Текст книги "Ранчо «Неизвестность» (ЛП)"
Автор книги: Хайди Каллинан
Жанры:
Остросюжетные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
– Ро? – спросил Билл мне в ухо.
– Я приеду, – ответил я, глядя в глаза Трэвиса.
И мы поехали.
* * *
Хейли заявила, что не отпустит нас одних.
Она была на седьмом месяце с хвостиком, а ее милый кругленький животик к тому времени стал огромным, как чертов дом. Мы все дружно отговаривали ее: и Трэвис, и я, и мать с отцом. Причем последний – в особо резких выражениях, от которых землю сотрясало.
Но Хейли все равно настояла на своем:
– Я взяла с собой необходимые документы, – заверила она, когда мы садились в грузовик, и я в который раз попытался убедить её остаться дома. – Медкарта при мне. Я знаю номера всех больниц на пути отсюда до Алгоны. Сотовый телефон есть. И полтора месяца в запасе. За каких-то несколько дней ничего не случится.
– Хейли, – в сердцах возразил я, – когда мы заявимся на похороны и моя долбанутая семейка накинется на нас всем скопом, ожидается еще та драка. А тут ты. Беременная.
– Ты же говорил, что они не дерутся, а только бросают долгие, презрительные, ледяные взгляды.
– Да разве ты стерпишь? Первая ринешься в бой.
Та пожала плечами:
– Может быть. А может, и нет. Но если уж приспичит рожать, рожу. У них там в Айове тоже есть роддома, я почти уверена.
Урезонить её не было никакого способа. Как и спорить. Так что мы взяли ее с собой.
А поэтому пришлось, разумеется, останавливаться возле каждого столба, где наличествовал туалет. Сначала наш путь лежал через Южную Дакоту к трассе I-90, потом через Южную Миннесоту до магистрали 71, а в Алгону мы срезали дорогу по проселкам. Обычно поездка занимает девять часов без остановки, но у нас ушло добрых двенадцать. До отеля «Супер 8» добрались в десять вечера.
Возвращение далось нелегко. И с каждой милей, которая приближала меня к дому, становилось еще труднее. Едва мы пересекли границу Айовы, у меня начался нервный зуд. В самой Алгоне мерещилось, что люди смотрят нам вслед. Казалось, они знают, что в этом грузовике с небрасскими номерами сижу именно я и никто иной. И все уже перемывают мне косточки.
Зачем только я сюда поперся? Надо было оставаться на ранчо.
Едва мы показались в дверях, девушка-регистратор, печально улыбаясь, поспешила ко мне навстречу и обняла:
– Ро Дэвис! Боже, сколько лет, сколько зим! Слышала о смерти твоего отца. Соболезную. Такой хороший человек… – Спохватившись, она наконец разжала объятия и усмехнулась. – Ты не помнишь, правда? Мисси Леттс. Мы вместе ходили в школу. Я на год младше. Ты сидел рядом со мной на начальном курсе английского языка.
Я моргнул, роясь в памяти. Оба раза, посещая уроки начального английского, я был слегка под кайфом:
– Да-а. – Я прикинулся, что меня озарило. – Точно. Привет.
Ее круглое лицо расплылось в довольной улыбке, но при виде Хейли оно прямо засветилось радостью:
– А это твоя жена? О господи, ты скоро станешь папочкой!
Захотелось немедленно сорваться и бежать. Трэвис, вероятно, понял, что к чему, и опустил руку мне на плечо. Хейли, погладив живот, усмехнулась:
– Я, конечно, хороша, но он меня не трахает. Нет. Мой бывший сделал мне ребеночка и свалил. Я Хейли, мы друзья. – Она кивнула на Трэвисе. – Это Трэвис Лавинг. Партнер Ро.
Трэвис напряг руку, удерживая меня на месте. Я молча сглотнул. Глаза Мисси Леттс округлились. Они стали огромными-преогромными. Рот открылся. Мы на мгновение уставились друг на друг друга. В ужасе застывший я, ошарашенная Мисси, абсолютно невозмутимый Трэвис и Хейли, во всеуслышание объявившая, что тот меня трахает. Спустя пару секунд Мисси, отойдя от шока, вновь улыбнулась:
– Ну что же! Впредь будет мне наука думать головой, да? – Немного нервно выдохнув, она похлопала меня по руке. – Рада тебя видеть, Ро. – И подмигнула Трэвису. – Какого красавчика ты себе в партнеры отхватил!
