Текст книги "Считанные дни, или Диалоги обреченных"

Автор книги: Хуан Мадрид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Немного погодя Угарте отправился на работу, а Антонио пригласил своих соседок отведать лукового омлета с картошкой, что подают в баре «Марагато», прохладном и спокойном месте, где можно дешево и вкусно перекусить.

Покончив с этим приятным занятием, компания расположилась на террасе у Пако выпить кофе.

К ним подошел высокий нескладный парень, одетый в синюю синтетическую куртку. Антонио показалось, что он уже его видел раньше, возможно, на Пласе. Во всяком случае, лицо было знакомо.

Парень поцеловал Ванессу в губы и присел к ним за столик. Потом представился, назвавшись Лисардо.

– Все это – собственность моего отца. – Лисардо развязно откинулся на стуле, показывая рукой в сторону здания напротив. – Он выкупил его у муниципалитета со всеми потрохами. А когда этот клоповник развалится и будет объявлен трущобой, его отремонтируют, разделят на квартиры и продадут по двадцати миллионов за каждую. Правда, придется подождать, пока не вымрет старичье, которое до сих пор здесь кантуется. Улавливаете? А потом отец сунет родственникам немного деньжат, выселит их к черту на рога – и полный порядок. – Он расхохотался. – Верное, доложу я вам, дельце. Мой предок мастак на такие штуки.

– Может, соберемся завтра? А, парни? Посидим, обмоем нашу квартирку, – предложила Ванесса. – Купим коняшки, выпивку. Идет?

– Считай себя приглашенным, Антонио, – подхватила Чаро.

– Тогда я принесу виски, – согласился тот.

– И телек прихвати, – добавила Ванесса. – Принесешь телек – дам себя сфотоляпать. По рукам?

– Кстати о птичках, цыпочки, – вспомнил Лисардо. – Я тут приискал вам непыльную работенку к следующей субботе.

– Да здравствует фиеста[15]15
  Фиеста (исп.) – здесь и далее: праздник, вечеринка.


[Закрыть]! Ура-а-а! И танцы до упаду!

– Пирушка состоится на дому у одного типа, отцовского приятеля. У мужика от денег мошну раздуло, требуется спустить. Выпивка, отменная закуска, ну и музыка, чтобы потанцевать, – все гарантировано. Шик-блеск! Значит, в субботу, часиков в двенадцать или около того.

Ванесса весело захлопала в ладоши.

– А сколько нам заплатят? – деловито осведомилась Чаро.

– Двадцать кусков[16]16
  Кусок (сленг) – здесь и далее: тысяча песет.


[Закрыть] каждой. Да, чуть не забыл. Запаситесь кокой; пять граммов будет в самый раз, но чтоб без коняшки – не та компания.

Ванесса чмокнула подругу в щеку.

– Слышала, Чаро? Ушам своим не верю. Целых двадцать кусков, двадцать лакомых кусочков. Живем! А то я было совсем заскучала.

– Эй! Не забудьте про комиссионные. Пять кусков на двоих. Собственно, для этого я вас и позвал.

– Пять кусков?! Жирно тебе будет, умник. Четыре – и гуляй! – возмутилась Чаро.

– Два, – торговалась Ванесса.

– Разбежалась! Два, но с каждой. А нет – так поцелуйте друг друга в задницу. Найду других, – разозлился Лисардо.

– Ладно… Пусть будет четыре. Только, чур, после того как нам самим заплатят, – примирительно отозвалась Чаро. – Слушай, – она повернулась к Ванессе, – давай прихватим с собой Розу. Классная девчонка – симпатяга и клиента умеет завести как следует. Что ты об этом думаешь?

– Неплохая идейка, – ответила Ванесса. – Не забыть бы прикупить что-нибудь из барахла на случай, если подцепим там кого стоящего. – И переговорить с Ибрагимом насчет коки. Все-таки пять граммов зараз – это много.

– Эй, Чаро! Кстати об Ибрагиме. Он утверждает, будто на днях видел твоего Альфредо и будто его уже перевели в Карабанчель на свободный режим.

Чаро вцепилась Ванессе в плечо.

– Что ты сказал?! Повтори! Альфредо уже перевели?!

– Да, детка. Именно так я и сказал. Он в Карабанчеле.

– Слышал, Антонио? Я же говорила, скоро вернется мой муж. Скоро я увижусь с моим ненаглядным!

– Ибрагим еще велел сказать, что Альфредо передает тебе привет.

