Текст книги "Считанные дни, или Диалоги обреченных"

Автор книги: Хуан Мадрид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Раздались дружные аплодисменты. Сепульведа, довольно улыбаясь, продолжил рассказ:

– Уже на следующий день наша героиня принимается за старое. По дороге домой, к уютному семейному очагу, она отдает свое тело, на котором нет нижнего белья, в жадные незнакомые руки; ее по-прежнему тискают, мнут, и уже другой молодой человек, похожий на убитого, видит, чем она занимается, и тоже все понимает. История повторяется, но у фильма нет финала. Каждый зритель должен додумать его сам.

– О! Восхитительно! Фантастика! – воскликнула девушка в черных чулках. – А кто в главной роли? Ты имеешь кого-нибудь на примете, Хосе? Например, Викторию?

Антонио уловил в ее голосе скрытое напряжение и понял, что она актриса. Он попытался воскресить в памяти ее имя, однако не смог.

– Виктория?! Очень может быть. Почему бы и нет? – ответил Сепульведа. – Она прекрасно подошла бы для этой роли, верно? Обожаю Викторию.

Один из сопровождавших Сепульведу, субъект с аккуратно подстриженной бородкой, сказал:

– Чудесно, я в восторге. В высшей степени образно, живо, – лучше не придумаешь. История просто… Я бы сказал – это тот случай, когда сцены грубого секса способны вызвать подлинное эстетическое наслаждение. Сюжет является точным отображением нашей действительности: одиночество человека, искажение личности, потеря аутентичности в большом городе и как следствие – поиски спасения в сексе… Это что-то феноменальное, у меня нет слов… Скажи, ты уже придумал название для фильма?

– Название? Разумеется, придумал. Первым делом я даю фильму имя, а лишь потом разрабатываю сюжет.

– Я слышу о нем впервые. Ну и удивил ты нас сегодня! – сказал кто-то из присутствующих.

– Уау-у-у! Я весь покрылся гусиной кожей! – добавил другой.

– А все-таки как называется твой фильм? – не унималась тележурналистка. Чтобы не упустить ответа, она придвинулась вплотную к толстощекому лицу Сепульведы. – Я могу упомянуть про него в моей программе, в качестве эксклюзива? Ты даешь мне добро?

Кружок почитателей стал редеть. Антонио огляделся и, не увидев Эммы на прежнем месте в глубине зала, затосковал. В груди ощущалась пустота, тело наполнялось свинцовой тяжестью, распространявшейся от затылка к ногам: сказывались бессонные ночи и усталость. Он вдруг почувствовал себя жалким и смешным.

– …нет, нет, дорогая, ни под каким видом, сожалею… Никакого эксклюзива. Я рассказал вам про фильм под большим секретом. Он пока в зачаточном состоянии, и мне бы не хотелось, чтобы ему перемалывали косточки еще до рождения. Это мое дитя, оно пока принадлежит мне, и только мне одному. Когда у меня появится желание поведать о нем прессе, я дам вам знать, договорились?

– Тебе и так сделали одолжение, пригласив сюда… Как тебя зовут?

В маленькой черноволосой женщине, произнесшей эти слова, Антонио узнал секретаршу Сепульведы. Она пристально посмотрела на тележурналистку сквозь огромные затемненные очки.

– Марга, Марга Алонсо, – ответила та.

– Вот так, Марга, прелесть ты наша. Если в твоей телепрограмме прозвучит хоть слово о новом фильме, ты никогда, слушай меня внимательно, никогда больше не получишь от Сепульведы интервью. Понятно? Сепульведа рассказывает о фильме друзьям, и ты не можешь пользоваться его искренностью. Думаю, я внятно выражаюсь.

