Текст книги "Друзья до смерти"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Шеф! – Пия осторожно, чтобы ничего не задеть, двинулась к двери. – Это не ограбление, здесь…

Она вздрогнула, когда Боденштайн появился прямо перед ней.

– Не кричите так, – проворчал он, – я еще пока хорошо слышу.

– Как вы могли меня так напугать?.. – Пия умолкла, потому что где-то в глубине дома зазвонил телефон.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Громилы пощадили помещения наверху. В ванной горели все лампочки, перед душем на полу валялось полотенце для рук, а рядом – пара джинсов, рубашка и несвежее белье. Пия всегда чувствовала себя неловко, когда вторгалась в интимное пространство незнакомого человека, даже если это было связано с необходимостью выяснить обстоятельства его смерти. Куда же подевалась подруга Паули? Платяной шкаф был открыт, что-то из одежды лежало на кровати. Телефон умолк.

– Выглядит так, будто Паули принял душ и хотел переодеться, – сказала Пия. – Об этом говорит и то, что он был одет чуть ли не в нижнее белье.

Боденштайн кивнул.

– А вот и телефон! – Он взял переносную трубку, которая лежала под свежей рубашкой и джинсами на кровати, и нажал кнопку прослушивания автоответчика.

– Получено тридцать четыре новых сообщения, – сообщил механический голос. – Сообщение первое, вторник, 13 июня, 15 часов 32 минуты.

«Улли, я точно знаю, что ты там, – произнес женский голос. – Я по горло сыта твоими проволочками. Я на самом деле все перепробовала, чтобы по-хорошему с тобой помириться, но ты такой упертый! Так знай: теперь мне все равно, побежишь ли ты с этой записью к своему адвокату, я все равно все отвоюю. Даю тебе последний шанс: в полдевятого я к тебе приеду. Если тебя не будет или ты опять начнешь тешить свою гордыню, то мало тебе не покажется, обещаю».

Раздались гудки. Потом было еще четыре звонка с неизвестных номеров и без всяких сообщений. Один из них состоялся почти в 17:00, но прервался, едва мужской голос произнес: «Здравствуйте!» В 20:13 снова позвонил мужчина, в записи его глубокий голос произнес:

«Это говорит Карстен Бок. До моих ушей дошло, какие бесстыдные обвинения вы позволили себе перед лицом общественности. Это клевета и пустой наговор. Я принял соответствующие меры и обратился к юристам, а от вас ожидаю извинений в письменной форме и публичного опровержения в газете».

Боденштайн и Пия переглянулись.

В ночь со вторника на среду было еще два звонка с неизвестного номера, а в среду вечером позвонил еще один мужчина:

«Привет, Улли, это Тарек. Парень, тебе надо купить мобильник! Я вернулся и снова здесь. Мы подготовили презентацию, можешь взглянуть. До скорого!»

Остальные звонки были от Эстер, подруги Паули, оставившей десяток сообщений, сначала недоуменных, потом озабоченных и наконец сердитых. В этот момент подъехало такси, и собаки подняли оголтелый приветственный лай.

Эстер Шмит здоровалась во дворе со своими собаками, которые, скуля и лая, описывали вокруг нее круги, потом прошла в дом через кухонную дверь с дорожной сумкой в руке и ноутбуком в чехле через плечо. Это была хрупкая изящная женщина лет сорока, с бледной кожей, веснушчатым лицом и светло-рыжими волосами, заплетенными в рыхлую косу.

– Что тут творится? – произнесла она. – Стоит уехать на три дня…

– Не пугайтесь, – сказал Боденштайн.

Несмотря на предупреждение, Эстер Шмит вздрогнула, со стуком уронила дорожную сумку и на шаг попятилась.

– Кто вы? – спросила она, вытаращив глаза. – Что вы тут делаете?

– Моя фамилия Боденштайн, а это моя коллега Кирххоф. – Боденштайн показал свой жетон. – Уголовная полиция Хофхайма.

