Текст книги "Считанные дни, или Диалоги обреченных"

Автор книги: Хуан Мадрид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Антонио услышал звук шагов и откинул с окна занавеску, пытаясь различить в саду фигуру Эммы, но при тусклом свете фонарей никого не увидел. Он опустил занавеску и сел на софу.

Еще когда они жили вместе, Эмма записалась на курсы актерского мастерства, которые вел американский театральный режиссер то ли арабского, то ли еврейского происхождения с трудно произносимой фамилией. По окончании занятий знаменитость завела обыкновение подвозить Эмму домой в своей машине и целовать ее на прощание. Вскоре дело закончилось романом.

Вероятно, с тех самых пор Эмма и драматург жили вместе, во всяком случае, так полагал Антонио, поэтому несказанно удивился, услышав одинокий стук ее каблуков по утрамбованной гравием дорожке.

Антонио ждал ее в загородном доме, расположенном на окраине небольшого населенного пункта в пятнадцати километрах от Мадрида по Валенсийскому шоссе. Они купили его на деньги тещи. Поселок окружала живая изгородь из аризоники и кипарисов, напоминая оазис среди каменистых, лишенных растительности холмов по краям автострады.

Как только стало известно о застройке нового района, они тут же решили купить загородный дом, и Эмма попросила деньги взаймы у своей матери. Антонио до сих пор помнил рекламный макет: дети, дружно взявшись за руки, шагали по тенистой аллее в направлении бассейна, обозначенного ярко-синим пятном. Кроме того, агент по продаже объяснил им, что власти всерьез подумывают об устройстве подземных туннелей, отвечающих последнему слову техники; они соединят гаражи с домами, и таким образом ни одна машина не сможет нарушить гармонию идиллического парка, предусмотренного проектом.

Именно о таком кусочке первозданной природы в двух шагах от города они мечтали.

Как и прежде, Антонио точно рассчитал время, которое ей потребуется, чтобы пересечь маленький участок земли и сунуть ключ в замочную скважину. Прошел почти год с момента его последнего появления в этом доме, и, несомненно, его присутствие будет для Эммы большим сюрпризом.

Однако Эмма не удивилась. Она как ни в чем не бывало подошла и чмокнула его в губы. Потом спросила:

– Ты ужинал?

– Нет. Я только недавно встал и еще не успел проголодаться. Пойду налью себе что-нибудь выпить, не возражаешь?

– Разумеется.

Он плеснул себе в бокал из первой попавшейся на глаза бутылки и снова сел на софу, бросив рассеянный взгляд на новую картину, висевшую на противоположной стене.

В Эмме его привлекали главным образом широкие, крутые бедра. Он сразу же обратил на них внимание, когда познакомился с ней на факультете. И всегда, что бы она ни надевала, под платьем выделялись контуры ее трусов. Сейчас он их не заметил.

– Очень рада тебя видеть, но лучше, если бы ты предупредил по телефону заранее. Я бы соорудила какой-никакой ужин, – и поскольку Антонио молчал, продолжила: – Так ты не пришел на встречу с Белен, поскольку проспал? Я правильно поняла?

– Да, проспал. Однако, по-моему, Паскуаль не больно-то заинтересован в этом интервью. Ему подавай Сепульведу. Как ты думаешь, он будет завтра в «Ханое»?

– Очень может быть… Уф! Как же я устала! Патрон заставлял нас весь день скакать по сцене и выделывать разные пируэты. Иногда мне кажется, будто нас готовят не для театра, а для цирка.

– Физические упражнения никогда не помешают, – ответил Антонио. – К тому же он свое дело знает, я прав? Ладно, оставим это. Ты прекрасно выглядишь, просто красавица, серьезно.

– Приходится за собой следить. Извини, пойду переоденусь. Как хорошо вернуться наконец домой! Загород меня настолько успокаивает, что я чувствую себя заново рожденной, честное слово. Лишь здесь дышишь чистым воздухом. Мадрид совершенно невозможен.

– У меня сохранился входной ключ, и я взял на себя смелость вторгнуться в твой дом без приглашения. Надеюсь, ты не в обиде? Выпьешь со мной?

– Не пью. Шеф категорически запретил нам алкоголь. Ничего не поделаешь, искусство требует жертв – он всегда так говорит. Если хочешь стать актером, настоящим актером, надо во всем себя ограничивать.

– Согласен. Надо себя ограничивать. Как вижу, ты продолжаешь заниматься.

