Текст книги "Ранчо «Неизвестность» (ЛП)"

Автор книги: Хайди Каллинан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Прежде я чувствовал себя с Хейли довольно комфортно, но после того вечера она стала… знаете, как старая перчатка. Да, Хейли помогала мне учиться, но после занятий частенько не спешила домой и болтала о всякой ерунде, типа о музыке. Она могла часами сидеть и говорить, говорить о поэзии, о лирике. Клянусь Богом, она даже проигрывала мне некоторые мелодии, где какая-нибудь нота трогала ее прямо до слез. Это была хорошая музыка. Что-то вроде кантри, но не совсем. Хейли записала диск со своими любимыми песнями, и я иногда слушал их, пока работал на кухне.

Хейли никогда не вела себя со мной свысока, хвалила, когда я того заслуживал, причем без всякой снисходительности. Хейли – реально высший класс. Поэтому я просто не мог спокойно смотреть на нее, такую несчастную.

На улице было ужасно холодно – наверное, градусов двадцать мороза, да еще с ветром, – а она стояла на пороге беременная, без пальто, с таким видом, словно земля рушится у нее под ногами. Я понял, что первый узнал о том, что случилось, Хейли специально выбрала момент, чтобы прибежать и рассказать мне все без свидетелей. Я понятия не имел, какие слова, бога ради, она от меня хочет услышать, но главным образом догадывался, что ей просто нужно перед кем-то выплакаться. Честно, я испугался. Черт! Но это же была Хейли. И мне следовало что-то сделать.

Я снял пальто, накинул на нее, поцеловал в щеку и ободряюще сжал ее плечо:

– Ступай в мою квартиру над сараем. Включи отопление на полную мощность и грейся. Я только предупрежу Трэвиса, где мы, чтобы остальные не волновались, и сейчас же приду.

Та кивнула, вытерев глаза о рукав моего пальто. Мне показалось, что она ждет от меня хотя бы дружеского объятия, я и хотел обнять ее, но вспомнил, что тоже продрог до костей, поэтому просто ласково и твердо повторил: «Иди». И она пошла к конюшне. Я немного расслабился, увидев, как Эз и Зик потрусили к лестнице следом за ней. И как прикажете прикрывать ее плачевное состояние, если я в курсе всего этого безумия?

Трэвис уже отправился меня искать; я встретил его в коридоре возле рабочего кабинета.

– Пришла Хейли, я должен побыть с ней немного. Она в моей квартире.

Тот нахмурился, однако, скорее, потому что я опять ляпнул «моей». Он совсем недавно спрашивал, какого черта я продолжаю держать там вещи, тогда как в доме полно свободного места. На это у меня были свои причины, но я не собирался сейчас с ним спорить.

– Она в беде, – сообщил я, понизив голос, но тут же подумал, что выбрал неудачные слова. Сейчас он возразит, что отец с матерью имеют право знать, что за проблемы у их дочери, и, не успев сообразить, что делаю, выпалил: – Хейли беременна.

На душе у меня стало скверно – я знал, что Хейли хотела сохранить свой секрет, однако в то же время чувствовал, что не могу не сказать Трэвису. И у меня точно от сердца отлегло.

Трэвис и сам понял, что это тайна. Он перестал хмуриться, но вид у него все равно был усталый и грустный:

– Дерьмово. Что она собирается делать?

– Не знаю. Мы же еще с ней не разговаривали. – Тут я опять занервничал, и протянул к нему руку. – Я очень боюсь сказать что-нибудь не то.

Он погладил мои пальцы своими, невесело улыбаясь:

– Я бы посоветовал ничего не говорить, просто выслушай. И будь с ней ласков. Наверное, она и так сильно мучается.

Я кивнул, а поскольку уже допустил кучу промашек, то в благодарность быстро чмокнул его в губы. Он поймал мой подбородок и поцеловал меня тягуче и сладко.

Этот вкус еще оставался у меня на губах, пока я бежал через двор.

* * *

На полпути к конюшне я вернулся, чтобы забрать из машины диск с альбомом одного из исполнителей, что Хейли мне проигрывала. Я часто слушал его в дороге. Если во время нашего разговора будет играть ее любимая музыка, это может ей понравиться.