– Он так сказал?! Ванесса, ущипни меня!

– Что соскучился и хочет тебя трахнуть.

– И я. И я тоже. Просто умираю от желания.

Плача и смеясь, Чаро прижалась к подруге, и, обнявшись, они провели несколько минут в молчании. Затем, с такой радости, Ванесса расщедрилась и пригласила всю компанию выпить еще по чашечке кофе с рюмкой сладкой анисовой. Она была донельзя довольна и намечавшейся вечеринкой, и новой квартирой, и счастьем своей подруги. К тому же утром ей удалось подцепить трех таксистов в сквере Сан-Бернардо, как раз на стоянке, что напротив бара «Иберия», и выцарапать из них целых пятнадцать кусков. Теперь денег хватит на то, чтобы купить героин, и даже останется немного про запас.

Ванесса пустилась в воспоминания о том, как забралась к таксисту в машину и вызвалась поработать языком. Тот согласился и, не долго думая, отвез ее в Западный парк, а вернувшись на стоянку, нашел ей еще двух клиентов из числа своей братии, таксистов.

– Все спустили в один момент, – рассказывала Ванесса. – Я прополоскала рот одамином – и дело с концом. Один повез меня на Росаледу, но по дороге не утерпел и полез в штаны за своим хреном. А я про себя думаю: «Давай, милый, наяривай посильнее… мне меньше работы!» – Она хлопнула себя по коленкам и захохотала. – Козел вонючий! Еще не хотел везти меня обратно. Видишь ли, десять кусков слишком много за такой быстрый минет. А я ему говорю: «Правильно, много. Только, чем я-то виновата? Ха-ха-ха!»

Ванесса чуть ли не плакала от смеха. Но скоро успокоилась, вытерла слезы и вытащила из кармана брюк горсть белых и красных таблеток.

– Хотите? – предложила она. – Только что купила. Давайте сейчас проглотим это, а коняшку оставим на потом.

Каждый взял себе несколько штук. Антонио выбрал две красные и одну белую. Чаро, грызя таблетки, словно карамельки, попросила Ванессу:

– Расскажи им, как у тебя было с тем типом, который хотел, чтобы ты на него пописала. Ну, расскажи, пожалуйста!

– Знаешь, отчего я шляюсь по улицам? – перебил ее Лисардо, обращаясь к Антонио. – Здесь собираются крутые парни, авторитеты. А я по натуре авантюрист и среди них чувствую себя современным корсаром, флибустьером, если хочешь. И ничуть не жалею – все равно скоро подыхать. Ведь перед тобой конченый человек – наркоман.

– Опять ты о смерти, – запротестовала Чаро. – Пожалуйста, не заводи все по новой. Это действует мне на нервы.

– Пижон, каких поискать! Представьте, куча бабок, шикарная тачка, теперь уже не помню какая. Кажись, «Вольво» или что-то наподобие, – продолжала Ванесса. – Ему только и надо было, чтобы я на него посикала.

– «Вольво» считается самой надежной машиной в мире, – опять перебил ее Лисардо. – Но я лично предпочитаю «Астон Мартин».

– Подожди, дай же ей рассказать. Умрете со смеху, – взмолилась Чаро.

Вечер выдался мягкий, теплый, и они остались на террасе у Пако. Люди приходили целыми семьями, пили оршад и другое прохладительное. Бродячий музыкант, по виду то ли американец, то ли англичанин, исполнил «Only you»[17]17
  «Only you» (англ.) – «Только ты».


[Закрыть], сопровождая пение игрой на губной гармонике. У него были длинные светлые волосы, стянутые сзади пучком. Ванесса нашла его интересным.

Позже подошел Хесус, уличный фотограф, который работал в этом квартале. Он предложил им сняться на память, но, узнав Антонио, разговорился с ним о житье-бытье. Оказалось, несколько лет назад оба кончили одни и те же курсы фотографии.

После его ухода Антонио сказал, что он славный малый и, должно быть, неплохо заколачивает.

– Когда мне придется туго, я тоже займусь уличным промыслом, – пошутил он. – Будем с ним компаньонами.

Лисардо отсел за соседний столик к своим знакомым – молодой, хорошо одетой паре.

Девушка сильно загорела и выглядела цветущей и ухоженной. Чаро тут же решила, что они без ума друг от друга и что такие вещи невозможно скрыть.

– Это как удар током, – объявила Ванесса. – Одно слово – электричество!