Она засуетилась, деловито усаживаясь за свой стол с таким видом, будто каждый день встречается с геями-отщепенцами, учившимися с ней в школе. Выделила нам комнаты, спросила, не желаем ли мы смежные и, заговорщически подмигнув, бесплатно поменяла номер Хейли на люкс с ванной с гидромассажем:
– Очень полезно для спины. По себе знаю. Сама была беременная. Не включай слишком горячую воду, тебе должно быть комфортно. И не поднимай тяжести, для этого есть большие сильные мальчики. Вот пусть и носят твой чемодан.
Хейли выглядела довольной, она явно одобряла легкость, с какой Мисси приняла меня. Я уже хотел подняться наверх, но Хейли принялась расспрашивать ту о детях, о врачах в городе – «на всякий случай». И, к моему жуткому раздражению, постоянно втягивала нас с Трэвисом в беседу.
– Я и не знала, что здесь так влажно. Всю дорогу от самой Миннесоты шел дождь, и, насколько я понимаю, он уже целую неделю льет. У нас в северо-западной Небраске и вполовину меньше осадков не выпадает. – Хейли обратилась к Трэвису: – На твоем ранчо очень не помешал бы хороший дождик, правда, Трэвис?
Это так откровенно смахивало на похвальбу: «А у парня Ро есть ранчо!», что мне захотелось дать ей пинка, и плевать, беременная она или нет. Но Мисси это проглотила за милую душу. Она с искренним интересом повернулась к Трэвису:
– Ого! Красавец, да к тому же владелец ранчо? И большое у вас хозяйство?
– Семьсот голов крупного рогатого скота американских пород и шестьсот пятьдесят овец-мериносов на три тысячи акров, – ответил он. – Никак не могу решить, чем мне больше нравится заниматься, поэтому выращиваю и тех и других.
Для любого жителя Айовы такая площадь покажется настоящим королевством, и Мисси наградила меня красноречивым взглядом: «Не вздумай упустить его, детка!»
Я открыл рот, собираясь сказать ей, что это просто любительское ранчо, но Хейли быстро перехватила инициативу:
– Ро начал с простого работника. Мой отец управляющий, и по его словам, никто не знает об овцах больше Ро.
Начал! Ха! Я по-прежнему работник!
Мисси улыбнулась и кивнула:
– О, да. Дэвисы всегда были хорошими фермерами. Это у них в крови, понимаешь?
Мы забрали вещи и поднялись наверх только через час. Потом пришлось спускаться то за кулером, то за чем-нибудь еще, и, каждый раз проходя через вестибюль к лифту, я видел в служебной комнатке Мисси, которая не выпускала из рук телефон, оживленно жестикулируя.
Я не знал, кому она звонила, но насчет того, о чем та говорила, не сомневался.
– Не думай об этом, – сказала Хейли, на пороге своего номера. – Ты здесь ради семьи. Ради отца.
– Моя родня не одобрит всех этих сплетен. Папе бы тоже не понравилось.
– Сам виноват. – Она поцеловала меня в щеку и закрыла дверь. Вскоре из ванной послышался шум воды.
Я разделся, принял душ и лег на постель возле Трэвиса, который с ноутбуком на коленях что-то искал в интернете. Почувствовав, что я рядом, он обнял меня одной рукой и подтянул ближе:
– Ты как, в порядке?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Такое чувство, будто сплю. Ты вот-вот разбудишь меня и скажешь, что пора идти в овчарню. Как будто это все не по-настоящему.
Он вздохнул и прижал губы к моим волосам:
– Это по-настоящему.
Мои пальцы блуждали по его рубашке, пробираясь наверх, и рассеянно играли с кнопками.
– Понятия не имею, как мне завтра себя вести с родственниками. Что я им скажу?
Его рука ласково потерла мою спину.
– Ты справишься. Насколько я понимаю по твоим рассказам, при мне и Хейли они не сделают тебе ничего плохого. А я ни на шаг не отойду, если только ты сам не попросишь. Но даже тогда, вполне возможно, придется просить дважды.
