Текст книги "Друзья до смерти"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– А вот теперь я по-настоящему заинтригован.

– Я узнала об этом неделю назад, – сказала Козима. – Сначала я была просто в шоке. Я уже подумывала о том, что скоро стану бабушкой, а тут такое…

Боденштайн смотрел на жену, ничего не понимая.

– Сначала я думала, что заболела, потому что ничего подобного просто и в расчет не брала. – Козима стала серьезной. – Мои сорок пять это, конечно, не старость, но как представила, что снова придется возиться с подгузниками и кормлениями и все проходить по новой, то не очень обрадовалась.

Постепенно Боденштайн начал понимать.

– Нет, – сказал он, все еще не веря. – Этого не может быть, или?..

– Может, – подтвердила Козима. – У нас будет ребенок.

– И поэтому ты отказалась от Новой Гвинеи?

– И поэтому ты считаешь меня изнеженной привередой? – Козима улыбнулась.

– Ну да, с годами ты становишься все более придирчивой, – ответил он, а потом подошел к ней, протянул руки и крепко обнял.

Козима обвила руками его шею.

– Жаль, что я не сказала тебе раньше, – прошептала она, – но я должна была сначала сама разобраться. Ты действительно рад? Еще раз все по полной программе?

– Я… Я просто восхищен. – Боденштайн почувствовал вдруг, что у него от счастья на глазах выступают слезы. – Ах, Кози, я даже поверить не могу, это же так здорово, правда!

Они смотрели друг на друга и улыбались.

– Кто бы мог подумать, – тихо сказал Боденштайн. Он погладил жену по щеке, а потом поцеловал ее, сначала нежно, а потом с проснувшейся страстью.

– Что это с вами происходит? – раздался сзади голос Розалии.

Они перестали целоваться, переглянулись и захихикали, как влюбленные подростки.

– Скажем ей? – спросил Боденштайн.

Козима кивнула.

– Что скажете? – Розалия с подозрением посмотрела на родителей.

– Скажи ты, – попросил жену Боденштайн.

Козима отпустила его, подошла к дочери и обняла ее.

– Представляешь, Рози, я беременна. В декабре у нас родится ребеночек, – сообщила она.

Рози мгновенно вывернулась из рук матери.

– Что ты сказала? – Она растерялась и только испуганно переводила взгляд с матери на отца. – Этого не может быть! Это просто мега-паршиво!

– Почему? – спросил Боденштайн. – Что тут плохого?

– Вы в курсе, сколько вам лет? – с осуждением произнесла Розалия.

– Что ты хочешь сказать? – весело хмыкнула Козима. – Слишком много, чтобы рожать ребенка, или слишком много, чтобы его заделать?

Розалия чуть дар речи не потеряла.

– В голове не укладывается, – выдавила она наконец и исчезла.

Боденштайн ухмыльнулся. Молодые люди удивительные ханжи и предпочитают прогонять мысли о том, что их родители могут так же любить друг друга и спать вместе, как и они сами. Он вспомнил, как сам примерно в двенадцать лет застал за «этим» своих родителей. Неделю он не мог их видеть, не испытывая за них стыда.

– Теперь мы пали в ее глазах, – сказал он и взял Козиму за руку. – Что ты думаешь о том, чтобы пойти в спальню и запереть дверь?

– А потом? – Козима наклонила голову и посмотрела на него искоса.

– Я тебе покажу, – ответил Боденштайн.

Сообщение об исчезновении Свении Зиверс передавали по радио и телевидению после обеда и вечером. Определить местонахождение ее мобильного не удалось; установили лишь, что в последний раз телефон включали в Бад-Зодене в пятницу, в 20:07. В это же время Свения послала эсэмэску Антонии Зандер и почти сразу выключила аппарат. Кроме того, поступали сведения от граждан, но при проверке все они оказались ложными. В расследовании обоих убийств сотрудники угрозыска зашли в тупик. Когда Боденштайн, пребывавший в прекрасном расположении духа, прибыл в комиссариат, он застал свою команду в состоянии угрюмой летаргии. Отсутствие каких-либо успешных результатов всех деморализовало, а жуткая жара в кабинетах, не оборудованных кондиционерами, свела рабочий настрой к нулю.

