Текст книги "Друзья до смерти"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Пия заметила, как дрожат его пальцы.

– Это для многих людей не решение, – улыбнулась она. – Но часто людям, попавшим в передрягу, кажется, что другого решения нет. Например, когда их жизни угрожают забытые грехи юности.

Пот ручьем лился по жирным щекам Зибенлиста.

– Расскажите нам о своем разговоре с Паули во вторник вечером, – потребовал Боденштайн. На лице его собеседника явственно читалось, что он сожалеет о каждом сказанном слове. – Чем вам угрожал Паули, что вы так разозлились?

– Речь об одном недоразумении, – неохотно ответил Зибенлист. – Это было в 1982 году. Я даже не знаю отчего, но он всегда не мог мне простить, что я выиграл выборы в председатели НСК. Он еще тогда заявил, что я плел против него интриги. Улли всегда считал себя гонимым, мучеником и жертвой клеветы. На самом деле он просто ничего не добился.

– Но вы добились, – вставила слово Пия. – Вас уважают в городе, вы председатель производственников Келькхайма, главный менеджер зарекомендовавшего себя мебельного предприятия. Маленький скандальчик, даже если он вызван событиями двадцатичетырехлетней давности, вам бы определенно повредил, не так ли?

У Зибенлиста глаза на лоб вылезли.

– Я ничего не сделал Улли, – произнес он. – Я только поговорил с ним, и все. Когда я уезжал, он был еще в высшей степени живым.

– Куда вы уехали?

– К себе в офис. Мне надо было оформить пару сделок и совершенно не хотелось футбольного шума.

– Есть свидетели?

– До десяти была уборщица, потом я остался один.

Боденштайн и Пия обменялись взглядом, от которого у Зибенлиста опять выступил пот.

– По нашим данным, господин Паули умер примерно в 22:30, – сказала Пия. – Вы были злы на него и в этот вечер его навещали. И у вас нет алиби на тот момент, когда было совершено преступление.

– Но это же полная ерунда, – вмешался Флетман. – Мы были друзьями, просто у нас имелись разногласия. У многих гораздо больше оснований желать его смерти.

– У кого, например?

Флетман задумался на минуту.

– Я не хочу никого скоропалительно обвинять, – он мельком взглянул на Зибенлиста. – Ситуация была весьма напряженной, эмоции захлестывали, каждый мог ляпнуть что-то, чего и не думал вовсе.

– Как Конради, который сказал, что с удовольствием помочился бы на могилу Паули? – спросил Боденштайн.

– Именно. – Флетман поправил очки. – Это же полная чушь!

– Возможно, – уклончиво ответил Боденштайн, глядя, как приближается официантка с заказом. – Но с учетом того, что на следующий день Паули убивают, подобное заявление невольно воспринимается иначе.

Флетман с удовольствием приступил к еде, а у Зибенлиста, казалось, аппетит отшибло, и он почти не притронулся к тарелке.

Бенке и Катрин Фахингер тем временем опросили множество соседей на Рорвизенвег, которые либо смотрели футбол, либо сидели у себя в садиках. Никто ничего не слышал и не заметил ничего необычного. Тем не менее некоторые из них подтвердили слова Эрвина Шварца и Эльзы Маттес о том, что у Паули постоянно что-то происходило. Они уже притерпелись к шуму постоянно приезжающих и отъезжающих мопедов и автомашин, к лаю собак, к постоянно припаркованным на улице автомобилям, к громкому смеху и крикам – так что, даже если во вторник ночью что-нибудь и случилось, никто не увидел бы в этом ничего необычного. Хендрик Келлер, автор статьи в «Таунусском обозрении», рассказал Остерману, что вечером в воскресенье оказался на террасе кафе «У веселого крестьянина» за соседним столиком с бургомистром и случайно, поскольку никто не старался говорить тише, стал свидетелем разговоров Функе с его друзьями. Они сначала ждали Норберта Захариаса, а потом начали ужинать без него. Функе высказал предположение, что бывший главный строитель заболел в преддверии судебного разбирательства с природоохранными организациями, а кто-то высказал опасение, что Захариас еще может изменить свою точку зрения. На что третий возразил, что проблема не в Захариасе, и гораздо важнее, чтобы Паули помолчал до суда, по крайней мере, хоть какое-то время.

