Текст книги "Ранчо «Неизвестность» (ЛП)"

Автор книги: Хайди Каллинан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Я знаю, чего тебе надо, ковбой. Тебе нужен просто трах. Место, где скрыться. Работа. Ну и, пожалуй, немного развлечений на стороне. И ты категорически против совмещения секса и работы. Но все это находится здесь, Ро. Кроме того, я хочу стать твоим другом. Я не прошу какой-то особой близости. Хотя все-таки жду, что ты в перерывах между хлопотами по уходу за овцами иногда перекинешься со мной словечком, ну и позволишь связывать и трахать до посинения. Ну что, рискнешь, как мужик, иметь со мной дело, или слиняешь сегодня же ночью?

Голова шла кругом, тело ныло. Это было мучительно. Но, Господь всемогущий, он уже завел меня на полную катушку. «Как мужик». Нарочно сказанул, чтобы взять на слабо. Чушь собачья.

Но действенная. Зацепила-таки на крючок, вот почему я ответил честно:

– Не знаю.

Хватка на моем плече ослабла:

– Ну вот, я же говорил.

Я покачал головой, не открывая глаз:

– Ты меня пока слишком плохо знаешь, чтобы заявлять такое.

К моему удивлению, он усмехнулся, и я сразу почувствовал себя необычайно легко.

– Да нет, знаю. Лучше, чем ты думаешь. Уверен, что ты парень отчаянный, и это так и есть, Ро. – Я молчал. Лавинг поглаживал мою потную шею. Потом наклонился и укусил за ухо; я вздрогнул, но когда тот заговорил, снова притих. – Боишься, что я задумал сделать тебя своим любовником? Ну так мне не нужен любовник. И партнер тоже. И муж. Я хочу просто мальчика. Шлюшонока, чтобы исполнял мои приказы. Хочу нарядить тебя в одни только сапоги со шпорами, кожаные ковбойские гамаши, воткнуть в зад хвостик и велеть отсосать мой член. – Меня опять прошибло дрожью, но его зубы прихватили мою мочку, принося расслабление. – Я хочу, чтобы ты работал на меня, готовил мне еду и разговаривал со мной. И хочу трахать тебя, Ро. Трахать так, чтобы ты ни о ком другом даже помышлять не смел. Хочу, чтобы ты был моим. Моим. Хочу поставить на тебя свое тавро, как на рогатый скот. Не потому что люблю. А потому что хочу тебя, и потому что не желаю, чтобы тобой владел кто-то еще.

Пока он все это выкладывал, у меня чуть мозги набекрень не свернулись, я совсем запутался в том, что испытывал. Облегчение. Страх. Надежду. Ужас. Возбуждение. Разочарование. Радость. Подозрение. Я не успевал отследить, на что как реагирую. Чувства накатывали одно за другим, словно морской прибой. Никакой надежды даже рта раскрыть. Очевидно, он ждал от меня каких-то слов – например, что не сбегу, – а я трусил, так как знал, что не смогу этого произнести. Не смогу. Мое молчание наверняка разозлит его, он все прекратит, и не останется иного выбора, кроме как уехать…

При этой мысли в груди так сдавило, что я согнулся пополам.

Но Трэвис больше ничего не говорил. Он просто подцепил меня за подбородок и насильно повернул мою голову к себе, вынуждая открыть глаза и посмотреть на него.

Мы вдвоем с трудом помещались на сиденье; я – у него на коленях со спущенными джинсами, в мятой, наполовину расстегнутой рубашке. Он не отпускал мой подбородок. Несколько секунд я был в состоянии думать только о том, что мы словно сошли с обложки одного из любовных романов, которые моя мать покупала в «Волмарте», разве что парни на них не обнимали парней. Правда я сроду не читал таких книжек, но не сомневался – там персонажи никогда не признаются женщине, что добиваются её из собственнических побуждений и исключительно ради секса.

Только вот ощущал я себя прямо как те бабы на обложках, и вовсе не из-за того, что Лавинг держал меня точно герой-любовник. Хотя и из-за этого тоже. Просто еще никто никогда не держал меня так. Никто не сгребал как Ретт Батлер и не претендовал на меня. Парочка ребят пытались прощупать, что я думаю об отношениях, но едва заслышав “отношения”, я приходил в дикий ужас. Я воспринимал это не просто как прощупывание. А как заявление прав.