– Есть новости? – спросил Боденштайн, хоть и знал, что вполне мог приберечь вопрос при себе.

– Только что звонила Андреа Аумюллер, – сказала Катрин Фахингер. – Она из грюнцойгской компании, хотела с вами поговорить.

– Я позвоню ей, – ответил Боденштайн. – Дайте мне номер.

Он уже хотел отправить всех по домам, когда Остерман достал из факса заключение из лаборатории об обследовании пикапа.

– Кое-что есть! – объявил он, просмотрев сообщение. – Тело Паули действительно побывало на поддоне пикапа из «Опель-Цоо».

Боденштайн и Пия одновременно взглянули друг на друга.

– Криминалисты нашли волосы, кровь и частицы кожи Паули на поддоне и внутренней стороне грузового отделения; кроме того, дерево поддона идентично тем занозам, что были обнаружены при осмотре тела, – сообщил Остерман. – Имеется огромное количество следов крупной поваренной соли, которая используется для изготовления соляных глыб для копытных. Обнаружены следы лака от велосипеда на дверце грузового отсека. Все абсолютно однозначно.

На минуту стало совсем тихо. Потом Боденштайн кашлянул.

– Фрау Кирххоф, – сказал он. – Дайте мне, пожалуйста, номер доктора Зандера. Франк, проверьте алиби Зандера. Убедитесь, что он действительно прибыл тем рейсом, о котором нам сказал.

– Я могла бы… – начала Пия, но Боденштайн прервал ее, жестом попросив помолчать.

– Нет, – сказал он. – Я сам это сделаю, а вы поезжайте домой.

Пия вздохнула и кивнула. Боденштайн больше не считал ее объективной в том, что касалось Зандера, поэтому отстранил от беседы – и, возможно, он прав. Пия написала своему шефу номер мобильного Зандера и протянула записку.

– Ну, тогда я уезжаю, – сказала она и взяла сумку.

– Минутку! – придержал ее Боденштайн и внимательно посмотрел ей в глаза. – Не делайте ничего необдуманного.

Это прозвучало как предостережение.

– Что вы имеете в виду? – спросила Пия.

– Не рассказывайте о подозрениях относительно Зандера. Я хочу сказать, вы не должны ему теперь ни звонить, ни писать.

– Вы всерьез полагаете, что он замешан в убийстве Паули?

Боденштайн замялся с ответом.

– У него были мотив и средство, – произнес он. – А вот была ли возможность, это мне предстоит выяснить.

Доктор Кристоф Зандер появился в комиссариате Хофхайма лишь через полчаса после того, как Боденштайн позвонил ему. Он ни словом не обмолвился о том, насколько не вовремя его оторвали от работы в самый разгар, в солнечный субботний день. Боденштайн провел его в свой кабинет, предложил кофе, от которого Зандер вежливо отказался, и изложил результаты лабораторного исследования.

– Убийца Паули каким-то образом связан с «Опель-Цоо», – произнес Боденштайн в заключение. – Он должен был иметь возможность воспользоваться машиной. Так или иначе, но вы и ваши сотрудники попали в поле нашего расследования.

– Все мои сотрудники знали Паули, он причинил нам немало неприятностей. – Зандер скрестил руки на груди. – Но я не могу себе представить, что кто-то из них зашел так далеко – убил Паули и разложил его тело на лугу перед зоопарком.

– А как насчет вас? Вы прилетели из Лондона не тем рейсом, о котором нам рассказали. Зато ваше имя есть в списке пассажиров борта, прибывшего в четверть девятого вечера. Как вы это объясните?

Зандер внимательно посмотрел на Боденштайна своими темными глазами.

– Я был зарегистрирован на более ранний рейс, – ответил он. – Я сделал это по телефону, но на трассе в Хитроу случилась авария, и мое такси застряло в пробке. Когда я прибыл в аэропорт, самолет уже улетел, поэтому я отправился следующим.

Это звучало вполне правдоподобно. Но могло оказаться выдумкой.

– Не хочу ничего скрывать, – добавил Боденштайн. – В настоящий момент против вас говорит многое. Мотив, средство, возможность – все подходит. К тому же ваши дружеские отношения с фрау Кирххоф можно рассматривать как попытку склонить ее в свою пользу.

