Текст книги "Навсегда моя (ЛП)"

Автор книги: Хайди Маклафлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава 4
Джози

Я въезжаю на подъездную дорожку скромного ранчо Кейтлин и Мейсона в тон розовым трехколесным велосипедам, стоящим во дворе. Не могу заставить себя выйти из машины. Это все равно, что принять неизбежность. Я знаю, что ничто не вернет Мейсона или не изменит произошедшего, но, может, я могу совсем немного продлить это ощущение.

– Тетя Джоуи, что ты делаешь?

Я подпрыгиваю от подкравшегося ко мне тоненького голоска. Стоя у пассажирского места машины, на меня глядит Пейтон. Ее темные вьющиеся волосы собраны в хвостики и завязаны лентами, а беззубая улыбка освещает мой день.

– Ничего, милая, просто думаю, – говорю я, вылезая из машины и подходя туда, где она стоит. На ней надеты воскресный футбольный свитер и спортивные штаны, а рукой она зажимает мяч. Она во всех отношениях похожа на Мейсона.

– А где Ноа?

– Он в школе.

Ее лицо сникает, когда она смотрит в землю. Ее маленькая, обутая в кроссовок ножка начинает скрести землю.

– Мама говорит, что мы не должны пока ходить в школу. – Ее голос замолкает.

Я борюсь с наворачивающимися слезами, мое сердце разрывается из-за нее и ее сестры. Они прожили всего пять лет со своим отцом, а вспомнят всего один, если повезет. Я наклоняюсь к ней и вытираю с ее щеки скатившуюся слезу.

– Ноа может зайти после школы перед тренировкой, идет?

Она кивает, и я беру ее на руки, неся в будучи когда-то счастливый дом.

Дома у Пауэллов я оказываюсь впервые с тех пор, как мы получили звонок. Я приходила сюда, в то время как Кейтлин находилась в больнице, ожидая новостей, что Мейсон поправится. Я мерила шагами пол, тот самый пол, по которому ходили они, когда у девочек бывала простуда или грипп, и те поднимали их среди ночи.

Тот же самый пол, на который Мейсон уронил тарелку с курицей, когда споткнулся о сумку с футбольными мячами, которую он забыл убрать после тренировки. Мы с Кейтлин так громко смеялись. Когда он встал, весь куриный жир размазался по его лицу. По одному лишь его взгляду Кейтлин поняла, что он шел за ней.

Я опускаю Пейтон и целую ее в лоб. Я даже не знаю, как утешить ее с сестрой, не говоря уже об их маме.

– Где твоя сестра? – спрашиваю я.

– Наверно, с мамой. – Пейтон пожимает плечами. – Тетя Джоуи, а кто теперь будет смотреть со мной футбол? – ее голос обрывается, когда она задает самый простой вопрос из всех.

Обычно у меня на все есть ответы, но, глядя ей глаза, я не знаю, что сказать, потому что ответа нет. Одну неделю это могу быть я или мистер Пауэлл, но Мейсона никогда не будет. Они с ним были футбольными приятелями.

– Уверена, Ник будет с удовольствием и даже Ноа. Может, по воскресеньям дедушка сможет приходить.

– Это не то же самое, – шепчет она, прежде чем оставить меня посреди комнаты, окруженную лишь воспоминаниями – какими-то единственными в жизни мгновениями, пойманными линзой реальной жизни и застывшими в прошлом. И порой этого недостаточно. В любых воспоминаниях сегодняшних дней не будет Мейсона.

– Привет.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю у себя за спиной Кейтлин. Ее волосы собраны назад в небрежный пучок, а на ней одна из рубашек Мейсона. Я не могу сдержать слезы и, давясь рыданиями, бросаюсь к ней в объятья. Она плачет у меня на груди, ее всхлипывания подрывают мои силы.

– Мне так жаль, – тихо говорю я. Ее руки цепляются за мою рубашку, она с трудом пытается себя контролировать. Она была рядом, когда мой мир развалился на части, и я буду рядом с ней, даже если это убьет меня.