– Я лишь спросила. Я хотела…

Ее прервала девушка в черных чулках. Она придвинула стул поближе к Сепульведе и проговорила:

– Слушай, а тебе не приходило в голову сделать продолжение фильма, но с другим местом действия. Пусть не метро, а какой-нибудь кинотеатр, например. Я хочу сказать, снять фильм о девушке, которая сидит в кинозале, а сосед залезает ей под юбку. Никто этого не замечает, кроме главной героини. Должно получиться хорошо. Не знаю, уловил ли ты до конца мою идею? Героиня, ее играет Виктория, пришла в кино с мужем или с детьми, нет, все-таки лучше с детьми и на детский сеанс, так вот, она видит, как сидящий рядом с ней парень сует руку между ног соседней девушке. Наша героиня возбуждается, понимаешь? Она не может сдержать желания, наблюдая, как мужчина ласкает голые ляжки девушки, и начинает мастурбировать прямо под носом у детей, пока их внимание поглощено экраном. Это будет здорово, круто! Ты не находишь, Сепульведа?

– Неплохо придумано. – Сепульведа кисло улыбнулся и, облокотившись локтем о стойку, посмотрел в зал: там раздавались смешки. – Совсем неплохо.

– Тебе потребуется кто-нибудь на роль девушки, – добавила предполагаемая актриса. – У тебя есть мой адрес? Нет, лучше я сама тебе позвоню.

– Каково же все-таки название фильма? – упрямо гнула свое Марга. – Не подумай, я спрашиваю из чистого любопытства. В программе не прозвучит ни слова.

– Название? – Сепульведа открыл пухлый розовый рот. – Естественно, «Метро». Другого и быть не может.

Глава 20

Эмма стояла у выхода, в круге света фонарного столба. Она сделала ему знак и, когда Антонио подошел, взяла его под руку.

– Ты удивлен? – спросила она.

– Признаться, не ожидал тебя здесь увидеть.

– Мы пришли на интервью всем курсом. Ну и как, интересно?

– Ты же знаешь Сепульведу. Заладил: я, я, я.

– У нас учится девушка, которая будет сниматься в его ближайшем фильме. Роль малюсенькая: она играет телефонистку и появляется на экране всего на минуту, а то и меньше, однако одного факта оказалось достаточно, чтобы ее заметили другие режиссеры – ей уже дали роли в нескольких картинах. Сепульведа прямо волшебник. Ладно. Не хочешь пригласить меня поужинать?

Они перешли на другую сторону и направились к пабу «Санта Барбара» на улице Фернандо VI. Антонио остановился.

– Эмма, ты меня не предупредила. Я не знал, что ты будешь на интервью с Сепульведой.

– По пятницам люди обычно ужинают в ресторанах, тебе об этом известно?

– На сегодняшний вечер у меня есть работа. Я договорился сделать несколько фотографий на концерте одной рок-группы – не помню ее названия; они сегодня выступают на озере Каса-де-Кампо. А потом еще нужно будет забежать домой оставить камеру.

– Хорошо, хорошо. Нет проблем. No problem.

– Ты была одна?

– Совершенно одна.

– А товарищи с курсов?

– Теперь все ходят парами, радость моя. Похоже на эпидемию. На одиноких женщин смотрят с подозрением – боятся, как бы не отбили дружков.

Они толкнули дверь паба и вошли внутрь. За столиками сидели редкие посетители. Время было раннее: заведение заполнялось только после полуночи.

Эмма и Антонио поздоровались со знакомыми и сели за свободный столик.

К ним подошел официант по имени Тони, обладатель коричневого пояса по каратэ.

– Ты не показывался здесь целую вечность, Антонио, – произнес он вместо приветствия.

– Ему некогда. Антонио загружен работой, – ответила за него Эмма. – Он только что из «Ханоя», где брал интервью у Сепульведы. У самого Великого Сепульведы! Мой муженек снова при деле и скоро будет знаменитостью.

– Бывший муженек, – уточнил Антонио.

– Извини, дорогой. Ты сегодня слишком чувствительно настроен – обижаешься по пустякам, не находишь?

– Просто хочу поставить точки над «i».