С трудом сглотнув, я позволил своему пальцу скользнуть под рубашку в прореху между кнопками и коснуться волос на его груди.
– Я люблю тебя. – В горле у меня все еще стоял ком, но говорить стало легче.
Он снова поцеловал меня в макушку:
– Я тебя тоже.
Трэвис продолжал поглаживать мою спину, пока я не задремал. Тогда он тоже улегся, развернув меня к себе спиной, и тесно прильнул своим телом.
Утром мы встали, оделись, спустились вниз и заказали легкий завтрак, пытаясь игнорировать любопытные взгляды и шепотки со стороны дневного гостиничного персонала. Никого из них я не знал, но они, несомненно, меня знали – Мисси постаралась. Однако не очень откровенно пялились. Словно я был какой-то знаменитостью. Хихикая и шушукаясь, они то и дело посматривали друг на друга, точно впервые видят подобную диковинку. В хорошем смысле. Ну, я на это надеялся.
Когда мы направились на ферму, мне уже перестало так казаться.
Эта гравийная дорога была самой трудной частью поездки. Я сидел на заднем сиденье, как и на протяжении всего нашего путешествия, потому что Хейли требовался простор, чтобы ноги вытянуть. Хотя, черт побери, сейчас я даже порадовался, что сзади, иначе наверняка попытался бы выскочить из машины прямо на ходу.
Я оглянулся на перекресток у Коппит Корнер, но не успел толком ничего рассмотреть. Лишь разрушенную бетонную разделительную полосу да венок, который кто-то там повесил. Вздрогнув, я закрыл глаза, гадая, смогу ли когда-нибудь от этого оправиться.
Хейли взяла меня за руку.
За последующие два дня я получил бесчисленное количество рукопожатий и выслышал кучу утешительной ерунды. От Трэвиса, от Хейли, от посторонних, которых я вроде бы знал, но помнил смутно. Как же глупо. Но, откровенно говоря, другого тут ничего не придумаешь. Люди не имеют в виду, что все будет хорошо. Они хотят сказать, что жизнь продолжается. Что вам тоже надо жить дальше. Но сами вы хотите не этого. Вы хотите остановить время. Для осознания вам нужно десять минут или, может, десять дней, или даже десяток лет. Однако это не в ваших силах. Жизнь движется вперед. Вперед. И вперед.
Я пошел по тротуару к дому, в котором жил с тех пор, как появился на свет, пока меня не вышвырнули. Любовник поддерживал меня за талию, с тыла прикрывала воинствующая амазонка – беременная подруга.
В дверях стояла мама. Я приблизился к ней. Она глядела на меня. С улыбкой. Вся в слезах. Сердце воспарило ввысь.
И тут я понял, что она смотрит на Хейли. В груди заныло; мать подумала то же самое, что и Мисси Леттс. Решила, что я не просто приехал домой, а еще привез беременную жену. При одной мысли о том, какое ее ждет разочарование, мое бедное сердце в пятки провалилось, я понял, что сейчас развернусь и побегу по тротуару прочь.
Трэвис остановил меня, но я лишь покачал головой. Я не мог остаться.
– Я не смогу. Не смогу, не смогу этого сделать. Не смогу. Не выдержу. Она снова возненавидит меня. – Я закрыл глаза и прижал руку к груди, в которой нестерпимо заболело.
– Хейли сейчас с ней разговаривает. – Трэвис уже держал меня не только за руку, но и потирал спину. – Просто дыши. Мы с тобой. Успокойся. – Он поглаживал меня по спине, а я старался дышать. Потом сжал мою ладонь. – Так. Хейли идет к нам. Давай, Ро. Все получится.
Трэвис слегка подтолкнул меня под локоть и надвинул мне на лоб ковбойскую шляпу. Он тысячу раз делал это при всех, но я был способен думать только о том, что на нас смотрит мать. И видит, как мой любимый, мой партнер, заботится обо мне. А может, ей противно? Я не хотел знать. Но, так или иначе, придется.
Я не осмеливался поднять глаза, пока не приблизился к порогу и не уперся взглядом в ее ноги, обутые в грязные старые ортопедические белые башмаки, из которых виднелись полосатые носки.
Задержав дыхание, я посмотрел на нее.