– Конечно. Такое везение выпадает раз в жизни, я имею в виду нашего шефа. Он на сегодняшний день самый востребованный режиссер в мире и планирует провести мастер-класс в Лондоне, Тель-Авиве, Милане… В конечном счете весь театральный мир его буквально на руках носит. Он божествен… правда, не без некой доли занудливости. Извини, мне придется пораньше лечь спать – я просто падаю с ног. Да, вот еще! Можешь приходить, когда захочешь, только прежде позвони. Ты бог знает сколько времени не давал о себе знать. Мы же не враги. Во всяком случае, я так думаю.

Эмма показалась ему бодрой, без малейших признаков усталости. Такой он никогда не видел ее прежде: на щеках играл румянец, в глазах светились озорные искорки.

Она пела, пока раздевалась в спальне, и Антонио чуть не пошел за ней следом, чтобы посмотреть, есть ли на ней трусики. Но вовремя опомнился, сочтя свою идею не совсем удачной.

Он почувствовал нарастающее возбуждение и потрогал ширинку. У него произошла эрекция.

Возможно, теперь Эмма носила тангас, одни из тех крошечных бикини, которые не видны под одеждой: скорее всего, великому драматургу тоже по вкусу, когда женщины не надевают нижнего белья.

Лучше пресекать подобные мысли.

Антонио выпил бокал до дна и наполнил его снова. Эрекция пошла на убыль.

Из спальни все еще доносилось пение. Эмма изображала безоблачное счастье и, казалось, нарочно затягивала переодевание, так как обычно тратила на него гораздо меньше времени.

Антонио подошел к двери.

– Вообще-то я пришел взять у тебя книжку Копланса. Ты меня слышишь?

– Что ты сказал?

– Взять Копланса. Я пришел за книгой, если ты, конечно, не против.

– Книга моя. Ты сам мне ее подарил, помнишь?

– Не одолжишь мне ее на время? Очень тебя прошу.

– Ты закончил книгу для издательства брата?

– Мне осталось взять интервью у Сепульведы.

– Боюсь, Белен рассердилась на тебя за то, что ты заставил ее потерять время напрасно.

– Этой бабенке нравится быть на виду, она согласна позировать даже для такой паршивой книжки, как путеводитель.

– Ну и ладно. – Эмма зевнула. – Останешься смотреть телевизор? Я, пожалуй, пойду спать.

Антонио взял жену за руку.

– Ты помнишь Копланса? Помнишь его альбом с фотографиями пьяниц, проституток, воров? Если мне удастся сделать несколько снимков с моих соседок – они будут великолепны, и я прославлюсь не хуже Копланса. Чтобы завершить серию, мне недостает лишь заключительной фотографии. Она должна стать чем-то феноменальным, из ряда вон выходящим.

– О каких соседках ты говоришь?

– Живут в студии рядом со мной. Они наркоманки, и я их фотографирую. Такой богатый материал не подворачивался мне под руку уже много лет.

– Сначала закончи книгу для издательства Паскуаля.

– Естественно, не такой уж я глупец, как ты себе воображаешь. Но у меня больше никогда не будет такой возможности, Эмма. Копланс снимал саму жизнь, настоящую жизнь городского дна, без прикрас и лакировки. Он получил Пулитцеровскую премию[50]50
  Пулитцеровская премия – американская ежегодная премия (по 21-й номинации), присуждаемая за выдающиеся достижения в области журналистики (8 премий), художественной литературы и драматургии (6), музыки (1). Премия основана в 1903 г. Джозефом Пулитцером, издателем крупнейшей газеты «Нью-Йорк уорлд». С 1942 г. присуждается за достижения в области фотожурналистики; с 1943 г. – в области музыкального искусства.


[Закрыть]. А что ты скажешь, если я получу Национальную премию в области фотожурналистики, а? Что тогда произойдет?

– Почему бы нам не поужинать в ближайшую субботу? Там все и расскажешь. – Она зевнула. – Пусть мы в разводе, но это не мешает нам оставаться цивилизованными людьми. По-прежнему друзья, не правда ли?

– Отдай Копланса, тогда я с тобой поужинаю.

– Мы можем остаться друзьями, Антонио.

– А как же твой драматург? Разве ты с ним больше не встречаешься?

– Встречаюсь, почему же? Но на этой неделе он занят. Решил посвятить выходные дни семье.

Глава 18

Компания сидела в баре «Уругвай», на улице Сан-Бернардо. Ванесса смотрела телевизор и намазывала оголенные части тела кремом, Лисардо прикорнул прямо за столом, положив руки на стопку комиксов и уткнувшись в них головой.

Чаро подсела к подруге.