Ни один мускул не дрогнул на лице Зандера, оно оставалось бесстрастным.

– Но считать вас преступником, – продолжал Боденштайн, – мне мешает место обнаружения тела и тот факт, что мы нашли следы на поддоне в вашем пикапе. Я думаю, если бы вы действительно хотели вывезти тело куда-то, то выбрали бы другое место, а не луг около зоопарка. Кроме того, вы избавились бы от поддона и вымыли пикап.

Зандер только поднял брови, но продолжал молчать. Боденштайн откинулся назад в рабочем кресле и испытующе смотрел на собеседника.

– Вы кого-то прикрываете? – спросил он.

Эта мысль, казалось, вообще не приходила Зандеру в голову.

– Нет. – Он удивленно покачал головой. – С какой стати мне кого-то прикрывать, если я сам подпадаю при этом под подозрение?

– Из особого расположения, например…

– Точно нет. Я хорошо отношусь ко всем моим сотрудникам, но так далеко никогда не зайду.

– Даже если один из них друг вашей семьи и сын одного из членов попечительского совета? – допытывался Боденштайн.

– Вы говорите о Лукасе… – Зандер нахмурился, обдумывая такую возможность, но сразу же отверг ее. – У парня вообще не было никаких причин убивать Паули, они дружили.

– Насколько хорошо вы знаете Лукаса?

– Довольно хорошо, – ответил Зандер, – и довольно давно.

– Видите ли, я знаю Лукаса не очень хорошо. – Боденштайн снова откинулся на кресле и попытался оценить сидящего напротив мужчину. – Но мне, в отличие от большинства других людей, он не очень-то симпатичен. Он слишком обаятелен. Это может вводить в заблуждение.

– Что вы имеете в виду?

– У Лукаса располагающая внешность, он умен и многим нравится. Ни один из тех, кого мы допрашивали последнее время, не сказал о нем ни слова дурного.

– Ну и что? Почему он должен быть связан с убийством Паули или Йонаса? Оба ведь были его близкими друзьями.

– Я имею обыкновение подозревать людей, которых другие вообще ни в чем не подозревают. – Боденштайн улыбнулся. – Моя коллега фрау Кирххоф совершенно прониклась к нему симпатией. У меня создалось впечатление, что она не совсем нейтральна, когда дело касается парня.

– И из чего это следует?

Мужчины молча смотрели друг на друга.

– Чувства могут оказывать сильное влияние на объективность, – сказал Боденштайн. – Этим не раз пользовались опытные преступники. У фрау Кирххоф развилось сочувствие в отношении Лукаса, и не в последнюю очередь из-за того, что вы ей рассказали о мальчике. Сочувствие сильная штука.

Зандер ничего не сказал, только выжидающе смотрел на Боденштайна.

– Насколько я понимаю, – продолжал тот, – Лукас мастер манипуляции. Он к каждому оборачивается той стороной, которую в нем хотят видеть, или той, которая нужна для его целей. Каждый видит в Лукасе только то, что хочет видеть. Поэтому настоящего Лукаса вообще никто не знает.

Зандер задумчиво оперся подбородком на кулак.

– Я думаю, вы переоцениваете парня, – ответил он. – Вы правы, он хорош собой и производит впечатление самоуверенного, но тем не менее это глубоко неуверенный в себе, очень ранимый молодой человек; он жаждет признания и поддержки, которых не получает от своего отца.

– Он вам нравится, – постановил Боденштайн.

– Да, это так, – подтвердил Зандер. – Мне нравится Лукас. Ему пришлось вынести несколько очень травмирующих переживаний, когда он был маленьким. И мне больно, что теперь ему вновь приходится страдать.

– Паули был убит перед дверью своей кухни, – сказал Боденштайн. – Его тело погрузили в ваш пикап, и оно пролежало там около суток, прежде чем его выгрузили на лугу. Из этого кое-что следует.

– Точно. Хладнокровие или ненависть. И то и другое я никак не могу отнести к Лукасу и его отношению к Паули. Помимо прочего, у парня нет водительского удостоверения.

– Но кого вы считаете способным на нечто подобное? Кто из ваших работников, имевших доступ к машине, настолько ненавидел Паули, чтобы сделать что-либо в таком духе?