Хейли и правда понравилось. Она рассмеялась и спросила, сам ли я купил диск. Я ответил, что, конечно, сам; и она улыбнулась так счастливо, словно ей сделали неожиданный подарок, и я тоже очень обрадовался. Вставил диск в плеер, приглушил звук и достал из мини холодильника бутылку с содовой. Себе взял пиво. Просто предположил, что оно мне понадобится.

Хейли я усадил на свою кровать, а сам, с собаками у ног, занял продавленный стул возле телевизора. И приготовился слушать.

За все то время, что она говорила, ее взгляд не отрывался от ковра, что на нее совсем не похоже.

– Это Кэл. – Хейли поморщилась. – Но он обвиняет меня в том, что я не только с ним спала, поэтому никогда не поверит, что ребенок его. Так или иначе, я не хочу, чтобы он имел к этому отношение. Вообще от него ничего не хочу. Не знает он, вот пусть и катится к черту. – Голос надломился, она всхлипнула и вытерла глаза пальцами.

– Сочувствую.

Моя позиция на стуле предоставляла относительную безопасность, но Хейли была слишком далеко. Поднявшись, я перешагнул через собак и нерешительно сел рядом с ней. Та сразу спрятала лицо у меня на груди и залилась тихими слезами:

– Ро, мне так страшно. Все пойдет насмарку. Учеба. Будущее. Вся моя жизнь. Ну, разве я уже не жуткая мать, если это единственное, что меня сейчас волнует? – Она издала надтреснутый колючий смешок. – А самое кошмарное, знаешь что? Я наивно надеюсь, что, если голодать, загонять себя и постоянно плакать, то у меня обязательно будет выкидыш и проблема решится сама собой. Вот какая я ужасная.

Этим она меня окончательно растрогала:

– Эй. Ты не ужасная. Перестань, не надо. – Механизм, который сразу после ее признания на ступеньках дома начал медленно поворачиваться у меня в мозгу, щелкнул и встал на место. – Ты же… то есть, ты что… собираешься избавиться от него?

На сей раз смех был так горек, что я содрогнулся.

– Ты имеешь в виду аборт? Я попыталась. Вчера. Отправилась убивать моего ребенка в Сочельник.

– Не говори так. – Получилось резче, чем я думал. Но я просто не мог казаться ласковым, говоря на такую острую тему. – Как это «вчера»? Хочешь сказать, что твоя мама уже знает?

– Я ездила одна, – ответила та.

Я был так зол, что пришлось вскочить с кровати, потому что меня всего трясло, а руки непроизвольно стискивались в кулаки. Собаки тоже забеспокоились, поднялись и залаяли. Перестав плакать, Хейли удивленно отпрянула.

– Ты пошла на аборт в одиночку? Какого дьявола, Хейли! Так просто взяла и поехала? В Рапид-Сити?

– В Скотсблаф. Я помню о законе об аборте в Южной Дакоте. Вроде бы этот закон аннулировали, но не знаю, там могли дежурить пикетчики. Поехала в женский медицинский центр. У меня пока еще третий месяц. – Она понурила голову. – Я не смогла этого сделать. Не смогла довести до конца. Никто меня не останавливал, я просто не смогла. Думаю, если бы кто-то попытался мне помешать, я бы это точно сделала, несмотря ни на ничьи увещевания. Скорее, наоборот, они только больше разозлили бы меня – никто не имеет права указывать мне, что делать. Но там никого не оказалось, кроме вежливых и понимающих сотрудников. И я не смогла. Не смог… – Снова захлебнувшись рыданиями, она обхватила руками колени и сжалась в комочек. – Я даже не думала о крошечных детских пальчиках, ручках и ножках. Не чувствовала за собой никакой вины. Просто не смогла.

Я сел и обнял ее за плечи. Снова прильнув ко мне, та еще немного поплакала. Эз и Зик положили головы на мои колени и жалобно заскулили.

Когда мне показалось, что Хейли наконец начала успокаиваться, я произнес:

– Как ты сама говорила, дурное дело нехитрое.

