Текст книги "Наследство Карны"
Автор книги: Хербьёрг Вассму
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
Глава 6
Стине с Фомой приехали в Страндстедет, чтобы сообщить Ханне о дне своего отъезда. Но Ханна и слышать не хотела об этом. Америка! Они там погибнут! Их могут ограбить, изувечить! А то чего и похуже.
Она-то удачно вышла замуж, и у нее есть все, что нужно. Но Уле и Сара? Что будет с ними?
– Они поедут с нами, – сказала Стине.
Фома пошел взглянуть на место, где будет строиться верфь, Ханна и Стине остались в гостиной одни.
– Неужели вы уедете от меня! – вздохнула Ханна.
– Я просила тебя поехать с нами, когда мы решили, что уедем. Тогда ты была еще вдовой. Я хотела, чтобы вы с Исааком…
– Тогда я не была готова уехать так далеко.
– А если бы не Олаисен? Ты бы поехала с нами? Ханна заплакала.
– Ты могла бы найти там свое счастье. Стать свободной!
– От чего свободной?
Стине не отвечала так долго, что Ханна снова спросила:
– От чего свободной, мама?
– От Олаисена! – прошептала Стине.
Она стояла и складывала льняные полотенца, которые наткала для Ханны.
– Мама, он спас меня от бедности. Он единственный, кто захотел видеть меня свободной.
– Было время, когда я думала, что ты останешься в Рейнснесе. В большом доме…
– Почему ты так думала? – Ханна всхлипнула.
– У него это было написано на лице.
– У кого?
– Ты сама знаешь, зачем называть имя.
– Обычная мечта бедняков.
Стине опустила глаза. Вдруг она отбросила полотенца в сторону и села на ближайший стул.
– Вениамин должен был жениться на тебе! – громко сказала она и в испуге огляделась по сторонам.
– Чепуха!..
– Я и сейчас так думаю! Вы должны были пожениться. А теперь вы оба несчастны. Я же вижу! Ты снова беременна, а у него так и нет детей. Эта… эта Анна может только играть на пианино и мечтать.
– Мама! – Это прозвучало как вопль о помощи.
– Олине мне все рассказала… вы с ним… тогда на Троицу… Тебе не следовало выходить замуж за Олаисена! Он тебе безразличен. Я вижу!
– Не надо, мама! – Ханна всхлипнула и сжалась в уголке возле печки.
– Если нет любви, не будет и счастья.
Ханна повернулась к ней, сверкнув черными глазами:
– Любовь? Любовь только для богатых! Для тех, кому дано выбирать и привередничать. Ты знала любовь? Ты, моя мать, знала любовь?
– Да, Ханна, знала! Я любила твоего отца. И если бы он попросил меня уехать с ним в Америку, я бы не стала раздумывать. Теперь на его деньги едем мы с Фомой. Моя мечта исполнится. Потому что, к твоему сведению, я люблю Фому!
– Ну и поезжайте! Пожалуйста! Поезжайте!
Стине обеими руками пригладила волосы, словно ждала гостей. Машинально, не глядя в зеркало. Мягким, привычным движением.
– Он все еще любит тебя, Ханна. И ты это знаешь…
– Замолчи!
– А ты – его.
– Не мучай меня!
– Когда ты была беременна, ко мне приезжала одна женщина из Страндстедета. Она удивилась, что вас еще нет дома, она видела, как вы вместе садились в лодку… и была уверена, что доктор поехал в Рейнснес.
– Какая женщина? Когда это было?
Стине блестящими глазами наблюдала за дочерью.
– Я же сказала. Когда ты носила Рикарда.
– И что ты ей ответила? – шепотом спросила Ханна.
– Что Вениамину нужно было заехать к одному больному на островах, но он вот-вот приедет.
Ханна перестала плакать, она не поднимала глаз и не знала, куда деть руки.
– Вениамин приехал наутро. Один. Но та женщина уже уехала.