Она отстраняется, и я вытираю ее слезы, как делала это Пейтон.

– Вчера ты держалась молодцом, – говорю я, пытаясь напомнить ей, что у нее есть и несколько положительных моментов.

– Вчера мне не нужно было принимать решения, за исключением того, какого цвета цветы я хочу. Сегодня мне нужно выбрать гроб и принести... – Она делает глубокий вздох, закрывая ладонями лицо. На ее бриллиантовое обручальное кольцо падает солнечный свет, и оно сверкает. – Мне нужно выбрать ему последний наряд, а я не знаю, что бы он хотел надеть.

Этого я не могу себе представить. Я бы не знала, что делать. Когда у меня все изменилось, мне хотелось умереть, но Кейтлин с Мейсоном удержали меня. Они меня будто склеили. Любовь всей моей жизни не умерла, он просто решил, что я больше не то, что ему нужно в жизни, и ушел. Мне не нужно было его хоронить или вычищать его кабинет. Он забрал с собой мое сердце, закрыв за собой дверь.

– Думаю, тебе стоит спросить у девочек, в чем бы они хотели его видеть. Позволь им помочь, потому что они тебе понадобятся, чтобы пройти через все это. Я знаю, что Пейтон беспокоится о том, кто будет смотреть с ней футбол по воскресеньям.

– Знаю, – тяжко вздыхает она. – Элли хочет знать, кто будет по ночам ее укладывать, потому что никто этого не делает так, как папа.

Я притягиваю подругу к себе и обнимаю. Я не могу ничего сказать, что могло бы разрешить для нее эту дилемму, только время сможет. Но время причиняет боль.

Кейтлин следует моему совету и просит близняшек помочь ей выбрать последний наряд для папы. Когда они выходят, то все трое держат неподходящие друг другу вещи. Кейтлин показывает мне черные брюки. Пейтон держит его тренерскую футболку, а Элли протягивает мне ботинки, в которых он будет похоронен: одну шиповку и одну теннисную туфлю. Я выдавливаю из себя улыбку, что вызывает у всех смех.

Идеально и так в духе Мейсона.

Поездка в бюро похорон проходит в полной тишине. Кейтлин теребит кольца так же, как в день обручения. Я смотрю на свою голую руку и размышляю над тем, когда Ник наденет кольцо на мой палец. Не нужно никакого объявления, хотя все этого так ждут. Мы с Ником уже шесть лет вместе. Пришло время принимать решение. Такой мужчина, как Ник, не будет ждать целую вечность. Все говорят, что он – выгодная партия, потому что единственный из нас, кто действительно воспользовался своим образованием, и они правы. Было бы глупо не выйти замуж за городского педиатра.

Выбирать гроб гораздо труднее, чем кажется. Можно выбрать породу дерева, обивку и цвет. Все это приходится решать Кейтлин, сидя в офисе, в котором пахнет умершими людьми.

Кейтлин приходится выбирать музыку, график и список тех, кто понесет покров. Я вижу, что она записывает имена, оставляя шестое место пустым.

– Ты забыла еще одно имя, – подсказываю я.

Она качает головой.

– На всякий случай, – говорит она. Ей не нужно объяснять, что она имеет в виду, так как я знаю, на кого она намекает, но мне не хочется думать о... нем.

Высадив ее, я направляюсь домой. Ноа должен уже вернуться со школы, и мне просто хочется обнять его, пока у меня не появится необоснованная уверенность в том, что он никогда меня не оставит.

– Ноа? – входя в дом, зову я. Телевизор включен, и я обнаруживаю его лежащим на диване. Он смотрит старый фильм с игры Мейсона и Ника еще в средней школе. Я слышу знакомое имя и гляжу на Ноа, проводя пальцами по его волосам. – Что происходит, приятель?

– Просто смотрю, – говорит он, сворачиваясь у меня в руке.