Как бы мне хотелось сказать, что это волшебный момент. Что Хейли все утрясла, и мама так обрадовалась, что ей все равно, кого я люблю. Лишь бы блудный сын вернулся. Но, увы. Это было бы ложью.
О нет, она не стала стенать и заламывать руки. В действительности мама вела себя предельно вежливо. Улыбалась. Правда больше не плакала, даже обняла. Но Мисси из «Супер 8» сделала это сердечнее.
В доме нас встретили Билл с женой. Брат тоже обнял меня, крепко и неловко, затем уставился на Хейли. Брови у него так и поползли вверх. Забавно – слух наверняка уже расползся по всему городу, но сколько бы злые языки ни судачили, моих родных они старательно обошли стороной. Или же понимали, что это попросту стыдно. Хейли еще раз пересказывала нашу историю. У нее это гладко выходило. Я только пожелал, чтобы она перестала так подчеркивать «партнер Ро», ничуть не стесняясь моего присутствия.
Хотя, признаюсь, наблюдая, как Билл с Трэвисом нахохлились друг на друга, я испытывал истинное удовольствие. Может, кто-то меня и осудит, но я ничего не мог с собой поделать. Между ними происходил настоящий безмолвный поединок. Билл сверлил убийственным взглядом грязного ублюдка, который склоняет его младшего братишку к мужеложству, а Трэвис, имеющий над Биллом неоспоримое преимущество в десять лет, пять дюймов и тысячу пятьсот акров, даже в ус не дул – просто взирал на гомофоба, который считался братом его возлюбленного, сверху вниз.
Мы сидели на кухне. Жена Билла налила всем кофе и угостила тем, что принесли люди. Играли по правилам. Билл с Трэвисом обсуждали животноводство, различия между управлением земельными ресурсами Айовы и Небраски, а потом завели разговор об овцах, чтобы вовлечь и меня. Могло показаться, что у нас нормальная семья. Билл расспрашивал, как продается шерсть мериносов и насколько это выгодно, Трэвис рассказывал о размере прибыли, я – о нормах регулирования производства органической шерсти. Все почти совсем как раньше. Я дома. За кухонным столом. В кругу семьи.
Мама время от времени вытирала глаза, старательно отводя их в сторону. Игнорировала Трэвиса, будто его там и вовсе нет. Но на Хейли смотрела не отрываясь, особенно на ее живот. Я никогда не видел у нее такого голодного взгляда. Мне стало немного грустно. Может, Билл уже признался в своей неспособности иметь детей? О чем она думала, глядя на живот Хейли? У чужой девушки будет ребенок, которого ей не дадут сыновья. Интересно, винила ли она меня в том, что я лишил ее этой радости, потому что гей?
Мы закончили ланч, потом начали собираться соболезнующие, главным образом из церкви, и опять принесли еду. В доме ее уже столько набралось, что вовек не съесть, но они все несли и несли, потому что так принято. Половина из всего этого скоро окажется в мусорном ведре. Сара собрала нам столько, сколько смогла, и мы уехали.
Хейли заставила меня сесть впереди и всю дорогу до города растирала мои плечи.
– Ты был молодцом, Ро, – заверила она. – Все прошло отлично.
Когда мы вернулись в отель, Хейли тут же удалилась вздремнуть, и, хотя я сказал Трэвису, что не устал, тоже уснул. В пять вечера мы отправились в похоронное бюро.
Директор дал нам всем по очереди провести некоторое время с телом папы. По негласному соглашению сначала пошли мама, Билл и Сара, затем Трэвис и Хейли, а последним – я.
Обычно в случае гибели в автокатастрофе гроб оставляют закрытым, но по моей просьбе его открыли. Зрелище было довольно зловещим. Хотя мне говорили, что этого делать не обязательно, я все равно настоял. Потому что никак не мог представить папу мертвым. Все думал, что он войдет в дверь, пожурит меня или велит Трэвису отвалить от его сына к чертям. Что-нибудь. Что угодно. Я не мог разубедить мой мозг. Я должен был увидеть своими глазами.