– У меня с Альфредо было точно так же. Когда мы ходили куда-нибудь, меня совсем не интересовало, сколько людей вокруг, хоть миллион! Мне казалось, будто мы одни в нашей комнате. А сейчас он, бедненький, сидит в каталажке и, наверное, думает обо мне. И я тоже думаю о нем, – и это все равно, как если бы мы находились вместе.

– Подумаешь, любовь! Цена ей – дерьмо! – возразил Антонио. – Она существует лишь в воображении тех, кто в нее все еще верит. А людям просто хочется немного тепла – вот в чем дело. Чтобы не чувствовать себя слишком одинокими.

– Любовь – одно, а секс – совсем другое, – пустилась в рассуждения Чаро. – Стоило моему Альфредо до меня дотронуться, как я тут же кончала, причем без всякого секса. Чудесное ощущение! Что до меня, то я верю в любовь.

– А у меня от любви свербит в глотке-е-е! – завопила Ванесса.

– Берите пример с животных. Самцы чуют течку, исходят похотью и покрывают самку. Проще пареной репы… – настаивал Антонио.

– Меня ты покрывать не будешь, – рассердилась Чаро.

Лисардо и молодая пара поднялись из-за стола и ушли не простившись.

Ванесса в истерике затопала ногами.

– Видала мудака, Чаро?! Хочет, чтобы я за ним бегала. Вконец обнаглел, словно я пустое место. – Она резко повернулась к Антонио: – Кретин, убери свою вонючую камеру! Ты привлекаешь к нам внимание.

– Ванесса, девочка! Он же не делает ничего плохого!

– Не делает, не делает… – передразнила Ванесса. – Хватит с меня. Ни одной фотки! Хочешь снимать – гони телек! А без него – и не суйся ко мне.

Антонио спрятал маленькую «Лейку» глубоко в карман брюк.

– Ой, Ванесса! Держи меня! Глянь на его ширинку. Вздулась, как у того дядьки, помнишь? Кажется, его звали Питуфо. Он делал стойку в дверях школы, расстегивал штаны и вынимал свое хозяйство. А хрен у него был выкрашен синей краской. Подумать только, синий хрен! В жизни не видела такого большущего хрена! Даже у Альфредо.

– Его потом поймали и всыпали по первое число. Надавали пинков по яйцам. Мне Пили рассказывал, – вспомнила Ванесса.

– Вмешался родительский комитет. Собрались крепкие мужики и чуть не забили его палками до смерти. Одну мошонку – так совсем отшибли. Пришлось увезти его в больницу. Ты знаком с Питуфо, Антонио?

– Нет. У меня нет ни одного знакомого с синим хреном, – ответил Антонио.

– Если бы тебе все рассказать… Чего мы только не нахлебались в нашей жизни… Правда, Чаро? С три короба дерьма – и все через край. Помнишь того чокнутого, который вообразил себя Иисусом Христом?

Чаро залилась громким смехом.

– Он влюбился в Ванессу. Вбил себе в голову, что она христианская дева, и хотел на ней жениться. Матерь Божия! Ну и тип!

– Изо рта у него несло дохлой крысой. Вонючка! А меня заставлял совать ему палец в задницу, и больше ничего ему не надо было, – добавила Ванесса.

– Тогда мы жили в двух шагах от Реформки[18]18
  Реформка – имеется в виду улица Пасео-де-ла-Реформа.


[Закрыть]. Помнишь? На Тирсо де Молино, и Пили с нами. Там я и познакомилась с Альфредо.

Меж тем вернулся Лисардо и подсел к Ванессе, но она сделала вид, будто его не замечает.

– Эй, приятель! Угости нас чем-нибудь? Лады? Можно пирожными; а за это, так и быть, я разрешу себя сфотоляпать.

– Не стоит этого делать тут, на Пласе, – предостерегла Чаро. – Лучше спрячь свою камеру подальше, а то неприятностей не оберешься.

Лисардо показал на мужчину с шоколадным лицом, который сидел на скамейке по другую сторону Пласы и читал газету. Темная бородка обрамляла его рот на манер висячего замка.

– Девчонки, да ведь это Ибрагим, тот самый араб. Попросите у него коки для субботы.

– И не араб он вовсе, – возразила Ванесса, – а иранец.

Она вихрем сорвалась с места и устремилась к Ибрагиму. Чаро попыталась ее остановить.

– Куда ты?! – закричала она. – Постой!