– Знаешь, кем бы я хотела быть? Одной из тех, кто таскает за собой кейс и носит дорогую фирменную одежду, – объявила Ванесса. – Эдакой фифой, которая плюет на мужиков и живет себе припеваючи одна в роскошной квартире. У нее накрученная тачка, и по выходным она уезжает куда-нибудь за город или на побережье, останавливается лишь в пятизвездочных отелях и все такое. У меня прямо скулы сводит – так я завидую таким женщинам…

Растирая руки кремом, Ванесса не отрывала неподвижного взгляда от экрана, где двигались маленькие фигурки. Судя по тому, как говорили и смеялись действующие лица, по телевизору показывали одну из юмористических программ.

Чаро сунула руку под юбку и принялась намазывать кремом живот.

– …делают каждый день гимнастику, словом, следят за собой и держат себя в форме. Естественно, при виде них мужики пускают слюни, но они… даже бровью не поведут. Проходят мимо, задрав нос, а те – так и падают штабелями: направо, налево. Послушай, – она потрясла подругу за руку, – ты вправду веришь, будто этим кремом пользуются «звезды»?

Чаро показала на экран телевизора.

– Глянь-ка! Вся штука в том, чтобы делать серьезную мину. Эти типы рассказывают забавные истории, а другие их слушают, не дрогнув ни одним мускулом на лице. Если они засмеются, все усилия пойдут насмарку. Правда, здорово придумано?

– То, что я вижу по ночам, – вовсе не сны – сама рассуди. Скорее знамения, кажется, их так называют? Когда человек уходит из жизни, он не умирает до конца, он переселяется в другое существо, а в кого – неизвестно, что-то наподобие лотереи. Тело – да, оно превращается в прах, но душа, я хочу сказать, дух, так вот он – не умирает, он переходит в другое только что родившееся тело. Раньше мне довелось быть принцессой – я тебе уже об этом говорила много раз. Уверена на все сто. Одной из тех принцесс, которые жили во времена дуэлей и все такое. Мне вечно снится одно и то же: замок, пламя огня, я – в окне и кричу, кричу, а внизу кабальеро дерутся из-за меня на шпагах… Это, должно быть, только одна из моих реинкарнаций. Потом я могу воплотиться в секретаршу или докторшу. Мне бы очень подошло быть докторшей или секретаршей, но обязательно при большом начальнике. Понимаешь? Одетая с иголочки, с деньгами, с машиной и роскошной квартирой, обставленной дорогой мебелью. Начальник, конечно, влюблен по уши, а я – без внимания. Мужики наперебой приглашают меня поужинать и провести с ними выходные там и сям, например на Карибах… Ну, все как полагается, как описано в журналах, помнишь, мы читали? Было бы здорово пожить вот так в другой жизни… Слушай, твой крем никуда не годится: у меня до сих пор не прошли прыщики на плечах. И нечего на меня пялиться!

– Ты просто помешалась на своих прыщиках, вбила себе в голову, а на самом деле выглядишь гораздо лучше.

– Думаешь?

– Я же говорю, увлажняющий крем с… – Чаро повернула флакон и прочитала на этикетке, – с коллагеном и продается только в аптеках. Не морочь мне голову.

– Денег, которые мы заработаем на фиесте плюс навар от продажи коки, нам за глаза хватит, чтобы махнуть в Марокко и оттянуться там – мама не горюй! – Ванесса схватила Чаро за плечи и сильно встряхнула. – Ты мне обещала поехать в Марокко, Чаро. Дала слово, не забыла? Хотя наверняка ты вернешься к Альфредо и пошлешь меня в задницу вместе с поездкой. Альфредо скажет тебе словечко – и всему конец: поднимешь лапки кверху и сделаешь, как он велит. Вот увидишь!

– Ну что ты, милая! Не надо себя накручивать. Кроме того…

Ванесса повернулась и пристально посмотрела на подругу.

– …Альфредо избегает меня. Сейчас я влюблена в Антонио… хотя пока точно не могу ничего утверждать.

– Не знаю, к чему все эти разговоры: Альфредо – твой муж.

– Так-то оно так, но ведь я не дура и понимаю: он меня разлюбил.

– Ну, пошло-поехало! Опять ты со своими бреднями – выдумываешь страдания на пустом месте.

– А что мне остается делать? Его уже давным-давно перевели на свободный режим, а он даже не прислал мне весточки, не говоря уж о том, чтобы зайти самому.

– Но он же сказал Ибрагиму, дескать, мечтает тебя трахнуть.

– Это было до того, как его перевезли из Карабанчеля. Нет, Ванесса, даю руку на отсечение – он меня разлюбил.

– Понятно. Поэтому ты положила глаз на Антонио. На этого пижона!