– Да. Но я-то не дурочка! – прошептала она. – Мы пользовались презервативами. Клянусь. Богом клянусь! И у меня был безопасный период! Месячные пошли, правда слабо, но так иногда бывает! А потом наступила задержка, и я просто… не знаю. Я чувствовала, чувствовала, что что-то не так. Надеялась, что просто неправильно подсчитала дни. Но я сделала три теста, три различных теста – это пятьдесят долларов, Ро! – и все с одним результатом. Положительным. – Хейли судорожно вздохнула, уткнувшись мне в рукав. – Срок девятого июня.

Казалось, до лета еще очень далеко, но на самом деле, времени оставалось не так уж много.

– Подумай как следует, и если решишь, что тебе нужен аборт, можешь на меня положиться – я отвезу тебя в такое место, где нет никаких проклятых протестующих, и не смей возражать. Не стоит тебе сейчас смотреть на всякое дерьмо. – Я не знал, есть ли в Айове какие-либо законы, запрещающие аборты. Хотелось верить, что нет, что мой родной штат лучше, чем этот, но я не знал наверняка. Раньше меня это мало трогало. До сего момента.

Вспомнив, с какой горячностью Хейли защищала права геев, хотя никто ее об этом не просил, я особенно остро почувствовал собственную ничтожность:

– Если понадобится, мы поедем в Канаду.

Она крепко обняла меня и устало отстранилась:

– Я не знаю, чего хочу. Ну, то есть, многие хорошие люди мечтают о детях, а младенцев трудно найти. Например, твой брат. Ты только не подумай, я не имею в виду ничего незаконного. И никогда не отдам своего ребенка человеку, который всерьез считает, что тебя надо лечить от твоей ориентации. Я вообще не смогла бы его отдать… Не знаю… Я знаю одно: мне действительно надо над этим подумать. – Ее глаза снова наполнились слезами. – Просто… как бы я не поступила, все бесполезно. Даже если сделать аборт, я уже не смогу об этом забыть и нормально жить дальше. Вот это и бесит меня больше всего. Они что, думают, я какая-то тупая сучка, для которой аборт как маникюр? Даже если и есть на свете такие бессердечные твари, почему я должна из-за них страдать? Спорим, и десяти минут не пройдет, как те же самые «добрые христиане», которые назовут меня детоубийцей, с превеликим удовольствием развернутся в твою сторону и начнут возмущенно клеймить тебя за то, что ты гей. Медом не корми – дай поорать. Ставлю весь свой студенческий кредит. Такова их натура. Они всегда заботятся только о себе. Если я протяну им свое дитя и попрошу помощи, они быстро отыщут во мне какой-нибудь изъян. В том числе и те, кого я люблю. Проклятые поборники рождаемости! Да пропади они все пропадом! – Прервав свою пламенную тираду, она замолкла и уставилась в стену. – Если оставлю этого ребенка, то уж постараюсь убедиться в том, что его воспитают так, чтобы он плевал на мнение этих фанатичных, брызжущих ненавистью ублюдков и посылал их ко всем чертям.

Где-то на середине я начал терять нить рассуждений – то есть, я слышал Хейли и странным образом понял смысл. Просто уже начал думать о своем, потому что все, что она говорила, было созвучно моим собственным переживаниям и выводам. С одной стороны, мне хотелось сказать Хейли, что она слишком резка; что, очевидно, есть люди, которые не станут осуждать ее и помогут – не все же кругом такие злые, нельзя вешать на всех одинаковые ярлыки, как они на нее, если она так считает. Однако другая часть моего сознания, не то чтобы темная, а неустойчивая, словно вода, чей уровень сейчас поднимался и затапливал мой разум, побуждал ответить «да». Да, это так. Все верно. Ты должна взращивать в себе ненависть к ним, обезвредить их, прежде чем они причинят тебе боль. Нельзя позволить им причинить тебе больше страданий, чем они уже причинили, потому что все и так очень плохо. И, что бы ты ни предприняла, ты не можешь допустить, чтобы стало еще хуже. Закройся от них до того, как они успеют сделать что-нибудь непоправимое.