Отец выглядел плохо. Центр лица пересекал длинный уродливый зашитый шрам, одну часть полностью прикрыли, потому что она отсутствовала. Белая кожа. Белая, как бумага. Губы тоже были какими-то неправильными. Все в нем казалось неправильным. То есть, абсолютно все. Словно это совсем не он. Нет, не за этим человеком я поспевал вприпрыжку, когда мы шли заниматься хозяйством. Не этот человек сажал меня к себе на плечи в День независимости, чтобы я мог посмотреть на парад. Не он порол меня по заднице за то, что я спрятал табель с оценками на дне корзины для бумаг. Передо мной лежал вообще не человек. Просто тело.
Странно, но некоторые вещи нужно просто делать. Нужно подойти и коснуться его пальцев. Наклониться, поцеловать в лоб, даже если вы до смерти боитесь, что ткань соскользнет и вы в ужасе отпрянете. Нужно взять за руку любимого и крепко сжать, пока вы произносите «я люблю тебя, папа». И у вас должно возникнуть чувство, что часть вас тоже умерла. Та часть, которая уверена, совершенно уверена, что не правильно, когда ваш собственный отец молча выставляет вас из дома, много лет не разговаривает с вами и умирает, так и не сказав, что вы для него хороши уже просто тем, что есть на свете. Долг надо выполнять, несмотря ни на что.
Когда мы отошли от гроба, нас поджидала Кайла с пастором Тимом.
Во время прощания мы держались друг от друга на расстоянии. Хейли и Трэвис по-прежнему не отступали от меня, хотя все настойчиво пытались предложить Хейли сесть. Руку мне пожали, наверное, человек триста. И каждому пришлось отвечать: «Спасибо, что пришли». Иногда кто-то смотрел на Трэвиса, затем с надеждой на меня, ожидая объяснений, но я был так заторможен, что ничего не говорил. Хейли тоже. Хотя сам Трэвис охотно вступал в беседы. О чувствах он предпочитает помалкивать, но вот разглагольствовать любит не хуже старой кумушки, особенно под настроение. Он сетовал на то, как трудно содержать ранчо, как нынче преподают математику в колледже, а когда ему попался Гарольд Йомер, даже пустился делиться своими приключениями в рядах либертарианцев.
Ну, некоторые, конечно, смотрели на нас как на пустое место. Я не возражал. Вот и ладно – меньше разговоров.
Воспользовавшись тем, что людской поток наконец иссяк и можно было уходить, Кайла предприняла целеустремленную попытку подобраться ко мне, таща за собой пастора Тима. Однако Хейли быстро подтолкнула нас к двери, а когда Кайла хотела остановить меня, Хейли сказала, что ей нехорошо, и схватилась за живот. Толпа бабулек тут же начала кудахтать и суетиться, так что мы в считанные минуты оказались на улице.
По возвращении в гостиницу, я сразу плюхнулся на кровать и уставился в темноте в потолок.
Трэвис лег на свою сторону и коснулся моего плеча:
– С тобой все нормально?
Я не отрывал взгляда от потолка:
– Поразительно, насколько Кайла и Хейли похожи. И в то же время они такие разные. Ну, то есть, внешне похожи.
– Хейли больше улыбается.
Я нащупал в темноте его руку:
– Я рад, что вы оба поехали со мной.
– За тобой хоть на край света.
– Я лишь надеюсь, что Хейли не разродится прямо на похоронах.
– Не дай бог, сплюнь. – Он поцеловал меня в щеку, потом повернул к себе лицом, чтобы достать до губ. – Все будет хорошо, Ро.
Кивнув, я тоже поцеловал его. Потом еще раз и еще.
А потом наступило утро и похороны.
Все было почти как на прощании, только гораздо тяжелее. Бесконечные рукопожатия и объятия от старых леди. Я сидел в ряду церковных скамей и под звуки сморкающихся в платочки носов прослушал кучу молитв и стихов из Библии.
Потом подставил левое плечо под отцовский гроб и понес его по проходу, затем вниз по лестнице к катафалку, и, наконец, поехал на кладбище. Двадцать первого апреля в половине третьего после полудня тело отца с моей помощью опустили в могилу.
После мы вернулись на ферму. Туда пришло меньше людей, чем на кладбище, но все равно полно, и пока Хейли болтала с моей тетей Кэрол, а Трэвис, как часовой на посту, подпирал стену возле кухни, я ускользнул по лестнице наверх, в свою комнату.