Чаро пожала плечами.

– Так или иначе, но после фиесты мы соберем все деньги и уедем в Марокко. Что скажешь? Мне так хочется уехать в Марокко. – Ванесса вопросительно посмотрела на подругу.

– Обязательно уедем, даже не сомневайся.

– Может, на фиесте подцепим какого-нибудь дядьку, из важных, и он в нас втюрится. – Ванесса ткнула Чаро локтем. Та повернулась к экрану телевизора и хихикнула.

Лисардо оторвал от стола голову и зевнул. Потом показал пальцем на стопку комиксов.

– Ну что, цыпочки? Вы их уже посмотрели? Самые лучшие – это «Капитан Труэно», «Марвэл» и «Монстры из космоса». Клевые, правда? Я купил их у одного типа на Пласе. Пять штук по сорок дуро[51]51
  Дуро – монета достоинством в двадцать песет.


[Закрыть] за каждую. Можно сказать, оторвал по дешевке.

Чаро взяла комиксы и стала их листать. Ей очень нравились яркие красочные картинки, но из всех комиксов только «Монстры из космоса» были оформлены в цвете.

– А где головоломки? – Ванесса вытерла крем с лоснящегося подбородка. – Кроссворды и все такое. Почему ты их не принес?

– Во-первых, не нашел. Во-вторых, детка, у тебя ума не хватит на кроссворды. На кой дьявол они тебе сдались, если ты не умеешь их разгадывать?

– Почему не умею? Очень даже умею. Просто иногда они наводят на меня скуку, но в общем я отношусь к ним положительно.

Лисардо сунул руку в карман брюк и вынул несколько купюр достоинством в тысячу и пять тысяч песет.

– Видала, Чаро? Ты еще хвасталась, что прошлым вечером вытянула из владельца бутика кучу денег. А как тебе такая куча? Приглашаю обеих. Чего бы вам хотелось отведать, девочки? У меня хватит на все: наедимся креветками от пуза.

– Ух ты! – Ванесса весело захлопала в ладоши. – Расскажи Чаро про то, как ты их добыл.

– У одного лоха… Заметил его, когда тот шел вверх по Руису, и сказал себе: этот тип хорошо упакован. – Лисардо потрогал нос. – Нюх, цыпочки… у меня нюх на деньги…

– Опять в нашем квартале? – встревожилась Чаро. – Альфредо говорил, что в нашем квартале нельзя никого трогать, что легавые…

– Отправляйся к своему Альфредито и поцелуй его в задницу. Плевать я на него хотел и на тебя тоже.

Ванесса потерла руки.

– Ой-ой-ой! Ну, ты у меня и ходок!

– Пожалуйста, можешь продолжать в том же духе. Но иногда ты перегибаешь палку и слишком много о себе воображаешь. Правда, Лисардо! – ответила Чаро. – Так ты говоришь, тот тип был хорошо упакован?

– Под завязку. Я следую за ним вверх по Руису, да? Прямо по пятам: топ-топ, топ-топ… И говорю себе: скорее всего он идет в банк или в какое-нибудь учреждение, оплатить счет… Я же сказал, цыпочки, у вашего покорного слуги нюх на такие дела… И не важно, куда двигал эль мануэль[52]52
  Эль мануэль – имя собственное, которое в начале XIX в. превратилось в имя нарицательное; им называли хорошо одетых жителей некоторых мадридских кварталов.


[Закрыть]: направо или налево, все равно я бы его…

– Ну и что? Сколько ты у него взял? – нетерпеливо перебила Чаро.

Лисардо опять вытащил банкноты из брюк и начал считать. Ванесса наклонилась, чтобы рассмотреть получше.

– Где-то… точно не могу сказать. – Лисардо пожал плечами. – Я кое-что потратил на коняшку и позавтракал, как пристало настоящему сеньору… Наверное… – Он скривил рот и отвел глаза: – Что привязались? Вполне хватит, чтобы набить утробу креветками… Официант!

– Пошли в специализированный ресторан. Здесь подают одну дрянь, – предложила Ванесса.

Чаро листала комиксы и улыбалась. Иногда она читала, разбирая по слогам подписи под рисунками, сделанные малюсенькими буквами.

Там, в ее деревне, подружки по школе тоже приносили на уроки комиксы: «Жасмин» и «Белый цветок». Раскрашенные яркими красками, они казались удивительно красивыми. Сейчас она предпочитала «Монстры из космоса».

Угол улицы Палма пестрел афишами. Одна из них, светло-коричневого цвета с белыми буквами, висела на стене строившегося здания. Она изображала новорожденного малыша, который плавал в вязкой жидкости, сжимая в руке долларовую купюру. Таким оригинальным способом анонсировался концерт рок-музыки.