Но Ванесса уже стояла около иранца и, наклонившись к самому его уху, что-то ему шептала. Чаро с досады хрустнула пальцами.

– Вот наказанье! Здесь же полно полицейских. Если увидят кого с Ибрагимом, тут же возьмут на заметку, а то и упекут куда подальше.

Лисардо нервно озирался по сторонам.

– Пойдем мы, наконец, есть пирожные?! Двинули отсюда, я за версту чую ищеек. Последнее время Пласа ими кишмя кишит. Мать их…

Вернулась Ванесса и, ухватив Чаро за руку, затараторила:

– Порядок. Ибрагим сказал, что сам придет к нам и мигом уладит дельце с пятью граммами.

– Девочка! Будь осторожней! – зашикала на нее Чаро. – Здесь полно легавых.

– Мне бы хотелось сфотографировать тебя с иглой, – сказал Антонио, повернувшись к Лисардо. – Слабо тебе будет ширнуться прямо тут, на Пласе?

– Сначала угости пирожными, а там посмотрим, что и у кого слабо.

– В шею. Идет?

– Хоть в задницу, пижон!

В кондитерской «Ориенталь» Лисардо спросил двадцать шоколадных пирожных с кремом, таких больших, что они едва уместились на подносе. Расстегнув рубашку, под которой обнажилась усеянная багровыми прыщами грудь, он с жадностью принялся за лакомство.

– Болит? – спросила его Ванесса. – Какой мудак продал тебе эту пакость? Я спрашиваю, кто продал тебе коняшку?

– Один черномазый. Араб, что ли? Никогда не видел его раньше. – Он неожиданно вытащил откуда-то из-за пазухи короткоствольный револьвер и, размахивая им в воздухе, истерично закричал: – Ублюдок! Поймаю – пристрелю на месте! Клянусь матерью!

Чаро навалилась на него всем телом.

– Убери пушку! Не будь идиотом! – Она обхватила его обеими руками. – Ты что, погубить нас хочешь?! Отвечай же! А если тебя с ней застукают?

– Он только сказал, что хочет прикончить того сукиного сына. Так ему и надо! – вступилась Ванесса.

– Сейчас же спрячь пушку. Ну же, Лисардо, пожалуйста… – молила Чаро.

Лисардо послушно спрятал револьвер.

– Убью! – бормотал он. – Пристрелю, как последнюю собаку, чтобы было неповадно подмешивать в героин всякую дрянь.

Лисардо яростно скреб себе грудь и живот. На его щеках проступила такая же багровая сыпь.

Чаро принялась объяснять.

– Видишь ли, Антонио, – начала она. – Надо соблюдать большую осторожность, когда колешься. Иной раз в героин подмешивают тальк или порошковое молоко, а то и кое-что похуже. Можно концы отдать. Заражение крови, понимаешь? Поэтому многие предпочитают курить косячки, но мне лично больше нравится колоться. На вкус и цвет товарищей нет.

Антонио взял с подноса пирожное и осторожно надкусил его. Лисардо и Ванесса веселились напропалую, соревнуясь, кто быстрее и больше съест.

– Кончай трепаться! – промямлил Лисардо с набитым ртом. – Косяками из коняшки пробавляются одни доходяги. Твою мать… До чего же я люблю пирожные!

– У меня с собой амфетамин. – Антонио показал доверху набитый желтыми таблетками флакончик. – Хотите?

– Эти… От них мало проку, – отозвалась Чаро.

– Снимает усталость, и не больше, – со знанием дела уточнила Ванесса. – Если их выпить все за один присест, можно и копыта отбросить. А если немного, да со сладким вином или пивом, то они облегчают ломку.

– Меня эти ваши колеса не берут, – объявил Лисардо. – Твою мать… Офигенные пирожные! Слушай, ты! Фотяра гребаный! Что ты вытворяешь? По правде говоря, все это начинает мне надоедать.

– Я фотографирую. Какого черта… Тебе не все равно?

Лисардо довольно ухмыльнулся.

– Со мной лучше не связывайся. Плохо ты меня знаешь. Пристрелю – и глазом не моргну. Усвоил?