Ну и оставалась еще третья сторона меня, которая слушала все эти разговоры и находилась в замешательстве, понимая, что здесь что-то очень неправильно. Но вода прибывала, а Хейли снова плакала, и я просто поплыл на волнах, отчаянно надеясь, что все как-нибудь наладится.

– Хейли, что бы ты ни решила, – произнес я спокойно, но твердо, – что бы ты ни решила, если ты захочешь, я тебе помогу. Я ни черта не знаю о младенцах, но все равно помогу, если ты вдруг решишь сохранить его. Просто постараюсь… – Часть уверенности покинула меня, и я начал запинаться, спеша закончить. – Ты была мне хорошим другом. Самым лучшим – ближе, чем кто-либо другой. Этот Кэл, он – член вонючий и идиот, раз бросил такую девчонку как ты. Будь я натуралом, я бы на коленках перед тобой ползал. Ни за что не оставил бы ни тебя, ни ребенка. Даже если он не мой.

Хейли заревела в голос, и я почувствовал за собой вину из-за того, что все только испортил. Мне стало еще паршивее. В груди образовался болезненный ком, мешающий нормально вздохнуть, и я уже начал собираться с силами, чтобы попросить прощения, когда она закинула руки на мою шею, сжала, и сказала:

– Я люблю тебя, Монро Дэвис.

Тут во мне будто что-то раскрылось; когда я выпустил из легких воздух, внутри все задрожало. Впервые за это время захотелось бежать, бежать со всех ног.

А затем я ощутил на шее влагу от ее слез. И огонь – должно быть, он и прятался где-то там, но только сейчас вырвался наружу. В груди по-прежнему ныло; я осторожно обнял Хейли, привлекая ее голову к своему плечу, и ответил ей. Мой голос прозвучал мягко как дуновение ветра:

– Я тоже люблю тебя, Хейли.

Тем рождественским утром, в моей квартире, когда я держал в объятиях плачущую Хейли, а рядом поскуливали собаки, я снова вспомнил о доме.

5 января

Дорогой Билл,

прежде всего, хочу сообщить, что у меня все в порядке. Я работаю старшим пастухом в местечке под названием «Ранчо «Неизвестность». Оно расположено на очень хорошей земле, площадью приблизительно в три тысячи акров, в основном, поросших травой. Это западная Небраска, так что поля там не возделываются. Хозяйство больше любительское, чем коммерческое. Владелец держит крупный рогатый скот и овец, примерно по пятьсот голов, хотя численность каждый день меняется, но Трэвис Лавинг по-настоящему грамотно ведет учет. Он раньше преподавал математику в колледже в Омахе. На ранчо возникли кое-какие затруднения со стадом, и случилось так, что я успешно их решил. Работник, который столько лет имел дело с овцами на старой ферме, всегда пригодится, и тут это быстро поняли. Мы даже завели собак. С ними пока довольно трудно, но ты же помнишь, что к псам я всегда находил подход. Думаю, скоро они совсем освоятся.

Теперь, что касается школы. Сейчас я усердно готовлюсь к сдаче экзаменов, чтобы получить аттестат. Буду сдавать онлайн по интернету. Мне помогает подруга. Ты даже представить не можешь, какая она умная. Собирается стать великим учителем. Пока тренируется на мне. Но ей не нужна практика. Она уже хороша. Жаль, что у меня раньше не было такой учительницы. Думаю, тогда бы я учился куда лучше.

Должен сказать еще об одном. Я не могу вернуться на ферму. Наверное, это покажется тебе жестоким, но извини. Я очень расстроился, когда узнал о папе с мамой, и печально, что у тебя не будет детей. Я действительно хотел бы помочь и сожалею, что все это, как обычно, взвалилось на твои плечи.