– Уголовная полиция? – Женщина была поражена.

– Вы фрау Эстер Шмит?

– Да. Но что тут, собственно, происходит?

Она протиснулась мимо Пии и Боденштайна и с шумом втянула воздух, увидев разгромленную комнату. Затем вернулась, стянула с плеча сумку с ноутбуком и не глядя положила ее на липкий кухонный стол. Поверх помявшейся льняной юбки Эстер носила тунику с орнаментом, а из кожаных сандалий на босу ногу торчали грязные пятки. Удобно, но не очень-то элегантно.

– Мы должны сообщить вам печальное известие, – произнес Боденштайн. – Сегодня утром было найдено тело вашего друга. Примите мои соболезнования.

Прошла пара минут, прежде чем до Эстер Шмит дошел смысл сказанного.

– Улли мертв? О боже! – Все еще не веря, она смотрела на Боденштайна, потом присела на краешек кухонного стула. – Как он… умер?

– Этого мы пока точно не знаем, – ответил Боденштайн. – Когда вы в последний раз говорили с господином Паули?

Женщина прижала руки к груди.

– Во вторник вечером. – Ее голос звучал безжизненно. – Я с понедельника была в Аликанте на съезде вегетарианцев.

– Во сколько вы говорили с господином Паули по телефону во вторник вечером?

– Поздно. Примерно в десять. Улли еще хотел сделать на компьютере листовки для дорожной акции, но незадолго до моего звонка к нему опять заявилась его бывшая жена.

Ее лицо вдруг исказила гримаса, но она сдержалась и не проронила ни слезинки.

– Может, стоит кого-нибудь вызвать? – спросила Пия.

– Нет. – Эстер взяла себя в руки и огляделась вокруг. – Со мной все в порядке. Когда я смогу тут прибрать?

– Когда криминалисты исследуют все следы, – сообщил Боденштайн. – Вы бы нам очень помогли, если бы смогли определить, не пропало ли что-нибудь.

– То есть?

– Возможно, весь этот разгром вовсе не связан со смертью вашего друга, – развил Боденштайн свою мысль. – Мы предполагаем, что его смерть наступила во вторник вечером, после этого дом целый день простоял открытым.

Во дворе залаяли собаки, хлопнула дверца машины и в дверях появились сотрудники криминального отдела.

– Понимаю, – Эстер взглянула на Боденштайна покрасневшими глазами и пожала плечами. – Конечно, я сообщу вам. Еще что-нибудь?

– Нам было бы очень интересно узнать, с кем у вашего друга в последнее время были ссоры или возникали проблемы. – Боденштайн протянул женщине свою визитку.

Она мельком взглянула на нее, потом подняла голову и спросила:

– Это ведь не несчастный случай, да?

– Да, – сказал Оливер, – скорее всего, не несчастный случай.

Пия приехала в особняк на аллее Кеннеди в Заксенхаузене, [1]1
  Район во Франкфурте-на-Майне.


[Закрыть]где находился институт судебной медицины, в половине третьего. Она хорошо ориентировалась внутри. За шестнадцать лет своего замужества Пия много часов провела в подвальных помещениях института, поскольку Хеннинг относился к тому типу ученых, которые полностью поглощены своими исследованиями. Государственный прокурор Валерия Лоблих приехала незадолго до Пии. Обнаженное тело Паули лежало на металлическом столе под ярким светом ламп; оторванные части тела разложил в соответствии с анатомией Ронни Беме, ассистент Хеннинга. Пахло так, что дышать было трудно.

– Конечности оторваны сенокосилкой? – осведомилась Пия, надев халат и маску.

– Да, несомненно. – Кирххоф склонился над телом, сантиметр за сантиметром разглядывая кожу в лупу. – Кроме того, он все-таки был уже мертв, когда это случилось. После первого осмотра поверхности тела я пришел к выводу, что за последние двадцать четыре часа его как минимум один раз переносили. Смертельными определенно стали повреждения головы. Вон там рентгеновские снимки.