– Уау-у-у! – воскликнул Лисардо. – Видели, девчонки? «Дикие на мосту» и «Рин-Рин». Крутые ребята, ничего не скажешь!

Он застучал растопыренной ладонью по стене, чем привлек внимание группы школьников, выходивших из Института Лопе де Вега. Подростки остановились посмотреть на афишу. Один из них запрокидывал голову, пытаясь унять текшую из носа кровь.

Ванесса с любопытством рассматривала новорожденного с долларовой купюрой. Лисардо, сверкая глазами от возбуждения, подхватил ее под руку.

– Не могу поверить своим глазам! Ущипните меня: «Рин-Рин» и живьем, ведь на сегодняшний день это самая крутая группа из тех, что играют «хэви-метл»! Я знаком с контрабасистом, его зовут Альберто, Хуан Альберто. Фамилию не помню. – Ванесса зачарованно смотрела на афишу. – Нет, подождите-ка… Хуан Альберто Артече, высокий такой и белобрысый, настоящий красавчик; он учился со мной на одном курсе Архитектурной школы… Да, что-то в этом роде… Его отец то ли политик, то ли еще кто-то… Парень рисовал офигенно и был всегда сексуально озабочен – еще тот кобель! В школе мы дружили, точно говорю. А его подружку звали Хуанита, Хуанита Мартинес.

– Похоже, сегодня еще и вербена[53]53
  Вербена – праздник в честь какого-нибудь святого.


[Закрыть], – объявила Чаро, изучая афишу. – Вероятно, будет карусель, тир… Надо взять с собой Антонио.

Чаро прилипла лицом к афише, а Ванесса засопела и принялась сосредоточенно ковыряться в носу. Потом объявила:

– «Рин-Рин»! Подумаешь! – и пожала плечами.

– Они классные, – настаивал Лисардо.

– Вербена состоится… подожди, в каком-то парке, – сказала Чаро. – Да вот, тут написано: в Каса-де-Кампо[54]54
  Каса-де-Кампо – самый большой парк Мадрида с озером.


[Закрыть].

Она показала на афишу пальцем и добавила:

– В двенадцать часов.

Роза была в тигровых лосинах. При ходьбе она двигала ногами, как будто раскидывала стоявшие на пути предметы тупыми носками грязных кед. Синтетика туго обтягивала плоский живот и прилипала к телу.

– Куда путь держите? – спросила она.

Девушка не обращалась ни к кому конкретно. Она обвела компанию угрюмым взглядом и положила руки на бедра.

– В «Новисьядо», обжираться креветками, – ответил за всех Лисардо. – Пойдешь с нами?

Роза отрицательно мотнула головой.

– Вы приготовились к фиесте? Коку достали?

Ванесса с готовностью похлопала себя по животу.

– Деньги вот тут. Как раз хватит, чтобы сторговаться с Ибрагимом.

– Значит, у вас еще ничего не сделано. Ничего. Вы это хотели мне сказать?

– Зато у нас есть деньги, – возразила Чаро. – Тридцать кусков, мы с Ванессой еле их раздобыли. Тридцать лакомых кусочков – просто чачи! Ибрагим сказал, что остальные можно заплатить позже, – он нам верит.

– Давайте их сюда, у меня сохраннее будет. – Роза многозначительно посмотрела на Лисардо. – Попрошу у Ибрагима скидку, а вырученные деньги мы распределим поровну.

– Ума палата! Это еще бабушка надвое сказала! Почему мы должны отдавать тебе наши бабки? Объясни нам! Чтобы их достать, нам изрядно пришлось попотеть, особенно Ванессе.

– Во-первых, вас ничего не стоит облапошить, а во-вторых, я лучше знаю Ибрагима, и от сделки мы сможем выгадать немного денег. Так что кончайте препираться и гоните ваши дерьмовые бабки.

– И не мечтай, дорогуша! – закричала Ванесса. – Деньги принадлежат нам! А если ты намешаешь в наркоту всякой дряни, а? Повадилась чужими руками жар загребать!

Роза, точно тигрица, в гибком прыжке обрушилась на девушку и вцепилась ей в щеку, потом двумя растопыренными пальцами правой руки ткнула ей в глаза, делая вид, что хочет ее ослепить или пронзить ей насквозь мозг длинными острыми ногтями. Ванесса отпрянула, стукнулась о стенку и замерла в оцепенении.

– Так ты мне не доверяешь, свинья! Я не имею такой привычки, тем более если дело касается чужого добра. Заруби это себе на носу!