– Заметил, Тони, что делает с людьми предвкушение славы.

– Нашел работенку? – спросил его Тони.

– Да еще какую! – опять ответила за него Эмма. – У моего деверя. Антонио делает книгу о мадридских тусовках для общины. Это только начало, а за ним последуют новые и новые издания.

– Откуда тебе известно?

– Да вот известно… Я разговаривала с Паскуалем, и он сказал, что издательство в восторге от твоих фотографий. Буквально так и выразился: «Изумительные фотографии, Эмма!» – Ее голос звучал напыщенно.

– Черт возьми! Книга уже закончена, а Паскуаль пристал ко мне с какими-то дополнительными интервью. Не понимаю, чего он добивается?

– Ну вот, теперь ты рассердился на Паскуаля. Он-то чем тебе не угодил, Антонио?

– Сюда недавно заходил ваш Сепульведа, – сообщил Тони. – Попросил воды.

– Теперь он пьет только воду, – пояснил Антонио.

– И правильно делает: надо следить за своим здоровьем, разве не так? Ладно. Что тебе принести, Антонио? Как всегда? А тебе?

– Что-нибудь вкусненькое, – ответила Эмма.

– Полцыпочки[59]59
  Цыпочка – игра слов. В Испании, слово «Polio» – цыпленок, может употребляться в значении «шлюха» или женского полового органа.


[Закрыть]?

Старая шутка, понятная лишь своим. Она повторялась из вечера в вечер, когда Антонио приходил сюда с друзьями, оставаясь до трех утра, то есть до самого закрытия паба. Прощались навеселе, расточая уверения в горячих дружеских чувствах и обещания скорой встречи.

Услышать знакомую присказку для Антонио было равносильно путешествию в далекий, давно забытый мир, а ведь прошел всего год, с тех пор как он резко изменил образ жизни, круг общения и привычки. Сердце защемило грустной нежностью, словно он безвозвратно потерял что-то очень дорогое.

Эмма и Тони засмеялись. Потом официант принес пива и тарелку соленых орешков.

– Вот твой арахис. Приятного аппетита!

Это была вторая дежурная шутка, поскольку Эмма неизменно утверждала: она посещает пабы ради арахиса, а пиво только помогает протолкнуть его в горло.

Они прихлебывали из высоких стаканов, потерянно глядя куда-то в сторону. Через некоторое время Антонио прервал молчание:

– Иногда ко мне приходит четкое понимание, насколько бездарно я растратил свое время. Ведь кроме меня в нашей компании не нашлось никого, кто верил во все эти бредни о творческой свободе восьмидесятых годов… Наверное, был слишком молод… и глуп…

– Мы, дорогой. Я тоже потратила время зря.

– Пожалуйста, перестань называть меня дорогим.

– Прости, но ты сегодня совершенно невозможен.

Антонио пожал плечами и попытался изобразить улыбку, но не смог.

– Будь я в ту пору на десять лет старше… но мне едва исполнилось семнадцать, когда Франко отправился на тот свет, – чтоб ему там яйца отшибли! Его смерть застала меня врасплох…

– Нас – мне тогда исполнилось пятнадцать.

– За пройденное время можно было найти себе место под солнцем… приобрести студию, добиться чего-нибудь существенного… А что сделал я? Ничего…

– Что сделали мы?

– Работал в каком-то занюханном агентстве, которое публиковало комиксы и журналы для фанатов… Попросту бездельничал, валял дурака. Меж тем как другие думали о будущем. Посмотри, чего достиг Сепульведа, Аласка, Оука Леле, Гарсия Аликс… та же Белен Саррага…

– Белен хорошо устроилась, подцепила богатенького мужа. Вот бы мне так!

– Все «хи-хи-хи» да «ха-ха-ха», а жизнь уходит. Я ничто, ноль с палочкой. Скажи, кто меня знает как фотографа? Ну, скажи!

– Твои друзья. Они знают твои работы.