– Никто.

– Тогда я спрошу иначе. Кто из ваших сотрудников мог настолько ненавидеть вас, чтобы захотеть уничтожить с помощью этого преступления?

– Вы думаете, все это могли подстроить, чтобы потом свалить убийство на меня? С какой стати? – Зандер в сомнении улыбнулся.

– Возможно, кто-то хотел вам отомстить. Есть какой-нибудь бывший сотрудник, которого вы уволили, и он может полагать, что с ним обошлись несправедливо?

Директор зоопарка наморщил лоб и задумался. Боденштайн пристально за ним наблюдал.

– Вообще-то, один такой есть, – сказал Зандер после долгих колебаний. – Он из тех, кто всегда считает себя обделенным. Проработал всего четыре недели, но совершенно не проникся духом команды, был ленив и делал все спустя рукава. Я его дважды предупредил и потом, примерно месяц назад, уволил. Он так разозлился, что даже набросился на меня. У нас с ним был жесткий разговор.

– Назовите мне имя, я бы хотел его проверить.

– Его зовут Тарек. Тарек Фидлер.

Боденштайн воспрянул духом. Тарек Фидлер! Приятель Лукаса и Йонаса Бока, который работал садовником в Швальбахе и увез Эстер Шмит с пепелища ее дома! Несомненно он был знаком с Паули.

– Вы можете идти, доктор Зандер, – сказал Боденштайн и взял дело Йонаса Бока, которое лежало на столе. – Большое вам спасибо, что сразу откликнулись.

– Пожалуйста!

Директор зоопарка встал и вышел из кабинета, не подав Боденштайну руки.

Когда через полчаса Боденштайн подходил к двери квартиры Тарека Фидлера в высотном доме на Остринг в Швальбахе, он чуть не столкнулся с каким-то молодым человеком, как раз выходившим из квартиры со множеством сумок. Парень вздрогнул и от страха выронил сумки.

– Ты случайно не Франьо Конради? – Боденштайн помнил лицо мальчишки, которого уже вызывал в комиссариат на беседу.

– Да, а что?

Парнишка испуганно отпрянул. В полумраке не имевшей окон лестничной клетки Боденштайн заметил кровоподтеки на его лице. Губа раздулась, левый глаз с фиолетовым фингалом, очки погнуты, стекло треснуло.

– Что с тобой случилось? – спросил комиссар.

– Ничего.

Парень нагнулся, чтобы поднять пакеты. Он был маленьким и хилым, его суетливые движения выдавали напряженность. Франьо Конради боялся.

– Господин Фидлер дома? – спросил Боденштайн. – Я должен с ним серьезно поговорить.

– Нет, он уехал в фирму, – нервно ответил Франьо.

– Ты уходишь?

– Да, – коротко ответил парнишка.

Боденштайн с удивлением заметил, что мальчик борется со слезами. Должно быть, его что-то серьезно потрясло, потому что парень в его возрасте скорее спрыгнет с четырнадцатого этажа, чем заревет на людях.

– Ты с кем-то подрался? С Тареком? Я думал, вы друзья и все вместе владеете этой компьютерной фирмой.

– Друзья! – Франьо фыркнул, что-то среднее между смехом и всхлипыванием. – Были когда-то, пока не появился Тарек. Его интересуют только деньги. – Он поднес руку к разбитой губе, что слегка кровоточила, и резко сказал: – Я сыт по горло этим дерьмом с фирмой и этой проклятой игрой. Я думал, некоторые занимаются этим для того, чтобы что-то изменить, сделать лучше. Но некоторых это вообще не интересует! Идеи и проекты Улли им вообще по фигу. Я очень долго не замечал, что происходит на самом деле.

Парень был идеалистом и ушел от родителей из-за своих убеждений.

– Кто это «некоторые»? – спросил Боденштайн, в надежде, что расстроенный мальчишка сообщит ему побольше информации. Но после вопроса полицейского парень понял, что зашел слишком далеко, и не ответил.

– Как собираешься отсюда уезжать?

– Понятия не имею. – Франьо пожал плечами.

– Если хочешь, я подвезу. Я еду в Келькхайм.