Но загвоздка в том, что, судя по твоему письму, на самом деле ты не хочешь, чтобы я возвращался. Во всяком случае, ждешь не такого меня, коим я являюсь. Знаю, на твой взгляд, это прозвучит мерзко, но прошу, выслушай. Наверное, это началось, когда мне было еще лет десять. Думаю, что уже тогда понял, что я не тот Ро, каким меня все вокруг считают или хотят видеть. Я пытался, изо всех сил пытался быть другим, но ничего не получалось, как ни старайся. Возможно, и есть такие люди, которые могут пойти против своей природы, но я к ним не отношусь. Я знаю, что мои слова только огорчат тебя или даже рассердят. Знаю, потому что мне самому горько об этом говорить. Но, тем не менее, скажу, что ни сожаления, ни гнев ничего не изменят. Поверь. Я испробовал все.

Я не могу вернуться домой, потому что по-прежнему гей, а из ваших с Кайлой писем стало понятно, что вы все еще не можете с этим смириться. Значит, не смиритесь и со мной. Значит, будет лучше, если я не вернусь.

Наверное, прочитав эти строки, ты решишь, что я просто ублюдок, раз не забочусь о своей семье. По-моему, если я ублюдок, то ни к чему мне, такому ублюдку, возвращаться и отравлять вам жизнь, лишний раз напоминая, что не оправдал ваших ожиданий. Да и, по правде, приятного мало, когда все кругом только и делают, что попрекают тебя твоей неправильностью.

Суть в том, что ни ты, ни Кайла даже не поинтересовались, как я живу. Вы ведете себя так, будто я вообще не способен выбраться из сточной канавы дальше, чем на один шаг. Вот почему я решил сначала рассказать о том, чего успел достичь. Может, это и не бог весть что, но я доволен. И не думаю, что нуждаюсь в «излечении». Полагаю, если со мной действительно что-то не так, это не имеет отношения к тому, что я гей. Но абсолютно уверен в одном – только здесь, на ранчо, я осознал, что многие вещи вовсе не так неправильны, какими я их привык считать.

Больше всего на свете мне хочется вернуться домой и увидеть тебя, родителей, познакомиться с твоей женой. Если вдруг я ошибаюсь, и тебе не важно, изменился я или нет, пожалуйста, только скажи, я тут же приеду, извинюсь перед тобой и окажу любую посильную помощь. Если же нет, то лучше не пишите мне больше. Наверное, последнее, что тебе сейчас нужно – это ругаться со мной из-за того, с кем я сплю.

Пожалуйста, передай маме, что я люблю ее. Хоть я не очень-то религиозен, я не переставая молился за нее, сразу, как получил твое письмо, и за папу тоже. Я бы попросил тебя сказать ему об этом, но смотри сам. Не хочу его расстраивать.

Билл, тебя я тоже очень люблю. И скучаю. Что бы ты обо мне ни думал, я всегда старался ровняться на вас с отцом, и пытался стать таким, чтобы вы могли мной гордиться. Ну, за исключением одного.

На всякий случай пишу свой адрес. Захочешь ли ты связаться со мной или предпочтешь избежать неприятных вопросов – решать только тебе.

С любовью, Ро.

Глава 10

За всю мою жизнь я повидал не одну мерзкую зиму, в том числе и в Дакоте. А уж в Дакоте, скажу я вам, зимы так зимы – нигде таких поганых нет, разве что в Канаде. Однако хуже той, что выдалась в мой первый год на ранчо, я еще никогда не видел.

Из-за холода мы потеряли несколько голов скота. У нас были укрытия, но от проклятого мороза они не спасали, и любое слабое животное околевало. В том числе и беременные овцы, так что потери удвоились. Я все время торчал на улице. И, если не таскал нагреватели к корытам с водой – эти чертовы нагреватели то ломались, то перегревались, – значит, пытался утеплить сараи и нагрести в них побольше сена. Снег сыпал почти не переставая, а когда не валил, дул ветер. Два раза отключалось электричество, и тогда в довесок к сену с нагревателями мы тягали еще и генераторы. В доме у Тори генератора не было, и нам пришлось запитать его от наших. К нам перебрались двое работников, потому что у них тоже отключилось отопление – трубы замерзли. Мы все и сгрудились в одну чертову кучу в полупустом доме Трэвиса. Вместе с собаками. Так что нас стала целая толпа.

Вот тогда-то дом и начал по-настоящему заполняться вещами.