Сейчас я уже ни о чем не жалел. И не чувствовал себя бабой. Я чувствовал, что буря во мне начинает успокаиваться. Трэвис будто бутылку раскупорил, и содержимое начало выплёскиваться наружу. Но когда я посмотрел на него, волны улеглись, потому что если у меня внутри море, то его серые глаза были самой большой чертовой чашей в мире, принявшей это море. Они не дали мне захлебнуться, подхватили и помогли.

Я поддался. Откинулся, потянулся навстречу приоткрытыми губами и уступил его притязанию, впустил в рот, даже расслабил задницу, чтобы он мог проникнуть и туда. Я позволил ему завладеть собой, и впервые на моей памяти занялся с кем-то любовью, не думая о том, как уйти после секса или как дальше сохранять дистанцию. Я просто позволил брать себя и получал удовольствие.

Сим я подтвердил, что отвечаю заявлением на заявление, а это, надо заметить, требует от человека уже гораздо бόльшего.

* * *

Трэвис направился не к дому, а к конюшне, к денникам под моей квартиркой.

Их здесь было примерно пятнадцать, но только в трех стояли лошади. Остальные паслись вместе с овцами.

Он увлек меня в одну из пустующих секций.

Взял мои руки, положил на загородку у двери и привязал запястья к рейкам толстым тросом, заботливо обернув тот поверх манжет рубашки, чтобы не травмировать кожу. Но узлы оказались крепкими – освободиться я не мог.

Потом он сдернул с меня джинсы до самых лодыжек и ноги тоже привязал, расставив их настолько широко, насколько позволили болтающиеся на щиколотках штаны. Шлепнул меня по заднице и куда-то свалил.

Прошло минут двадцать. Я торчал там в одиночестве; в крови гудит, член навострился, словно приспущенный флаг. Мы трахнемся! Ну, в смысле, трахнемся. Грубость веревки волновала. Прохладный вечерний воздух щекотал голую задницу, напоминая, что я бесстыдно выставлен на обозрение, и вызывая неконтролируемое желание нагнуться к стене. Лавинг, конечно, намеренно заставил меня томиться – ну и пусть. Мое нетерпение лишь усиливалось. К тому времени, когда он наконец вернулся, я только и мечтал, что обсосать ему любые части тела, дабы продемонстрировать, как хочу трахаться и как безмерно счастлив, что это произойдет. Но тут заметил то, что он приволок на плече.

Своего рода скамья, очевидно, самодельная. Наполовину деревянная, наполовину металлическая, частично обтянутая мягкой прокладкой. Судя по специфическим деталям, явно проект и работа любителя, а не профессионала. Как по мне, так это больше всего походило на приспособление для выпячивания задницы под нужным углом.

Черт, да.

Я едва шею не вывернул, стараясь разглядеть, как Трэвис чем-то занят посреди стойла, потому что тот нарочно выбрал место вне моего поля зрения. Слышались какие-то щелчки, стук, пару раз мелькнула веревка, но что конкретно там творится, видно не было. И вдруг без всякого предупреждения удерживающие меня путы оказались разрезаны ножом, и я рухнул прямо Трэвису на руки. Вздрогнул от неожиданности и предвкушения, но тот коротко прижал меня к себе:

– Ты в порядке?

Я кивнул, затем импульсивно повернулся, намереваясь его поцеловать.

Однако в последнюю секунду одернул себя, осознав, что в этой игре сначала следует испросить позволения. Я придал глазам просительное выражение, в надежде приоткрыв губы.

Гортанно зарычав, он склонился и впился мне в рот крепким поцелуем, просунув язык внутрь. Свободной рукой захватил мой член и несколько раз провел по нему, заставляя стонать. Язык норовил нырнуть в самое горло, и я впустил, чтобы тот проник так глубоко, как только ему захочется. Но когда Трэвис отстранился, я не сделал попытки воспрепятствовать, а просто смирно стал ждать дальнейших указаний.

Я твердо решил быть очень, очень хорошим мальчиком.

Потом он нагнул меня над скамьей, привязал к веревкам, которые сначала закрепил на противоположных стенах стойла, и пристегнул мои конечности к самому приспособлению.