– В моем возрасте не приходится говорить о друзьях. Друзья существуют, пока ты молод, а потом превращаются в конкурентов. – Антонио посмотрел на часы и раздраженно повел плечами. – Извини, но уже поздно, мне надо идти. Так как мы не договорились заранее…

– Успокойся. Я останусь здесь. Наверняка встречу кого-нибудь из знакомых, посижу немного, а потом отправлюсь восвояси.

– Ты сегодня была на занятиях?

– Была, но шеф болен. Нам позвонила его женушка и предупредила, чтобы мы не ждали.

– Значит, так и не развелся. Я думал, он современнее.

– Я тоже думала. Он говорит, что не может оставить жену, поскольку любит ее по-своему. Потом я узнала о других его интрижках, например с одной девушкой с нашего курса, Магдой. Ты ее должен помнить.

– Не очень отчетливо.

– Я развелась, а он – нет. Вот влипла!

– Ты изображаешь из себя феминистку, когда тебе это на руку. Выкидываешь флаг женской независимости, однако не для утверждения своих прав, а для того, чтобы что-нибудь для себя урвать.

– Естественно. А ты для тех же целей используешь свой мачизм.

– Верно подмечено. Мы оба в глубокой заднице, и это меня утешает.

– Может, останешься, и выпьем еще? Мы ведь друзья, не правда ли? Девять лет брака, не считая тех лет, когда мы просто жили вместе, дают право на дружбу, не думаешь? Неужели твоя работа настолько для тебя важна, что мешает побыть несколько лишних минут с бывшей женушкой? Даже вечером в пятницу?

– Мне надо снимать, я тебе уже говорил. И кончай со своим сюсюканьем: женушка, муженек… В конце концов, кого из нас трахала мировая знаменитость: тебя или меня? Ты сама меня бросила, я не виноват.

– И что теперь? Стать на колени и умолять, чтобы ты провел со мной вечер? Я пришла на интервью с Сепульведой ради тебя, поскольку знала: ты там обязательно будешь.

– Этот козел, твой драматург, дал тебе увольнительную именно на сегодняшний вечер? Прямо как в воду глядел!

– Ничего подобного, милый.

– Никак не решится переехать к тебе с пожитками? Вот в чем все дело?

Эмма криво улыбнулась и забарабанила пальцами о край стола.

– Мудак! – Она помолчала несколько секунд. – Сейчас он женат в третий раз, на аргентинской еврейке. Говорит, что не желает больше пускаться в матримониальные авантюры, дескать, трех раз вполне достаточно.

– А ты обожаешь матримониальные авантюры.

– Меня воспитали для брака. Дому необходим мужчина, особенно в наше время. Если женщина одинока, то на нее смотрят с опаской, считают неполноценной… не знаю.

– Теперь все наоборот, ты права. Раньше, если ты состоял в браке, тебя держали чуть ли не за идиота или по меньшей мере за человека со странностями. Помнишь, как отреагировали наши друзья, когда мы поженились? Они назвали нас ретроградами.

– Все немного сложнее, чем ты думаешь… Хорошо, тогда поужинаем завтра. Я зайду за тобой в студию около десяти.

В паб вошла парочка в сопровождении мужчины. Антонио не был с ними знаком, хотя их лица отдаленно кого-то напоминали.

Эмма поднялась и обняла по очереди всех троих. Потом пригласила за свой столик. Антонио заявил, что ему пора.

Он поцеловал Эмму и простился с остальными. Выходя из паба, он увидел, как Эмма поменяла место и села за другой столик рядом с тем мужчиной, который пришел один. Они оживленно о чем-то говорили. Эмма имела особый дар рассказывать анекдоты, поддерживать непринужденный искрометный разговор с любым человеком и в любое время суток.

Глава 21

Компания с трудом продвигалась в направлении огней и желтых заграждений, по обе стороны которых бурлила огромная толпа людей. Те, кто заплатил, находились внутри, а те, у кого не было билетов, – снаружи.