В баре, где работала Роза, было людно. Разносчик пива, опершись о стойку, рассказывал какую-то историю. Он выпил стакан воды и продолжил:

– …клянусь, сам видел, как тот вырезал ему финкой глаз. Братцы, это уже перебор. Парень остолбенел и все смотрел на свой глаз на ладони у того типа, а потом как бросился бежать и кричал при этом страшно… Что тут поднялось! Это был мой кореш, безобидный малый, мы с ним вместе служили. И вдруг ни за что ни про что ему выскабливают гляделку. Перед этим заварилась жуткая потасовка, какой свет не видывал. А он стоял себе в сторонке, не вмешивался. Тот, другой, похоже, нанюхался нюхны и был сильно на взводе… Я вошел как раз в тот момент, когда у него на руке лежал глаз моего кореша, а вокруг все как с ума посходили. С одной случился нервный припадок. Вы когда-нибудь видели глаз, вот так, отдельно?

– Нет, – ответил за всех Антонио.

– Он, глаз то есть, был похож на жареное яйцо. И держался на одной ниточке, на длинной такой сопле… Да, парни. Это, скажу я вам, впечатляет. А драка произошла в местечке под названием Ниобе или что-то в этом духе. Недалеко от проспекта Дарока. Надо же, сколько по земле психов ходит… Через минуту-другую пришли легавые, и я убрался подальше.

Роза убрала пиво в холодильник и принялась вытирать стойку. Потом, ощерив десны с редкими гнилыми зубами по бокам, спросила разносчика:

– Хочешь еще воды?

– Нет, мне пора. Завтра то же самое, шесть ящиков?

– Да, шесть.

Когда разносчик ретировался, в разговор вступила Ванесса.

– Эй! Красота писаная! – окликнула она Розу. – В субботу опять намечается фиеста. Все уже оговорено. Нам отвалят по двадцать кусков и ни песетой меньше. Я условилась с Ибрагимом насчет белого марафета, поскольку надо иметь при себе пять граммов.

– На подходе денежные мужики, – подхватила Чаро. – Ибрагим точно сказал, что продаст нам пять граммулечек по сходной цене, а мы сдерем с них не меньше пятнадцати. Идет? Ой, слушай! Ты же ничего не знаешь! Скоро я увижу моего Альфредо. Говорят, его уже перевезли из Нанклареса в Карабанчель. Ибрагим сказал. – Чаро весело захлопала в ладоши. Вечер устраивают приятели отца Лисардо. Солидные люди, не шваль подзаборная.

– Ну и повеселитесь вы, цыпочки! Приятели отца – люди крутые, с размахом. Уверен, вашей троице удастся закадрить себе по хахалю и хорошенько их выпотрошить. – Лисардо ущипнул Ванессу за зад. Та недовольно дернулась и сказала:

– Мы с Чарочкой решили купить крем, чтобы кожа стала гладкой, как атлас. Хочешь, Роза, и тебе купим?

– Пошла бы ты со своим кремом! Когда там надо быть?

– Между одиннадцатью и двенадцатью, – ответила Чаро. – Лучше отправиться всем вместе. Лисардо еще не знает адреса.

– Точно не помню, но, кажется, где-то за городом, в Мирафлоресе. Я потом все расскажу подробно… Эй, Роза, детка! Ты должна отстегнуть мне комиссионные, не забыла? Эти две согласны заплатить.

– Сколько? – спросила Роза.

– Три куска.

– Один – и отвали. Тебе и одного за глаза хватит.

– Два.

– Полтора.

– По рукам.

– И уйдем тоже вместе. Чтобы не получилось, как в прошлый раз, когда Ванессе приспичило остаться, – настаивала Чаро.

Ванесса толкнула подружку в бок.

– А если я положу на кого-нибудь глаз, а? Что тогда?

– Мне нужно знать время и адрес, а остальное вас не касается. Приду и уйду, когда сама захочу. Плевать я на вас хотела.

– И оденься поприличнее, – посоветовала Чаро.

– Ладно, будет вам… Роза, неси пиво, он платит. – Лисардо ткнул в Антонио пальцем, и тот отвесил церемонный поклон. – А мы, так и быть, позволим ему нас сфотоляпать.

Роза молча повернулась к ним спиной и пошла за пивом. Чаро прижалась губами к уху Антонио и зашептала:

– Как-нибудь я расскажу тебе про Розу. Она была замужем за Ибрагимом… Не то чтобы официально, а так… Короче, жила с ним. – Чаро зашептала еще тише: – Ох, и люта же она на расправу! Однажды поругалась с одним типом здесь, в баре, и пырнула его ножом – три раза, в живот. Хотела убить. И правда, чуть не прикончила.

Глава 4

Паскуаль знаком руки призвал брата к молчанию:

– Чуешь, опять скребется.