Как я понял, к задаче Лавинг подошел с чувством, толком и расстановкой, причем многое предназначалось специально для моей персоны. Соорудив из сена некое подобие платформы, он водрузил на неё скамью и, прежде чем привязывать меня, отрегулировал ножки. Подстроил агрегат под мой рост, но не до конца. Так вот для чего понадобились веревки: чтобы те принимали на себя основной вес тела. Ну а напряжение в пояснице снимало сиденье. За следующие несколько минут я успел сообразить, что оно также предназначалось для того, чтобы фиксировать мою пятую точку в нужном Трэвису положении, но сейчас выполняло чисто косметическую функцию.

Веревки, однако, тот принес из дома. Нейлоновые, мягкие, чтобы не натирали. Кто часто имеет с ними дело, знает, о чем я. Разница ощутимая, должен сказать. Веревки удерживали меня широко раскрытым, связанным и беспомощным, но не врезались в кожу. Я теперь сам был как сплошная кожа, потому что вместе с тем, первым тросом, Лавинг избавил меня и от рубашки, и от джинсов, и от трусов.

Впрочем, ботинки снова нацепил. А на башку нахлобучил ковбойскую шляпу. Шляпа такая прикольная – фетровая, темно-шоколадного цвета, почти черного. Не чета моей стетсоновской соломе, которую я носил на работе. Хотя проливные дождички в этих краях выпадали редко, все же я не рисковал – ничто так не портит хороший фетр, как вода. В общем, шоу ожидалось интересное.

То есть, со мной в главной роли.

Трэвис не стал тратить времени даром и перешел прямо к главному – к траху. Не раздеваясь, принялся ощупывать меня руками, шаря по всему обнаженному телу, избегая, однако, ануса и члена. А вот губам внимание уделил, даже скользнул между ними пальцами. Вкус отдавал веревкой и кожей, и я с силой всосал, оглаживая фаланги языком, пока те исследовали мой рот. Выразительно поглядел на Лавинга из-под шляпы, давая понять, как они мне нравятся, и очень надеясь, что тот поймет, как я хочу, чтобы их поскорее заменил член. На секунду я прямо возгордился, потому что его глаза потемнели и он даже приблизил к моему лицу свой пах. Я с жадностью понюхал ширинку и посмотрел на своего мучителя самым красноречивым взглядом, на какой только был способен. Но Лавинг лишь погладил меня по щеке и отошел.

Обогнув скамью и пристроившись с арьергарда, он учинил моей заднице настоящий маленький праздник.

Сначала вылизал там так, как меня еще никогда в жизни не вылизывали. Потом без лишних прелюдий, ни слова не говоря, даже не погладив мимоходом, раздвинул половинки и быстрым решительным движением вонзился внутрь. Ну, под «внутрь», я подразумеваю дырку. Его язык обрабатывал ее не хуже члена. Я прогнулся, поставляясь. И незамедлительно получил звонкий шлепок по ягодице, от которого аж подскочил, так что Лавингу пришлось приструнить меня еще разок. Вскоре он облизывал, сосал, трахал, шлепал так усердно, что я извивался, корчился на скамье и стонал, страстно молясь, чтобы тот никогда не останавливался.

Палец оказался для меня почти такой же неожиданностью, он и трех раз не двинулся, как за ним воткнулся второй. Меня обожгло болью. Дыхание невольно перехватило, вырвался вскрик. Но деваться некуда – давление не уменьшалось, – я потел, пыхтел и охал, а потом жжение переросло в удовольствие. Развлечение на сухую продолжалось еще некоторое время, пока постановщику не наскучило. Я гадал, что меня ждет следующим.

Ага. Большой силиконовый пенис с хвостом.

Предварительно дав полюбоваться, Трэвис велел облизать новое орудие. Оно было фиолетовым, с узким кончиком и толстым основанием, но меня особенно впечатлила длина. Ни дать ни взять – конский хвост. Однако едва только конец достал до глотки в самой тревожной глубине, я обо всем на свете забыл, думая только о том, как далеко этот шельмец способен проникнуть в прямую кишку.

Трэвис с улыбкой трахал мой рот:

– Из тебя получится очаровательный пони, – заметил он.