Чаро прилипла к боку Антонио. Ее лицо светилось от счастья, в глазах мелькали веселые искорки. Ванесса пританцовывала в ритм музыки, гремевшей на всю округу.

Сцену в виде возвышенной круглой площадки, похожей на платформу подводной лодки, окружали гигантские опоры с динамиками и прожекторами. По ней двигались пять ярко освещенных фигурок с гитарами и другими инструментами в руках. Сплошное море голов ревело от восторга и подпевало музыкантам.

Время от времени проезжал конный отряд полиции. Всадники, одетые в черное, хранили молчание – лишь озирались по сторонам, сидя как изваяние на огромных лошадях устрашающего вида.

Многие расположились прямо на земле, то и дело прикладываясь к бутылкам с пивом и дымя косячками. Торговцы с большими пластиковыми сумками, протискиваясь сквозь толпу, продавали бутерброды и напитки.

Наблюдавшие за порядком охранники выделялись желтыми повязками на предплечье. Они смотрели за тем, чтобы никто не пролез через заграждение без билета.

Антонио почувствовал, как его тело вибрирует вместе с динамиками. Зрители восторженно ревели и раскачивали руками из стороны в сторону.

– Ую-ю-юй! Ую-ю-юй! – завопил кто-то из стоявших рядом.

– Ую-ю-юй! Это супер, просто супер! – вторила Ванесса.

– Мне нужна доза! – прохрипел Лисардо. – Надо срочно отыскать кого-нибудь, кто продает героин! А потом поговорим с контрабасистом – он мой друг. Круто, да?

Он ткнул локтем Антонио.

– Круто! – ответил тот.

Чаро держала его под руку, не выпуская ни на мгновение, хотя их все время толкали и пытались разъединить.

– Эй! – Ванесса приникла к уху Чаро, сложив руки трубочкой. От грохота музыки чуть ли не лопались барабанные перепонки. – Пошли искать коняшку!

– Мне сейчас не хочется колоться, – крикнула в ответ Чаро.

– Выпендриваешься перед своим фотярой? Смотри, не плюй в колодец: пригодится воды напиться! – надсаживалась Ванесса.

– Пошла ты на фиг! Я остаюсь с Антонио.

– У меня есть бабки, двинули! – не отставал Лисардо.

– Здесь неудобно, кругом люди! – громко ответила Чаро и добавила уже тише: – Мне так кажется.

Лисардо и Ванесса ушли, смешавшись с толпой. Чаро подумала немного и побрела вслед за ними.

Какая-то девчонка без лифчика и в майке, под которой выделялись немного вислые груди, жевала резинку и завороженными глазами смотрела на сцену поверх деревьев.

Потом вдруг повернулась к Антонио и спросила:

– Ты видел Луиса?

Он не знает никакого Луиса, ответил Антонио. Не обращая внимания на его слова, девчонка спросила ОПЯТЬ:

– У тебя есть курево?

Стараясь перекричать музыку, Антонио объяснил, что сигареты у него кончились и, вообще, он мало курит, но девчонка его уже не слышала – ее отодвинул людской поток.

Мимо него прошел тип с бритой головой, загребая тяжелыми ботинками землю. К рукаву его куртки был пришит кусочек желтой ткани, а за плечами в такт шагам раскачивалась бейсбольная бита, выкрашенная в коричневый цвет.

Пытаясь прорваться на площадку, Антонио послонялся некоторое время у желтой загородки, которую осаждала толпа. Землю устилали пустые жестянки из-под пива, обрывки бумаги и остатки еды.

Чаро подошла к нему сзади. Чтобы быть услышанной, ей пришлось повысить голос:

– Привет! Послушай, Антонио, пойдем с нами. Мы нашли укромное местечко за деревьями. Пойдешь? Лисардо раздобыл отменную коняшку, и у нас есть неиспользованные шприцы – купили в аптеке минуту назад.