Глаза Ханны зацепились за ниточку на полу. Она не двигалась. Потом выбежала из гостиной и быстро поднялась в спальню с большой дубовой кроватью.
Стине не пошла за ней. Она сказала все, что должна была сказать. Но, оставшись одна, несколько раз вытерла слезы.
Иметь бы сейчас шаманский бубен, обладающий колдовской силой! Она пошла бы на каменную россыпь и била бы в бубен до тех пор, пока сила любви не пришла бы туда, куда нужно. А эта женщина из Копенгагена вернулась бы откуда приехала, пока никто не пострадал. Она била бы в бубен до тех пор, пока горе на забылось бы и к ним ко всем не пришла бы радость. И дети? Да, прежде всего дети.
Вениамин был в Страндстедете, когда Фома пришел в большой дом и сообщил, что все решено. Весной они уезжают в Америку. Он обещал найти управляющего для усадьбы.
– Что же ты раньше ничего не сказал? – удивился Андерс.
– Тогда еще нечего было говорить.
Дина не стала делать предостережений.
– Всегда можно вернуться домой. Я тому пример, – сказала она и предложила помочь со сборами. Если нужно. В ее взгляде, брошенном на Фому, явно читалось уважение.
– Нам будет не хватать вас. Но я желаю вам счастья, – сказала Анна и торжественно пожала Фоме руку.
Узнав новость, Вениамин отправился к Стине. Он хотел поговорить с ней наедине. Фома в это время работал на поле.
Он сказал, что они приняли смелое решение, но предупредил об опасностях, связанных с таким переездом.
Стине молчала, она ограничилась беглой улыбкой и поставила перед ним чашку кофе и кренделек на тарелочке.
– За нас я не беспокоюсь, – тихо сказала она. – Меня беспокоит Ханна…
– А что с ней?
Стине представился удобный случай. Не поднимая глаз, чтобы не смутить Вениамина, она рассказала о женщине из Страндстедета. Предупредила: людей может удивлять не только это. Стоит ли так рисковать?
Сплетни – они как гниль в бревне. Растут потихоньку. Наверное, ей следовало сказать об этом раньше. Ведь он ей все равно что сын, с первого дня, как она приложила его к груди. Это молоко предназначалось для ее сына. Но он умер.
Вениамин не прерывал ее. Он попытался представить себе, как тяжело пришлось Стине, но мог думать только о Ханне и женщине из Страндстедета.
– Нас застала непогода. Мы высадились на островке. – Он заставил себя выдержать ее взгляд.
– Но Ханна так и не приехала в Рейнснес?
– Нет, она промокла, и ей нездоровилось…
– Почему человек, за которым нет вины, пытается что-то скрыть? Ханна мне ничего не сказала. Я узнала об этом от женщины, которая вас видела.
Лицо у Вениамина пылало.
– Да-да, мы боялись, как бы не пошли сплетни…
Он весь сжался под взглядом этой маленькой женщины, которая всегда была неотъемлемой частью его жизни.
Понял, что никогда не задумывался над тем, что она все видит и понимает. Не знал, что она чувствует.
– Так уж сложилось, Вениамин, что я должна просить тебя об услуге. В благодарность за мое молоко, которое спасло тебе жизнь.
Он кивнул.
– Позаботься о Ханне, когда я уеду! Вряд ли мы с ней увидимся еще в этой жизни. У нее сильная воля, и она слишком горда… Такие люди часто накладывают на себя руки. Так поступил ее отец. Они теряют путь в тумане. И все. А виноваты во всем мы, матери. Раз не виноват Бог, значит, вина лежит на нас. Так ты позаботишься о ней?
Вениамин растерялся. Ища, что сказать, он пригладил волосы. Стине продолжала:
– В Рейнснесе не было принято открывать свои мысли. Я тоже не открывала. Но теперь, когда я уеду… Люди часто неправильно понимают друг друга. И при всем желании мы не в силах изменить их отношение к себе. Они видят только то, что хотят. Поэтому я и хочу уехать в Америку. Там никто не знает, что я лишь бедная лопарка. Так ты позаботишься о Ханне ради меня?
