Мамедов старался отстать и что-то про себя шептал. Только капитан безучастно шагал, ни на что не обращая внимания.

Подойдя к баракам, мы спустились вниз. Минут пять прислушивались, но все было спокойно. Пересекли мост и центральную улицу. На соседней улочке находился склад. Как мы и предполагали, дверь в склад была открыта. Спустились в подвал. Обнаружили в одном углу картошку. Она была мелкая и вялая, немцы ее уже не употребляли для еды, но для нас это была ценная находка. В другом углу мы нашли старые мешки. Набрав побольше картошки, мы двинулись назад той же горной дорогой. Тут я решил сократить путь и завел свой отряд в такие дебри, что мы едва выбрались под утро.

Этот эпизод и мое условие привели к моему раннему падению с должности командира отряда. Григорий от имени остальных сообщил, что мое условие не может быть принято. «Если мы убьем немца, – сказал Григорий, – то нас уже ничто не спасет! А так еще будет надежда!» После этого установилось безвластие и строгая демократия. Справедливости ради следует сказать, что наиболее полезным членом нашего отряда стал Григорий. Ему принадлежала инициатива рискованного похода на солдатскую кухню и многое другое.

Обеспечив себя на некоторое время провиантом, мы стали подумывать и о других вещах. В первую очередь – что делать дальше? Оставаться на месте и дожидаться прихода американцев или же идти на запад им навстречу?

Мои товарищи были за первый вариант. Мы хорошо замаскированы, нам помогают друзья. Есть и другие возможности добывать пропитание. Особенно за этот вариант ратовали капитан и Мамедов, вкусившие бесприютного шатания по незнакомым местам. Ко всему этому и зима была на носу. На этом и остановились.

Я все же решил произвести на всякий случай глубокую разведку. До рассвета я уходил по тропинке, шедшей вдоль ручья на запад. Тропа через несколько километров выходила в долину реки Ар. Эту долину, при походе в Бельгию, нам предстояло бы пересечь. Из своего убежища в кустах я целыми днями вел наблюдения. Оказалось, что на противоположной стороне долины стоят часовые в черной форме, несомненно эсэсовцы. Об открытии я сообщил товарищам. Мы пришли к убеждению, что там расставлены заградительные отряды. Это предположение было добавочным аргументом в пользу решения не рыпаться с места. Как оказалось впоследствии, мы ошиблись. В лесу на той стороне долины шло строительство стрельбищ для нового оружия Фау-1. Вскоре мы услышали взрывы и характерный удаляющийся пульсирующий звук. Били по целям на территории Франции и Бельгии, занятых союзными войсками.

В эти дни шатанья по лесу я нашел прекрасный охотничий нож, вероятно потерянный лесником. Из нас всех только я не имел ножа, но теперь я перещеголял всех. Позже я не мог представить себе, как я обходился без него.

Обычно светлые часы суток мы проводили в землянке, настороженно прислушиваясь ко всяким внешним звукам. Иногда засыпали на короткое время и, вздрагивая, просыпались. Это было сплошное терзание нервов. Лежишь и думаешь – вот идут солдаты или лесник с собакой. Собака, естественно, сразу же учует нас. День длился бесконечно, и тошнотворный страх не покидал нас ни на минуту. Интересно отметить, что страх наваливался на нас только в землянке. В лесу его не было.

С глубокой радостью мы встречали приближение сумерек. Начинались разговоры и споры. С самого начала совместной жизни мы разделились на два лагеря. Капитан и скупой на слова Мамедов стояли на просоветских позициях. Впрочем, Мамедов иногда изменял своему другу и старался нейтрализовать накалившуюся атмосферу. Мы с Григорием образовали антисоветский блок.

Капитан был из бедной белорусской крестьянской семьи. Малограмотным пошел в армию. Остался на сверхсрочную и через много лет дослужился до капитана. Не начнись война, он был бы уже майором. Типичный советский продукт. Повторял заученные фразы. Жизненная логика шкурническая: «советская власть сделала меня капитаном, значит она хороша, и я должен ее защищать, впрочем не до смерти!» Вместе с этим нельзя отрицать его практических военных знаний и крестьянской смекалки. В старое время из него вышел бы хороший вахмистр.

Ночами мы кричали и спорили так, что казалось – поднимается крыша землянки. Крик компенсировал наши дневные страхи.