Меня охватила дрожь – его голос звучал так развратно. Не верилось, что это тот самый джентльмен, который еще недавно в баре рассыпался в любезностях перед Хейли, уважаемый владелец ранчо, вызывающий восхищений чуть ли не у всей округи. Сейчас я никак не мог вообразить его перед студентами колледжа, особенно преподавателем математики. Ведь в настоящий момент он обучал меня ничему иному, как технике заглатывания фиолетового пениса из силикона, и я знал, что скоро тот погрузится в мою задницу.

Лавинг смазывал девайс, сидя передо мной на табурете. Не спеша, обстоятельно.

– Куда эта штучка нацелилась, мальчик? – спросил он.

– Ко мне в зад, сэр, – ответил я, не спуская с него глаз.

Тот не прекращал работу.

– Как считаешь, поместится?

– Да, сэр. – Я заелозил на скамье.

– И в кого ты тогда у нас превратишься?

– В вашего пони, сэр.

Трэвис хмыкнул. Перепачканная лубрикантом рука картинно застыла над жирно поблескивающим пенисом. Вот садюга. Хочет удостовериться, что от меня ничего не ускользнуло, включая то, как он доволен уготованным для меня амплуа и с каким наслаждением собирается таранить этой игрушкой мою дырку.

Я приложил все усилия, демонстрируя, что всей душой желаю поскорее заполучить подарочек в себя.

Принять такой презент оказалось тяжело, даже тяжелее, чем я думал. Он весь был украшен кучей ребристостей, и к тому времени, когда Лавинг загнал его наполовину, у меня уже почти не осталось сил. Но тот был неумолим, так что я поневоле брал и брал, пока наконец не почувствовал шелковистые волосы хвоста. Трэвис наградил меня шлепком по заду, от которого я чуть не сиганул с лавки, если б не веревки. Потом он обратился к моему разгоряченному лицу и поднес что-то ко рту.

Мундштук. Не совсем обычный, из мягкого упругого материала, чтобы я не прокусил себе язык во время ударов. Мысль о том, что мне действительно понадобится такая вещь, сильно возбуждала. А кожаные поводья на концах вообще привели в восторг, особенно когда Трэвис взялся за них и потянул, запрокидывая мне голову.

Это позволило увидеть в его другой руке хлыст. Я закрыл глаза и тихо застонал от нетерпения.

– Зажми мундштук зубами, – распорядился Лавинг, – но если станет совсем невмоготу, выплюнь и скажи «стоп». Если по каким-то причинам не сможешь, просто отрицательно мотни головой. Иначе я не остановлюсь. Нам предстоит знатная скачка, пони. Ты поскачешь на этой надежной скамье, а я буду погонять тебя и всю дорогу нахлестывать твои чу́дные полупопия. Кивни, если уяснил условия.

Я поспешно кивнул, хотя плохо представлял, как это, «скакать на скамье». Наверное, он имел в виду, что мне просто предстоит дрючить её как собака тапок.

Срань господня! Как же я ошибался.

Я и не подозревал, что в скамье есть отверстие, пока Трэвис не пристроил в него мой член. Поначалу я забеспокоился, потому что сразу подумал о том, что непременно натру себе причиндалы об эту проклятую деревяшку, но когда мой дружок оказался в норке, я стиснул мундштук и застонал. О, боже! Словно в заднице. Даже так же тепло. Отверстие заканчивалось чем-то вроде телесного мешочка, ну, или имитации вагины. Да уж, какие тут шутки – если трахать лавку, то по-настоящему. Я замычал и толкнулся несколько раз на пробу. Как же приятно...

На поясницу обрушился удар хлыста. Я взвыл, не выпуская мундштук изо рта, и тут же замер.

– Ничего не предпринимай без команды, пони, – велел Трэвис. Я сокрушенно опустил голову – самому следовало догадаться. Да, я волновался, но это не оправдание.

Трэвис снял с меня ковбойскую шляпу и успокаивающе провел ладонью по волосам:

– Ну тихо, тихо. Просто стой смирно, пока я не скажу. Тогда поскачешь. Понял?

Я кивнул и попытался ткнуться носом ему в руку.

Он не возражал, потом вернул шляпу на место. Взялся за поводья, встал позади и расставил ноги, прижимаясь пахом, чтобы дать почувствовать грубость своих джинсов. Любовно огладил круп. Затем, потянув за уздечку, заставил меня поднять голову и хлестнул.