В ней ничего не изменилось.
Я почувствовал облегчение, но одновременно меня жуть брала, потому что все и правда, на самом деле осталось в точности таким же, как тогда. Кто-то регулярно заходил сюда, вытирал пыль, пылесосил, мои старые вещи все еще лежали на своих местах. В изголовье кровати висела ленточка, которую мне вручили за победу на скачках. На книжных полках стояли журналы – обычные, не порно, – рядом колонки. На столе выстроились аккуратными стопками CD-диски, карманное двойное зеркало «Пинк Флойд», которое я в десять лет выиграл на ярмарке. На вешалках – моя одежда. Все осталось здесь, словно я вышел на пять минут, а не уехал пять лет назад.
– Они по-прежнему любят тебя, Ро. – Застигнутый врасплох, я резко обернулся, но пастор Тим просто подарил мне свою терпеливую улыбку и протянул руки. – Они любят тебя, Ро. И всегда любили. Ты должен только отринуть тьму и вернуться в их любящие объятия, в свет Христа.
Следом появилась Кайла. Та уже не улыбалась:
– Не заставляй их проходить через это, Ро. Не усугубляй, у них и так горе.
Я застыл, точно замороженный, но не от страха. Я так устал. Ото всего устал. Мне больше ничего не хотелось. Из-за пустоты в душе я просто физически уже не мог ни бояться, ни расстраиваться. Я ненавидел их, но не находил сил даже для ненависти. Надеялся, что если просто ничего не делать и слушать, они оставят меня в покое. Я спущусь вниз, поцелую маму, пожму руку брату и уеду домой.
Но упустил из виду Хейли.
Вот только что Кайла собиралась читать лекцию о состоянии моей души и обвинить меня в несправедливом отношении к маме и брату, как в следующую минуту я увидел у нее за спиной Хейли, которая смотрела Кайле в затылок так, будто надеялась оторвать ей голову взглядом. Я открыл рот и встревоженно бросился вперед.
Кайла перехватила меня за руку:
– Я еще не закончила.
– Нет, сучка, ты уже все сказала. – И Хейли впихнула Кайлу в комнату.
Глава 12
– Леди! – попытался вмешаться пастор, но один взгляд Хейли быстро заставил его захлопнуть рот.
– Так. – Она нацелила указательный палец сначала на одну, потом на другого. – Насколько я понимаю, ты – кузина Кайла, а вы – пастор Тим. Правильно? – Хейли настойчиво ждала подтверждений. Получив, кивнула и продолжила. – Понятно. Просто хотела убедиться. Чтобы встретиться с вами двумя, я проделала длинный путь. Надо же удостовериться, что собираюсь ругаться с кем нужно.
– Послушай… – злобно начала Кайла, пятясь назад. Но она ничего не могла поделать против Хейли, которая напирала на нее своим чудовищным животом.
– Нет, это вы послушаете. Вы оба. Вы сейчас меня выслушаете и выслушаете внимательно. Раскройте пошире уши, потому что сегодня я вас поучу Святому Писанию, и вам же лучше, черт подери, если вы все хорошенько зарубите на своих настырных носах.
– Следи за языком! – прошипел пастор Тим.
– Точно! Дельное замечание. Вот с этого я, пожалуй, и начну. С языка. Лично ваш – меня вообще не волнует. Мне просто не нравится ваша пренебрежительная манера общения с Ро. После всего вылитого на него дерьма он с места сдвинуться не может. Вы стараетесь внушить ему, что он отвратителен, что причиняет своей семье боль, говорите ему, что он грешник и что попадет в ад из-за того, кого любит. Да вы сами в это верите? Хоть на секунду? Вы что, настолько черствы в душе? Он приехал домой с любимым человеком. А вы? Единственное, что нашли ему сказать, это пара дурацких, брошенных сквозь зубы фраз? Я весь день с вас глаз не спускала – вы смотрели на него так, будто пред вами явился сам сатана, и вы готовы самолично сжечь его на костре и запихнуть обратно в преисподнюю. Ро замечательный. Такого парня надо еще поискать. Он добрый. Чуткий. Терпимый, сильный. И я люблю его. В «Неизвестности» нет никого, кто бы его не любил. Любовь… Мня учили, что это основа христианской веры. Иисус хотел, чтобы мы всех любили. Он был первым хиппи на этом свете, перевернул все правила и устои, чтобы мы могли открыться и любить друг друга не только сейчас, но и всегда. Не чурался ни шлюх, ни прокаженных, ни сборщиков налогов. Парень, в чьих историях об отвергнутых обществом повествуется, словно о героях и героинях. Он – тот, кто проповедовал: «Возлюбите последнего из них как меня самого». Тот, кто поведал нам о блудном сыне. Любовь!.. – Она покачала головой, окинув пастора и Кайлу тяжелым взглядом. – Вы не любите Ро. Так не поступают с тем, кого любят. То, что вы с ним творили и продолжаете творить – это не любовь.
