Текст книги "Блицфриз"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Два, – злобно шипит Мозер и кладет палец на спусковой крючок.

Порта вскидывает автомат. Дуло смотрит прямо на обер-лейтенанта Мозера.

Если Барселона не уступит, через несколько секунд начнется бойня. Нет никакого сомнения, что обер-лейтенант выстрелит, но совершенно определенно сам будет мертв до того, как кончатся патроны в рожке.

– Принял решение, фельдфебель?

– Если тебе это доставляет удовольствие, заводи свою колыбельную, – отвечает равнодушный с виду Барселона.

– Сам напросился, – шипит Мозер и плотно прижимает палец к спусковому крючку.

Раздается выстрел, пуля оставляет аккуратную борозду в меховой шапке обер-лейтенанта.

– Приди, приди, приди, о Смерть, – напевает под нос Легионер, с улыбкой поигрывая ремнем автомата. – Vive la mort!

Барселона без единого слова вскидывает снаряжение на плечо и глуповато улыбается.

Мозер глубоко вздыхает с облегчением. Ставит автомат на предохранитель.

– Пошли! Шире шаг, – кричит он с усилием, отводя взгляд от глаз Барселоны.

Медленно, скрипя ногами по снегу, рота двигается в путь.

Малыш идет, пошатываясь на гниющих ступнях.

– Господи! О Господи! До чего ж больно! Буду рад, когда мне отрежут эти штуки!

– Тогда больше не сможешь бегать, – весело говорит Порта.

– Ну и черт с ним! Я все равно никогда не любил бегать!

– Но и танцевать не сможешь, когда вернешься на Реепербан!

– Этому я так и не научился, – самодовольно отвечает Малыш. – Ногами я всерьез пользовался только для маршировки, а без этого легко могу обойтись. Так что, видишь, ноги мне без особой надобности. Бегать не люблю, танцевать не умею, а маршировку просто ненавижу. Лучше всего для меня будет избавиться от них.

– Думаешь, девочки будут залезать к тебе в постель, когда останешься без копыт? – с сомнением спрашивает Порта.

– Я им наплету такую героическую историю о том, как остался без ног, что они растают от восхищения. В постели ноги не главное.

– Пожалуй, ты не так уж глуп! – думает вслух Порта.

У нас уходит почти два часа на то, чтобы пройти жалкие три километра. Даже у Мозера как будто кончаются силы. Он валится на землю, будто пустой мешок, как и все мы.

Я достаю свой кусок мерзлого хлеба. Все пристально наблюдают за мной. Я смотрю на него, откусываю чуть-чуть и передаю Порте. Хлеб обходит по кругу всю нашу группу. Каждому по кусочку. Может, нужно было съесть его, когда никто не видел? На марше? Сделать этого я бы не смог. Не смог бы после этого оставаться в роте, когда вернемся. Съесть его, когда у них ничего нет, означало бы, что я больше не смогу смотреть им в глаза. Кроме фронтового братства у нас ничего не осталось. От него зависит жизнь.

– Порта, что бы ты сделал, если б война окончилась в эту минуту? – спрашивает Профессор.

– Она не окончится, – категоричным тоном отвечает Порта. – Будет длиться тысячу лет и еще год.

– Ни в коем случае, – возражает Профессор. – Конец войны наступит внезапно. Как происходит железнодорожная катастрофа. Что стал бы ты делать, если б тебе сейчас сказали, что война окончена?

– Сынок, я бы нашел себе покладистую демобилизованную русскую женщину, и она бы у меня решила, что боевые действия начались снова.

– Правда? – удивленно спрашивает Профессор.

– Не думаешь, что это было бы приятно? – усмехается Порта. – Для большинства из нас этого вполне достаточно.

– А ты? – обращается Профессор к Малышу.

– То же самое, что и Порта, – отвечает Малыш, посасывая кусочек льда. – Важнее женщин нет ничего на свете. Будь они с нами на фронте, так по мне пусть бы война сто лет длилась. Возвращаясь к твоему вопросу, я, может быть, немного отдохнул бы перед тем, как отделать какого-нибудь генерала!

– Тебя посадили бы, – говорит Барселона.

– На месяц за нарушение общественного порядка, – оптимистично отвечает Малыш. – Я охотно отсидел бы тридцать суток за удовольствие надавать пинков в пах одному из этих ублюдков с красными петлицами.

– Я бы снял номер-люкс в отеле «Четыре времени года» и умер бы от смеха при виде рож служащих, когда не смог бы оплатить счет, – объявляет Барселона, и лицо его светится при этой мысли.