Я сажусь и обнимаю его, прижимая к коленям. Мне нравится, что он все еще мой маленький мальчик, когда мне это так нужно.

– Ты такая смешная, мам. – Он начинает смеяться. Я убираю его волосы и щипаю за ухо только для того, чтобы слышать и дальше его хихиканье.

– Только дорасти до моего возраста, и мы будем смотреть твои видео.

– Кто-нибудь дома?

– Мы здесь, – кричу я, когда в дом входит Ник. Он бросает взгляд на экран и подходит ко мне сзади, обнимая за плечи.

– Зачем вы это смотрите? – шепчет он мне на ухо. Я пожимаю плечами и показываю на Ноа. Ник знает, что я никогда не включаю это видео: просмотр таких событий лишь открывает старые воспоминания.

Ноа продолжает смеяться надо мной и Ником из-за того, как смешно мы выглядели в средней школе. Каждый раз я напоминаю ему, что у меня есть его детские фотографии голышом, и что я буду показывать их всем его девушкам.

В игре выигрывает Бомонт, а для меня это знак выключать фильм. Я ищу пульт, паника нарастает. Мне не хочется смотреть то, что будет в конце.

– Мам, кого ты целуешь?

Я гляжу на экран и вижу парня, преследующего меня во снах и реальности. Он поворачивается и смотрит в камеру, его рука обнимает меня. Видя его голубые глаза, я закусываю губу. Я очень много думаю о нем с тех пор, как умер Мейсон, и гадаю, счастлив ли он. Я встаю и выключаю телевизор, чтобы больше не смотреть на него.

– Никого, малыш, – говорю я, выходя из комнаты.

Глава 5
Лиам

Ехать прошлой ночью через весь город было ошибкой. Остановка у дома Престонов была полнейшей ошибкой. Я был удивлен, обнаружив мистера Престона неспящим, не говоря уже о том, что он был готов выйти на улицу один и смотреть на незнакомца на мотоцикле, тем более одетого во все черное.

Стены этого гостиничного номера давят на меня. Нужно было остановиться подальше от города, где я мог бы, по крайней мере, снять номер попросторнее. Мне нужно шагать и думать. Думать о том, что я буду делать, когда увижу ее. Я просто хочу посмотреть. Мне нужно знать, что с ней все в порядке и она счастлива. Что она и дальше живет своей жизнью, а я – всего лишь вспышка на ее радаре.

Может, она покупает мою музыку, чтобы говорить, что когда-то, очень давно, меня знала. Много раз я представлял, как она стоит в очереди в продуктовом магазине с журналами «Пипл» или «Роллинг Стоун» в руках, где я на обложке. Мне хочется думать, что она читала статью и видела, как я говорил о ней, не называя ее по имени. Что она создала на айподе плейлист со всеми песнями о ней, что она знает – я никогда не переставал ее любить.

Я бью кулаками себя по голове.

– Ты такой тупица, Лиам. Ей на тебя наплевать. Ты оставил ее и сменил номер телефона, чтобы не пришлось слушать ее плач на своей голосовой почте.

Нужно убираться из этого отеля, потому что пребывание здесь напоминает мне о ней и той ночи, когда мы оба потеряли девственность, и меня это сводит с ума.

Надев шлем до выхода в вестибюль, я несусь сквозь дверь, избегая администраторшу, работающую в дневную смену. Вообще-то она немного симпатичнее той, что из ночной, но не особо. Нет ничего хуже женщины, которая очень сильно старается.

Я мчусь по проселочной дороге, поворачивая быстрее, чем должен, проезжая мимо машин, едущих слишком медленно, и проносясь мимо школьного автобуса с детьми. Раздаются несколько гудков, опускаются окна и высовываются руки. Я даже не гляжу в зеркало, чтобы увидеть, что они показывают мне средний палец. Я делал так раньше всяких дураков, считающих, что эти дороги принадлежат им.