По дороге Франьо немного расслабился. Он сказал, что Паули вдохновил его на решение идти собственным путем в жизни.

– Мой отец не понимает, что я не хочу быть мясником, – говорил он. – Он думает, что я неблагодарный. Но я просто в ужас впадаю, как только представлю, что до конца жизни буду делать колбасу и стоять за прилавком.

Боденштайн слушал молча. Он с сочувствием выслушал в свое время Конради, когда тот возмущенно рассказывал, что именно Паули настроил против него его же сына. Из уст парнишки все звучало совершенно иначе. Франьо не хотел становиться мясником, как Лоренц не хотел идти работать в полицию. Боденштайн хорошо помнил разочарование собственного отца, когда сам сообщил ему когда-то, что не хотел бы унаследовать имение Боденштайн, а предпочитает изучить право и потом работать в полиции. И хотя он сам твердо решил не навязывать профессию своим детям, но тем не менее был возмущен, когда Розалия захотела устроиться подсобной работницей на кухню на лето.

– Я хочу изучать биологию, – продолжал тем временем Франьо. – Йо сказал, что мы могли бы зарабатывать бешеные деньги. У меня все в порядке с компом, я могу программировать, но я точно не Лукас!

– Что ты хочешь сказать? – спросил Боденштайн. Неужели он нашел кого-то, кто не любил Лукаса и не восхищался им?

– Лукас – гений, – разочаровал его Франьо. – Он читает исходные коды, как другие читают книги, и знает Perl, Java, BASIC и C++ в десять раз лучше Тарека. «Двойная жизнь» была его идеей, но теперь Тарек думает все подгрести под себя.

– Лукас и Тарек хорошо ладят?

– Лукас с любым найдет общий язык, – сказал Франьо, а потом в его голосе зазвучала горечь. – Тарек подлизывается к Лукасу, потому что без него ничего не выйдет. Это даже Тарек понимает.

– Тебе нравится Лукас?

– Да, – кивнул Франьо. – У него, конечно, бывают закидоны, но с гениями так часто. Если Лукас иногда и бывает немного странным, то это из-за его болезни, как нам Улли сказал. Тарек насмехался над Лукасом – конечно, только за его спиной, – но это так мерзко. Я считаю, друзья не должны говорить друг о друге плохо.

Это заинтересовало Боденштайна.

– А что за болезнь у Лукаса? – поинтересовался он.

– Улли сказал, что у него диссоциативное расстройство. – Франьо пожал плечами. – Не знаю, что он имел в виду.

Боденштайн тоже не вполне это себе представлял и решил, что разберется позже.

Оливер въехал во двор в мюнстерской промзоне, как раз когда Тарек Фидлер уходил со склада. Прижав мобильный телефон к уху плечом, он с кем-то жарко и сердито спорил, запирая при этом один за другим дверные замки. Заметив Боденштайна, он поднял приветственно руку и закончил телефонный разговор.

– Здравствуйте, господин… мне жаль, но я забыл ваше имя, – сказал он приветливо и улыбнулся. От его злости не осталось и следа.

– Боденштайн. У вас есть время ответить на пару вопросов?

– Конечно. – Молодой человек кивнул. Заиграл его мобильный телефон, но он оставил звонок без внимания.

– Тело господина Паули было перевезено в пикапе из «Опель-Цоо», – сказал Боденштайн. – Теперь мы выясняем, как оно туда попало и кто имел возможность пользоваться этой машиной.

Улыбка исчезла с лица Тарека.

– Да, понимаю, – произнес он. – Вы, конечно, уже поговорили с Зандером. Я поспорил с ним, когда он меня уволил. Неудивительно, что он подозревает меня в угоне.

– Он не подозревает, – возразил Боденштайн. – Но мы проверяем каждый след, каким бы невероятным тот ни казался.

Трубка Тарека продолжала непрерывно звонить.

– Почему вы не спрашиваете Лукаса о машине? Он всегда берет пикап, когда Зандера нет.

– Я думал, у него нет водительских прав.

– Ну, не знаю, машину-то он водить умеет.

У Боденштайна возник вопрос, почему молодой человек пытается очернить своего друга. Возможно, из зависти? Оливер вспомнил, что Зандер охарактеризовал Тарека как человека, который постоянно чувствовал себя обделенным.