– Я бы немедленно поступил в военную академию, – решительно говорит Хайде.

– Но туда придется сдавать вступительные экзамены, mon ami, – говорит Легионер.

– Мне нужно туда поступить, и я поступлю! – злобно кричит Хайде. – Отец мой был пьяницей, почти всю жизнь сидел то в одной, то в другой тюрьме. Мать была вынуждена стирать грязное белье чужим людям и мыть полы у богатых. Я поклялся добиться самого высокого чина и потом отомстить этим свиньям!

– Где ты возьмешь деньги, чтобы жить, пока будешь сдавать экзамены? – спрашивает практичный Порта.

– У меня вычитают семьдесят пять процентов жалованья. Вкладывают в облигации военного займа под двадцать процентов. Это ведется с тридцать седьмого года.

– В тридцать седьмом году не было облигаций военного займа, – возражает Порта.

– Да, не было, – говорит Хайде, – но у нас был пятилетний план. Получая жалованье, я откладывал деньги.

Он достает из кармана банковскую книжку, и она идет по кругу. Записи в ней только черными чернилами.

– Надо же! – удивленно восклицает Порта. – Ни одной красной цифры. Если раскрыть мою, то нужно надеть темные очки, чтобы защитить глаза от красного цвета!

– Откуда ты знаешь, что годишься для военной карьеры? – наивно спрашивает Малыш.

– Гожусь, – категорически заявляет Хайде. – Через десять лет, когда вас снова призовут, я буду начальником штаба дивизии.

– Отдавать тебе честь мы не будем, – холодно говорит Малыш.

– И не нужно, – надменно отвечает Хайде.

– То есть ты даже не будешь узнавать нас, когда станешь начальником штаба? – поражается Малыш.

– Не буду иметь такой возможности, – гордо говорит Хайде. – Я буду принадлежать к другому классу. Человеку приходится постоянно сжигать за собой корабли.

– Будешь сжимать губы, как оберст Фогель? – спрашивает Малыш, глядя на Хайде с таким восхищением, словно Юлиус уже служит в генеральном штабе.

– Сжимание губ тут ни при чем, – отвечает Хайде с самодовольным видом. – Это вопрос личной гордости.

– Будешь ходить с моноклем в глазу, как «Задница в сапогах» [119]119
  Оберст-лейтенант Вайсхаген по прозвищу «Задница в сапогах» подробно описан в романе С. Хасселя «Колеса ужаса». – Примеч. ред.


[Закрыть]? – спрашивает Порта.

– Если у меня ослабеет зрение, в чем я сомневаюсь, то буду носить монокль на прусский манер. Я против того, чтобы офицеры носили очки. Они только для конторских служащих.

Проходя по замерзшему болоту, мы встречаемся со взводом пехотинцев со зверского вида обер-фельдфебелем во главе.

– Откуда вы? – удивленно спрашивает Мозер.

– Мы единственные уцелевшие из первого батальона Тридцать седьмого пехотного полка, – грубо отвечает обер-фельдфебель и плюет в снег.

– Что ты себе позволяешь? – резко спрашивает Мозер. – Забыл, как положено докладывать офицеру? Возьми себя в руки, приятель! Перед тобой офицер!

Обер-фельдфебель пристально смотрит на офицера. Его зверское лицо корчится от ярости. Потом молодцевато щелкает каблуками, берется левой рукой за ремень автомата, а правую опускает по шву, как того требует устав.

– Герр обер-лейтенант, – кричит он, как на плацу. – Обер-фельдфебель Клокдорф и девятнадцать человек в других званиях, оставшиеся от первого батальона Тридцать седьмого пехотного полка прибыли за распоряжениями.

– Вот так-то лучше, – улыбается обер-лейтенант. – Мы тоже оставшиеся. Похоже, немецкий вермахт распродает остатки по бросовой цене!

– Ты ожидал чего-то другого? – вполголоса спрашивает Порта. – Любой дурак мог догадаться, чем все это кончится.

Мозер слышит замечание Порты и подходит ближе к обер-фельдфебелю.

– Имеешь какое-то представление о том, что происходит в этом районе?

– Нет, герр обер-лейтенант. Знаю только, что немецкой армии здорово достается!

– То есть ничего не знаешь? – кричит Мозер. – Не читал сообщений вермахта? Это твой долг! Приказы свыше! Значительно свыше!

По нашим рядам прокатывается усталый смех.