– У Захариаса нет алиби, – подытожила Пия. – В «Золотом льве» сказали, что он ушел около десяти.

– И в данный момент создается впечатление, что Захариас мог потерять в этой истории больше всех, – добавил Остерман.

– Мне тоже так кажется. – Боденштайн кивнул и взглянул на часы. – Навещу-ка я его.

– А нам что делать? – спросила Пия.

– Вы с Бенке поезжайте в бистро Паули, оно сейчас должно быть открыто.

Оливер не заметил ее недовольного взгляда. Из всех коллег Пия с трудом выносила именно Бенке. Ее неприязнь объяснялась тем, что они были слишком разными людьми. Сначала она полагала, что ему не нравится, насколько к ней расположен Боденштайн, но со временем поняла, что Бенке ее просто терпеть не может. Пия считала своего коллегу высокомерным, его сексистские шуточки – плоскими и детскими, а то, как он с ума сходил по своей навороченной машине, – тошнотворным.

Пока она раздумывала, как бы уговорить шефа поменяться с ней, зазвонил ее мобильный.

– Привет, Хеннинг, – сказала Пия, взглянув на высветившийся номер. – Что хочешь сказать?

– Я еще раз осмотрел тело убитого около «Опель-Цоо», – ответил Кирххоф. – Он какое-то время лежал на спине, прежде чем его перетащили на луг. Пятна уже довольно бледные, но в местах пролежней на плечах и ягодицах отпечаталась структура, напоминающая деревянный поддон.

– Поддон? – удивилась Пия.

– Да, и сюда подходят занозы, которые я вчера вытащил из кожи предплечья и икры. Помнишь, я еще не понял тогда, откуда они взялись.

– Занозу можно подцепить где угодно. Есть у тебя что-нибудь еще?

– Да, – сказал Кирххоф. – Я обнаружил на задней стороне рук и ног следы хлорида натрия.

– Хлорида натрия? – изумилась Пия. – А что это такое?

– Я знал, что у тебя с химией плохо, – Кирххоф явно развеселился, – но это все помнят со школы. Хлорид натрия – это поваренная соль.

– И с кем мы тут должны разговаривать? – Бенке с тоскою осмотрелся вокруг.

Ничего особенного кафе собой не представляло, за дальним столиком сидели три молодые женщины и пили кофе.

– Скоро, наверное, еще кто-нибудь подтянется.

Пия представляла себе экокафе как замызганную забегаловку с небритыми громко спорящими типами и была приятно удивлена, увидев прекрасно оборудованное современное бистро в первом этаже углового дома на главной улице. Ближе к входу поблескивали высокие хромированные столики с барными табуретами, а в зале, отделенном длинной зеркальной стойкой, виднелись уютные кожаные кресла и деревянные столы. Распахнутая рядом с входом на кухню дверь вела во внутренний двор, где рядами стояли пивные столы и скамейки. На стене, между баром и входом на кухню, висел большой черно-белый портрет Ганса Ульриха Паули в траурной рамке. Пия остановилась посмотреть на лицо человека, к которому столь неоднозначно относились в Келькхайме. Вьющиеся седые волосы, узкое лицо, круглые очки. Он не показался Пии воплощением харизматичности. Что же заставляло одних восхищаться им, а других – ненавидеть его? Она вернулась и села за один из столиков. Тут же будто из ниоткуда появилась совсем молоденькая девушка.

– Здравствуйте, меня зовут Айдин.