– Чем именно вы занимаетесь в фирме Лукаса и Йонаса?

– Фирма принадлежит нам в равных частях, – уточнил Тарек. – Конечно, у меня не было денег, чтобы внести свою долю при регистрации, поэтому официально предпринимателями считаются Лукас и Йо. Но внутри никакой иерархии нет. Каждый делает то, что умеет лучше всего.

– А что лучше всего умеете вы?

– Программировать, – улыбнулся Тарек. – Разумеется, совершенно легально. Я свой урок усвоил.

– Как вы ладите с Лукасом?

– Обычно хорошо. – Молодой человек задумался. – Но в последнее время он очень изменился.

– Как именно?

– Трудно сказать. Иногда он совершенно отрешен, потом срывается без всяких видимых причин и рычит на всех. Но он находится под жутким давлением своего отца. Тот перекрыл ему доступ к деньгам, а это невыносимо для таких, как Лукас.

– То есть?

– На фирму расходуются деньги старика ван ден Берга и отца Йо. По большей части без их согласия. Лукас и Йо их… гм… «таскают» – неправильное слово. Они же собираются все вернуть, с процентами.

Его трубка снова зазвонила, но уже с другой мелодией. Тарек Фидлер взглянул на экран.

– Еще что-нибудь? – нетерпеливо спросил он. – Мне надо довольно многое сделать.

– Почему вы избили Франьо Конради?

– Кто вам сказал такое?

– У вас разбиты костяшки пальцев, – заметил Боденштайн. – А у Франьо – лицо. Я просто сложил одно с другим.

Молодой человек вдруг занервничал.

– Мы просто поспорили. Ничего серьезного.

– Для «ничего серьезного» Франьо выглядит слишком потрепанным, – сказал Боденштайн. – Как же тогда выглядят люди, с которыми у вас серьезные разногласия?

– В любом случае не мертвыми. – Тарек Фидлер улыбнулся, но взгляд его остался настороженным. – Не такими, как мой друг, который кое с кем поспорил.

– Йонас?

– Точно. Он поспорил. С Лукасом.

Дневная жара сменилась вечерней прохладой. С террасы ресторана открывался отличный вид на долину до самого Руппертшайна. Квентин, брат Боденштайна, подсел к ним с Козимой за столик, когда они поужинали.

– Между прочим, у меня новая помощница работает в конюшне, – прямо сказал Квентин. – Ваша будущая невестка. Тордис Хансен.

– В самом деле? – Боденштайн вспомнил недавнюю утреннюю, весьма неловкую встречу в гараже. – И как давно?

– Третий день. Права собственности на Гут Вальдхоф все еще неясны, а постройки ветшают.

– Жаль, – заметил Боденштайн. В прошлом году он отправил за решетку не только старого, но и нового владельца престижного манежа под Келькхаймом.

– Мне бы сюда… – Квентин кивнул кельнеру и показал на пустую бутылку из-под красного вина. – У меня сейчас все стойла заняты. И к тому же я получил наконец положительный ответ из строительного отдела. Если мы еще и финансирования добьемся, то сможем в начале следующего года начать сносить старый и возводить новый манеж.

– Ого! А как ты добился решения от строительного департамента? – поинтересовался Боденштайн у брата. – У них нынче жесткие правила относительно сохранения старинных конюшен как исторических памятников.

– Руководитель строительного департамента любит хорошо поесть, – ответил Квентин.

– Это подкуп.

– Да брось ты! – отмахнулся Квентин. – Вы, легавые, все слишком буквально понимаете.

– Не только мы, легавые, – ответил Боденштайн. – Между прочим, руководитель строительного отдела и тот, кто давал ему взятки, с сегодняшнего утра сидят в предварительном заключении. И как раз за это самое. Надеюсь, что он твое заявление уже рассмотрел и подписал, или тебе придется надеяться на его не менее жадного преемника.

– Не говори ерунды! – Квентин выпрямился на стуле.

– А я и не говорю, – возразил Боденштайн. – Чиновника мог подкупать не только ты.

На террасе появились новые гости. Жена Квентина Мария-Луиза встретила их и проводила к последнему свободному столику.

– Это там не мама Тордис, по которой вы оба сохли в юности? – спросила Козима не без ехидства.