Доктор кивнул на негатоскоп – планшет с подсветкой.

– Он мог упасть с велосипеда? – спросила прокурорша, эффектная брюнетка чуть за тридцать. Несмотря на жару, она была в шикарном блейзере, очень короткой узкой мини-юбке и колготках.

– Вы вообще меня слушаете? Я же только что сказал, что тело перемещали. – В голосе Кирххофа послышалось раздражение. – Как он мог, насмерть разбившись в результате падения с велосипеда, переместиться самостоятельно?

Пия и Ронни многозначительно переглянулись. Они тоже раньше спрашивали, не подумав, и получали едкие отповеди. Хеннинг Кирххоф был блестящим судмедэкспертом, но не слишком обходительным человеком. Однако прокурора Лоблих было не так просто смутить.

– Я не спрашивала, умер ли он, упав с велосипеда, – возразила она как ни в чем не бывало. – Я спросила, мог ли он упасть с велосипеда.

Доктор Кирххоф взглянул на нее.

– Действительно, – признал он. – Паули не падал с велосипеда, потому что тогда у него были бы ссадины на костяшках пальцев и других частях тела, а их нет.

– Спасибо, вы очень любезны, доктор Кирххоф.

Пия смотрела, как ловко и быстро Хеннинг одним движением вскрыл грудную клетку трупа, воспользовавшись реберными ножницами, чтобы добраться до внутренних органов. Она знала порядок вскрытия, который строго следовал протоколу. Каждое движение руки и все заключения о состоянии тела Хеннинг комментировал в микрофон, закрепленный на гибком держателе вокруг шеи. Позднее секретарша напечатает отчет в соответствии с записью. Ронни взвешивал и измерял изъятые органы, записывая полученные данные.

– Steatosis hepatic – и это у вегетарианца! – заявил Хеннинг и с ехидной улыбкой сунул орган прямо под нос прокурорше. – Вы знаете, что это значит?

– Ожирение печени, – невозмутимо улыбнулась прокурор Лоблих. – Не трудитесь, доктор Кирххоф, я не доставлю вам такой радости – не упаду в обморок.

Судмедэксперт миллиметр за миллиметром исследовал с лупой тщательно обритый череп, пинцетом извлек из раны крошечную частичку и положил ее в пластиковую чашку, которую Ронни тут же подписал, – для дальнейшего изучения в лаборатории.

– Голову пробили тупым предметом, – заключил Кирххоф. – На передних краях пролома на черепе есть следы металла и ржавчины. Повреждения задней части головы обусловлены падением.

Он скальпелем надрезал кожу в задней части черепа, натянул ее на лицо трупа и исследовал кости черепа.

– Картина характерна для двойного перелома, – прокомментировал Кирххоф. – Сначала последовал удар, потом кости черепа треснули в результате падения.

– Это вызвало смерть? – отважилась спросить Пия.

– Не обязательно. – Кирххоф взял электропилу и вскрыл череп. – Часто повреждения такого рода ведут к внутренним кровоизлияниям, развивается набухание и отек мозга. Рост внутричерепного давления вызывает паралич дыхания, затем остановку кровообращения и, как следствие, клиническую смерть. Все это может происходить сравнительно быстро или же длиться часами.

– Это означает, что он мог жить еще какое-то время после травмы?

Хеннинг достал мозг из черепа, критически его осмотрел и отрезал маленький кружочек.

– Никакого кровоизлияния, – наконец произнес он, передавая мозг Ронни, и наклонился вперед, чтобы исследовать череп изнутри. Потом отложил голову трупа, подошел к негатоскопу, еще раз внимательно рассмотрел снимки и наконец произнес: – Он быстро умер. В результате падения случился перелом позвоночника и основания черепа, тут же последовала смерть.