– Оставь ее в покое! – закричала Чаро. – Не смей трогать!

Она бросилась к Розе, но та неуловимым движением повалила ее на пол. Чаро шлепнулась на попку ногами врозь; на ее лице читались страх и безмерное удивление.

Ванесса сунула руку под юбку, достала из трусов пакет с деньгами и безропотно отдала их своей мучительнице.

– Забирай, подавись ими! Договаривайся с Ибрагимом сама!

Лисардо отвернулся и нервно зевнул.

Глава 19

Сепульведа сидел на табурете со стаканом «Перье»[55]55
  «Перье» – минеральная вода.


[Закрыть] в руке. Он заявил, что в последнее время не пьет ничего кроме воды, в крайнем случае может позволить себе бокал шампанского, если того требуют обстоятельства.

Антонио включил диктофон и придвинул его поближе, чтобы записать интервью. Воцарилась напряженная тишина.

– …здесь мне тесновато, так сказать, негде развернуться. Не хотелось бы ограничиваться амплуа кинематографиста мадридского розлива, уподобляться экзотическому животному в клетке, вы меня понимаете? Я подумываю податься куда-нибудь в другое место, где ощущаются новые веяния; хочу глотнуть свежего воздуха, поскольку здесь я задыхаюсь. Попробую поработать в Лос-Анджелесе.

– Твое мнение по поводу тусовок, Хосе, – спросила девушка, корреспондент телевидения.

– Тусовки? Сейчас? Ты меня удивляешь, детка, тем более что я уже неоднократно о них говорил. Богемные посиделки придумали мы, но и оглянуться не успели, как наше пространство захватили провинциальные выскочки, привнеся в него атмосферу стяжательства и пошлости. В результате движению, задуманному исключительно для стимулирования творческого потенциала, пришел конец. Затем на сцену вышли высокие функционеры, чиновники из мадридской общины и другие, рангом помельче, и решили использовать ночную жизнь Мадрида для развития туризма. Собственно тусовки как сугубо испанское явление длились совсем недолго.

– А как обстоят дела в данный момент?

– В данный момент это сборище торгашей и мелких лавочников. Воистину – нашествие саранчи! А тут еще экономический спад.

Слова Сепульведы потонули в дружном смехе.

– Получается, вдохновителем движения был ты, Сепульведа.

– Не хотелось бы приписывать себе все заслуги, но получается именно так или, скажем, почти так Не будь нас, нашлись бы другие – слишком скучно стало жить в этой стране, сплошная тягомотина. Говорили лишь о политике, экономике, даже деньги и те считались верхом неприличия – их просто запретили зарабатывать, помните? Я имею в виду период после смерти Франко. Наступили тоскливые времена, кругом бедность, скаредность, посредственность. Наша страна вообще отличается мелким стяжательством, не находите? – Сепульведа поднял руку вверх, намереваясь поскрести затылок, но передумал и продолжил: – А тогда она представляла собой непролазное болото, трясину. Я полагаю, люди просто устали от политики.

– Тебе приписывают не столько организацию движения, сколько наполнение его определенным содержанием… Но ведь рядом с тобой находились другие люди, которые тебя во всем поддерживали. Например, дизайнер Гарсия Пикс, некоторые музыкальные группы: «Туда идут мои», «Лисы», «Кастинг Обликуо» и известные личности: актеры, актрисы, певцы…

– Да, были громкие имена, дорогая. Если наше движение и имело хоть какой-нибудь смысл, то оно в первую очередь являлось протестом против существующей серости, против вельветовых штанов, армяков и свитеров из домашней шерсти с закрытым воротом. Произошел эмоциональный взрыв, послуживший приговором пошлости и мелочности. Все началось после смерти Франко, хотя в тот момент мы не связывали между собой данные события.

– Когда, по-твоему, началось движение и когда оно закончилось?

– Хорошо, прелесть моя, скажу откровенно: я и сам точно не знаю, а существовали ли вообще тусовки? Но если допустить, что существовали, то я ограничил бы их промежутком между восьмидесятым и восемьдесят пятым с кульминацией в восемьдесят втором, восемьдесят третьем годах, когда у всех крыша поехала. Это было безумное, незабываемое время!

– Что-то похожее на возврат к маю шестьдесят восьмого[56]56
  Речь идет о периоде оттепели, когда страна приняла законы о средствах массовой информации, о печати и свободе вероисповедания.


[Закрыть]?

– Вот уж нет! То есть с точностью до наоборот: в мае шестьдесят восьмого во всех сферах доминировала политика, а наши тусовки исключили ее полностью. Более того, по форме и содержанию они выступали против политизации жизни. И не заставляй меня повторять одно и то же по нескольку раз, Мару.