Она протянула меню и поставила миску с горкой чипсов. Бенке отправил полную горсть чипсов в рот и с явным одобрением уставился на девушку. Он развалился в кожаном кресле и, как обычно, начал корчить из себя мачо.

– Я здесь не ем, – сообщил он. – У меня сыпь от тофу и зелени.

– Вот оно что! Значит, вчера вы ели овощи? – ехидно спросила Пия.

Бенке злобно на нее покосился. Бесконечные аллергии одолевали его в летние месяцы. Но он ничего не сказал, когда вернулась Айдин. Пия заказала сок манго и бублик с травами и молодым сыром. В бистро зашли четыре девушки и сели у стойки позади парня, возившегося со стереоаппаратурой. Через некоторое время зазвучала тихая фоновая музыка. Бенке, отважившийся в конце концов на гавайский сэндвич, угрюмо жевал. Пия разглядывала постепенно собиравшуюся публику. Большинство устраивалось за высокими столиками в первой половине кафе или у стойки. Они выглядели опечаленными и растерянными, переговаривались приглушенными голосами и дружески обнимались, стремясь ободрить друг друга. Некоторые молодые люди проходили через помещение и исчезали за дверью с надписью «Частное помещение». Около половины седьмого в дверях появился Лукас ван ден Берг. Его сразу же окружили ищущие утешения девицы, явно в надежде на объятия. Лукас быстро прошел за стойку и принялся за работу. Затем внутрь вошли еще двое парней с мотошлемами на сгибе локтя. Они поздоровались с Лукасом, почти не обращая внимания на траурное девичье общество, и целеустремленно направились к двери в глубине бистро. Определенно, некоторых среди этой молодежи смерть Паули не лишила душевного равновесия.

Супруги Граф были архитекторами и, судя по спроектированному ими дому, в котором находился их офис, настоящими мастерами своего дела. На Боденштайна произвел впечатление необычно отреставрированный фахверковый дом в старой части Бад-Зодена. Уже добрую четверть часа Оливер сидел в приятной прохладе переговорной на первом этаже. Визит к Норберту Захариасу закончился ничем. То ли того действительно не было дома, то ли он прятал свою нечистую совесть за опущенными жалюзи собственного приюта. Боденштайн прикрепил свою визитную карточку на самом видном месте почтового ящика и решил заглянуть попозже. В половине шестого Марайке Граф наконец вернулась со стройки и сразу же прошла в переговорную. Боденштайн мгновенно понял, что Паули предпочитал вполне определенный тип женщин. Марайке Граф была такой же хрупкой и милой, как Эстер Шмит, но выглядела несравнимо более ухоженной. Облегающее льняное платье и приталенный пиджак подчеркивали ее девичью фигуру. Она вовсе не производила впечатления человека, способного на насилие, как утверждала Эстер Шмит.

– Простите за опоздание. – Она обворожительно улыбнулась, и на щеках у нее выступили ямочки. – Вам предложили что-нибудь выпить?

– Да, спасибо!

Боденштайн улыбнулся в ответ и снова сел.

– Я слышала, что мой бывший муж мертв, – сказала Марайке Граф. – Подобные вести быстро распространяются. Вчера мне звонил господин Шварц.

– Как долго вы с Паули были женаты? – спросил Боденштайн, прикидывая, кому еще смог сообщить вчера печальную весть о кончине своего неприятного соседа Шварц.

– Четырнадцать лет, – ответила Марайке Граф и поморщилась. – Он был моим учителем, и еще в девятом классе я поняла, что ему суждено стать мужчиной моей жизни. – Она усмехнулась. – Вот как можно ошибаться.

– Что вас в нем привлекло?

– У него были убеждения. – Ее голос звучал ровно. – Я полагала, что это здорово – быть настолько убежденным в том, что делаешь.

– Почему вы расстались?