Раньше эти дороги принадлежали нам с Мейсоном. В молодости мы были такими глупыми. Все время ездили слишком быстро или пьяные, не говоря уже об играх со сбиванием бейсбольной битой почтовых ящиков. Черт, я даже целовался со своей девушкой за рулем, позволив ей оседлать меня так, чтобы чувствовать ее прямо перед собой, прежде чем высадить у дома.

Жаркие летние ночи, проведенные в задней части моего грузовика, глядя на звезды, удерживая ее между ног и обнимая руками. Я говорил ей, что буду любить всегда. Я первым сказал «Я тебя люблю» и обещал никогда ее не отпускать.

Я резко притормаживаю и заезжаю на парковку. Мне нужно успокоиться. То, что я буду ездить как идиот, ничего не решит. Последнее, что мне нужно, – это мое имя в газете из-за моей неосторожности. Я усердно работал над тем, чтобы мой образ был чистым. Для меня не существует ошибок.

Поднимая взгляд, я вижу, что нахожусь у музея Алленвиль – места, посвященному видам спорта средней школы. Я слезаю с мотоцикла и вхожу внутрь, заплатив пять долларов на входе. Внутри он похож на святыню. С потолка под моей фотографией свисает статистика с моими побитыми рекордами. Также висит наша совместная с Мейсоном фотография. Мы должны были побить рекорды в Университете Техаса, но он хотел находиться поближе к Кейтлин и решил поступить с ней в государственную школу. Он был умен.

Большая фотография Мейсона с накинутой черной тканью по краям занимает центральное место в музее. Рядом с его фото – таблица с еще фотографиями из средней школы, на нескольких он сам, я и другие ребята. Мы все такие молодые стоим в футбольной форме, с поднятыми вверх указательными пальцами, говоря миру, что мы номер один. В этом мире у нас не было помощи, мы просто хотели победить. Один из наших футбольных мячей с чемпионата стоит на подставке. Мне хочется дотронуться до него, почувствовать под пальцами свиную кожу, но я сдерживаюсь. Эти дни прошли. Я оставил их позади, когда собрал свои вещи и уехал из Техаса ради ярких огней большого города.

– Слышишь эту толпу? – кричит мне Мейсон, прежде чем мы покидаем туннель. Это наша последняя игра в средней школе, и в этом году мы стали непобедимы. Мы уничтожили конкуренцию. Мейсон близок к тому, чтобы побить рекорд штата по количеству ярдов, которые он пробежал, а я побил рекорд за прохождение в начале сезона. Этим утром мы оба подписали письма о намерении поступить в Университет Техаса.

А теперь мы собираемся сыграть за наш четвертый титул штата.

– Да, приятель, слышу. Безумие, да?

– Должно быть, людей больше, чем в прошлом году.

Конечно, больше. Мы же лучшие.

Я шлепаю свою девушку по попе, когда та пробегает мимо меня в подскакивающей на бегу бело-золотисто-красной юбке чирлидерши. Она разворачивается и подходит ко мне с таким взглядом. Я знаю, чего она ждет, и планирую ей это предоставить.

– Ты знаешь, насколько сексуален, когда закусываешь губу? У тебя такой взгляд, Лиам. Есть планы для нас на вечер? – шепчет она мне на ухо. Теперь все мое внимание приковано исключительно к ней, а не к игре, когда ее рука пробирается под мою футболку. Нет ничего лучше, чем ощущать ее кожу на своей.

– Разлепитесь, вы двое, – говорит Мейсон, хлопая меня по затылку. – Если у него во время игры будет стояк, то какой-нибудь полузащитник отобьет ему член.

Мы все начинаем смеяться. Она целует меня на прощание, говоря мне, чтобы я всем надрал задницу. Она никогда не желает мне удачи, просто говорит надрать задницу.

Я надеваю шлем и выбегаю на поле. Мы бежим мимо чирлидерш и студентов. Ревет музыка, когда нас объявляют на поле. Родители и болельщики, громко крича, стоят на трибунах.

Мы с Мейсоном отходим в сторону и разминаемся, всегда вместе. У нас есть традиция, и мы не собираемся сейчас ее нарушать.