Думаю, Трэвис ждал, что я начну обустраивать «гнездышко» – ну там интерьером займусь или чем-то подобным, – но, честно, меня подобная дребедень всегда мало интересовала. Если человеку нравится готовить, это вовсе не означает, что он захочет выбирать занавески и всякое другое дерьмо. Спрашивается, на хрена одному мужику столько места в доме? Даже для парочки многовато. Вот почему я оставил за собой квартиру. Там ничего моего не было.

Но вот Хейли…

Когда мы сидели без электричества, у нее шел примерно пятый месяц. Наверное, я должен объяснить, что у нас два генератора: один – для дома и второй – для обслуживания ранчо. Мы отказались от жаркого на обед и не отмокали в джакузи. Из генераторов ведь особо много не выжмешь, а энергии требуется достаточно. Вот и выбирайте, что для вас важнее: холодильник или плита, наслаждаться горячей водой или включить стиральную машину. А когда случается какое-нибудь очередное дерьмо в поле – к примеру, корова опрокинула чертов генератор копытом, – вы вообще отрубаете дом ради того, чтобы спасти скот, пока сами пользуетесь сломанным и надеетесь на лучшее, собрав все одеяла, какие только найдете.

И все это угораздило испытать Хейли. У нее был такой милый, чуть округлившийся животик, но она ясно дала понять, что внешний вид часто обманчив. Оказалось, ей покоя не давала тошнота – бедняжку целых четыре месяца рвало. Сейчас все более или менее устаканилось, но она то и дело бегала в туалет. Трэвис имел неосторожность высказать мысль, что это странно, дескать, мочевой пузырь не может так быстро наполняться. За что нарвался на длинную гневную лекцию о гормонах.

По правде, меня данная особенность тоже интересовала, но я был не настолько глуп, чтобы задавать вопросы.

Так или иначе, мы как могли экономили энергию и старались жаться поближе друг к другу, постепенно уподобляясь замороженным брикетам. Мы до чертиков устали как от сэндвичей с холодным мясом, так и от растопки гриля в сугробе, да еще с собаками, путающимися под ногами. И тогда Хейли предложила обустроить проклятый дом Трэвиса. Сначала мы подумали, что она шутит. Но та сказала, что нет, черт побери, надо не откладывая приниматься за работу.

Все носились с Хейли, как с хрупкой скорлупкой, и даже при том, что нас совсем не воодушевило это её «пока на улице бушует вьюга, давайте сделаем ремонт», никто не посмел возразить. Пэрриши на удивление спокойно восприняли новость о беременности дочери. Ну, в общем, не то чтобы очень спокойно. Тори попытался накостылять Кэлу, и его чуть не арестовали. Но это ерунда. Короче, насколько я понял, слез, ругани, объятий, потом опять слез было море. Хотя деваться все равно было некуда. Хейли пока еще училась, но никто не загадывал на лето или осень. Она сама все еще колебалась: отказаться от него – её, по последним результатам УЗИ – или оставить. Мать сказала, что поможет ей, но, тем не менее, Хейли предстояло что-то решить с учебой. Колледж не предусматривал никаких подходящих индивидуальных программ. Так что, или несколько лет с ребенком должна будет сидеть ее мама, или Хейли кого-то наймет присматривать днем за малышкой в свое отсутствие, а это обойдется в кругленькую сумму. Да уж, перспективы не очень радужные.

Впрочем, с удочерением тоже вышла загвоздка. Хейли вбила себе в голову, что обязательно должна найти порядочную семью, но ей не понравилась ни одна из тех, чьи заявки она посмотрела. Лично я задавался вопросом, были ли среди них мой брат с женой. Короче, черт подери, такая возможность заставила меня задуматься. Странное совпадение: в то время, когда мой брат мечтает о ребенке, а мама о внучке, Хейли как раз подыскивает хороший дом для своей девочки.

Я сильно сомневался, что дом моей семьи хорош. Но еще больше меня беспокоило то, что Хейли права. Они действительно не были по-настоящему хорошими людьми. Этот неутешительный вывод лишь усугубил мое удрученное состояние, внеся в него лишнюю сумятицу и печаль.