Питались мы скудно. Ели два раза в день. Утром перекуска. Когда темнело, очередной повар отправлялся в шалаш варить суп. Прежде всего он спускался к ручью и набирал воды в мармеладное ведро и еще какую-нибудь посудину. Величина картофельной порции на суп заранее утверждалась. Повар скоблил шелуху с картошки и мыл ее. Картошка в ведерке варилась, пока совсем не разваривалась. К сожалению, ни грибов, ни диких кореньев и трав уже не было. Капитан как-то сообщил, что на вершине противоположной горы растет дикая яблоня. Ее мелкие горько-кислые плоды были почти несъедобны. Согласно рецепту капитана, нам следовало подождать, пока яблоки не прохватит мороз, после чего их надо варить вместе с картошкой. Действительно, яблоки теряли свою горечь и кроме того придавали супу кисловатый вкус и заменяли отсутствующую соль. Оставшись без соли, мы первое время пытались заменить ее золой, но потом привыкли. Страдали только от недостатка еды.

Вечерний суп был центральным событием суток и ожидался с нетерпением. В общем, питались мы хуже, чем в любом лагере. Но какая разница в психическом состоянии человека. Свобода сама по себе придает силы…

При варке пищи принимались все предосторожности, чтобы огонь не был заметен постороннему глазу. Шалаш со стороны дороги закрывали еще сплетенной из ветвей заслонкой. Топили всегда дубом, следуя правилам, установленным капитаном. Дуб дает больше жару и меньше пламени, чем елка. Для заготовки топлива выделили одну ночь в месяц и шли на гору, где стояли молодые дубки, по какой-то причине высохшие.

Особые меры принимались для маскировки следов. Протоптанную дорожку в кухню каждый день присыпали листьями. Сознавая конечно, что если кто забредет сюда, то непременно увидит и кухню и землянку. Кроме этого, кухня вся провоняла дымом, особенно далеко ощущаемым, когда выпал снег. Наибольшие старания в маскировке проявил Мамедов. На всех подходах и близких тропинках он разложил поперечные палки и ветки. Если при проверке палка оказывалась не на своем месте, значит кто-то проходил по тропинке. Событие настораживало.

Опасность нам грозила с двух сторон. Наибольшая – от опытного и близко знакомого с территорией лесника. По утрам он нередко охотился на оленей, кабанов или коз, сидя на специальных 10-12-ти метровых вышках. С высоты он хорошо и далеко обозревал окрестности. Хотя мы и изучили расположение вышек, но попасться на глаза ему было легко. Мог лесник заметить нас и возвращаясь домой. Поэтому мы вскоре прекратили всякие дневные хождения и полностью перешли на ночную жизнь. Опасались также солдат, которые находились где-то за противоположной горой. Но где – мы никогда так и не узнали.

О том, что наши страхи оказались вполне обоснованными, я расскажу несколько позже.

Огромным плюсом было то, что лес принадлежал военному ведомству и доступ гражданских лиц был ограничен лесниками. Ночью в лесу было совершенно безопасно.

После месяца лесной жизни у нас установились твердые правила гигиены. Раз в месяц мы купались и стирали нижнее белье. Купались на открытом воздухе. Но вот какой водой – теплой или холодной – мыться, мнения разделились. Григорий считал, что холодная вода – лучшее предупреждение простуды. Я же предпочитал подогретую воду. Сторонники холодной воды спускались к ручью и там мылись. Я же на кухне подогревал немного воду, очищал снег с плоского камня, становился на него и мылся, употребляя вместо мыла золу.

Простудные опасения не оправдались. Мы не простужались. Но иногда болели. В таких случаях на помощь приходил Григорий. Он строго расспрашивал болящего о симптомах и прописывал лекарство. Одно и то же во всех случаях – жменьку поджаренной ржи. Мешочек с рожью он принес в лес при побеге. Лекарство действовало безотказно. Пациент съедал рожь по зернышку, и наутро болезнь как рукой снимало.

Познакомились мы не только с окружающей местностью, но и с животными – нашими ближайшими соседями. Некоторые из них приняли нас за своих, другие же считали чужаками. Наверху над землянкой росла большая ель. В ее ветвях жила сова. Ель и сова предсказывали погоду. Ель заранее, до непогоды, начинала шуметь, а сова – аукать. На нас сова не обращала никакого внимания и жила по своим совиным обычаям. Через долину реки Ден, на противоположной горе, обитало многодетное семейство барсуков. Мама с папой пришли нас однажды навестить и перепугали до смерти. Было это днем. Вход в землянку был открыт. Вдруг мы слышим шелест листвы на дорожке. Впечатление было такое, как будто идет человек. Мы застыли. Но тут две любопытных мордочки появились в рамке входного отверстия, понюхали воздух, повертели головами и спокойно ушли. Напротив, на горе, жил старый козел. Нам он доставлял одни неприятности. Дело в том, что он пил воду из ручья в том же месте, где и мы. Завидев нас, он приходил в большое волнение, бежал на свою гору и поднимал крик на весь лес. Вероятно, от старости, он не блеял, а лаял, как собака. Мы всегда опасались, что, услышав козлиный лай, лесник догадается о присутствии людей.