Звучит свисток, и я занимаю центральную позицию, Мейсон – слева от меня. Эта игра для него. Ему нужно всего сто ярдов, чтобы побить рекорд штата по пробегу, а я хочу убедиться, что сегодня вечером это произойдет. Наша первая игра с передачей мяча ему, и он разбивает блокирующего полузащитника с победой в тридцать ярдов.

Мы повторяем эту комбинацию снова и снова, пока его отец не поднимает табличку с цифрой 100. Я передаю Мейсону мяч и наблюдаю за тем, как он бежит к своему отцу. Они обнимаются, а болельщики сходят с ума. Мейсон Пауэлл только что установил небывалый ведущий рекорд штата по пробегу – девять тысяч пятьсот два.

Я помню эту игру, как будто она была только вчера, а эти стены лишь усиливают воспоминания. Я практически чувствую запах ларька по продаже хот-догов и поп-корна. Я слышу возгласы и ощущаю вибрацию от топота ног на трибунах.

Я все еще помню лицо мистера Пауэлла, когда Мейсон побивает тот рекорд. Как бы мне хотелось, чтобы мой отец так смотрел на меня.

Я повсюду вижу нас. Четыре титула штата мы выиграли в футболе и два в бейсболе. С самодовольной улыбкой, держа свою самую ценную награду, на меня смотрит Ник Эшфорд. Он хотел быть мной. Приехав в Бомонт, он всюду следовал за мной. Он все время тусовался с нами, будто наш друг на всю жизнь, а ему нужна была только моя девушка.

Кроме Мейсона я не знаю, что произошло с моими остальными одноклассниками. Я не поддерживал с ними связь, потому что мне нечего было сказать и не хотелось слышать, какой я неудачник из-за того, что бросил колледж. Мне пришлось сделать самый лучший для себя выбор, и я его сделал, несмотря на то, что причинил боль всем, кого любил, особенно ей.

Когда появляется группа молодых ребят, я ныряю в уборную. Я не жду, что им известно обо мне, но их учителя могут знать, а мне не хочется раздавать автографы или позировать для фото. Мне просто хочется быть собой, даже если и недолго.

Я выхожу из туалета, у раковины стоит мальчишка, держа руки под водой . Я смотрю на него сквозь зеркало. Он плачет, хотя и пытается смыть слезы, плеская водой в лицо.

Кажется, он мелкий, и у него волосы немного длиннее, чем у обычных ребят его возраста. Наверно, его запугивают, а он здесь прячется. Ненавижу задир. Мы с Мейсоном никогда не поддерживали в школе какие-либо издевательства. Мы сами в этом удостоверились.

– Ты в порядке, приятель? – вопреки своему здравому смыслу спрашиваю я. Мне не хочется знать ответ, потому что не хочу стычки, но я не могу равнодушно смотреть на плачущих детей.

Он кивает и закрывает лицо.

– Я не должен разговаривать с незнакомцами, – говорит он. Умный мальчик.

– Ты прав. Я просто хочу убедиться, что тебе не нужно позвать учителя или еще кого-нибудь.

– Не нужно, я в порядке.

– Молодец. – Я мою руки, поглядывая на паренька в зеркало. Он следит за каждым моим движением, разглядывает мои татуировки на руках, возможно, размышляет, собираюсь ли я теперь его похитить, когда он заговорил с незнакомцем.

– Эй, мистер, а я вас знаю.

Не подавая виду, я вытираю руки бумажным полотенцем.

– Правда? – говорю я, не встречаясь с ним глазами.

– Да, это вы целовались с моей мамой на видео, которое я смотрел.

Я вспоминаю свои многочисленные музыкальные ролики, но не помню, чтобы кого-то целовал.

– Ты видел его по телевизору? – спрашиваю я.

– Нет, вы были в футбольной форме.