Криминалисты еще работали в кухне и кабинете, когда Эстер Шмит была уже готова ответить на некоторые вопросы. Боденштайну всегда было неловко заставлять отвечать на вопросы людей, только что переживших болезненную утрату и находящихся в состоянии шока, но он на личном опыте убедился, что основное узнаешь из этих первых бесед.

– Где вы нашли Улли? – спросила Эстер.

– Рядом с «Опель-Цоо» в Кронберге, – ответил Боденштайн и увидел, как недоверчиво и в изумлении расширились глаза женщины.

– Около «Опель-Цоо»? Наверняка это директор зоопарка приложил руку. Он ненавидел Улли, потому что тот всегда тыкал его носом: мол, содержание в зоопарке – это издевательство над животными. Пару недель назад он меня чуть не переехал, совершенно намеренно, – сказала она злобно. – Мы раздавали листовки на парковке перед зоопарком, и тут заявился он на своем внедорожнике. Угрожал нам, что своими руками порвет нас на мелкие кусочки и скормит своим волкам, если через десять секунд мы не уберемся с парковки.

Боденштайн внимательно слушал.

– В прошлое воскресенье он запретил Улли входить в зоопарк, – продолжала Эстер. – Говорю вам, этот человек способен на все.

Боденштайну казалось иначе. Зандер, возможно, эмоционален и импульсивен, но из этого вовсе не следует, что он убийца.

– Какая-то женщина оставила на автоответчике весьма недружелюбное сообщение, – сказал он. – Кто это мог быть?

– Наверное, бывшая жена Улли, эта Марайке, – ответила Эстер с неприязнью. – После развода она снова вышла замуж, за архитектора из Бад-Зодена. Они с мужем штампуют эти жилые бункера, один за другим. Здесь они уже понастроили целую улицу, а теперь нацелились на этот участок.

– Мне показалось, что она угрожала господину Паули, – продолжил Боденштайн. – Она упоминала об адвокате.

– Они с Улли унаследовали землю с домом в равных частях, – подтвердила Эстер. – Когда Марайке ушла, она все оставила Улли. Но потом быстро об этом пожалела. Теперь она хочет все вернуть. Тяжба длится уже год.

– Она предъявила господину Паули ультиматум, угрожая, что может что-то случиться. – Боденштайн внимательно смотрел на реакцию женщины. – Как вы полагаете, бывшая жена вашего друга способна на…

– Я во все могу поверить, – резко прервала его Эстер. – Они с мужем хотят построить на этом участке шесть сдвоенных коттеджей. Речь идет о больших деньгах.

– С кем еще были споры и тяжбы у вашего друга?

– Он многим был неудобен. Улли часто обнаруживал недостатки и не молчал.

В этот момент мимо дома проехал большой трактор с двумя прицепами, наполненными скатанным сеном. Водитель, седой здоровяк в грязной футболке, с любопытством посмотрел на двор.

– Он тоже воюет с Улли, – сказала Эстер. – Это Эрвин Шварц. Живет напротив. Он член магистрата и думает, что ему все позволено…

От жителей Келькхайма Боденштайн знал, что Эрвин Шварц является ярым сторонником трассы В-8 и близким другом бургомистра Функе. Комиссар решил позже нанести визит соседу Паули.

– …совсем как и этот противный Конради. – Эстер поджала губы и нахмурилась. – Недавно он застрелил у нас собаку, якобы потому, что она дикая. Но это неправда. Чако было уже четырнадцать, и он почти ничего не видел. У Конради лицензия на охоту, и он мечтает, чтобы мы отсюда убрались.

– Вы имеете в виду мясника Конради с Банштрассе? – осведомился Боденштайн.

– Да, именно его. Улли однажды сообщил властям, что тот делает стейки из неосмотренного кабаньего мяса.

– А по какой причине фермер Шварц недолюбливал вашего спутника жизни?