Братья Боденштайн моментально повернули головы. Действительно, это была Инка Хансен в сопровождении нескольких представительных мужчин и женщин. Оливер Боденштайн своим глазам не поверил, когда узнал среди них доктора Кристофа Зандера.

– Вы только посмотрите-ка, кто тут, – проворчал он.

– Это правление попечительского совета кронбергского «Опель-Цоо» с дамами, – объяснил Квентин. – Раз в месяц они приходят поужинать. Когда они осенью откроют собственный ресторан, то перестанут быть нашими клиентами.

Боденштайн наблюдал, как галантно доктор Зандер отодвинул стул для Инки Хансен. Она поблагодарила его с улыбкой, за которую он двадцать пять лет назад был готов умереть. Все выглядело так, что, пожалуй, надежды Пии Кирххоф на этого Зандера напрасны. То, как директор зоопарка и его ветеринар общались друг с другом, обменивались улыбками и вместе листали меню, указывало, что они близки. Привлекательный вдовец и не менее эффектная одинокая дама, которых, помимо общих интересов, многое связывает на работе, – идеальное сочетание. Какое отношение имеет к жизни этого доктора Зандера замужняя сотрудница уголовного розыска? Подозрения Боденштайна относительно доктора Зандера ожили. И внезапно он осознал, что именно не давало ему покоя все это время.

Пия весь вечер пребывала в тревоге и ждала, что Зандер ей позвонит. Может, он сердится, что она его не предупредила? Или Боденштайн вообще арестовал его? Неизвестность заставляла ее нервничать.

В четверть десятого мобильный зазвонил. К сожалению, это был Боденштайн, а не Зандер.

– Фрау Кирххоф, – тихо произнес он. На заднем плане были слышны звон посуды и голоса. – Могу я задать вам очень личный вопрос?

– Зачем? Думаю, да. Конечно.

– У вас с доктором Зандером нечто серьезное или так… гм… флирт?

Пия отметила, что при упоминании имени Зандера у нее сердце в пятки ушло. Невольно она подумала о том, что могло бы произойти сегодня утром, если бы шеф ее не вызвал.

– А почему вам необходимо это знать? – осторожно спросила она. – Или просто опять мучает любопытство?

– Нет, это серьезно, – ответил Боденштайн приглушенным голосом. – Чем дальше я над всем размышляю, тем больше крепнет ощущение, что мы – точнее, лично вы – лишь часть спланированного спектакля.

– Как вы к этому пришли? – Пия нервно сглотнула и выпрямилась. – И какими соображениями должен был руководствоваться… – Ей трудно было произнести имя. – …Зандер, чтобы что-то инсценировать?

– Это мне не совсем понятно. Возможно, это связано со Свенией, лучшей подругой его дочери. Или с Лукасом. Оба так или иначе связаны с нашими делами, Зандер знает это и хочет их защитить. Но это только интуиция.

Боденштайн и его предчувствия… Они часто его обманывали. Пия тут же вспомнила о конфликте осенью прошлого года, когда шеф вцепился в каратистку, которую, тоже из-за предчувствия, напрасно считал преступницей.

– Я сейчас в ресторане своего брата, – пояснил Боденштайн. – Зандер тоже тут. В сопровождении Инки Хансен. Это, в общем-то, ничего не значит, она ветеринар в зоопарке, но они… ну да…

– Но – что? – Пия закрыла глаза. Неужели все чудесные слова, сообщения прошлой ночью и чуткое утешение сегодня утром были лишь частью коварного плана, чтобы запудрить мозги доверчивой полицейской ищейке? Подтверждение тайных опасений ранило ей душу.

– Вдвоем они производят впечатление весьма близких людей.

– А почему бы и нет? Они каждый день работают вместе, – услышала Пия собственный глухой голос. – Между мною и им нет ничего более, чем… Более ничего.