– Я позабочусь о Ханне ради тебя, – как можно тверже сказал он.
– Это совсем нетрудно. – Стине с нежностью смотрела на Вениамина.
В старинном календаре день 14 сентября отмечен крестом. Фома считал делом чести, чтобы к этому дню урожай был убран под крышу. Так было и в этом году.
Однако Дина не пригласила его, когда утром объявила Андерсу, Вениамину и Анне, что ждет их в конторе при лавке. Ей нужно поговорить с ними о важных делах.
Она не села за письменный стол или на стул, на котором обычно сидел Вениамин, принимая больных, но расположилась на старой кушетке и ждала, пока все сами найдут себе место. Расшнуровав ботинки, она скинула их и закурила сигару «Принц Уэльский» – предварительно предложив сигары присутствующим. Вениамин и Анна отказались, Андерс предпочел трубку.
Пока Дина делала первые, жадные затяжки, все смотрели на нее. Только Андерс был отчасти подготовлен к этому разговору. Именно по его настоянию Дина и выждала до этого дня.
Она начала так, как он ей советовал:
– Я получила большое наследство. Оно позволило мне расплатиться со всеми долгами, какие числились за Рейнснесом, и к весне мы начнем ремонтировать дом. Крышу мы переменим уже нынче осенью.
В конторе царила тишина. Словно каждое движение стоило собравшимся больших усилий.
Вениамин нахмурился. Потом вытянул ноги, закинул руки за голову и сказал с улыбкой:
– Вот это новость! Как я понимаю, это нам обойдется недешево. И кто же этот добрый донатор?
– Один берлинский предприниматель, мы с ним были знакомы много лет. Это долгая история. К ней мы вернемся позже.
– Это замечательно! – Анна подошла к Дине и обняла ее.
– И когда же ты узнала об этом? Недавно? Получила телеграмму? – спросил Вениамин.
– Нет, еще весной.
– И молчала с мая?
– Как видишь.
Взгляд Анны заставил Вениамина оставить эту тему.
– Начнем ремонт с лавки, как по-твоему, Андерс? – сказал он.
– А может, лучше с домов? – предложила Анна, переводя взгляд с одного на другого.
Андерс молчал. Его скрывало облако табачного дыма.
– О частностях мы поговорим потом, – деловито сказала Дина. – Я хочу еще кое-что сообщить вам. – Выждав немного, она продолжала: – Я собираюсь строить верфь вместе с Олаисеном, мы с ним теперь компаньоны!
Вениамин растерялся. Недоверие, гнев, оскорбленное самолюбие, презрение боролись в нем, не в силах отделиться друг от друга, – все произошло слишком быстро. Наконец презрение взяло верх:
– Как я понимаю, у тебя много лишних денег и ты собираешься пустить их по ветру?
Не приводя цифр и словно не заметив оскорбительного тона Вениамина, Дина объяснила, что у нее за границей есть две фирмы. Закончила она тем, что в делах не всегда следует руководствоваться личными мотивами. Приходится действовать, если товар того стоит.
– Я думал, у тебя хватит ума, чтобы не брать в компаньоны этого выскочку! – заявил Вениамин.
Но Дина была невозмутима. Да, возможно, Олаисен и выскочка, но он умеет добиваться того, что задумал. У него есть чутье. И энергия. По ее мнению, здесь, на севере, это редкие качества. Здесь люди привыкли ждать, что за них кто-то что-то сделает, будет их уговаривать. Трудиться в поте лица и вкладывать деньги не хочет никто. Ей хватило двух месяцев, чтобы понять это. Рейнснес выживет лишь в том случае, если начнет вести торговлю в паре со Страндстедетом и подчинится требованиям времени. Но она не собирается делать ставку только на верфь Олаисена, она купила также у пекаря Николаисена его гостиницу.