Антонио напряг слух. До него доносился лишь шум уличного транспорта, проникавший даже сквозь двойные стекла огромных окон.

– Она делает это специально. Когда-нибудь я ее… – Паскуаль провел ребром ладони по шее. – Хочет свести меня с ума своими приставаниями. Словно у меня мало других забот.

Антонио опять прислушался. Паскуаль нагнулся над столом и зашептал:

– Она царапает ногтями пол, производит какие-то странные звуки. Знает, стерва, что этим выбивает меня из колеи, и все равно скребется. Нарочно, понимаешь? Вызывает меня на ответный шаг. Догадываешься, какого рожна ей нужно? Трахнуться со мной – вот и все. Хочет, чтобы я наконец не выдержал, поднялся и оттянул ее по всей форме. Ее зовут Эсмеральда, она, кажется, вдова. Небось сама и отравила своего мужа, чертова кукла. Чтоб ей провалиться! Вообще-то бабенка ничего: немного полновата, но еще вполне… Есть порох в пороховнице.

– Так за чем же дело стало? Поднимись и оттяни ее хорошенько.

– Сначала я никак не мог взять в толк, откуда идет шум. Понимаешь? Но постепенно до меня дошло: это ее работа. Жирная свинья! Одевается во все черное и целыми днями только и знает, что шляется в сортир. Он как раз над моим письменным столом, и я, естественно, все слышу. – Паскуаль указал рукой на потолок. – Придется менять кабинет.

Антонио завозился на стуле. Таблетки все еще оказывали действие: по телу шли судороги, зрачки глаз расширились, в ушах стоял звон. Но усталость исчезла. Он чувствовал себя на редкость бодрым и сосредоточенным.

– …и, хуже того, – когда мы встречаемся в лифте, эта паскуда любезно улыбается, стреляет глазками, делает такую мину, словно хочет сказать: «Ты у меня попляшешь, козел. Доведу тебя до ручки, и ты не сможешь работать». – А я ей вслух, любезно: так, мол, и так, всего вам доброго, сеньора Эсмеральда, прощайте. А про себя: чтоб тебя разорвало, хрюшка!

– Ты смотрел фотографии? – спросил Антонио. – Есть неплохие. Например, вот эта – с муниципальным советником. Или с панками у входа в «Пентаграмму»[19]19
  «Пентаграмма» – имеется в виду название ресторана.


[Закрыть]. Может, сгодятся на титульный лист? Как тебе идейка?

Антонио потянулся к одному из диапозитивов, лежавших на столе перед Паскуалем. Тот шлепнул его по руке.

– Не трогай, черт побери! Недоставало, чтобы ты мне рассказывал про титульные листы. Будто я не разбираюсь в фотографии!

Он быстро смешал диапозитивы.

– Это тебя не касается. Изданием книги занимаемся мы, ясно?

– Я сделал снимки во многих кафе, барах и почти во всех ресторанах. – Антонио прилагал титанические усилия, чтобы начавшаяся вдруг ломота в висках не проявилась в его словах и жестах. – Похоже, книга близится к завершению. Сколько ты мне заплатишь? Не забывай, у меня много расходов на материалы и лабораторию.

– Двадцать пять тысяч. Я хочу сказать, что наличными могу дать тебе только двадцать пять тысяч.

– За все фотографии?! Ты серьезно? Двадцать пять тысяч за сорок диапозитивов! Да ведь таких денег не хватит, чтобы расплатиться даже за бумагу.

– Надо быть экономнее – я тебя предупреждал. Хотя ты мне и брат, но бизнес есть бизнес, и издательство не собирается давать тебе поблажки.

– Подожди, Паскуаль. Ты не можешь со мной так поступить. Двадцать пять тысяч стоит один диапозитив. Я слишком много теряю.

– Давай сделаем так. – Паскуаль вытер рот рукой. – Окончательный расчет отложим на потом, а сейчас я как бы выплачиваю тебе задаток. Согласен? Свои люди – сочтемся. Что там с членом Городского совета? Тебе удалось его раскрутить?

– А что с ним может быть? Включил диктофон и задал ему несколько вопросов. Все сошло гладко.

– Послушай, Антонио. Тут такое дело… Я решил… Короче, мы решили увеличить объем книги. Подбросим еще несколько материалов о «звездах» – это придаст ей вес. Ты этих людей прекрасно знаешь и без труда сможешь взять у них пару-тройку дополнительных интервью.

– Сколько потребуется фотографий?