Она ненавидела себя за свои мечты, за безоглядную детскую влюбленность, ненавидела Боденштайна за то, что он разрушил эту иллюзию. Ее разочарование сменилось гневом. Когда Боденштайн наконец закончил разговор, она уставилась в вечернее небо. Со слезами на глазах Пия думала о том, как допустила, что Зандер стал ее использовать? Он, должно быть, быстро заметил, что нравится ей. Воспользовался ли он этой слабостью? Рыбка угодила вовсе не в ее сети, а она сама попалась. Пия не могла поверить, что могла так ошибиться – но тем не менее человек, которому она утром доверила самую страшную свою тайну, в данный момент сидел с другой женщиной в ресторане, а о ней, судя по всему, и не вспоминал, потому что иначе хотя бы сбросил эсэмэску. Не часто она чувствовала себя такой одинокой. Незаметно профессия и личная жизнь переплелись самым тесным образом. Пия вспоминала и пыталась проследить, когда поддалась своим мечтам и страхам и сбилась с истинного пути. Она все еще смотрела в небо, и тут зазвонил мобильный. Пия взглянула на дисплей. Лукас! Он-то и нужен, чтобы поддержать ее раненую душу.

Вся Германия пребывала в приподнятом настроении после того, как во второй половине дня немецкие футболисты выиграли со счетом 2:0 у шведов в матче одной восьмой чемпионата мира. До позднего вечера разъезжали гудящие автомобили, фанаты с флагами заполонили улицы Франкфурта, будто Германия выиграла сам чемпионат.

– Идиоты, – сказал Лукас. – У них крыша съехала.

Пия коротко взглянула на него. Всего через четверть часа после звонка он уже был у нее – прекрасный, как ангел, в узких джинсах, белой рубашке с закатанными рукавами, светлые волосы взлохмачены. Пия даже не спрашивала, куда он собирается ее повезти. Главное, она не хотела сидеть дома одна и мучиться раздумьями о Кристофе Зандере и их взаимоотношениях.

– Что случилось? – спросил Лукас, когда они проезжали на «Смарте» домработницы ван ден Бергов мимо рынка в сторону Старого города.

– А что должно было случиться? – задала встречный вопрос Пия.

– Вы не такая, как всегда. В растрепанных чувствах, и вид отсутствующий.

– Мне надо раскрыть два убийства, а я не могу продвинуться, – сказала Пия, удивленная восприимчивостью Лукаса.

– Не в этом дело. Вас кто-то обидел. Я прав?

В его голосе было столько сочувствия, что Пия едва не расплакалась.

– Да, ладно. – Лукас тактично выждал время, которое ей потребовалось, чтобы вернуть утраченный было контроль над эмоциями. Он свернул на Майнцское шоссе, потом на Новое Майнцское.

– Куда мы едем? – поинтересовалась Пия.

– Пить коктейли.

– Здесь? В Банковском квартале?

– Да. Вы уже бывали в «Майнтауэре»?

Лукас озабоченно искал парковку и наконец нашел одну, размером как раз для «Смарта».

– Нет, – покачала головой Пия. – А туда можно пройти просто так?

– Мне можно, – ухмыльнулся Лукас.

Пия не раздумывала ни секунды. Когда они приблизились к небоскребу, где располагался банк «ХеЛаБа», а на 187-метровой высоте находились радиостудия Гессена и ресторан, Лукас достал пластиковую карту, взял Пию за руку и прошел сквозь очередь, проведя женщину за собой. За гранитной стойкой распоряжались две девушки и мужчина в голубой униформе с застывшей на губах вежливой улыбкой, определяя, кого пускать внутрь. Лукас представил всей троице, от расположения которой зависело, удастся ли субботний вечер, пластиковую карточку, и ею провели через считывающее устройство.

– Разрешите ваше удостоверение личности? – Охранник был недоверчив. После того, как террористические взрывы в небоскребах стали реальностью, во Франкфурте также усилили меры безопасности.

Лукас протянул свое удостоверение. Внимательно его изучив, сотрудник улыбнулся гораздо шире, почти угодливо.

– Большое спасибо. – Он вернул Лукасу удостоверение и пластиковую карточку. – Добро пожаловать в «Майнтауэр»! Милости просим…

Маленькая дверца с жужжанием отодвинулась, и Пия вслед за Лукасом прошла через контроль безопасности к лифту.

– Как ты это провернул? – прошептала Пия, когда они вдвоем, не считая сотрудника службы безопасности, стояли в лифте.

– Имя моего отца открывает во Франкфурте все двери, – подмигнул Лукас.