– Гостиницу Николаисена! Да он еле-еле сводит концы с концами! Ты сошла с ума! – воскликнул Вениамин.
– Пекарь ничего не понимает в гостиницах, он занимается только своей пекарней. А я знаю, что надо сделать, чтобы гостиница окупилась, – весело, но твердо сказала Дина.
– Фома и Стине уезжают в Америку, а ты покупаешь гостиницу в Страндстедете!
– Вот именно! На них держалось все наше хозяйство, с их отъездом в Рейнснесе ничего не останется от старых времен. Надо искать что-то новое. Без своей шхуны и торговли с Бергеном, без лавки и пароходной экспедиции жизнь здесь замрет окончательно. Пахать землю никто из нас не умеет! В том числе и ты, Вениамин! – Она говорила очень резко.
Вениамин с силой стукнул кулаком по столу, и судовая пепельница Андерса высоко подпрыгнула. Пепел взметнулся и лег на его руку.
– А ты сама! Вернуться с деньгами, чтобы вложить их в дело Вилфреда Олаисена! И в гостиницу! Стоило для этого возвращаться!
У Анны от его крика начали подергиваться уголки губ. Она рассердилась, но молчала.
Лицо Дины было непроницаемо. Когда Вениамин замолчал, она мягко сказала:
– Ты пошел характером в старого ленсмана, Вениамин. Это твой недостаток.
И продолжала: он ошибается, если думает, будто она вернулась только затем, чтобы купить здесь гостиницу. Она не знала, что ее здесь ждет. Разве что принудительный аукцион за долги. И не надеялась на возможность что-либо изменить. Но все оказалось не так страшно. Если позволяет здоровье и работает голова, здесь есть к чему приложить руки. Но главное, они должны принимать участие в том, что происходит в Страндстедете.
– Тебе, Вениамин, нужен настоящий кабинет, а не та жалкая нора на задворках, в которую ты заползаешь, когда погода не позволяет тебе вернуться в Рейнснес. Если вы с Анной решили остаться в Нурланде, вам надо переехать в Страндстедет. Там Анна сможет преподавать в школе, когда учителя отвлекают другие дела. И кто сказал, Вениамин, что ты не получишь практику после старого доктора?
Мужчины разом подняли на нее глаза. Откуда ей это известно?
– От редактора новой газеты.
Вениамин не мог скрыть презрения:
– Этот редактор – сплетник и прихвостень Олаисена!
Дина серьезно взглянула на него, потом сняла жакет и заявила, что надеялась встретить с их стороны больше интереса к будущему Рейнснеса. Разве им безразлично, какими средствами она располагает и сколько сможет вложить в Рейнснес?
Она достала портфель, разложила бумаги на потертой кушетке – чертежи, документы – и больше уже не делала попыток оправдать свои действия.
– Начнем с верфи.
Она объясняла, показывала, называла цифры, прочла договор о финансовой ответственности компаньонов. Не ожидая согласия или возражений, начала объяснять чертежи. Фундамент они заложат еще до снега. А весной уже смогут принять первые заказы. К лету, то есть в июне 1879 года, верфь будет готова!
Андерса захватил ее рассказ.
– Я только не понимаю, кто финансирует пятую часть расходов? – спросил он.
Дина показала на пункт в договоре, в котором говорилось, что Олаисен и она вносят по две пятых наличными. А одну пятую покроет Олаисен, заложив свой дом. С этим уже все в порядке. Каждый из компаньонов имеет преимущественное право выкупить долю партнера, если тот по какой-либо причине захочет выйти из дела, возможно, не справившись со своими обязательствами. Кроме того, у них есть письменный договор, предусматривающий, что в случае возникновения серьезных разногласий между партнерами каждый имеет право без предупреждения изъять из дела вложенные им средства.
– Предположим, вы поссоритесь и он изымет свою долю? – спросил Андерс.