От возбуждения у нее горело лицо, волосы растрепались и влажными прядями прилипли ко лбу.

– Ты же знаешь, я… – ответил Антонио и пожал плечами. – Того укола мне хватит до конца жизни.

Чаро опять крикнула ему в ухо:

– Хочешь, ширнись первым.

– Прекрати. Я пойду прогуляться.

– Ну и иди. Слушай, а они здорово играют, выкладываются до последнего. Лисардо говорит, что, вероятнее всего, нам удастся пройти на площадку. Он вроде бы уже договорился с контрабасистом. Тебе его отсюда видно?

Чаро показала рукой на сцену, откуда раздавались оглушительные раскаты музыки и треск взмывающих в небо ракет, которые бросали на верхушки деревьев и небо пламенеющий отсвет пожара. Антонио никого не смог рассмотреть – лишь прыгающие по сцене контуры маленьких человечков.

– Отправляйтесь без меня. Я подожду вас возле заграждения. – Ему расхотелось идти на площадку: слишком много народу и шуму.

– Мы будем вон за теми деревьями. – Чаро указала рукой налево. – Мне надо поговорить с тобой о чем-то очень важном. Не уходи без меня.

Парень с косичкой волос, стянутых сзади блестящей заколкой, и с подкрученными вверх усами делал Антонио знаки. На нем был расшитый жилет, надетый на голое тело, с шеи свешивались бусы из стекляруса.

– Эй, друг! Ты, случаем, не Колина? Тебя зовут Рикардо Колина?

У его ног лежало одеяло, покрытое связками браслетов, сережек и бус из плетеной кожи.

Антонио подошел поближе.

– А ты, Балмаседа, да? Отпустил волосы, теперь тебя сам черт не узнает.

Субъект рассмеялся, показывая огромные желтые зубы.

– Не вижу твоей фотокамеры, друг. Что ты здесь делаешь? Работаешь? А я послал это дерьмо куда подальше…

– Так, прогуливаюсь. Но до сих пор меня звали по-другому. Я не Рикардо Колина.

– Не важно друг, какая разница? Важно то, что мне знакомо твое лицо. Я тоже не Балмаседа. И все-таки что ты здесь делаешь?

– Подпитываюсь энергией, как видишь.

Парень курил огромный косяк, который распространял резкий запах, отдававший уксусом. Он протянул цигарку Антонио, и тот сделал несколько затяжек.

– Выращиваю гашиш сам. Попробуй скажи, что он плох!

– Обалденный!

Парень опять захохотал, и Антонио вернул ему косяк.

– Точно говорю, твое лицо мне знакомо. А я продаю побрякушки. Мы их делаем с Глорией на пару. Глория – американка, из Нью-Йорка. Сатана в юбке, а не девчонка. Если ты маленько подождешь, я тебе ее покажу. Она где-то здесь, слушает этих ребят. Они классно играют, правда?

– Хорошо, ничего не скажешь, – согласился Антонио.

– Глория – хорошая девчонка, но до сих пор не научилась делать браслеты. Вот когда научится, будет в полном порядке. У нее есть артистическая жилка, но она слишком медленно усваивает.

Парень опять протянул ему косяк, и Антонио затянулся. У него тут же распухла голова, словно ее набили ватой.

Парень продолжал:

– Ты помнишь Мерседес, мою прежнюю девчонку? – Антонио отрицательно качнул головой. – Та умела делать браслеты… В итоге она меня и обучила… Тонкая наука – делать браслеты.

– А где сейчас Мерседес? – спросил Антонио.