– Иногда любить трудно, – раздраженно возразил пастор Тим, красный как рак. – Бог негодовал, когда его люди отворачивались от истины. Как и он, мы…
– Тимми, это в Ветхом Завете Бог капризный и обидчивый. Если Вы сейчас начнете мне тут заливать, что нельзя делить Библию на части, то я хочу знать, какого черта вы делаете с теми немногими заповедями, что сформулировал Иисус, первая из которых: «Возлюби ближнего своего»! – Хейли тоже раскраснелась. – И я хочу знать, сколько бекона вы забрасываете в свою утробу. Вы – лицемер!
– В Третьей книге Моисеевой сказано…
– Не ерничайте! – Она угрожающе нависла над пастором и уже буквально зажала его в угол. – Вы не имеете права сжигать ведьм, устраивать гонения на гомосексуалистов и одновременно жрать свинину и обряжаться в какие угодно тряпки, вместо власяницы! Не можете решать за Ро, кого любить, а кого нет, и указывать ему, что он должен стыдиться своей любви! Не имеете никакого права утверждать, что «любить» – означает так обоснованно настроить против человека семью, чтобы отрезать все пути к возвращению домой и примирению с отцом! Даже не вздумайте мне сейчас заикнуться, что это сам Господь вдохновил вас на такое видение Библии, что он глаголет вашими устами и это дает вам право вливать в сердца людей яд и внушать им ненависть к Ро!
– Отойди от него! – взвизгнула Кайла, кидаясь к Хейли.
Тут я очнулся.
С той самой секунды, когда Хейли начала свою речь, я впал в своего рода прострацию. Все это напоминало сон, я был уверен, что сейчас проснусь и снова окажусь на похоронах, но на сей раз уже без поддержки беременной Чудо-Женщины. Пока она орала на пастора Тима, а тот брызгал слюной, я просто стоял как пришибленный, не соображая, что делать.
Но я слышал. Слышал, как она меня защищала. Даже не веря в реальность, я слышал. Слышал все ее слова о Тиме, о Боге и о любви. Я не был уверен, что это абсолютно верная трактовка, считая, что в Хейли просто взыграло возмущение, и она стремилась напасть первой, не давая им никакого шанса. Но тогда, – думал я, – разве они сами не действуют также? Если им верить, раз гей – значит, плохой, и плевать, какой человек есть на самом деле. Я для них дьявол по определению, как она сказала. Однако Хейли тоже не совсем права. Конечно, хорошо, когда кто-то встает на твою защиту. Но не таким путем. Ответной ненавистью и криками не поможешь. Должен существовать какой-то другой способ.
Я не только слушал, но и смотрел. Наблюдая за Тимом, за Хейли и за Кайлой, я все подмечал. Заметил, как опасно вспыхнули ее глаза. Заметил, с каким выражением она буравила ими Хейли. И довольно странно при этом глядела на пастора Тима: словно та посягнула на ее собственность. «Ого», – поразился я.
А затем увидел, как сжимаются ее кулаки, тело напрягается… я предугадал ее намерение и опередил.
Быстро встал между ней и Хейли. Поднял руку и принял удар, который предназначался моей подруге. Он пришелся мне на левое плечо и частично на шею – достигни тот своей цели, Хейли бы вылетела в коридор прямиком к лестнице. Когда до меня дошло, чем это могло закончиться для нее и ребенка, я пришел в ярость:
– Убирайся. – Лицо Кайлы перекосилось от гнева, и она отступила назад. Я повторил. Громче: – Убирайся из моей комнаты. Пошла вон из моего дома. И не смей больше никогда поднимать руку на мою подругу.