– Я в нем разочаровалась. – Марайке мило пожала плечиками. – Ульрих строил из себя самоотверженного борца за лучший мир, но не был таковым. В действительности он был слабым человеком, который постоянно пытался самоутвердиться. Больше всего ему нравилось окружать себя юнцами, внимавшими каждому его слову. Он просто купался в их восхищении, жил в нем, как рыба в воде. И чем больше собиралась аудитория, тем больше он вдохновлялся. При этом он им врал насчет своего вегетарианства. – Она презрительно фыркнула. – Он проповедовал молодежи идеалы, которые сам не разделял. Сначала мне не мешало, что сутками, днем и ночью, вокруг него вечно вертелась молодежь, но чем взрослее я становилась, тем более странными мне казались эти посиделки. Я развивалась с годами, а Ульрих – нет. Он неизменно предпочитал восторженных восемнадцатилетних, не способных его критиковать.

– Он вас обманывал?

– Вполне возможно. Я понятия не имею. В последние восемь лет нашего брака и стол, и постель у каждого из нас были свои.

– Нынешняя спутница вашего бывшего мужа отнюдь не восемнадцатилетняя, – заметил Боденштайн.

– У восемнадцатилетних нет денег, – презрительно и насмешливо фыркнула Марайке Граф. – Все же Эстер принадлежит дом, в котором находится бистро. Кроме того, она безропотно оплатила долги Ульриха.

– У него были долги?

– Как у гусара, – усмехнулась Марайке Граф. – Мой бывший любил обличать людей. Было бы еще хитрее, подцепи он адвокатшу.

– Как получилось, что вы оставили дом своему бывшему мужу, когда расстались с ним?

– Я совершенно ничего не оставляла этому прощелыге. – Марайке выпрямилась, и ее голубые глаза сверкнули. – Ему просто нравилось так думать, но в тот день, когда я уходила, я сказала ему, что он может оставаться в доме, пока не подыщет себе другое жилье. Я хотела продать дом и рассчитаться с ним.

– Мы слышали сообщение на автоответчике, которое вы оставили Паули, – сообщил Боденштайн. – В тот вечер, когда он умер, вы были у него.

– Это так, – согласилась Марайке. – У меня кончилось терпение. За это время мы продали уже шесть сдвоенных коттеджей и трижды были вынуждены откладывать начало строительства. Один клиент отказался, другой угрожает подать жалобу.

– О чем вы надеялись договориться тем вечером?

– Я предложила Ульриху деньги, если он в течение месяца освободит дом. – Она улыбнулась. – Пятьдесят тысяч евро.

– Это большая сумма.

– В сравнении с тем, во что нам обходится перенос срока строительства, – вполне терпимая.

– Вечером во вторник деньги у вас были при себе?

– Да.

– Паули взял деньги?

– При виде их он не смог устоять, – ответила Марайке Граф. – Он пересчитал деньги и подписал согласие съехать до 31 июля.

Хотя у Боденштайна еще не было специального заключения криминалистов об осмотре места преступления, но если бы они обнаружили такую сумму наличных, то обязательно бы сообщили. А может, Паули успел спрятать деньги до того, как пришел убийца? Или же его убили именно из-за этих денег? Люди убивают и из-за гораздо меньших сумм. Но кто вообще мог знать, что Паули вечером получит деньги от бывшей жены?

– Свидетельница рассказала, что во вторник вечером вы громко ссорились со своим бывшим мужем, – сообщил Боденштайн. – Это так?

– Это вам Эльза Маттес сказала, что живет напротив. – Марайке заправила за ухо прядь золотых волос. – Она права. Сначала мы действительно ругались, как всегда, когда видим друг друга. Но, получив деньги, он совершенно успокоился.

Она сделала большие глаза и рассмеялась.

– Вы покажете мне бумагу с письменным согласием, которую подписал Паули? – попросил Боденштайн.

– Разумеется.

Марайке взяла свою папку с документами, положила на стол и открыла замочек. Вскоре она протянула Боденштайну листок в прозрачном файле.

– Могу я его забрать?