Я замираю. Только один раз я целовал девушку, будучи в футбольной форме. Я смотрю на мальчика, теперь по-настоящему рассматриваю его. Темные волосы, удлиненный подбородок, пронзительные голубые глаза. Этого не может быть.

Ни за что, черт возьми.

– Да, а кто твоя мама? – спрашиваю я в попытке развеять сомнения.

– Джози Престон.

– Неужели? – спрашиваю я, с трудом выговаривая слова.

Он кивает и улыбается настоящей широкой улыбкой, показывая отсутствующий передний зуб.

– А вы много целовались с моей мамой?

Что мне сказать этому мальчику? Ясно одно – я не могу сказать ему правду, особенно не зная того, что происходит.

– Да, твоя мама была настоящей красавицей. Уверен, она и сейчас такая.

Он согласно кивает. Я тоже считал свою маму самой красивой, пока больше не смог смотреть на нее и наблюдать за ее движениями, как у робота.

– Мне пора. Увидимся, – говорит он. Не давая мне возможности ответить, парнишка выходит за дверь.

Я выбегаю из туалета и музея так быстро, как только могу. Когда я проходил мимо, мальчик попытался со мной заговорить, но я его проигнорировал. Мне нужны ответы, и, независимо от того, готов я или нет, она мне их даст.

Доезжая до Главной Улицы, мне приходится замедлиться. Нельзя допустить чьих-то подозрений или риска того, что меня остановят. Я паркуюсь напротив ее магазина и с минуту смотрю на дверь. Я узнал о цветочном магазине несколько лет назад. Когда приближались наши годовщины или я тосковал по дому, то искал ее в интернете, как безумный преследователь, а потом выяснил, чем она занимается, но нигде ничего не говорилось о ребенке.

Я езжу по кругу, ожидая закрытия магазина, пока не темнеет. Не хочу, чтобы были свидетели. Я подъезжаю именно тогда, когда она выходит из магазина с невысокой рыжеволосой девушкой. Они обнимаются на прощание, а потом она смотрит на меня. Черты ее лица мягкие, и она не напугана незнакомцем на мотоцикле, одетом во все черное. Она даже не знает, кто я, и просто пытается быть дружелюбной.

Я вижу, что она снова заходит в магазин, но у меня нет плана игры. Она переворачивает табличку «Открыто» на «Закрыто». Если я собираюсь с ней поговорить, то нужно это сделать до того, как она закроет дверь. Оставив шлем на голове, я открываю дверь, колокольчики сообщают о моем присутствии.

– Мы закрываемся, – откуда-то из магазина доносится ее голос. Я не вижу ее саму, но чувствую ее в помещении.

Я снимаю шлем и стягиваю перчатки, кладя их на прилавок. Выходя из-за угла, она меня не видит.

– Сколько ему лет, Джоджо?

Глава 6
Джози

Мои руки взлетают ко рту в тщетной попытке удержать вырвавшийся вздох. Ваза, которую я держу в руках, разбивается об пол, вода обливает ботинки, носки и джинсы. Я обхожу разбитое стекло и сломанные цветы, чтобы лучше рассмотреть его. Я закрываю глаза, прежде чем снова посмотреть на мужчину, стоящего у моего прилавка.

Это он.

Я ощущаю его, чувствую, как он движется по моей коже, будто никогда и не уходил. Я открываю глаза, он смотрит на меня. Я напоминаю себе, что должна быть сильной. Здесь командую я.

– Что ты здесь делаешь? – едва пищу я. Мой голос охрип, будто я орала часами. Он не сильный и решительный. Это не тот властный голос, который я тысячу раз до сего момента вырабатывала перед зеркалом.

Лиам движется ко мне. Я отступаю назад и выставляю руку. Я не хочу, чтобы он приближался ко мне. Он удрученно засовывает руки в карманы и опускает взгляд. Я не хочу смотреть на него, но не могу удержаться. Прошло десять лет, и он так сильно изменился, хотя на меня смотрит точно так же.

– ДжоДжо.

– Не называй меня так, – выпаливаю я.

– Почему нет? Это же твое имя.