– Я не пропаду, – улыбнулась Дина.
– А если это сделаешь ты? – спросила Анна.
Дина пожала плечами:
– Это уже забота Олаисена. Он взял заем под заклад своей недвижимости и вряд ли захочет ссориться со мной.
– Как бы там ни было, доля Олаисена на одну пятую больше твоей, значит, преимущество на его стороне, – заметил Андерс.
– Это справедливо. Идея принадлежит ему. Он провел предварительную работу и рискует, взяв заем. А я только вкладываю деньги, чтобы в будущем получать прибыль.
Дина по очереди оглядела всех. Они молчали, и она взяла последнюю стопку документов.
– А если ваше дело провалится? – мрачно спросил Вениамин.
– Ни одно прежнее дело Олаисена не провалилось, так же как и мое. Почему вы думаете, что теперь чутье нас обманет? Нашим судовладельцам приходится прибегать к услугам верфей на юге. Чтобы переделать шхуну в пароход, Олаисену пришлось отправиться в Трондхейм. Почему этим нельзя заняться у нас? Но мы начнем с небольших ботов, а там будет видно. Верфь для больших стальных судов? Что скажете?
– Ты сумасшедшая, – произнес Вениамин. – Что тебе известно о таких судах?
– Мне ничего, а другим известно. Хотя бы в Германии.
– Ты могла бы пустить эти деньги на Рейнснес, поставить его на ноги.
Они поняли, что терпению Дины есть предел. Она нахмурила брови, погасила сигару и наклонилась к Вениамину:
– И чем же мы в Рейнснесе станем заниматься? На что мы все вместе с ним будем существовать, когда деньги кончатся? На твое докторское жалованье?
Вениамин изменился в лице.
– Поступай как знаешь! – Он встал и хотел уйти. Уже стоя на пороге, он спросил, намерена ли она жить в Норвегии, пока строится верфь.
– Да! И в Рейнснесе, и в Страндстедете!
Он посмотрел на нее с безнадежным отчаянием:
– А Андерс? Поедет с тобой в Страндстедет? Или он годен только для разового употребления?
Анна вскочила и бросилась на Вениамина. Заколотила кулаками ему в грудь. Из горла у нее вырвался странный звук. Но это были не рыдания.
Дина громко задышала. Дыхание со свистом вырывалось у нее изо рта.
– Вениамин! – с грозным спокойствием одернула она его.
Он вышел в лавку и сел на стул перед прилавком. Долго переводил глаза с ящика на ящик. Некоторые были приоткрыты, и из них доносился древний, столетний запах. Столетний? А может, и старше. Ему вдруг захотелось узнать, сколько лет в Рейнснесе держали лавку. Историю Рейнснеса. Теперь эта история подошла к концу, а никто даже пальцем не шевельнул, чтобы помешать этому. Даже он.
Знакомое чувство бессилия овладело им. Маленький мальчик ждал, когда его всемогущая мать, Дина Грёнэльв, закончит обсуждать дела в конторе.
Видения вились у него в голове, как змеи. В нем вспыхнула ярость. Глаза застлал красный туман, и все потеряло значение. Он утратил власть над собой.
Не помня себя, Вениамин ворвался в контору. Он даже не взглянул на троицу, которая снова склонилась над бумагами Дины. Плевать ему на то, чем они заняты! Он должен сказать ей все, что думает!
Они подняли на него глаза.
– Можешь уезжать и возвращаться домой сколько тебе угодно, Дина, но предупреждаю тебя: не маши у нас перед носом деньгами, которые могли бы спасти Рейнснес и которые ты пустила на осуществление мечты Олаисена!
Дина первая оправилась от удивления.
– Сказано без обиняков! Но я не закладываю Рейнснес. Напротив, хочу привести его в порядок. И для этого не беру взаймы ни одного эре.
Ее тон еще больше разозлил Вениамина.
– Пусть ты бросила меня, Андерса, Рейнснес, но от покойников тебе не сбежать!