Обер-фельдфебель удивленно смотрит на Мозера. Он что, сумасшедший? Чем это может кончиться? Но немецкие солдаты привыкли иметь дело с сумасшедшими. Он делает глубокий вдох и снова щелкает каблуками. Сумасшедшим пруссакам это нравится.

– Герр обер-лейтенант, во взводе у меня есть унтер-офицер, служивший в штабе дивизии. Он говорит, что мы готовим новый фронт к западу отсюда.

– Какой ты кладезь новостей, приятель! – широко усмехается Мозер. – Значит, мы готовим новый фронт к западу отсюда? Может быть, перед Берлином?

– Вполне возможно, герр обер-лейтенант. Если не предпочтут Париж.

Поздно ночью мы входим в кажущуюся призрачной деревню без признаков жизни. Маленькие домики робко выглядывают из сугробов.

Порта первым замечает идущий из труб дым.

Признаки жизни!

– Там кто-то разговаривает, – говорит Малыш, напряженно прислушиваясь.

– Уверен? – скептически спрашивает Мозер.

– Раз Малыш что-то слышит, значит, есть что слышать, – выразительно заявляет Порта. – Этот парень может услышать, как птица в гнезде портит воздух. Притом за тридцать километров и против ветра.

– По-русски говорят или по-немецки? – спрашивает Легионер.

– По-русски. Женская болтовня.

– Что они говорят? – спрашивает Легионер.

– Не понимаю по-ихнему, – отвечает Малыш. – Чего бы им не говорить на немецком языке? Говорить по-иностранному подло.

– Отлично! – решает обер-лейтенант. – Очистим деревню и проведем здесь ночь.

При мысли о тепле и еде рота поразительно оживляется. В деревне должно быть что-то съедобное.

Порта поднимает мешок для хлеба и запускает внутрь набитую на таких делах руку. Мешок пуст. Порта с отвращением швыряет его на пол. Мы обыскиваем дома, держа оружие наготове. Рисковать не собираемся. Будем стрелять на самый легкий звук. Можем открыть огонь даже по детям, если сочтем их опасными, а здесь, в России, дети могут быть опасны. Как-то семилетний ребенок забросал гранатами целую роту. В этом отношении разница между Россией и Германией небольшая.

– Осторожнее! – кричит Мозер, когда мы входим в кирпичное здание вслед за Стариком.

– Черт! – говорит Порта. – Темно, как у негра в заднице!

– Тихо! – шепчет Малыш, остановясь так, будто наткнулся на стенку. – Здесь что-то неладно!

– Tu me fais chier [120]120
  Ты мне надоел (фр. солдатский жаргон). – Примеч. авт.


[Закрыть], – шепчет Легионер, опускаясь на колени за стопой ящиков.

– Кто-то взводит курок! – отвечает Малыш, пристально вглядываясь в темноту.

– Уверен? – обеспокоенно спрашивает Хайде. Он держит в руке наготове гранату.

– Иди, посмотри, – еле слышно шепчет Малыш.

Мы с натянутыми нервами опускаемся на пол.

– Закройте глаза, – шепчет Старик. – Я выпущу ракету.

Глухой хлопок, и ракета взлетает к потолку.

Мы закрываем глаза. Синевато-белый свет жжет их, как огонь.

Порта приподнимается, плотно прижимает ручной пулемет к бедру и выпускает очередь. Лента извивается, как раненая змея. Трассирующие пули летят в дальний угол.

Пронзительные женские крики заглушают стук пулемета. Из угла злобно строчит автомат. К ногам Малыша катится граната. Он быстро подхватывает ее и бросает обратно. Она с грохотом взрывается в воздухе.

Я бросаю гранату. Все утихает.

В углу мы находим шестерых женщин-офицеров в форме Красной армии. Голова одной срезана чисто, будто громадным ножом. Она лежит совершенно естественно, в луже темной крови. Глаза, кажется, изучающе смотрят на нас.

– Симпатичная бабенка, – говорит Малыш, поднимая голову. Нюхает волосы. – Какой приятный женский запах. Жаль, что отечество требует убивать таких красавиц.

Он поворачивает голову и оценивающе смотрит на профиль. Из обрубка шеи на руки ему течет кровь.

– Нехорошо отрывать головы у хорошеньких женщин!

И осторожно кладет ее под мышку мертвой.

– В древние времена, когда людей обезглавливали, их хоронили, положив голову между ног, – сообщает Хайде.

– Хорошеньких девушек тоже? – спрашивает Малыш.

– Всех, – твердо отвечает Юлиус.