Близкое знакомство у нас произошло с одной пичужкой, похожей на воробья, но покрупнее и с красными перышками на шее. Она залетела к нам в землянку в декабре, когда снег засыпал землю и деревья, и сразу же облюбовала свисавшую с крыши веточку и уселась на ней. Кормили мы пичужку вареной картошкой, которую она клевала с большим отвращением. Характер у нее был очень стеснительный. Когда птичке кто-либо из нас протягивал палец с приглашением сесть – начинала страшно волноваться и прыгать на веточке, но присаживалась на секунду. Поев, махала крылышками, пробовала чирикнуть, затем чистила перышки. Но тут ее начинал одолевать сон. Поморгав глазками, прятала головку под крылышко и крепко засыпала.

Позже залетели к нам два щегла. Публика эта была нахальная и драчливая. Они гонялись друг за дружкой и били нашу пичужку. Протянутый палец клевали. В конце концов мы их выпроводили. Когда частично сошел снег, пичужка выпорхнула и мы ее больше не видели.

При нашем очередном походе «к огню», кроме котелка супа, мы обнаружили записку, спрятанную под котелком. Василий сообщал взволновавшее нас известие. При очередной уборке солдатских бараков, после отъезда солдат на фронт, ребята обнаружили под одним из матрасов спрятанную винтовку и чуть ли не полмешка патронов к ней. Почему солдат бросил винтовку – осталось неизвестным, но возможно, что он дезертировал. Василий спрятал винтовку за бараком и теперь предлагал нам ее взять, и немедленно. В записке был нарисован план с указанием точного места, где спрятана винтовка.

Несмотря на ясную погоду и полнолуние, мы решили идти. Пошли в полночь. Около часа ночи мы с Григорием стали спускаться вниз, капитан и Мамедов остались наверху. Опасность заключалась в том, что в месте спуска был редкий лес и нас легко было заметить со стороны деревни. Но, по расчетам всеопытного Григория, люди всего крепче спят между часом и двумя ночи. На это мы и надеялись.

Винтовку и патроны мы нашли без труда. Ребята из своего окна наблюдали за нами и после рассказывали, что было, «как в кино»! Винтовка при ближайшем рассмотрении оказалась польского происхождения. Видимо, немцы доходили уже до ручки, если вооружали своих солдат польским оружием.

Любовное внимание к винтовке проявил капитан. Он ее вычистил и постоянно рукавом снимал невидимую пылинку. Ему и была поручена забота об оружии. Сразу же встал вопрос об охоте. Дичи в лесу было немало. Но соблазн мы преодолели: слишком большой риск. Мы могли скрываться только до тех пор, пока о нас никто не знал. Стоит нам себя обнаружить – и наша судьба будет решена, и именно так, как предсказывал я!

Вскоре после обретения винтовки мы наткнулись в лесу на военный брезентовый мешок с зажигательными гранатами и полудюжиной коробок с ампулами морфия. В другом месте нашли спрятанный в яме парашют. Возникло подозрение, что в этом лесу мы не одни. Возможно присутствие разведчиков англичан или американцев. Но не так давно я прочитал, что в горах Айфеля в это время не было союзных разведчиков. Именно поэтому союзники проворонили начало немецкого наступления в Арденнах в конце декабря 1944. По моим сегодняшним предположениям, гранаты и лекарство предназначались для бельгийских партизан, действовавших в Арденнах в 60 км от нас на запад. Парашют же мог принадлежать сбитому летчику.

Вероятно, самая опасная ситуация для нас, когда мы были на волосок от гибели, возникла сразу же после приобретения винтовки. Мы как всегда лежали в землянке с открытыми глазами и прислушивались ко всем внешним звукам. Вдруг ухо уловило какой-то непонятный шум. Звуки усиливались. Я вылез наружу и лег у скалы. Сквозь вершины елей можно было рассмотреть цепь солдат, спускавшихся с противоположной горы. Теперь можно было различить голоса отдельных солдат. Солдаты прочесывали лес.