– Погибла. В прошлом году, да, друг, в прошлом году… Мерседес воображала себя актрисой и любила танцевать, говорила, это помогает ей входить в транс. Однажды начала выделывать па перед балконной дверью, чтобы впустить в тело ночные флюиды или, как их там, космические лучи – я в этих делах не силен. На ней было длинное платье и потом выяснилось, что оно загорелось то ли от косячка, то ли от чего другого. Точно не могу сказать, я лежал в это время в комнате невменяемый, накаченный сам понимаешь чем. Да и музыка орала во всю мочь, насколько я помню… Меня разбудили пожарники. Мерседес стала похожа на обугленную тушку обезьянки – так вся скукожилась. Ужасное зрелище! Не могли опознать ни лица, ни тела. А я в другой комнате, валяюсь в койке, ничего не вижу и не слышу. Даже криков, потому что она, надо думать, сильно кричала. Вот видишь… Ну да ладно, Рикардо. Рад повидаться с тобой снова… Да, вот еще что! Ты помнишь Лукаса?

Антонио опять качнул головой. Парень уточнил:

– Он был главным редактором «Камбио 16»[60]60
  «Камбио 16» – один из самых популярных в Испании журналов.


[Закрыть], ты должен вспомнить.

– Я печатался в «Камбио» только один раз. У меня опубликовали три фотографии.

– Ну, тогда чао, друг. Может, еще свидимся.

Антонио кивнул головой, бросив на прощание ответное: «Чао» и «До скорого».

Девчонка спустила джинсы и принялась писать в темном местечке за деревьями.

«Надо было взять с собой “Лейку”, – опять пожалел Антонио. – Могли бы получиться первоклассные фотографии».

В отблеске прожекторов ягодицы светились в ночи, словно два больших раскаленных добела ядра.

Девчонка кончила свои дела и натянула штаны. Тут она заметила пристальный взгляд Антонио, улыбнулась, потом показала ему язык и бросилась бежать.

Ему вспомнилась подружка по колледжу, некая Ита, которую он случайно застал за таким же занятием. Тогда Антонио настолько смутился, что два или три месяца не мог произнести ни слова в ее присутствии.

– Я давно хочу с тобой серьезно поговорить, но стесняюсь, ведь мы так мало знакомы.

– Валяй, выкладывай все по порядку.

– Тебе бы не хотелось жить со мной и Ванессой?

– При чем тут Ванесса?

– Я тебе объясню: Ванесса мне больше чем сестра. Когда мы снимали квартиру на Реформке, то дали друг другу клятву не расставаться ни при каких обстоятельствах. Если ты согласен, то я перестану колоться, даю слово.

– Тебе нужен ответ прямо сейчас?

– Не обязательно, но если мы уедем в Марокко втроем, ты должен назвать меня женой. Понимаешь?

– У меня уже есть жена… точнее бывшая. Мы развелись год назад, расстались друзьями, по-хорошему.

– Расскажи мне про твою жену, Антонио!

– Про мою бывшую? Что ты хочешь услышать?

– Не знаю… все равно, что… Например, где вы познакомились?

– На факультете, на первом курсе… Я имею в виду, на филологическом. Потом поженились, и я бросил учебу. По правде говоря, женитьба тут ни при чем, я бы и так бросил, поскольку филология меня не привлекала. Я поступил на факультет журналистики и тоже ушел с первого курса, а жена продержалась на филологическом до второго или третьего, сейчас уже не помню. Теперь говорит, что хочет восстановиться, чтобы завершить образование.

– Побежали! – крикнула Чаро.

Она подхватила Антонио под локоть. Тот замотал головой и сморщил лоб: действие гашиша, выкуренного в компании с длинноволосым парнем, закончилось, и его снова колотил озноб.

– Смотри, там Фатима. Фатима!!!

Чаро выпустила его руку и устремилась к парню с девушкой. Они курили, опершись о ствол дерева, рядом стоял один из деревянных столов, которые отдыхающие обычно используют для пикников.

Чаро бросилась девушке на шею, обе подпрыгнули и завертелись от радости. Парень с изрытым багровыми угрями лицом выглядел совсем желторотым.

– О! О-о-о! – весело кричали подружки.

Девушка о чем-то взахлеб рассказывала Чаро, и та вторила ей раскатистым смехом. Антонио подошел поближе.