– Поехали!

И мы погнали. Мой член трахал скамью, в заднице дергался силиконовый пенис, по промежности со свистом проносился хвост. Я стонал и всхрапывал, потому что на ягодицы ритмично опускался хлыст, обжигая то с одной стороны, то с другой. Я скакал шибче. Кивал головой, подбрасывал бедра, воображая, что лечу по полям и несу Трэвиса куда ему вздумается. Тот понукал меня хлыстом. Игрой здесь и не пахло, все происходило точно всерьез. Да этот мужик просто кремень! Порол мою задницу с таким азартом, что та явно не просто покраснеет. А сплошняком волдырями покроется. Он прямо вжился в образ, даже отклонялся назад, резко натягивая поводья и вынуждая меня страшно напрягать шею и приподниматься, когда хлыст разрезал воздух. То и дело слышались окрики: “Хи-ях! Давай, мальчик, быстрее! Быстрее!” Я долбился в скамейку, пофыркивал, вскидывался в нужное время, подмахивал – в общем, разошелся. Как никогда в жизни разошелся. Превратился в его пони. Стал его мальчиком. Принадлежал ему целиком и полностью.

Когда поводья натянулись, я сначала не среагировал. Лавинг осадил жестче, так что пришлось присмиреть и покориться. Он освободил мои руки, оставив ноги связанными. Только ослабил на них веревки. Пока он возился, я лежал тихо. Потом он стянул свою рубашку и набросил мне на спину. Сердце заполошно забилось. Но я набрался терпения и ждал, наблюдая, как тот раздевается, снимает ботинки, джинсы.

Обнажившись, Трэвис взял мои ладони, положил к себе на плечи, и я тут же сцепил их у него на шее. Он отпихнул скамью, опрокидывая меня в сено.

Прежде чем мы повалились, Лавинг успел обернуть мою талию рубашкой, чтобы защитить исполосованную пылающую плоть от излишних травм. Хотя хлопковая ткань для соломы не помеха – один черт колется, в чем я убедился, едва коснувшись подстилки. Но заботливый жест показался мне таким трогательным, что я решил не обращать на неудобства внимая.

Безропотно позволил Трэвису разложить мои ноги в бессовестно открытой позе, дал снова стянуть веревкой, привязанной к болту в стене. Стоя прямо передо мной, Лавинг раскатал на себе презерватив и смазал лубрикантом. Вытащил хвостатую игрушку, отшвырнул в сторону.

Испустив стон, я обнял его. Он вошел, и скачка возобновилась.

Я даже забыл, что не выплюнул мундштук, пока не захотел поцеловать Трэвиса, а когда вспомнил, аж глаза вытаращил. Тот лишь усмехнулся, убрал помеху и схватил меня за челюсть:

– Открой.

Я повиновался. А потом опять застонал, потому что он стал трахать мой рот языком как задницу членом – в едином ритме. Когда Трэвис потянулся рукой вниз, моему петушку хватило какой-то пары-тройки рывков, чтобы я вознесся на небеса, Слава богу, он не слазил с меня до тех пор, пока я не забился под ним и не заскулил как собака. Засадив напоследок четырьмя мощными толчками, Лавинг тоже излился.

Я сожалел, что не мог ощутить его по-настоящему. Я никогда и никому не позволял этого, но сейчас хотел, просто до безумия хотел. Хотел, чтобы по моей промежности потекло мужское семя. Хотел почувствовать, как оно наполняет моё нутро. Хотел, чтобы он кончил прямо в меня и заткнул анальной пробкой, чтобы сохранить все до капли. Шокирующая мысль. Но я совсем размяк, прямо-таки расплавился по его потной волосатой груди и облобызал ему шею.

Трэвис подобрал упавшую шляпу и, отстранившись, снова напялил мне на голову со словами:

– Дарю. С днем рождения.

Я расплылся в улыбке, никак не желающей сходить с губ. Залихватски коснувшись края шляпы, откинулся на сено, пресыщенно и удовлетворенно глядя на Трэвиса. Улыбался, пока он не наклонился и вновь не поцеловал меня, сначала мягко, затем неистово. Я поерзал на его рубашке, позволяя проглотить свой тихий возглас боли, потому что в мягкое место впилась солома, когда Лавинг устроился между моими бедрами и потерся липким членом об мой. Пальцы опять бесцеремонно нырнули ко мне в дырку.