Дина положила обе ладони на стол и села в крутящееся кресло. Оно слегка скрипнуло.
– А вот об этом ты мог бы выразиться и яснее, – шепотом сказала она и с вызовом посмотрела на него.
– Помнишь русского? Он являлся тебе в эти годы? Выстрел грянул осенью пятьдесят шестого!
– Вениамин! – Андерс прибегнул к командирскому тону. Но Вениамин и не думал повиноваться:
– Помнишь, как он лежал? Помнишь кровь?
Теперь в голосе Андерса звучала мольба:
– Ради Бога, Вениамин… подумай о позоре, что ты можешь навлечь на нас…
Но Вениамин выплескивал Дине в лицо, которого уже не видел, один ушат за другим. Кричал о мальчике из Рейнснеса, который только в Копенгагене, уже став доктором медицины, узнал, кто его отец! Сопливый мальчишка год за годом копил свои обиды. Теперь они вырвались наружу. Он припомнил все разы, когда она переставала быть матерью и становилась только Диной Грёнэльв. Припомнил, что она заставила его жить с трупом. А потом взяла и уехала от них! Сбежала! Он был для нее все равно что картонка для шляп, которую необязательно брать с собой. И Андерс тоже. Теперь дошла очередь до Рейнснеса. Она сметает их всех со своего пути, как грязь!
Он был опьянен своими словами. Или они были его оружием? Наконец!
Помнит ли она, как однажды спросила у него, что такое любовь? Любовь? Черт ее видел, эту любовь! Стоило любви объявиться в Рейнснесе, как ее убивали. Благодаря ей! Ей!
Он погрозил Дине пальцем таким жестом, которому позавидовал бы любой проповедник. Невидимая ветряная мельница молола и молола слова, слетавшие с его губ. Накопившиеся с годами бессилие и ревность отталкивали друг друга и старались обратить на себя внимание.
Наконец Вениамин почувствовал себя опустошенным. Он съежился, как ссохшаяся шкурка. Его речь замедлилась, но он не замолчал, а снова потребовал, Дина вспомнила лежавшего в вереске русского.
– Он был убит! – крикнул вдруг Вениамин, будто только что нашел подходящее слово, и всхлипнул. После этого наступила тишина.
Анна не спускала с него глаз, этого человека она видела впервые. Потом, словно защищаясь, обхватила себя руками.
Дина все время следила за Вениамином. В лице у нее не было ни кровинки. Когда он наконец замолчал, она тяжело вздохнула. Казалось, этот взрыв принес ей облегчение.
– Это все, Вениамин? – прошептала она.
Почти неслышный звук заставил их обратить внимание на Андерса. Он странно сжался, пытаясь просунуть руку под жилетку. Потом словно опал. Его тело попыталось освободиться от кресла, но не смогло, потому что левая рука вцепилась в подлокотник.
И тут же раздался грохот, вызванный уже не телом Андерса, а креслом. Его углы со скрежетом процарапали пол. Сам же Андерс, не издав ни звука, полулежал в опрокинувшемся кресле.
Но благодаря ему к конторе вернулось ее былое достоинство.
Спустя мгновение – а может, целую жизнь? – доктор Грёнэльв стоял перед ним на дрожащих коленях и констатировал смерть.
У Андерса остановилось сердце.
Карна еще издали услыхала, что папа на что-то сердится. Но не остановилась. Она бежала, чтобы передать ему срочное сообщение!
В дверях конторы она замерла, не понимая, что там происходит. Но папа больше не бранился.
– Из Плассена приехал гонец, там у кого-то течет кровь! – неуверенно сказала она, держась за дверь.
Бабушка подняла руку, словно хотела сказать «тс-с!», но не сказала. Рука ее почему-то поднялась с пола, бабушка сидела на полу, лицо ее было скрыто волосами.
Рядом с ней, вытянувшись во всю длину, лежал Андерс. Карна подумала, что у лежащего Андерса ноги длиннее, чем у стоящего.