– Если вас устроит, я дам вам копию.

– Мне бы хотелось оригинал, – улыбнулся Боденштайн. – Обещаю вам, что верну его в целости и сохранности.

– Хорошо.

Она встала и хотела уже выйти в соседнее помещение, чтобы отксерокопировать документ.

– Не вынимайте его, пожалуйста, из файла, – крикнул Боденштайн ей вслед.

Марайке обернулась и пристально посмотрела на него.

– Отпечатки пальцев, да? – заключила она без обиняков. – Вы мне не верите.

– Я ничего не принимаю на веру сразу, – ответил Боденштайн и обезоруживающе улыбнулся. – Пока не отмету все противоположные варианты.

– Тут вообще сегодня что-нибудь произойдет? У меня на сегодня есть и другие планы, – ныл Бенке, и Пия в который раз подивилась, как вообще остальные ее коллеги терпят его. Лично ей он казался совершенным придурком и уродом.

– Я на минутку, носик попудрю, – сказала она и встала.

На самом деле ей не надо было в туалет, ее очень интересовало, что прячется за дверью с надписью «Частная собственность. Не входить», за которой скрылось уже около шести парней и никто ни разу не вышел. Пия удостоверилась, что на нее не обращают внимания, открыла дверь и вошла внутрь. Длинный коридор привел ее к массивной металлической двери без ручки. Слева от двери на стене находился картридер с надписью: «Только для членов клуба. Пожалуйста, приложите карточку».

– Это еще что такое? – пробормотала Пия и прижалась ухом к двери.

Но кроме доносящейся из бистро музыки, она не услышала ни звука. Вдруг дверь, в которую она только что вошла, распахнулась, и в коридоре появились двое парней.

– …Этот Тарек совсем чокнулся, – говорил один другому. – Вот задница, как он мог сделать такое? Если мой старик узнает, он мне голову оторвет!

Он смолк, увидев Пию.

– Привет! – сказал второй, тощий и прыщавый, с жирными грязными светлыми волосами, оглядывая ее с головы до ног. – Что тебе тут нужно, сладенькая?

Пия подумала, не сказать ли, что она искала туалет и ошиблась дверью, но потом решила сказать правду.

– Мне бы очень хотелось знать, что происходит за той дверью, – сказала она.

– У тебя есть клубная карточка? – спросил прыщавый и сам же ответил: – Скорее всего, нет. Я вижу, что точно нет.

– А ты тут кто? Менеджер? – не сдавалась Пия.

– Я Дин Корсо, – нахально усмехнулся прыщавый. – А это мой друг Борис Балкан. [3]3
  Дин Корсо, Борис Балкан – персонажи фильма «Девятые врата», снятого режиссером Романом Полански по мотивам романа Артуро Переса-Реверте «Клуб Дюма, или Тень Ришелье». Роль Дина Корсо сыграл знаменитый актер Джонни Депп.


[Закрыть]

– На Джонни Деппа ты точно не похож, – ответила Пия, которая смотрела фильм «Девятые врата», и показала ему на вытянутой руке служебное удостоверение. – Уголовный розыск Хофхайма.

– О, блюстители закона! – ухмыльнулся прыщавый, на которого не произвели впечатления ни удостоверение Пии, ни ее познания в области кино. – Поскольку вы не член клуба, вы должны остаться снаружи.

Пия посмотрела на второго юнца. Ему было, наверное, восемнадцать или девятнадцать. Темные курчавые волосы до плеч. Взгляд отсутствующий. В руке он держал пластиковую карточку. Вошел третий парень. Как и прыщавый, он носил слишком большие свободные штаны, бесформенную футболку и открытые сандалии. «И как нынешние девицы могут влюбляться в таких расхлябанных типов», – подумала Пия.

– В чем дело? – лениво поинтересовался он у приятелей и уставился на женщину.

Пия рассматривала его. Она хотела все узнать.