Таким образом, все пытались приложить максимум усилий, чтобы Хейли не перетруждалась, позволяли капризничать и иногда плакать. Вот и вытекало, что мы должны потакать ее идеям по облагораживанию жилища Трэвиса. В каком-то смысле, это было практично. Мы спали кто где: я с Трэвисом в его кровати, вторую свободную постель заняли Хейли с матерью, а двоим работникам и брату Хейли достались пустые комнаты. Проведя несколько ночей кто на холодном полу, кто на диване, они приволокли кровать из моей квартиры, а в итоге кто-то даже рискнул съездить в город за надувным матрацем. По радио объявили, что энергоснабжения не будет неделю, потом на два дня его включили, а затем разразился другой буран, и раньше, чем через три недели, восстановить линию не обещали. Об этом сообщали во всех новостях страны. Такого давно не случалось. Некоторые магазины в городе не закрылись – там электричество дали, – но отдаленные районы еще никогда не оставались без света и тепла так надолго. Скотина дохла штабелями. Мы до смерти боялись, что какой-нибудь глупой овце вдруг приспичит ягниться, и тогда нам действительно мало не покажется.

Тут уж ничего не поделаешь – оставалось лишь набраться терпения, надеяться и ждать. Но нам надо было чем-то заняться, хотя бы обставить дом, спать как нормальные люди. А после того дорогого дерьма, что покупал Трэвис, откуда нам взять все необходимое? Конечно, из «Волмарта». Из конюшни. Из моей квартиры. Из дома Тори. Некоторые вещи позаимствовали у работников, даже распотрошили корзинку для пожертвований. Какого черта нам это понадобилось, никто не знает, но раз Хейли захотела, мы не смогли ей отказать. Потом ей приспичило красить. И мы покрасили голые белые стены разной краской, что отыскалась по закромам. Работали, конечно, мы, но под творческим руководством Хейли. И знаете, это нас неплохо отвлекало. В комнатах понемногу начала появляться мебель, стены уже не удручали своей девственной белизной, а сидеть под одеялами, притворяясь, что задницы у нас не стынут от холода, стало куда проще. В общем, жизнь казалась почти приятной. Так что, может, Хейли и не была такой уж чокнутой, в конце концов.

Верхние торцы шкафов в кухне она оклеила профилями под медь. Еще смастерила из старого хомута очень интересную штуковину – тоже своего рода декор. Пустила в дело все, что люди обычно считают барахлом: подковы, кожаные поводья, пустые банки, а в итоге получилось нечто поразительное. Но самыми уютными вышли гостиная и столовая. Мы туда уже поставили карточные столы и шезлонги, чтобы было, где поесть, а Хейли притащила украшения, оставшиеся у нее после церемонии вручения аттестатов об окончании школы. Поэтому мы в этой столовой себя ощущали, как на каком-то луау. Еще она принесла гирлянды с лампочками, и я подумал, что просто так, до кучи – ведь их же не включишь, – но ошибся, те оказались на батарейках. Вырезав из картонных коробок пальму, Хейли разрисовала её. А с зонтиками, похожими на те, что кладут в стаканы с коктейлями, только больше размером – вообще выглядело прикольно. Короче, нам понравилось ужинать при свете гирлянд и свечей, точно на Гавайях.

В гостиной перед камином постелили симпатичный плетеный коврик, рядом поставили стул с террасы, придвинули поближе глубокое кресло, которое в комнате уже было, прибавили стул, доставшийся нам от Армии спасения, и один из моей квартиры. В свободной спальне теперь спали Пол с Аароном. Аарон – это второй работник. Они тоже перенесли к нам больше половины своих вещей, за исключением мебели, хотя и последнее уже начало сюда перекочевывать, например, вешалки. Создавалось впечатление, что ребятам тут нравится. Я краем уха услышал, как они шепотом спорят, кому из них весной претендовать на мою квартиру – мне же она все равно не нужна. По большому счету, меня это мало волновало, но я знал, что поступаю эгоистично. Сам ведь квартирой не пользуюсь. А Трэвис как раз поговаривал о том, чтобы расширить штат. Было бы неплохо иметь под рукой еще помощников.