– …люди такие подлые, согласна? Я потеряла в них веру. Каждый занят только собой. Сплошь и рядом – законченные эгоисты, а я, как ты знаешь, не из их числа… Теперь подумываю уехать в Альпухаррас, в местечко под названием Бибион, там очень красиво. Возможно, займусь там керамикой… По меньшей мере мне это интересно.

Чаро чмокнула ее несколько раз в щеку.

– Какая ты красотка, Фатима! Просто дух захватывает, когда на тебя смотришь!

– А ты? Как у тебя дела?

– Снимаю студию на площади Второго Мая. Маленькую, но очень милую… просто прелесть.

– А Ванесса?

– Как всегда со своими выкрутасами. У нее есть парень… но, похоже, она его не очень-то жалует. Уж такой уродилась.

– А я завязала со всем этим: послала куда подальше и коку, и всех мужиков. – Она ткнула пальцем в грудь стоявшему рядом прыщавому парнишке. – Он хорошо сечет в музыке, даром что ди-джей. Эй, ты! Я правильно говорю?

Парнишка пожал плечами и ответил:

– «Рин-Рин» чем-то напоминает Ливерпульскую группу[61]61
  Ливерпульская группа – имеется в виду группа «Битлз».


[Закрыть]… По моему мнению… – Он покосился на Фатиму. – Мне так кажется. А вам нравится?

– Что-то в стиле рок-фламенко, – ответила девушка. – «Рин-Рин» подражает не только Ливерпульской группе, но и «Кетаме», и «Черной лапе». Разве ты не слышишь?

– Ую-ю-юй! – завопил парень. – Заводные ребята, здорово зажигают!

Фатима надула губы и бросила на парня презрительный взгляд.

– А я вконец запуталась, попала между двух огней, понимаешь? – пожаловалась Чаро своей подруге. – Альфредо перевели на свободный режим и перевезли из Карабанчеля, но… А, да ты же еще не в курсе, завтра у нас фиеста. Мы приглашены на роскошную фиесту! Помнишь, как классно мы погуляли в прошлом году? Ты, я, Ванесса и Пили, не забыла?

Антонио подошел поближе. Мимо прошла группа подростков, громко напевая и бренча на воображаемых гитарах.

Какой-то парень бился в конвульсиях на земле и хрипло дышал; его держали двое. Сквозь дырку на брюках сочилась кровь, лицо с вылезшими из орбит глазами тоже было в крови.

Третий, стоявший напротив, бил его ногами в грудь и живот. Он отходил на несколько шагов, прицеливался и обрушивал на него удары. Те, кто держал жертву, молотили его кулаками по голове.

Вокруг собралась толпа и молча наблюдала за расправой. Ванесса, обвив Лисардо руками сзади, растирала ему спину.

– Стукни его битой, расколи ему черепушку битой! Я тебе говорю, придурок! – надсаживался один из державших. – Прикончи его к ядреной матери.

– Это будет тебе хорошей наукой, козел! – процедил сквозь зубы один из мучителей. – Чтобы в другой раз неповадно было!

Другой, придя в неистовство, завизжал дурным голосом:

– Она мне сестра! Это тебе за мою сестру, козел!

И изо всей силы ткнул его в глаза растопыренными пальцами. Жертва взвыла от боли и завертелась волчком.

Они снова прошли мимо усатого дядьки, который продавал побрякушки.

– Эй, Рикардо, Рикардо! Купи браслет! А может, хочешь травки? Я сам ее выращиваю!

Антонио сделал отрицательный жест рукой. Чаро сжала его за локоть и предложила:

– Давай уйдем отсюда до окончания концерта, а то не успеем на метро. Ты его знаешь? – спросила она про усатого.

– Да, но не помню имени. Он когда-то был журналистом.

Чаро остановилась и запечатлела на его губах долгий поцелуй.

– Я умираю от желания остаться с тобой наедине, Антонио. Пошли скорее, умоляю.