На плечо опустилась тяжелая ладонь. Пальцы знакомо впились в ключицу, и я догадался, кому она принадлежит. Трэвис. Я немного расслабился.
Пастор Тим взял Кайлу за руку и принялся увещевать:
– Нам пора. У нас еще будет время. В другой раз.
– Нет, не будет, – выплюнула Хейли, все еще кипя негодованием, но Трэвис тихо прервал их решительным «хватит», и Кайла с Тимом покинули комнату, без дальнейших инцидентов направившись вниз по лестнице. Едва только хлопнула парадная дверь, мы с Трэвисом тоже спустились.
На нижней площадке стояла мама.
Провожая, она нам ничего не сказала, но когда я быстро и неловко обнял ее, то увидел, что мама опять смотрит на Хейли широко раскрытыми глазами – и знаете, по-прежнему голодными. Моя невестка тоже наблюдала за Хейли, но как-то светло, что ли – я даже удивился. Сара широко улыбнулась, поцеловала меня в щеку и с сердечной искренностью попросила не пропадать.
Руку брата я пожал, стараясь избегать прямого взгляда. По пути в отель мы молчали. В основном. Наконец Трэвис нарушил тишину:
– Это, было довольно глупо, Хейли.
– Мне все равно, – отозвалась та, глядя в окно. – Они заслужили и большего.
– Да, – сказал он, – Ведь если бы не Ро, то ты вполне могла пострадать. Вы оба: и ты, и ребенок
Пожав плечами, она откинулась назад и положила голову на мою руку, протянутую над сиденьем. Я поцеловал ее в макушку и закрыл глаза, вдохнув запах ее волос.
* * *
В отеле Хейли сразу удалилась в свою комнату, чтобы принять ванну. А Трэвис, едва войдя в номер, достал бутылку виски. Плеснул в два гостиничных пластиковых стакана по щедрой порции и передал один мне со словами:
– Когда умирает отец, требуется выпить.
– Это такое правило? – спросил я.
– Это то, что сделал я. – И он опрокинул свой стакан.
Я тоже. Следом – еще три, а потом сказал:
– Я забыл, что твой отец тоже умер. Наверное, мы слишком мало говорим о твоей семье. Жаль. – Я потерся ногой о его ногу.
Он вытянулся и погладил мое бедро, затем вылил в меня еще виски.
Уговорив полбутылки, мы забрались в постель. Я пьяно признался ему, что люблю. Он пососал мое ухо и сказал, что любит меня больше. Мы целовались еще некоторое время, потом опять приложились к бутылке, а потом он сделал мне минет. После мы снова выпили.
Когда в бутылке осталась лишь четверть, я вдруг расплакался.
Слезы появились откуда ни возьмись и, если честно, напугали меня самого. Я совал большой палец ноги Трэвису в подмышку, нечленораздельно бормоча и хихикая, потому что пытался рассказать ему о том, как в детстве упал с велосипеда и так сильно поранил ногу, что кожа ошметками висела. Но я не мог думать ни о чем другом, кроме того, как рассердится папа из-за погнутой рамы. Я как раз перешел к тому, как всю дорогу до гаража у меня ручьем текла кровь и я до потери сознания корячился, выправляя эту проклятую раму клещами – и тут меня начали душить рыдания.
Я заплакал. Я никогда в жизни еще так не плакал с тех самых пор. Однажды в средней школе мы читали историю о причитающей женщине, учитель объяснил нам, что люди причитают, когда у них ужасное горе, такое сильное, что душа готова разорваться. Я всегда думал об этом, когда я вспоминал, как мама плакала о том, что у нее больше не будет детей. Там, в «Супер 8», налакавшись дешевого виски, провонявший сексом, спрятавшись в объятиях возлюбленного, я тоже причитал.
Причитал по моему отцу. По всему тому, кем он был, и по тому, кем он уже никогда не станет. Я сожалел, что так и не приехал домой и даже не попытался объяснить ему все сам. Что он заболел слишком рано и болезнь настолько вывела его из равновесия, что он рискнул своей жизнью и, возможно, жизнями тех, кого встретил на дороге.