– На Чертовом острове [121]121
  Тюрьма во французской Гвиане. – Примеч. ред.


[Закрыть]палач поднимает голову за уши и объявляет: «Правосудие свершилось именем французского народа!», – говорит Легионер.

– Господи! – восклицает Порта. – А я думал, что французы культурная нация!

– Но так поступают только с преступниками, mon ami, – встает Легионер на защиту французской культуры.

– Только с преступниками, – бормочет Старик. – Сейчас не отличишь преступника от героя. Эти чертовы правила меняются каждый день.

– Да, сейчас за этими переменами не поспеть, – говорит Малыш, обвиняюще глядя на Хайде. – Хорошо, что я не член этой треклятой партии.

– Что ты хочешь сказать? – угрожающе спрашивает Хайде.

– То, что сказал, – довольно усмехается Малыш.

– Пошли, – кричит обер-лейтенант Мозер. – Фельдфебель Байер! Поторопи своих!

– Пошевеливайтесь! – приказывает Старик. – Мир еще не наступил!

Деревня быстро обыскана. Гражданские выходят из укрытий. Все говорят, что ненавидят коммунистов и очень рады видеть немцев.

– Эти люди, наверно, были нацистами, когда Адольф еще не знал такого слова, – думает Порта вслух. Хватает старуху, которая не так стара, как кажется. – Мать, – обращается он к ней по-русски, – ты не любишь коммунистических партизан, ты любишь нацистов. Подними правую руку, старуха, и кричи: «Heil Hitler, grosses Arschloch!» [122]122
  Хайль Гитлер, большая задница! (нем.) – Примеч. пер.


[Закрыть]

Все радостно кричат, не представляя, что это значит.

– Ни разу не слышал ничего подобного! – взрывается Хайде. – Если б только фюрер знал, что происходит!

– Кончайте эту ерунду, – раздраженно приказывает обер-лейтенант. – Скажите, пусть сварят картошки и разведут в печах сильный огонь.

Порта объясняет русским женщинам, что они должны наварить картошки и не жалеть дров.

Старик орет на артиллериста-ефрейтора, у которого хватило глупости снять сапоги. Артиллерист растерянно смотрит на голые кости ступней. Санитар Тафель в отчаянии вскидывает руки.

– Мне нужно ампутировать! Вскипятите воды!

– Можешь это сделать? – скептически спрашивает Мозер.

– Не могу не сделать. Его нельзя оставлять здесь, застрелить его мы тоже не можем!

– Никому не снимать сапог, – кричит командир роты. – Это приказ!

– Господи, если б он пошел к русским, то перепугал бы их до смерти! – кричит Малыш. – Они сочли бы, что за ними пришла старуха с косой!

Ефрейтор-артиллерист привязан к столу оружейными ремнями. Женщина приносит кипяток. И помогает Тафелю, как может. Говорит, что ее муж и двое сыновей в Красной армии.

Операция длится час. Под вечер ефрейтор умирает, не приходя в сознание.

Мы опускаем его в противотанковый ров и забрасываем снегом. Вешаем на палку его каску, Старик добавляет его личный знак к своей все растущей в кармане коллекции.

Мы набиваем живот горячей картошкой. Она очень вкусная. Вскоре чувствуем себя так, будто заново родились, и не ворчим, когда приходится идти в караул. Посты удвоены. Сменяемся через тридцать минут. Больше на таком холоде не выстоять.

Мозер принимает решение выступать в семь часов. То есть за два часа до рассвета мы сможем отойти далеко от деревни на тот случай, если деревенские жители оповестят местных партизан. Скорее всего, они будут вынуждены это сделать, чтобы их не расстреляли за пособничество врагу.

Обер-фельдфебель Клокдорф цинично предлагает расстрелять перед уходом всех гражданских.

– Мертвые молчат, – говорит он с усмешкой.

– Злобный мерзавец! – напускается на него Порта. – Как можно убивать всех этих бабущщек!

– Почему бы нет? – спрашивает Клокдорф. – Тут либо они, либо мы. Какую ценность они представляют собой? В любом случае людей старше пятидесяти нужно ликвидировать! Гейдрих как-то сделал такое предложение!

– Непременно явлюсь к тебе на пятидесятилетний юбилей, приятель, – негодующе говорит Порта, – узнать, не изменил ли ты свое мнение по этому вопросу.

– Пристрелить ублюдка! – рычит Малыш.

Вскоре после полуночи наша очередь заступать на посты. Холод пронизывающий, начинается метель. Видимость не более двух метров.