– Что происходит внутри? Если ничего незаконного, то вы не должны от меня скрывать.

– Ничего незаконного, – сказал прыщавый. – Просто это частная территория и вам туда нельзя, понятно?

– Нет, непонятно.

Пия набрала номер Бенке.

– Вы провалились в унитаз? – спросил Бенке с обычной любезностью.

– Войдите, пожалуйста, в дверь с надписью «Частная собственность. Не входить», – ответила Пия. – Немедленно.

– Подкрепление вам не поможет.

Прыщавый раскинул руки и преградил ей дорогу, кудрявый тем временем сунул свою карточку в щель считывающего устройства, и дверь открылась. Трое мальчишек скользнули внутрь, а Пия осталась одна.

И тут появился Бенке. Пия объяснила ему, что произошло, но коллега лишь равнодушно пожал плечами.

– Если они нас не впустят, шансов у нас нет, – ответил он.

– Так быстро я не сдамся. – Пия постучала кулаком в железную дверь. – Я не позволю запираться этим прыщавым юнцам.

– Раздобудьте сначала разрешение на обыск. – Бенке взглянул на часы. – Мой рабочий день кончился одиннадцать минут назад.

– Ну и валите отсюда! – злобно прошипела Пия.

– Представьте себе, именно это я и сделаю, – с этими словами Бенке развернулся и вышел.

Едва он удалился, как железная дверь распахнулась. Кудрявый парнишка, явно нервничая, жестом пригласил Пию пройти и произнес:

– Входите, иначе вы не оставите нас в покое.

– Это ты правильно подметил, – ответила она. – Что у вас тут такое?

– Интернет-кафе. – Парень шел впереди нее. – Мы не хотим, чтобы сюда ходили все, кому не лень, и потому ввели клубные карточки.

Они спустились по лестнице и прошли по коридору. Курчавый открыл дверь, и из комнаты вырвался ритмичный грохот. Звук был оглушительным. Пия увидела огромный подвал без окон, с голыми стенами и трубками неоновых светильников на потолке. Толстые связки кабелей с руку толщиной тянулись по бетону и уходили куда-то под пол. На столе в середине мерцал десяток плоских мониторов, перед которыми сидели с десяток молодых людей. Те самые, кого Пия видела наверху в бистро. Они сосредоточенно смотрели в мониторы и стучали по клавиатурам.

– Чем они заняты? – прокричала Пия в уши курчавому спутнику.

Он посмотрел на нее как на недоумка и крикнул ей в ответ:

– Шарят в Интернете, чем же еще!

Два часа в обществе Бенке отнюдь не улучшили настроение Пии. К тому же у нее болела голова. Действие принятого утром аспирина давно закончилось, и она раскаивалась не только из-за ночи с Хеннингом, но и из-за пяти стаканов красного вина, которые себе неосмотрительно позволила. Бистро тем временем заполнилось. Пия заметила, что сидящие в баре девушки исподволь ее разглядывают. Лукас улыбнулся и, приветствуя, помахал рукой. Она подошла к концу стойки.

– Здравствуйте, фрау Кирххоф! – по-дружески сказал он и закинул на плечо полотенце, которым только что протирал стаканы. – Хотите что-нибудь выпить?

– Привет, Лукас! – Пия чувствовала, как по меньшей мере двадцать пар девичьих глаз сверлят ей спину. – Спасибо, пить не буду. Я хочу рассчитаться.

– Я попрошу Айдин посчитать. – Лукас нагнулся к ней, его лицо стало серьезным. – Вы уже нашли того, кто… Улли?..

– Пока нет, к сожалению, – ответила Пия, посмотрев ему в глаза. Никогда она еще не видела таких бездонно зеленых глаз. – Эстер сегодня вечером здесь?

– Нет. – Лукас покачал головой. – Она уже вроде оправилась, но мы пока и сами справляемся.

– Ты не знаешь, чем Паули занимался во вторник вечером, прежде чем ушел из бистро? – поинтересовалась Пия.