– Марга, с твоего позволения. Не Мару, а Марга Алонсо.

– Ради бога прости, дорогая! Продолжай… – Репортерша открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, однако Сепульведа перебил ее: – Хотелось бы отметить одну очень важную деталь, о которой почему-то умалчивают, я имею в виду роль старого профессора дона Энрике Тиерно. Тогда он работал в Аюнтамьенто. К сожалению, очень немногие помнят дона Энрике и его деятельность в Городском совете на благо укрепления нашего движения, признанного раскрепостить эмоциональную сферу жизни творческих людей.

Молодой человек с короткими светлыми волосами, в костюме от «Либерто»[57]57
  Фирма «Либерто» специализируется на производстве одежды из джинсовой ткани.


[Закрыть] и с золотым «Ролексом» на левом запястье, прервал его воспоминания:

– Хосе, извини, но я полагаю, что нам не следует забывать о субвенциях. Мадридская община, Аюнтамьенто и центральное правительство субсидировали обширную культурную программу: организацию выставок, ярмарок, вербен, создание новых журналов, театров… Думаю, когда-нибудь подобные действия будут оценены по достоинству.

Сепульведа обратил толстое розовощекое лицо к телевизионной камере и, снисходительно улыбаясь, проговорил:

– Надеюсь, они субсидируют мой следующий фильм.

Журналистка засмеялась, за ней звукооператор, телеоператор и семь или восемь человек, окружавших знаменитого режиссера. Кто-то выкрикнул с места:

– Ты согласен со словами твоего приятеля?

– О! Как же иначе. Безусловно! Это не подлежит обсуждению: уж кто-кто, а осевшие в Испании аргентинцы работой всегда обеспечены и именно за счет вышеупомянутых субсидий.

Смех повторился. К частоколу из телекамер и стульев с сидящими на них журналистами стали подходить новые зрители, образовав плотное кольцо, в центре которого восседал Сепульведа, в основном собралась молодежь – чисто умытые юноши и девушки в фирменных джинсах. Звукооператор призвал к тишине.

– Про аргентинцев я пошутил, надеюсь, вы понимаете?

– По-твоему, от тусовок остались только рожки да ножки?

– Я вас умоляю. – Сепульведа развел руками и поднял глаза к потолку. – Тусовка состояла максимум из ста человек. Сто человек кочуют из одного бара в другой, из одной забегаловки в другую, из ресторана в ресторан… Мы лишь создавали рекламу всем этим заведениям… Потом туда начиналось паломничество. Вот и вся тусовка.

Сепульведа прикончил бутылку «Перье». Антонио воспользовался паузой, чтобы задать вопрос:

– Хосе, я могу сделать несколько снимков?

– Конечно, конечно. Разумеется, можешь. Еще вопросы?

Тележурналистка бросила на Антонио недовольный взгляд. Тот спокойно щелкал «Никоном», ослепляя присутствующих вспышками магния.

– Над каким проектом ты сейчас работаешь? – спросила она. – Можно узнать?

– Пока секрет, – ответил Сепульведа.

– А ты расскажи нам в общих чертах, не раскрывая сути, – настаивала репортерша.

Вдруг Антонио показалось, что в глубине зала стоит Эмма и оживленно разговаривает с каким-то молодым широкоплечим человеком. Их головы почти соприкасались, и Эмма выглядела довольной и оживленной. Она то и дело клала руку ему на плечо и откидывала назад голову, весело смеясь. Они стояли довольно далеко, и Антонио не мог слышать их разговора.

Отведенный под пресс-конференцию зал находился в здании на углу улиц Орталеса и Фернандо VI. Днем он функционировал как бар, а вечером как дискотека. Из уважения к Сепульведе музыку отменили. Слышался лишь неясный гул голосов.

Несколько молодых людей, собравшись в группу, закрыли от него Эмму.

Между тем Сепульведа продолжал отвечать на вопросы:

– …я собираюсь снять жесткий фильм, очень жесткий; жанр пока определить трудно, но, думаю, это будет откровенное порно или что-то в этом духе… Представьте, молодая женщина, облеченная властью. Вы следите за моей мыслью? – Несколько человек кивнули головами в знак согласия, другие потребовали продолжения. – Итак, молодая женщина, важное должностное лицо, например, директор агентства или предприятия. Идея ясна? В конце рабочего дня снимает с себя шикарное нижнее белье, подчеркиваю – тончайшее, и возвращается домой на метро… Однако, обратите внимание, она специально выбирает часы пик, то есть время, когда вагоны забиты до отказа. Улавливаете? Большая начальница, красивая, изысканная, богатая, едет в метро без штанишек… и позволяет себя лапать всяким неотесанным, пропитанным потом и пылью каменщикам, конторским посыльным и арабам. Чувствуете, куда я клоню? Это будет что-то в стиле «Belle de jour»[58]58
  Belle de jour (фр.) – имеется в виду фильм Луиса Бонюэля «Дневная красавица».