У нас с Портой пост на северной стороне деревни. Тафель избавил Малыша от караульной службы из-за его ступней. Проходит около четверти часа, когда из темноты появляется обер-фельдфебель Клокдорф, следом за ним двое тащат девушку.

– Кралю нашли? – спрашивает Порта, разглядывая ее с любопытством.

– Ein Flintenweib [123]123
  Партизанка, букв. «солдат в юбке» (нем. солдатский жаргон). – Примеч. авт.


[Закрыть], – садистски ухмыляется обер-фельдфебель, ткнув девушку в живот стволом автомата.

– И, конечно же, ведешь ее к командиру роты? – спрашивает Порта, лукаво глядя на него.

– За каким чертом? – хрипло отвечает Клокдорф. – Какое это имеет отношение к нему? Прикончим эту ведьму на месте.

– Она слишком хороша, чтобы идти на съедение червям, – говорит Порта. – Лучше давай я попользуюсь ею.

– Даже не думай! – предостерегает его Клокдорф. – Она ядовитая, как змея! – Наклоняется к девушке, которой от силы двадцать лет. – Ну, вот и все, гнусная сучонка. Здесь мы прикончим тебя. Только умирать будешь медленно, девочка. Сперва мы выстрелим тебе в живот!

– Фашист! – шипит девушка, плюнув ему в лицо. – Тебе не уйти живым из России!

Клокдорф бьет ее кулаком в пах, и она со стоном сгибается.

– Дрянь! Ты пожалеешь об этом! Я переломаю все твои коммунистические кости перед тем, как убить! – рычит он, побледнев от ярости.

– Дай ей пинка в это самое место, – весело предлагает ефрейтор-сапер. – Я знаю таких, как она. В Минске мы волокли их за машинами на веревке.

Его приятель-кавалерист визгливо смеется.

– В Риге мы вешали партизанок за ноги, а когда вопли надоедали нам, отправляли палача вырвать им щипцами языки.

– У кого-нибудь есть тонкая веревка? – спрашивает Клокдорф со злобным блеском в глазах. – Я покажу, как может вытянуть шею у такой сучки тот, кто не новичок в таких делах!

– У меня есть, – оживленно говорит кавалерист, вытаскивая из кармана моток телефонного провода.

– То, что нужно! – усмехается Клокдорф, чуть ли не с нежностью делая петлю на шее девушки.

– Вон там торчит балка, – говорит кавалерист, указывая на один из домов. – Она будет еле-еле касаться земли носками. Как и надо! Будет биться. Черт возьми, вот это зрелище, когда веревка начинает их душить!

– Пойдемте, девушка! – любезно говорит Клокдорф, подталкивая ее прикладом автомата.

Едва телефонный провод переброшен через балку, из темноты появляются Мозер и Старик.

– Стой, обер-фельд! Что здесь происходит? – спрашивает Мозер угрожающе. – Что вы затеяли?

– Нам попалась эта Flintenweib, – отвечает Клокдорф с принужденной улыбкой. Он не знает, как воспринимать Мозера. Такие офицеры ему еще не встречались.

– Вижу, – кивает Мозер с нарастающей холодностью в глазах, – а что такое Flintenweib? Не припоминаю такого слова в армейских уставах. Может, доложишь, как полагается, обер-фельдфебель?

Ненависть буквально струится изо всех пор тела Клокдорфа, когда он неохотно щелкает каблуками и говорит:

– Герр обер-лейтенант, обер-фельдфебель Клокдорф докладывает о прибытии с пленной партизанкой!

– Уже лучше, – говорит Мозер с язвительной улыбкой. – И ты назначил себя судьей и палачом, устроил военно-полевой суд, все по своему глупому разумению. Пошел к черту, грязная, непочтительная скотина, пока я не вышел из себя, и держись от меня подальше, иначе, клянусь Богом, я устрою с помощью фельдфебеля Байера военно-полевой суд над тобой!

– Прикончить его? – с готовностью спрашивает Порта, отводя назад затвор автомата. – Это будет лучшим, что я сделал за всю треклятую войну!

– Пошел с моих глаз, тварь, – злобно кричит обер-лейтенант, – иначе я удовлетворю просьбу Порты и прикажу пристрелить тебя, как гнусную крысу!

Клокдорф быстро исчезает, двое прихвостней следуют за ним по пятам.

Старик отвязывает от балки провод. Девушка изумленно смотрит на обер-лейтенанта и не может понять, что происходит. Если б им поменяться местами, она поступила бы как Клокдорф.