– Понятия не имею, – пожал плечами Лукас. – После собрания он на велосипеде поехал домой; наверное, где-то в восемь пятнадцать.

Пия заметила, что внезапно внимание Лукаса привлекло что-то за ее спиной, и обернулась.

В бистро вошла компания девушек. Для Пии они все выглядели одинаково: обтягивающие джинсы на бедрах, коротенькие футболки-топы, – все хорошенькие, с голыми животами и длинными волосами. Ей казалось, что в ее время девушки были далеко не такими хорошенькими и не тратили столько сил, чтобы выглядеть стильно, но, к сожалению, почти одинаково.

– Не хочу тебя задерживать, – сказала она. – Тебе надо работать. Большое спасибо!

– Не стоит благодарности. Если у вас будут вопросы, вы знаете, где меня найти.

Боденштайн увез Пию из «Грюнцойга» и ни словом не обмолвился о неприкосновенном свободном пятничном вечере Бенке. Перед домом Эстер Шмит стояли две патрульные машины с синими мигалками. Любопытные высыпали на балконы ближайших домов и толпились на противоположной стороне улицы.

– Что тут опять стряслось? – Боденштайн припарковался позади одной из патрульных машин. – Надеюсь, новых трупов нет.

Они выскочили из машины и вошли во двор. Из глубины дома доносились истерические вопли и громкая ругань. На лестнице, ведущей в кухню, сидел молодой полицейский, прижав полотенцем кровоточащую ссадину на голове. Навстречу им из кухни вышел другой полицейский, с разбитой губой.

– Что там происходит? – поинтересовался Боденштайн.

– Нас вызвали соседи, потому что подумали, что внутри кого-то убивают. Но такого со мной еще не бывало, – ругался патрульный. – Я запросил подкрепление.

Боденштайн и Пия прошли в комнату, но открывшаяся картина заставила их застыть в дверях. Один полицейский держал в надежном захвате полуодетую бесновавшуюся Эстер Шмит, прижав ее голову к своей груди. Другой пытался совладать с невысокой блондинкой, у которой из носа струей лилась кровь. Боденштайн узнал Марайке Граф, хотя она вовсе не походила на то нежное и хрупкое создание, каким ему показалась поначалу.

– Тихо! – нервно рявкнул патрульный. – Прекратите немедленно!

Женщины не обратили на него внимания и продолжали орать друг на друга так, что казалось, барабанные перепонки лопнут.

– Если думаешь, что сможешь еще хоть на одну ночь остаться в моем доме, то ты жестоко ошибаешься, грязная шваль! – визжала Марайке.

– Твой дом?! Не смеши меня! – вопила в ответ Эстер, в облике которой не осталось и следа от траура по погибшему другу жизни.

– Что тут за балаган? – повысив голос, спросил Боденштайн.

Обе женщины смолкли и злобно на него уставились.

Первой в себя пришла Марайке и прекратила вырываться из хватки полицейского.

– Я хочу вернуть свои деньги, – объяснила она. – Эта дрянь не имеет никакого права жить в этом доме. Я ей это сказала, но она на меня набросилась.

– Ты все врешь! – злобно крикнула Эстер Шмит. – Это ты на меня набросилась, свихнувшаяся психопатка!

– Она стащила деньги, которые я дала своему бывшему мужу, – произнесла Марайке с видом оскорбленного достоинства, что было нелегко, учитывая льющуюся из носа кровь. – И при этом еще имеет наглость утверждать, что никогда не видела этих денег.

– Не видела я никаких денег! – срывающимся голосом провизжала ее противница, побагровев от гнева.

– Ты лжешь! – Марайке снова сжала кулаки. – Ты подло рассчитываешь на чужое наследство!

– На себя посмотри, кто тут за наследством гоняется! – с ненавистью прошипела Эстер. – Тебе самой подлости-то не занимать, за то и посадят!