– Детали обсудим позже: все зависит от формата. Давай сначала займемся интервью с киношниками. Надо записать их как можно быстрее, – только без выкрутасов и всяких мерзопакостей, которые тебе так нравятся. Помни, книгу заказала Городская община – под нее нам и выделяют средства. В следующем году в Мадриде будут проводиться «Дни европейской культуры». Надо держать марку.

– Понимаю, Паскуаль, – не дурак.

– Если книга будет иметь успех, нам подкинут денег на другие издания. Тебе больше чем кому бы то ни было известно, сколько у меня друзей в Совете по культуре, а сколько планов… И везде фигурируешь ты, Антонио. Считай, работа тебе обеспечена, по крайней мере на этот год.

Паскуаль поднял голову, посмотрел на потолок и прислушался, пытаясь уловить какой-то шум, шедший с верхнего этажа.

Антонио тоже насторожился, но не различил ни единого звука. Через широкие окна кабинета далеко просматривались темные громады небоскребов.

– Да, вот еще что! Не забудь про Сепульведу – без него никак нельзя, – подчеркнул Паскуаль. – Интервью с Сепульведой должно занимать центральное место в книге. Кажется, кто-то из вас, ты или Эмма, с ним знаком? Согласись, книга о больших мадридских тусовках без Сепульведы – это нонсенс.

– Хосе Сепульведа сейчас на взлете, Паскуаль. К этому киношнику не так-то просто подступиться. Все за ним бегают, все хотят взять у него интервью. К тому же его, кажется, нет в Мадриде. Он сейчас не то в Лос-Анджелесе, не то в Нью-Йорке.

– Однако он твой хороший знакомый. Помнишь? Ты мне сам рассказывал про ваши похождения, когда случилась заварушка на фестивале «Рок Кола».

– Нас тогда было много, и вряд ли он меня помнит. А что, если ограничиться Белен Саррага?

– Белен Саррага? Кто такая?

– Муза богемных тусовок Неужели ты про нее не слышал? Она еще купила ту знаменитую галерею «Трижды три» и вышла замуж за Гонсало Уэте. Эмма с ней дружна.

– Гонсало Уэте, говоришь? Владелец строительной компании «Уэте»?

– Да сын.

– Они вроде стали миллионерами?

– Вроде.

– Ладно. Это пойдет. Но в любом случае нужен еще кто-нибудь. А как насчет Луиса Давилы, хозяина «Луны»? Я в свое время частенько к нему захаживал пропустить рюмочку-другую. Симпатичный мужик… Дружелюбный… Хотя я уже давно никуда не выхожу по вечерам, по крайней мере около шести месяцев. Работы по горло, сам видишь, да еще эта хрюшка с верхнего этажа ни на минуту не оставляет в покое. При любом раскладе, основное – заполучить Сепульведу. Ну и оборотистый же тип, доложу я тебе, – прямо орел. Богатеет буквально на глазах. Значит, так берешь интервью у этой Белен, у Давилы и, самое главное, у Сепульведы. Им мы и закончим книгу. Получится что-то наподобие путеводителя по ночному Мадриду.

– Вообще-то я не настраивался на долгую возню с этой книгой. Ты мне обещал, что она не потребует особых хлопот, а теперь навязываешь мне кучу незапланированных интервью.

– Не нуди! Хотя сам по себе путеводитель выеденного яйца не стоит, однако надо сделать его как следует, понял? На Дни культуры-92 ожидается наплыв туристов и влиятельных людей, а книга предназначается им в подарок. Так что кончай валять дурака, и за дело!

– Хорошо, попробую поговорить с Эммой. Может, ей удастся организовать с ним встречу.

– Вот-вот, поговори. Нам позарез нужен этот субъект. Как ни крути, а тусовки – его рук дело. Книга без Сепульведы не имеет смысла.

– Только, чур, никаких гарантий, Паскуаль. Я все-таки фотограф, а не журналист. А теперь гони монету. Я на нуле.

Паскуаль широко открыл рот и деланно засмеялся, обнажив ровный ряд крупных, ослепительно белых зубов и мясистый язык. При этом он закрыл глаза и сморщился, словно от нестерпимой боли в желудке.

Смех внезапно оборвался.

– На нуле… Не ты один. Сейчас все на нуле. Кризис.

Он полез в карман пиджака и вынул пухлый кошелек из коричневой кожи. Отсчитал пять пятитысячных банкнот и протянул их брату.