– Шварц – ярый враг природы. Улли привлек внимание общественности к тому, что тот превратил свои поля и луга в свалку и загрязняет удобрениями Лидербах. Конечно, Шварц с его связями смог как-то замять дело, но Улли он за это ненавидит.

Криминалисты в белых бумажных костюмах работали на ступеньках лестницы, ведущей в кухню. Один из них обернулся.

– Мы тут кое-что обнаружили, – обратился он к Боденштайну. – Вы должны взглянуть.

– Сейчас подойду, – откликнулся Боденштайн и поблагодарил Эстер Шмит, но внезапно ему пришло в голову еще кое-что.

– Вы знаете кого-нибудь по имени Тарек? – спросил он.

– Да, – кивнула женщина. – Занимается в бистро нашими старыми компьютерами.

– А Лукаса ван ден Берга?

– Конечно, я его знаю, он работает в «Грюнцойге», в баре. А почему вы спрашиваете?

– Просто так. – Боденштайн повернулся, чтобы идти. – Большое спасибо!

Эстер пожала плечами и, не ответив, удалилась с собаками в сад. Боденштайн подошел к криминалистам.

– Что тут у вас? – поинтересовался он.

– Брызги крови. – Один из сотрудников опустил маску с лица и указал на стену рядом с кухонной дверью. – На стене, на обуви, на цветах. И кажется, что это человеческая кровь.

Боденштайн присел на корточки и принялся рассматривать брызги, которые на первый быстрый взгляд выглядели будто тля на листьях.

– У собак кровь на лапах, – продолжал криминалист. – В кухне мы также нашли кровавые отпечатки лап. Возможно, что собаки слизали кровь с крыльца. А на воротах мы нашли отпечаток окровавленной руки. В любом случае нужно подождать, пока стемнеет, чтобы можно было поработать с люминалом.

Он нагнулся и протянул Боденштайну пакет с ржавой подковой.

– Она лежала перед лестницей, а прежде, видимо, висела вон там. – Эксперт указал на гвоздь рядом с дверью. – Если не ошибаюсь, на подкове – кровь. Возможно, она и была орудием убийства, и человека убили как раз здесь.

Боденштайн рассмотрел подкову в пластиковом мешочке. Она была ржавой, и вряд ли на ней можно найти пригодные отпечатки пальцев.

– Хорошо. Вдруг нам повезет и окажется, что на воротах отпечаток руки убийцы?

– Мы прогоним отпечаток через базу данных, – согласился сотрудник. – Может, что и обнаружим.

Прокурорша все еще стояла в дверях и тихо говорила с Хеннингом. Весь ее вид свидетельствовал о том, что не укрылось от Пии на протяжении вскрытия, – Валерия Лоблих пыталась заарканить Хеннинга. Каждый раз, спрашивая о чем-нибудь, она наклонялась над секционным столом, демонстрируя все тайны глубокого декольте. Конечно, Хеннинг ничего не замечал. Когда перед ним лежит труп, он вряд ли взглянул бы даже на обнаженную Анджелину Джоли, будь та рядом. Но теперь вскрытие закончилось, и ему начало казаться, что интерес прекрасной прокурорши отнюдь не ограничивается мертвыми останками господина Паули. Он засмеялся в ответ на какие-то ее слова, и она глупо хихикнула. Ронни Беме вложил изъятые органы и мозг обратно в тело и уже собирался зашить разрез. Он встретился взглядом с Пией, приподнял брови и закатил глаза. Та в ответ лишь пожала плечами. Хеннинг был привлекательным мужчиной с впечатляющей репутацией. Собственно, даже странно, что он до сих пор не завел новую подругу. И хотя они уже давно расстались, причем именно по ее инициативе, Пия все-таки ощутила некий укол, похожий на ревность. Наконец прокурорша распрощалась, и Пия прошла за Хеннингом в его кабинет в подвале.

– У тебя с этой Лоблих что-то есть? – мимоходом спросила она.