Утром я не смог выйти на работу, а на лошадь садиться – и подавно целую неделю.

Это был самый лучший чертов день рождения в моей жизни.

* * *

Назавтра, как и в большинство последующих дней, я опять хозяйничал на кухне Лавинга и стряпал для него.

Вечером мы поужинали моим жарким, приготовленным в его духовке. За продуктами ему пришлось самому сходить ко мне на квартиру, так как наша встреча накануне имела плачевные последствия: мне было реально хреново. Но Трэвис ничуть не рассердился по поводу того, что я прохлаждаюсь. Напротив, он участливо поинтересовался: «Болит?» Услышав в ответ «да», пустился в извинения, но я лишь покачал головой. Тогда тот просто похлопал меня по плечу и попытался сделать все, чтобы облегчить мои страдания.

Если честно, мы чуток увлеклись той ночью, и, к чести Трэвиса будет сказано, он осознавал свою долю вины. Как сценаристу, ему полагалось убедиться, что игра не слишком далеко зашла, только вот на самом деле она оставалась в рамках. Но после той ночи, когда он проявил обо мне такую заботу, а так же понаблюдав за ним на другой день, я узнал, почему он так расстроился.

– Иногда я не возражаю против небольшой боли. – Я лежал на животе на полу, приподнявшись на локтях и прихлебывая поданный Трэвисом кофе. – Воспаленная задница – лучшее средство против тараканов в голове. – Затем после короткой паузы пояснил: – Что бы там тебе не болтал раньше тот парень, я не вру.

Тот сел передо мной и скривился, глядя в свою кружку:

– Райли. Студент, с которым я сюда приехал. Уверял, что в порядке, когда это было вовсе не так. – Он водил пальцем по ободку кружки. – И в постели и вообще.

Я поднял брови:

– Студент?

На его губах появилась лукавая, без тени раскаяния усмешка:

– Аспирант. И я у него ничего не преподавал, но такое все равно запрещено. Ну да ладно, теперь это не имеет значения. – Трэвис опустил голову, улыбаясь воспоминаниям. – Он так хорошо научился говорить «да, доктор Лавинг», что я начал забываться. – Он протянул руку и погладил меня по щеке. – Это его скамья. Мы сделали её вместе. Но он был ниже тебя ростом, так что пришлось ее чуть-чуть модифицировать.

От нежности прикосновения в теле зародилось легкое сладкое волнение.

– Но ты говорил, что ему здесь не нравилось.

Трэвис покачал головой:

– Райли лгал не только мне, но и себе самому. Его отъезд сильно разозлил меня тогда, но со временем я понял, что это лучшее из возможный решений. Мы дали слово, что будем во всем честны, и в конечном итоге лгали оба. Он не хотел здесь оставаться. Не хотел вместе строить ранчо. Жить со мной – да, хотел, но так, как мы жили в Омахе, той жизнью, что я ненавидел. Красивый дом, вечеринки. Гости. Посиделки на диване. – Лавинг нахмурился. – Не то чтобы я совсем не любил такие вещи. Просто… – Грустно вздохнув, стал рассеянно гладить большим пальцем мою губу. – Он хотел отношений, объятий, милых глупостей, цветов. Но не признавался, что несчастен. Впрочем, как и я. Только я притворялся гораздо дольше.

Боясь пошевелиться, я наслаждался ощущением его пальцев. У меня возникло желание посмотреть ему прямо в глаза и пообещать, что никогда не солгу, но я сомневался, что это правда. Вот и безмолвствовал, позволяя себя ласкать. Несмотря на то что в заднице щипало и ничего, кроме мази, она бы не вытерпела, мне было хорошо. Горячая кружка согревала руки, Трэвис гладил губы. Тишина и покой. Люблю, когда так спокойно и легко.

И все же через несколько минут мне пришлось разрушить очарование момента:

– Ну, я созрел для ужина.