– Остальные после. Теперь показывай, что там у тебя вышло с членом Городского совета.

Антонио включил диктофон, и в кабинете зазвучал грубый, с хрипотцой, голос Херардо Мадрасо, члена Городского совета Центрального округа:

– «…Вот здесь мой друг Руфино, он тоже скажет свое слово. Мы все скажем. Руфино – председатель собрания жителей одного из кварталов нашего округа. Он хорошо владеет вопросом…»

«У меня магазин на улице Пес, но я не силен в интервью. Пожалуйста, Херардо, не заставляй меня…»

«В чем вы видите основную проблему вашего округа, сеньор советник?»

«Прекрасный вопрос! Рад его услышать. Раньше этот район напоминал джунгли… Никакого порядка, всяк творил, что хотел. Бары закрывались когда бог на душу положит, на улицах правили бал наркоторговцы. Шлюхи, пардон, я хотел сказать, девицы легкого поведения, приставали к учащимся колледжей прямо среди бела дня… Тут собиралось самое дно Мадрида и…»

«Что вы думаете о мадридских тусовках, сеньор советник?»

«Тусовках?… Ну что же… они мне по душе. Знаете, я коренной мадридец и вырос если не на этих улицах, то на похожих. Поэтому в принципе я не против развлечений, но весь вопрос: каких? Если они носят здоровый характер, то, как говорится, – на здоровье! Вы меня понимаете? Я не вижу ничего худого в том, что люди веселятся, шутят, заходят в бар пропустить по маленькой – это нормально… Но наркоманы, хулиганье всякое и тому подобное отребье – совершенно недопустимы. Мы уже прикрыли четыре бара за нарушение порядка и поставили полицейский пост на улице Бальеста, которая, как известно, является зоной повышенного риска…»

«В данный момент, сеньор советник, Мадрид считается самым значительным городом Европы по количеству увеселительных заведений. И самым опасным. Вы не находите? Имеется в виду для горожан».

«Я могу говорить? Пардон, можно говорить?.. Судите сами: за прошедшие десять лет, то есть с 1980 года, мой магазин подвергался ограблению тридцать три раза, а в этом году не было ни одного случая. Наверное, это что-нибудь да значит. По крайней мере, для меня – многое».

«Вот что я думаю по поводу безопасности горожан. Данный вопрос для Аюнтамьенто[20]20
  Аюнтамьенто – Муниципальный совет.


[Закрыть] имеет первостепенное значение. Да, сеньоры, первостепенное. Мы должны наконец покончить с преступностью».

«Сеньор советник, скажите пару слов той молодежи, которая приходит в ваш округ в поисках развлечения».

«Что же, пусть себе веселятся – на то и молодость дана. Но, повторяю, в меру и без наркотиков… Потому что наркотики – это яд… смертельный яд… И без ночных оргий. Потому что в нашем районе живут честные труженики: они встают до рассвета и вкалывают днями напролет. Впрочем, как и все мы. Я так бы сказал…»

Дверь кабинета открылась, и в нее просунулась голова.

– Долго еще, Паскуаль? – спросил Герман Риполь, юрист издательства. – Ты не забыл, у нас встреча с представителями профкома? Надо бы перед ней кое-что обсудить. – Он заметил присутствие Антонио. – Как движется дело с фотографиями? Порядок?

– Нормально, – ответил Антонио.

Паскуаль выключил диктофон.

– Мы уже закончили. – Он поднялся из-за стола и обратился к брату: – Во что бы то ни стало добудь Сепульведу и в субботу утром приходи снова. Да! Привет Эмме. Почему бы нам не поужинать всем вместе как-нибудь на неделе?

Антонио ретировался, и Герман Риполь прошел в кабинет. Остановившись у окна, он закурил сигарету.

– Надеюсь, ты подготовил почву в комитете? – спросил его Паскуаль.

– Не волнуйся… Положись на меня. Я с ними живо управлюсь, только давай сначала распределим роли: ты играешь эдакого добрячка, а я – злодея. От меня они услышат, что издательство в данный момент не в состоянии повысить оплату больше, чем, положим, на три процента… а ты им скажешь: при благоприятном стечении обстоятельств можно будет поднять ее на четыре, четыре с половиной, а то и на пять процентов. Договорились? Они, конечно, обматерят меня последними словами, но мне плевать. Юрист есть юрист, и он всегда и везде слывет мерзавцем. Но ты – другое дело. Ты директор и должен прикинуться своим в доску.