Хеннинг остановился и внимательно посмотрел на Пию.

– А тебе помешало бы, если бы что-то было?

До сих пор она как-то почти не задумывалась об этом. Ей казалось, что после их разрыва он невольно соблюдает целибат, [2]2
  Целибат (лот. coelibatus или caelibatus) – обет безбрачия, принимаемый, как правило, по религиозным соображениям.


[Закрыть]как и она сама. Сама мысль о том, что это может быть не так, основательно вывела ее из равновесия.

– Нет, – соврала Пия, – мне все равно.

Хеннинг поднял брови, а затем произнес:

– Жаль!

В этот момент зазвонил мобильник Пии.

– Извини! – Почти с облегчением она достала телефон и сообщила шефу в двух словах о результатах вскрытия.

Патологоанатом ждал окончания разговора.

– Когда я получу заключение? – спросила Пия.

– Завтра утром, – ответил Хеннинг.

Они переглянулись.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил он. – Я бы с удовольствием к тебе заглянул проведать жеребенка. И бутылочку вина прихватил бы…

– Я не знаю, насколько меня сегодня задержат дела, – возразила Пия и спрятала телефон. Она сомневалась, не будет ли ошибкой снова разрешить ему приехать в Биркенхоф, но потом пожала плечами. – Ладно, сегодня вечером встретимся у меня. Но я не знаю, когда появлюсь дома.

– Не проблема, – ответил Хеннинг. – Я подожду.

Во дворе дома напротив Паули кипела бурная деятельность. Как и все люди, занятые сельским хозяйством, Эрвин Шварц жил не по календарю, а по погоде, и стоявшая уже несколько дней жара отлично подходила для заготовки сена. Шварц был одним из последних трудившихся на земле хозяев Келькхайма, хотя количество обрабатываемых им акров и подсократилось. За нераспаханную землю он получал от государства больше денег, чем мог заработать, сажая рапс или пшеницу. Боденштайн постучал в распахнутую дверь.

– Проходите! – крикнули изнутри.

Боденштайн вошел в большую крестьянскую кухню. Внутри дома было сумрачно и прохладно в сравнении с жарой снаружи. Громко тикали стоявшие в углу напольные часы, воздух был свежим.

Когда глаза привыкли к полумраку, Боденштайн увидел того крупного мужчину в синем полукомбинезоне и заляпанной футболке, который ранее проехал мимо него на тракторе. Он сидел в углу за столом. Перед ним на клетчатой клеенке стояла бутыль с водой и банка с маринованными огурцами. Боденштайн знал Эрвина Шварца только по фотографиям из келькхаймской газеты, на которых тот всегда был при галстуке и в костюме, как официальный представитель города.

– Моя фамилия Боденштайн, я из полиции Хофхайма.

Шварц взглянул на него водянистыми глазами.

– Это не вы стояли у дома Шмит? Че там случилось-то? – сказал он на жутком гессенском диалекте и отпил глоток воды.

Боденштайну хоть и с трудом, но все же удалось его понять.

– Сегодня мы обнаружили тело господина Паули, – ответил комиссар.

– Ого! – Шварц изумленно вытаращил глаза.

– Мы предполагаем, что Паули был убит поздно вечером во вторник перед дверью своей кухни. Я хотел бы узнать, может, вы что-то слышали или видели.

Эрвин Шварц задумчиво провел рукой по потным волосам вокруг загорелой лысины.

– Вечером во вторник… – пробормотал он. – Да меня дома-то не было. Я сидел у «Ленерта» примерно до без четверти двенадцать.

«Ленерт» – это был любимый местными мюнстерский кабачок напротив старой ратуши, который на самом деле назывался «У золотого льва». Оттуда было около пяти минут езды на машине до Рорвизенвег.

– Может, вам что-нибудь бросилось в глаза, когда вы проезжали мимо? – спросил Боденштайн. – Когда мы сегодня приехали, все двери в доме были нараспашку и внутри все перевернуто.