[Закрыть], но на испанский манер… Каждая поездка на метро равносильна изнасилованию, но по обоюдному согласию. Молодой женщине залезают под юбку, ее щупают, трут между ногами, мнут, доводят до оргазма, и она кончает.

Длинноногая девушка в черных чулках и с сеткой морщин под глазами не смогла скрыть возбуждения и вскрикнула. В руках она держала стакан из матового стекла, наполненный красноватой бурдой.

– Вау-у-у! Нет ничего слаще, чем вообразить, будто тебя тискают в метро. У меня прямо матка опускается от восторга! Вау-у-у!

Тележурналистка громко расхохоталась. Сепульведа выждал паузу и продолжил:

– Я еще не закончил, сейчас увидите… Женщина живет в чудесном шале, в одном из престижных поселков… Ее мужем может быть любой высокопоставленный чиновник, например из администрации; у них двое прелестных малышей, супруги любят друг друга, дети обожают мать, в то время как та ведет тройную жизнь. На работе она строгая, когда нужно, беспощадная и деятельная, а дома – образцовая мать, участливая, отзывчивая, с современными взглядами на воспитание, отдающая себя до конца детям… В общем такая, какой мечтает стать каждая из присутствующих здесь дам. Но всякий день, возвращаясь домой, она ныряет в метро и, словно сука, у которой течка, ищет кобеля, чтобы удовлетворить свою похоть… В один прекрасный день на нее обращает внимание некий молодой человек, замечает ее маневры и начинает за ней следить. Вскоре он понимает, чего она добивается и каким образом достигает оргазма. Парень – вы уже, наверное, поняли, что по сценарию он является вторым главным героем фильма, – поджидает ее после работы, садится в метро и едет по одному с ней маршруту. Постепенно он подбирается к ней все ближе и ближе, и они знакомятся. Не то чтобы парень влюбился – чувством здесь и не пахнет, – просто она пробуждает в нем животный инстинкт; он всегда хотел иметь такую женщину: богатую, красивую, необычную – мечты всех бедняков! – Сепульведа отпил большой глоток из стакана и воспользовался наступившей паузой, чтобы из-под полуопущенных век понаблюдать своими хитрыми глазками за реакцией в зале. Публика хранила молчание. Оно нарушалось лишь шуршанием одежды и трением шелковых чулок, когда женщины, устав от неподвижности, меняли позу или клали одну ногу на другую. – Потому что этот парень тоже выходец из бедных слоев и совершенно опустился: работу он потерял, бездельничает день напролет и балуется наркотиками; у него такая же, как он сам, девушка, живущая в том же квартале. Парню надоело ходить вокруг да около, он прижимается к женщине и залезает ей под юбку по примеру остальных, но неожиданно для себя испытывает острое наслаждение. Он ходит за ней по пятам, встречает у дверей офиса – словом, испытывает к ней некие чувства, пусть животные, грязные, похожие на болезненную манию или извращение, но все же чувства… так сказать, любовь, и добивается регулярных свиданий. Они встречаются в метро в назначенное время, чтобы в тесной давке вагона заняться любовью. Молча, притворяясь незнакомыми и не обменявшись ни единым взглядом, они с остервенением трутся причинными местами, мнут и тискают друг друга… Наступает момент, когда парню хочется большего, он заговаривает с ней, требует ночных встреч, официального признания в качестве любовника. Не потеряли нити? Я нахожу его поведение вполне естественным – никто не хочет трахаться ради самого процесса. Одного наслаждения недостаточно, люди стремятся получше узнать друг друга, иметь устойчивые отношения и так далее… Вы меня понимаете? Парень становится обременительным: звонит ей домой, в офис, даже может неожиданно заявиться туда и поставить ее в неловкое положение… Я хочу сказать, дорогие мои, что он вторгся в две другие ее жизни, так сказать, реальные, а этого она ни в коем случае не должна допустить… Так вот, претензии молодого человека на нормальную любовную связь со своей тайной подружкой привели его к гибели. Он сам вынес себе приговор. Она назначает ему встречу в Каса-де-Кампо и хладнокровно убивает, даже не узнав его имени.