Они все сидели на полу в полумраке. Андерса вообще почти не было видно. И вдруг это оказался уже не Андерс, а Олине.
Карна оцепенела. Только губы продолжали шевелиться. И дрожать. Она попыталась сжать их. Но они снова раскрылись.
Папа был как камень, он не смотрел на Карну и ничего не сказал.
– Иди ко мне, Карна! – позвала бабушка. – Андерсон только что умер. – Она прикрыла рукой лицо Андерса.
Потом она убрана руку, и у Андерса больше не было глаз. Он просто лежал на полу. Как будто спал, и его нужно было разбудить, потому что Сара пришла читать ему вслух газету.
Карна не могла подойти к бабушке. Ноги не слушались ее.
Папа встал, но казалось – он вот-вот упадет.
– Дина! Анна! Простите меня! Боже мой, Андерс! Простите меня!
Слова вырвались откуда-то из живота. Карна слышала, как они там плачут, потому что хотят выбраться наружу.
– Бедная девочка… Что за человек твой отец! – прошептал он и, проходя мимо, погладил Карну по голове. Лавка отозвалась эхом на его шаги. Потом Карна услыхала, как он бежит к дому.
Анна вскочила и побежала за ним. Карна не поняла, догнала она его или нет. Папа всегда бегал быстро, когда ему сообщали, что кто-то поранился. Но Анна непременно должна была догнать его.
Карну начало трясти. Она никак не могла унять дрожь. Зубы у нее стучали.
– Иди сюда, садись! – донеслось до нее издалека, оттуда, где были бабушка и Андерс.
Карна сделала над собой усилие. Она робко подошла и села, прижавшись к бабушке. Ей было стыдно, что у нее так стучат зубы, но она не знала, как остановить дрожь. Наконец она закусила шерстяной платок, и нитки забили ей весь рот.
Значит, вот как это бывает? Человек просто падает? Все, кого она любила, упали. Но не так, как падала она во время припадка. Они падали один раз и больше уже не вставали.
– С кем же теперь будет разговаривать Анна? – услыхала Карна свой голос. Удивительно, что это пришло ей в голову.
Бабушка не ответила, но свободной рукой крепче прижала Карну к себе, а другой пригладила волосы Андерса.
– Он просил Стине подстричь его, – сказала Карна.
Вскоре они услыхали, как кто-то бежит, – сперва по аллее, потом по песчаному берегу. Был отлив, и сапоги чавкали, наступая на водоросли.
Папа и тот, чужой, тащили лодку к воде, дно лодки царапало о камни. Голосов не было слышно. Только этот скрежещущий звук, который Карна слышала множество раз. Теперь она всегда будет плакать, заслышав этот дурацкий звук.
Наконец Карна не сдержалась:
– Бабушка, почему папа сказал: «Бедная девочка… Что за человек твой отец!»
– Он был расстроен, потому что рассердился на меня как раз перед тем, как Андерс умер.
– Это он виноват?
– Нет! Разумеется, нет.
– А почему он рассердился?
– Потому, что когда-то я совершила поступок, которого он не мог понять. И еще потому, что я уехала от него в Берлин.
– Вы теперь не друзья?
– Конечно, друзья! – сказала бабушка, покачивая Андерса.
И вместе с ним покачивая Карну.
Послышалось множество шагов. Сперва за дверью. Потом в лавке. Анна, Фома, Стине, Сара и Уле. Стине принесла с собой свечи. Молча зажгла по свече по обе стороны от них. Но Карна знала, что свечи зажжены только для Андерса. Хотя желтое пламя на мгновение осветило их троих.
Густые седые волосы и крупный подбородок Андерса стали желтыми. И смешные седые усы. И странный бугорок на шее, который так и ходил ходуном, когда Андерс говорил или смеялся.
Бабушкины руки лежали на Андерсе.
Потом пламя свечей выросло, и свет стал белым.