– Чему удивляться-то? – проворчал Шварц, и в его тоне сквозило презрение. – Знаете, какой там все время балаган? Молодежь постоянно приезжает на мопедах и машинах, орут, хохочут, будто они одни во всем свете. Да еще эти псы Паули, бегают везде и гадят где ни попадя. И этот тип – учитель, который должен воспитывать наших детей… В голове не укладывается!

– Какие у вас были отношения с вашим соседом? – осведомился Боденштайн.

– Друзьями мы не были. – Шварц почесал волосатую грудь. – Паули был из этих нынешних неприятных типов, которые всем недовольны и во все суют свой нос. Да только ничего не могут сделать, когда политики придерживаются другого мнения.

– Вы о чем?

– Даже не верится, что ему полтинник. Его бывшая – Марайке – была племянницей Шмите-Шорш, и она-то и получила дом в наследство, а не он. А когда она после развода уехала, то Паули остался тут, хотя это и не его дом вовсе. Во вторник Марайке опять приезжала и орала на всю улицу. Мне рассказала Эльза Маттес, что живет напротив.

В дверях показался молодой парень.

– Пап, пресс снова работает, – сказал он, не заметив Боденштайна. – Мне сначала на нижнем лугу у леса убрать или на верхнем, у монастыря?

Эрвин Шварц тяжко вздохнул, встал, поправил лямки полукомбинезона и поморщился.

– Спина, – пояснил он Боденштайну, а потом повернулся к сыну: – Поезжай сначала к монастырю. А на лугу у леса скатай побольше маленьких рулонов сена.

Парень кивнул и исчез.

– Сенокос в разгаре, – сказал Шварц Боденштайну. – Надо успеть, пока погода стоит.

– Тогда не буду вас задерживать, – Боденштайн дружелюбно улыбнулся и положил на клеенку свою визитку. – Спасибо, что помогли. Если вдруг что-нибудь еще вспомните, то позвоните мне, пожалуйста.

Эльза Маттес жила в одном из тех старых домов, чьи дни уже сочтены. Табличка в палисаднике извещала о скором сносе. Боденштайн нажал на звонок, и дверь в ту же секунду распахнулась, как будто хозяйка его ждала. Фрау Маттес провела комиссара в тщательно прибранную кухню. Ей было за семьдесят, тяжкий остеопороз согнул ее пополам, но взгляд голубых глаз был острым и бдительным. Прежде всего Боденштайн удовлетворил ее любопытство, сообщив, что Ганс Ульрих Паули мертв.

– Это должно было случиться, рано или поздно, – заявила Эльза Маттес блеющим, дрожащим голоском. – Этот Паули со всеми спорил.

Она смогла слово в слово пересказать разговор Паули с бывшей женой, назвать точное время – почти в половине девятого – и узнала мужчину, который навестил Паули через полчаса после этого.

– Я как раз вышла в сад, чтобы полить цветы, и увидела, что Паули стоит в своем палисаднике. – Фрау Маттес оперлась на кухонный стол. – Он разговаривал через забор с Зибенлистом из «Мебельного дома Ремера», одним из своих приятелей. Потом… – Она наморщила лоб и задумалась. – Они явно спорили. Зибенлист сказал Паули, что не позволит себя больше шантажировать старыми историями.

Но Эльза Маттес заметила в тот вечер и еще кое-что. Когда она в половине одиннадцатого выкатила мусорный бак на улицу, из ворот дома Паули на мопеде пулей вылетела девчонка; она так неслась, что не справилась с управлением и упала.

– У таких всегда на уме одни танцульки, – с неодобрением сказала фрау Маттес. – Ветер в голове. Никакой осмотрительности, они только…

– Вы узнали девушку на мопеде? – прервал Боденштайн старую даму, прежде чем она пустилась в ненужные разглагольствования.