– Это хорошая идея. – Боденштайн обратился к коллегам из келькхаймской полиции. – Заберите обеих дамочек, пусть поостынут пару часов в камере. А когда они успокоятся, можете их отпустить.

Марайке Граф сопротивления не оказала, гордо вздернула голову и позволила себя вывести. Эстер Шмит, напротив, вырывалась, как кошка от живодера. Полицейские обсуждали драку, но Боденштайна интересовали деньги, которые искала одна и якобы никогда не видела вторая женщина.

– Если Марайке была здесь в половине девятого и отдала Паули деньги, – рассуждала Пия, – а он умер только в половине одиннадцатого, у него было целых два часа, чтобы спрятать их где-нибудь.

– Может, кто-то именно их и искал и при этом так перевернул весь дом. – Боденштайн обвел взглядом комнату.

– А может, это было убийство с целью ограбления, – предположила Пия. – Людей убивают и из-за меньших сумм.

– Грабители не заморачиваются тем, чтобы прятать трупы, – возразил Боденштайн.

Целый час они вместе с двумя залепившими царапины полицейскими обыскивали весь дом от подвала до чердака, но не нашли никакого намека на деньги.

В девять они прекратили бесплодные поиски, заперли дом и поехали в комиссариат Хофхайма. Остерман все еще сидел перед компьютером. Он уже подготовил информацию о Марайке Граф, о чем Боденштайн попросил его по телефону.

– В 1988-м ее судил суд по делам несовершеннолетних, судимость снята, – читал Остерман. – В 1991 и 1992 годах ее приговорили к денежному штрафу и общественным работам за оскорбление действием; в 1998-м условно осуждена за нанесение телесных повреждений, в 2002-м приговорена за нарушение неприкосновенности жилища и вандализм. В 2003-м осуждена за принуждение и нанесение телесных повреждений. В данный момент осуждена условно.

– Как можно ошибаться в людях, – сказал Боденштайн и мысленно попросил прощения у Эстер Шмит.

Остерман и о ней поискал сведения в сетях. Она тоже нарушала закон и осуждалась за мошенничество со страховками, оказание давления, оскорбление и нанесение телесных повреждений.

– Поистине очаровательные дамочки, – ехидно заметила Пия.

– Мы получили заключение из лаборатории, – сообщил Остерман. – Изучение отпечатка руки на воротах ничего не дало, но сама кровь та же, что и в кабинете Паули, и в жилых комнатах.

Боденштайн и Пия переглянулись.

– Ставлю на Патрика Вайсхаупта, – сказала Пия. – Хотела бы я подробнее посмотреть на его поврежденные конечности.

Зазвонил мобильный Боденштайна. Это была Козима.

– Я провела жуткий день в душной, грязной монтажной, – сообщила она. – Может, купишь что-нибудь в китайском ресторане по дороге домой?

Боденштайн вышел из кабинета Остермана и направился в собственный.

– У тебя усталый голос. Как себя чувствуешь?

– Лежу на террасе и пялюсь в вечернее небо, – ответила Козима очень уж весело, и что-то в ее голосе заставило Боденштайна насторожиться.

– Что-то на тебя не похоже, – не поверил он. – Что случилось?

Козима замялась.

– Так, небольшая авария. Ничего серьезного, только кузов помяла, – сообщила она.

– Авария? Где? Как?

– Да ничего особенного, – уклончиво ответила Козима. – Нет, правда! Не бери в голову.

Боденштайн предчувствовал недоброе. То, что Козима называла «ничего особенного», у других людей означало катастрофу среднего масштаба. Только в последний год у нее случился перелом костей стопы во время экспедиции в Андах. Внедорожник, в котором она ехала, сорвался в пропасть в несколько сотен метров глубиной, но она успела выскочить в последний момент.

– Через четверть часа я буду дома и захвачу что-нибудь поесть, ладно?

Боденштайн волновался.