Я качаю головой, прикусывая изнутри щеку. Я знаю, почему он здесь, и хочу за это ненавидеть Мейсона. Мне хочется пинать, кричать и бить его за то, что он сделал со мной... с нами. Все было хорошо, а сейчас – нет.

Он ухмыляется и встряхивает головой, отступая назад и прислоняясь к прилавку. Я отрываю от него взгляд, когда он закусывает нижнюю губу, откашливаюсь и отхожу от разбитого стекла.

– Что ты здесь делаешь, Лиам?

Он пожимает плечами.

– Тебе есть, что рассказать мне?

Я качаю головой, поднося руку ко лбу, чтобы отогнать надвигающуюся головную боль. Этого не может сейчас произойти, не может.

– Нет, нам не о чем разговаривать. Ты ясно дал это понять в тот вечер в общежитии.

Лиам отходит от прилавка, останавливается рядом с несколькими растениями, растирая между пальцами их листья, прежде чем шагнуть ко мне. Мне некуда уйти. Я могла бы убежать, может, закричать и предупредить соседнее предприятие, но что будет от этого хорошего? Один взгляд на Лиама означает, что их замечательный сынок вернулся в город. Все будут так счастливы.

– Как его зовут, Джози? – прямо спрашивает он, подходя ко мне ближе.

– А тебе какое дело? – отстреливаюсь я. Его взгляд мечет кинжалы. Мне плевать, что он выдающийся музыкант. Он бросил меня. – Тебе пора уходить.

– Нет, – говорит он, качая головой. Он подходит ближе, а я делаю шаг назад. Больше я не могу двинуться, только упасть на витрину с цветами. Он поднимает руки. – Я просто хочу поговорить. Ты же не хочешь, чтобы я начал расспрашивать, ведь так?

Я отрицательно мотаю головой. Лиам, расспрашивающий людей по всему городу, – последнее, чего я хочу. Я не хочу, чтобы всплыло имя Ноа, и люди стали показывать на него пальцами, несмотря на то, что некоторые уже так и делают.

– Сколько ему лет, ДжоДжо? – спрашивает он тем же тоном, что говорил мне слова любви, когда мы ходили от класса к классу или когда он подвозил меня после свидания.

– В июне будет десять.

Лиам отступает назад и смотрит на меня. В его глазах я вижу боль, но мне все равно. Он бросил меня. Он оставил меня, чтобы я одна растила ребенка.

– Как его зовут? – Боль в его голосе звучит явно, но я не позволю ей добраться до меня. Я не могу. Мне нужно быть сильной.

– Ноа.

– Когда я могу с ним познакомиться?

Я смеюсь над его вопросом и пользуюсь возможностью отодвинуться от него. Он остается на месте. Я двигаюсь за прилавок и начинаю складывать свои вещи.

– Ты не можешь, в этом нет необходимости.

– Какого черта я не могу? У меня есть сын. Сын, которого ты скрывала от меня, и ты говоришь мне, что я не могу с ним познакомиться?

– А с чего ты взял, что он твой? – Я жалею об этих словах в тот же миг, как только они слетают с губ. На его лице отражается абсолютная боль, и я чувствую легкий восторг из-за того, что сделала ему больно.

– Хочешь сказать, что изменяла мне? Это правда, ДжоДжо? – Я не успеваю отреагировать, как он оказывается возле меня. Меня накрывает аромат его одеколона, заставляя сердце биться чаще. Все эти годы я задавалась вопросом, поменял ли он свой одеколон от Берберри, который я ему купила, но он до сих пор им пользуется, и мне приходится бороться с каждым возникающим желанием потянуться и дотронуться до него.

– Я люблю тебя, ДжоДжо, – шепчет он мне на ухо. Он движется с плавностью и желанием. Я знаю, что я у него первая, и никогда в этом не сомневалась. Я зарываюсь лицом в изгибе его шеи, он пахнет так хорошо, желанно и сексуально. Мое тело поет песню, и только он слышит эту мелодию.