Мои слова вызвали у него улыбку. Я принялся готовить, обвязавшись вместо передника кухонным полотенцем, а Трэвис, сидя за столом и потягивая кофе, не спускал с меня глаз. Ну, ни сколько с меня, а сколько, в основном, с моей задницы.

– Господи, я никак последнее дерьмо из тебя вышиб, да? – обронил Лавинг.

– Это точно. – Я бросил порезанный лук в ростер, за которым по моему настоянию Трэвис специально ездил в город. Он хотел купить какой-нибудь навороченный, но едва я узнал, что в магазине есть самый простой – дешевый, черный в белую крапинку, как у моей матери, – велел без него домой не возвращаться.

– Тебе все еще больно?

Я пожал плечами и потянулся за миской с грибами, чтобы сполоснуть:

– Не слишком. – Я невесело усмехнулся, обернувшись через плечо. – Терпимо.

Хватило одного брошенного на его лицо взгляда, чтобы меня прошило дрожью.

– Проклятье, Ро, стоит только подумать о том, что я мечтаю с тобой сделать, как у меня в яйцах начинает ломить.

Я сосредоточился на готовке, пытаясь охладить возбуждение, но член против воли начал твердеть.

– Дай мне несколько дней, а потом можешь угощаться сколько угодно.

За спиной раздался звук отодвигаемого стула – Трэвис встал, и я догадался, что сейчас тот подойдет ко мне. Но, все равно подскочил, когда на мое голое плечо опустилась его рука.

– Если ты сбежишь… – конец фразы повис с воздухе.

Я замотал головой, смущенно уставившись на жаркое:

– Не собираюсь я сбегать.

Рука напряглась:

– Нет, собираешься. Но я сделаю так, что мой хлыст, которым я тебя вчера отходил, покажется лишь кошачьим язычком, облизавшим палец твоей ноги.

Он явно преувеличивал – после такого я бы точно ласты откинул, но у меня от волны жара чуть внутренности не потекли. Я занервничал, правда не очень сильно. Ну, это трудно объяснить. Словно лучик надежды, но обжигающий. Когда его рука тверже сжала плечо, я понял, что так и не ответил. Кивнув, вынужденно повернулся и уткнулся носом ему в подбородок, чтобы показать, что не остался равнодушным. Потом вновь засуетился у духовки.

Я так и не сбежал. Не знаю, что конкретно произошло, но что-то изменилось, и это что-то заставило меня почувствовать себя свободнее, гораздо свободнее, чем когда-либо на моей памяти. Думаю, в какой-то мере сыграло роль то, что он тоже не хотел отношений. Все предельно ясно – мы трахались и только. Между нами даже возникло нечто вроде дружбы, что, в общем-то, не плохо. У меня в подобных вещах мало опыта, хотя могу с уверенностью сказать – с Лавингом я сошелся так близко, как ни с кем другим в своей жизни. Однако это нисколько не напрягало, потому что мы просто трахались.

Не так много, как поначалу, но случая не упускали. Несколько раз отсасывали друг другу, правда настоящим сексом занялись лишь через четыре дня, и даже целую следующую неделю между нами все было довольно ванильно. Как я понял, Трэвис миндальничал со мной не только из желания дать мне возможность полностью выздороветь; скорее, он боялся, что у меня вот-вот сдадут нервы. Напрасно. Нервы выдержали.

Готовил я для него теперь все чаще и чаще. Сначала жаркое, потом свиные отбивные, потом стейк. Оказалось, путь к сердцу мужчины действительно лежит через желудок. Никогда бы не поверил. Ага, а картофельный гратэн так и вовсе способен заставить Лавинга кончить в штаны. Он еще тот гурман. Вскоре я каждый вечер стал дежурить у него на кухне.

С некоторых пор, несмотря на нашу осторожность, люди начали замечать, что я постоянно торчу у босса в доме. Наверняка многие подозревали, что это куда большее, чем кулинарный интерес.

Ребята на ранчо не болтали, но я прямо затылком чувствовал, как те следят за нами, особенно в конце дня, когда я спрашивал, чего мистер Лавинг хотел бы на ужин. Пол, парень, который работал на «Неизвестности» почти столько же, сколько и Тори, всегда бросал на меня особенно пристальные взгляды, если Трэвис оказывался поблизости. Но тоже ничего не говорил, поэтому я полагал, что достаточно осмотрителен, но со временем начал думать, что тот о многом догадывается.