– Нет, да они все одинаковые. Джинсы, короткие майки и голый живот наружу, – сказала Маттес, немного поразмыслив. – Думаю, она была блондинкой.

– А что это был за мотоцикл?

Эльза помедлила минутку, а потом ее лицо просветлело.

– Мокик! – торжествующе объявила она. – Так называется эта штука. Ярко-желтый, как почтовый!

Потом ей пришло в голову что-то невероятное. Она приблизилась к Боденштайну и перешла на шепот:

– Думаете, это она укокошила Паули, господин комиссар?

В половине шестого, когда Боденштайн вошел в здание комиссариата Хофхайма, Кай Остерман и Катрин Фахингер уже смогли кое-что разузнать о Гансе Ульрихе Паули. Как и говорил Пии директор зоопарка Зандер, Паули прикладывал немало стараний в интернет-пространстве, чтобы ознакомить всех со своими взглядами относительно всевозможных проблем.

– Если вы меня спросите, я назову вам кучу людей, у которых были причины убить этого парня, – сказал Остерман.

– С чего бы? – Боденштайн снял форменную куртку и повесил ее на спинку стула. Его рубашка насквозь пропотела.

– Я «прогуглил» его имя, – ответил Остерман. – Он отсвечивал в десятках сообществ защитников животных, природы и окружающей среды. Выступал против охоты на певчих птиц в Италии, против перевозки ядовитых и радиоактивных отходов, начал кампанию по борьбе с металлический пылью, участвовал в демонстрациях против передвижных скотобоен. Один из его веб-сайтов называется «Звери без решеток».

– Неудивительно, что директор «Опель-Цоо» реагировал на Паули, как бык на красную тряпку, – сухо заметила Пия.

– Но это только одна сторона, – продолжал Остерман. – У Паули есть и другой веб-сайт под названием «Келькхаймский манифест», где он выступает против всего, что ему не нравится в Келькхайме. В данный момент – в основном против планов построить трассу В-8, но вообще и против нового городского центра «Север», и против застройки района Варта. Он серьезно оскорбил, как минимум нескольких человек.

– Кого, например? – спросил Боденштайн.

– Бургомистра Келькхайма Дитриха Функе и некоего Норберта Захариаса, который отвечает за строительство В-8. И еще одного – Карстена Бока…

– Бока? – перебила Пия своего коллегу. – Того, который записан на автоответчике Паули и говорил, что Паули должен принести извинения?

– Верно! – кивнул Боденштайн. – Кто это такой?

– Глава консалтингового агентства Бока, которое давало экспертную оценку относительно уровня шума и транспортного потока в городах Келькхайм и Кенигштайн, – ответил Остерман. – Это заключение внезапно вывело в общегосударственных планах строительство трассы В-8 в число первоочередных задач, и его стало невозможно откладывать. Паули утверждает, что за этим скрываются экономические и финансовые интересы «мэрской мафии», к которой он относит Функе, Захариаса, Бока и еще некоторых людей. Он называет их предателями, подельниками, продажными тварями и так далее.

Катрин Фахингер записала имена всех, кого перечислил Остерман, на большой доске, которая висела на стене. Боденштайн взял маркер и приписал еще: «Шварц, бывшая жена Марайке, Конради и Зибенлист».

– Теперь мы знаем, что ничего не знаем, – подытожила Пия.

– Я провел несколько исключительно содержательных бесед, – возразил Боденштайн и добавил к списку директора зоопарка Зандера.

– А его-то почему?

– Потому что сожительница Паули заявила, что он недавно угрожал Паули и его сторонникам, а ее саму чуть не переехал.

– Вижу, тяжелая нам предстоит работенка, – вздохнула Пия.

– Кстати, возможно, у нас есть орудие преступления, – сообщил Боденштайн. – Это старая подкова, на которой коллеги-криминалисты обнаружили кровь. Она лежала как раз рядом с лестницей, ведущей в кухню.