Я гляжу в его глаза, наши лбы соприкасаются. Его губы приоткрываются, когда мои пальцы скользят по его телу, притягивая сильнее.

– Ты так прекрасна, – между словами он целует меня, показывая мне, насколько сильно меня любит.

– Я люблю тебя, Лиам.

– Ты навсегда моя.

– Почему ты покраснела, ДжоДжо?

– Пожалуйста, перестань меня так называть, – говорю я, чуть ли не умоляя. Он отходит и опирается на другую сторону прилавка.

– Прости, – говорит он. Лиам начинает дергать нижнюю губу, и мне хочется шлепнуть его по руке и сказать ему «хватит». – Так ты мне изменяла?

Я не могу ему ответить. Я не хочу ему отвечать. Даже если и так, то это не его дело, но он знает меня. Он знает, что я этого не делала, он просто ждет подтверждения.

– Ты не можешь просто прийти сюда и требовать ответы, Лиам. Ты уехал, чтобы стать рок-звездой. Ты знаменитый Лиам Пейдж. Ты бросил все это, – я обвожу все окружающее рукой и показываю на себя. – Ты бросил меня. Здесь больше нет места для тебя.

Он смеется.

– Ты не очень-то гостеприимна. А как же та старая фраза, что вы всегда можете вернуться домой?

– Люди не исчезают на десять лет без чертова звонка или письма. Люди не появляются у тебя в общежитии и не разрывают отношения с теми, кого они, по их словам, любят, а потом не отвечают на телефонные звонки. – Я прячу за ладонями лицо. Я не хотела, чтобы это произошло. Я могла бы и двадцать лет прожить, не видя его, и чувствовать себя отлично. Я пытаюсь сдержать слезы. Я и так достаточно слез пролила из-за этого парня, что хватит на всю жизнь. Больше плакать я не могу.

– Люди меняются, – говорит он.

– Я не хочу иметь с тобой дела.

– В данный момент? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Нет, никогда. Мне больше нечего сказать, Лиам. Ты сказал все, что должен был, еще тем вечером и не стал ждать, что я скажу, и не отвечал на мои звонки. Я не обязана выслушивать твои оправдания и уж точно ничего тебе не должна.

Я отворачиваюсь, чтобы больше на него не смотреть. Мне нужно оставаться сильной и спокойной. Мне нужно воспользоваться теми дыхательными техниками, которые показал мне врач до рождения Ноа.

– Ты ждешь, что я уйду, зная о сыне?

Я посмеиваюсь.

– Да, я жду, что ты выйдешь сейчас за дверь, сядешь на свой модный мотоцикл, вернешься к своей знаменитой подружке и уедешь туда, откуда приехал. Для тебя здесь ничего нет, и я не хочу, чтобы ты причинял боль моему сыну. Я не хочу, чтобы он знал о тебе, так что можешь убираться прочь из его жизни еще на десять лет. – Я смахиваю скатившуюся из глаза слезинку. Я не покажу ему, как он на меня влияет.

– У меня нет подружки.

– Боже мой, Лиам, из всего того, что я только что сказала, ты уцепился за часть про подружку? – Я трясу головой. Когда я разворачиваюсь, он смотрит в пол.

– Мы живем дальше, и ты не являешься частью нашей жизни. Ноа не нуждается в тебе, она даже не знает о тебе, так что, пожалуйста, уходи и не возвращайся.

Лиам кивает. Проходя мимо, он не встречается со мной взглядом. Я гляжу на его тело, то же самое тело, каждый дюйм которого я знаю. Он обходит прилавок и идет туда, где лежит его шлем.

– Увидимся, Джозефина.

Он называл меня Джозефиной только однажды, в тот вечер, когда порвал со мной. Как только дверь закрывается, и он садится на свой байк, я теряю самообладание. Я падаю на пол, хватаясь за бока и плача. Я плачу из-за десяти лет его отсутствия и того, что он все упустил, включая Ноа.