Да и, по правде, после того как Хейли там все разграбила, вещей осталось всего ничего. Свои кожаные ремешки я уже забрал к Трэвису, потому что перед сном иногда занимался плетением. Вечерами, немного поиграв в карты и некоторое время посидев в общей компании, я поднимался наверх и плел, пока Трэвис не ложился спать. Перспектива переехать для пользы дела меня немного беспокоила, но я решил, что, наверное, настало время об этом подумать серьезно.

Мы устали до чертиков, только и мечтая, чтобы нам поскорее вернули электричество. Но знаете, что самое забавное? Когда это наконец случилось, я почти загрустил. В первый день мы ликовали. Вновь наполнили джакузи, зажгли в доме весь свет, я наготовил вкусностей, как на Рождество. Мы смотрели телевизор, потом кто-то из парней достал новейшую игровую приставку, мы подключили ее и вместе играли. Отличное развлечение, должен заметить. Позже я тоже купил себе такую. Может, кому-то покажется, что это пустая трата денег, но мне понравилось. Боулинг прямо в гостиной. Круто.

Но после того как все помылись, истратив столько горячей воды, сколько душе угодно, наелись досыта и расслабились, наши гости уехали к себе. Тому, кто упорно старался не заводить друзей и поменьше разговаривать, особенно нелегко расставаться, если за это время успел очень привязаться к людям. Ну, то есть, теперь, когда я наконец мог для кого-то готовить, дом снова опустел.

Я захандрил, и хотя ничего не говорил Трэвису, тот, казалось, сам все понимал. В первые несколько дней он проявлял особенную нежность. Мы об этом ни словом не обмолвились, но Трэвис замечал мое состояние и просто дарил больше ласки.

Зима была долгая и суровая. Но это одно из моих самых светлых и любимых воспоминаний.

* * *

Я говорил, что перед сном занимался плетением? Это отдельная история. Помните тот браслет, который выпросила у меня Хейли? Так вот, люди стали интересоваться, откуда она его взяла. А когда узнали, что работа моя, многие принялись уговаривать меня что-нибудь сплести и для них. Не только на ранчо, но и в городке. Одна женщина даже попыталась заплатить. Я отказался. Та неадекватно восприняла отказ, чем очень меня огорчила. И теперь я был вынужден ездить за покупками либо рано утром, либо просить делать это Хейли или Трэвиса, только чтоб не сталкивался с ней.

Отчасти проблема состояла в том, что в тот браслет я вложил очень много труда. Однако закончив, решил, что он простоват для Хейли, и сделал другой, на сей раз вплетая в узор металлические шарики. Но тогда он показался слишком тяжелым, так что результат снова меня не удовлетворил. В конце концов, я уменьшил ширину вдовое, а шарики заменил на серебряные бусинки, разместив их по краям. Кожу я использовал коричневую и начал волновался, что лучше бы взял черную, но Хейли нашла браслет чудо, каким прелестным, велев не суетиться. Она с ним ни дня не расставалась. Правда.

Я вручил ей все свои оставшиеся фенечки, чтобы отдала, кому хочет. И знаете, как она поступила? Действительно раздала! Матери, отцу – Тори даже иногда надевал его, когда выезжал в город. Миссис Пэрриш превратила свой в шнурок для кулона и носила на шее.

Нетрудно догадаться, что те, кто остался обделенным, приставали ко мне.

Как я мог предположить, что Трэвис ринется туда же, куда и все? Для меня эти безделки ничего не стоили – просто способ занять руки, – но на те вдруг появился повышенный спрос. Мне это не понравилось. Я плел не ради денег. Некоторые изделия вообще выбрасывал. Но было уже слишком поздно. Трэвис знал, что эти вещи сделаны мной, смотрел, как я корпел над ними каждый вечер. Удивился, на кой мне это сдалось.

– Просто рукоделие, – ответил я. – Ничего особенного.

– Тот, что ты подарил Хейли, очень красивый, – заметил он. – Все так говорят. И другие тоже хороши. Счастливые обладатели просто купаются в комплиментах.