Хейли, очевидно, знала и явно одобряла. Девчонка взяла обыкновение заглядывать перед ужином по вторникам и четвергам, помогала мне с подготовкой к экзаменам и всегда засиживалась допоздна. Я поинтересовался, что думает на этот счет ее мама, но та лишь фыркнула и ответила, что, по мнению её матери, для приготовления еды достаточно распаковать пиццу или вскрыть консервную банку.

Уверен, отцу она про нас с Трэвисом ни словом не обмолвилась, но Тори, кажется, сам понял. Очевидно, сделал соответствующие выводы, когда приходил давать отчет, и всякий раз заставал меня на кухне. Через несколько дней Тори не вытерпел и все-таки спросил, чем это так вкусно пахнет. Я тогда делал мясной рулет, потому что мне прямо страсть как захотелось рулета. Мясного рулета с печеной картошкой и сладкой отварной морковью. Выражение лица Тори на секунду озадачило, а затем я рассмеялся, потому что, черт меня подери, если взгляд «пожалуйста-позволь-отведать-твоего-кушанья» отличается от «пожалуйста-позволь-отведать-твоей-задницы». Господи, что за глупости лезут в голову – только этого не хватало. Он же управляющий. Я пригласил его с нами поужинать. Тот, даже не дослушав, вытащил мобильник и сообщил жене, чтобы скоро не ждала.

Уже в постели я рассказал об этом Трэвису, чем хорошо его повеселил.

Теперь – только не подумайте, что я переехал к нему, ничего подобного – я очень часто у него спал. Не каждую ночь, иногда я уходил к себе, чтобы побыть немного одному у себя в квартире, и снова возвращался трахаться. В тот раз я остался, потому что Тори задержался после ужина. Мы сидели за столом, пили пиво, обсуждая коров и овец. Вскоре разговор перешел на политику, в которой я ничего не смыслил, и я отправился мыть посуду. Трэвис и Тори оба либертарианцы и ярые поборники гражданских свобод, возмущенные постоянным “вмешательством правительства”. Несмотря на все те субсидии, которые оно подписывает каждый год. Хотя я понимаю, что с их точки зрения, все те нормативные акты, которые, как предполагалось, призваны помогать мелкому фермеру, только наполняют карманы крупных сельскохозяйственных корпораций. Я не очень-то жалую политиков. По мне так они все продажные, и я просто не понимаю, как расширение возможностей для крупных компаний может чем-то нам помочь. Но свое мнение вслух не высказывал, потому что у Трэвиса чертова докторская степень, а я даже среднюю школу не закончил. Поэтому не имею права голоса.

Я сделал большую ошибку, поделившись своими соображениями с Хейли.

– Какого хрена! Как это не имеешь права? – Она захлопнула ноутбук и скривила губы. – Это они тебе такое сказали?

– Что? Нет! – Я протестующе поднял руки. Боже. – Я сам так думаю, потому что у меня нет образования, как у них.

Но все только ухудшилось:

– В мире полным-полно идиотов, машущих перед другими своими дипломами. Но существуют действительно умные люди, которые не знают и половины того, что знаешь ты.

В этом я, конечно, сомневался, однако возразить значило накрутить ее еще больше.

– Ну, я с ними не спорю, потому что не хочу бестолку сотрясать воздух.

Та рассмеялась:

– Вот видишь. Я же говорила, что ты умник.

Хейли всегда отлично удавалось заставить меня почувствовать себя на высоте – это да. Просто прирожденный педагог. Она была своеобразным зеркальным отражением Кайлы: вместо того чтобы подчеркивать мою неполноценность, отчего делалось еще гаже, она обращала все это во благо. Как только Хейли выяснила, что мне очень трудно дается чтение, она нашла материал в аудиозаписях и даже притаскивала наглядные пособия, когда могла. Особенно мне понравилось ее объяснение молекулярной структуры. Она принесла такой комплект, похожий на игрушечный конструктор, и велела самому построить молекулы. В задачу входило промаркировать их и показать Трэвису. Я боялся выглядеть глупо, но он тоже оказался хорошим учителем. Внимательно выслушал, даже похвалил. Нормально похвалил, а не как куклу, которую просто погладили по головке.