– Байер, – продолжает Мозер. – Приглядывай за этими скотами. При малейшем нарушении дисциплины со стороны Клокдорфа расстреляй его!

– С удовольствием! – рычит Старик. – Порта, слышал? Вы с Малышом займетесь этим!

– В течение суток мы преподнесем тебе его член на бархатной подушечке! – усмехается Порта. – Через десять минут Малыш начнет следить за ним, а ты знаешь, что это означает!

– Я не приказывал вам совершить убийство! – резко говорит обер-лейтенант.

– Прикончить такую мразь – не убийство, – весело говорит Порта. – Уничтожать крыс – долг каждого гражданина. Если не делать этого, тебя могут оштрафовать!

– А с ней как быть? – спрашивает Старик, указывая на девушку все еще с петлей на шее.

– Расстрелять! – свирепо кричит Хайде. – По международному соглашению и правилам войны расстреливать гражданских, взявших в руки оружие, законно. И фюрер сказал, что большевиков нужно уничтожать всеми возможными средствами.

– Пинка ему в задницу! – предлагает Порта, не уточняя, кого имеет в виду – Хайде или фюрера.

– Я сожалею о том, что произошло с вами, – вежливо говорит Мозер девушке, когда ее приводят в комнату. – Вы, разумеется, предстанете перед должным образом назначенным военно-полевым судом. Пока вы в моей роте, с вами ничего не случится.

Порта переводит это на ломаный русский, но видно, что девушка понимает по-немецки.

– Разрешите доложить, герр обер-лейтенант, – говорит, усмехаясь, Порта, – эта партизанка посылает вас куда подальше, кроме того, я должен сказать вам с обычными любезностями, что живым из России вам не уйти!

Мозер пожимает плечами и уходит со Стариком в другой конец комнаты. Он не может понять этих политических фанатиков и все еще думает, что войну можно вести благородным образом.

В печи потрескивают толстые поленья, согревая комнату с низким потолком. Порта, разумеется, расположился за печью. Партизанка находится в углу позади него, поэтому, чтобы убежать, ей придется сперва перелезть через Порту.

Легионер возвращается с поста. Вид у него возбужденный.

– Порта! – негромко окликает он.

– Я здесь, в каморке прислуги, – усмехается Порта из-за печи.

– Saperlotte [124]124
  Выражение приятного удивления (фр. солдатский жаргон). – Примеч. авт.


[Закрыть], пошли скорее, – шепчет Легионер. – Я нашел продовольственный склад!

– Kraft durch Freude! Die Strasse frei! [125]125
  Сила через радость! Улица свободна! (нем.) – Примеч. пер.


[Закрыть]– восклицает Порта. – Шевели ногами, сынок!

– Я с вами, – говорит Малыш, он мгновенно проснулся и выскочил из-под одеяла, не дожидаясь приглашения.

Мы бесшумно выходим из дома.

– Что скажете об этом? – спрашивает Легионер, убрав несколько досок.

Мы с отвисшими челюстями смотрим на стопы ящиков. На них написано по-английски: «America salutes Russian People!» [126]126
  Америка приветствует русский народ! (англ.) – Примеч пер.


[Закрыть]

Мы осторожно поднимаем ящики.

– Консервы, – говорит с сияющими глазами Порта. – Тушеная говядина, ананасы, груши, моя любимая еда!

Внезапно Малыш напрягается. Выпускает из рук ящик и совершает громадный прыжок за сугроб.

– Бегите! – орет он. – Тикает!

– Что значит тикает? – спрашивает Порта из-за ящиков. – Можно подумать – гангрена у него не в ногах, а в мозгу!

– Бомба с часовым механизмом тикает у вас под ногами! – вопит Малыш из сугроба.

Порта молниеносно выскакивает из отверстия между ящиками и выбегает. Ноги его работают, как шатуны. Он буквально пробуравливает себе путь к сугробу.

– Тикает еще? – спрашивает он Малыша. – Может, это стучал дятел, пытавшийся добраться до моих груш?

– Насчет дятла не знаю, – отвечает Малыш, – но часовой механизм тикает. Думаю, бомба взорвется с минуты на минуту.

– Бомба с часовым механизмом не опасна, пока не перестала тикать! – неистово кричит Порта и хорьком спускается в то отверстие, из которого выскочил.

– Им не взорвать все мои консервированные груши! – кричит он, вскидывая на плечо ящик. И едва добегает до сугроба, кажется, что весь мир взорвался изнутри. К небу с невероятной силой взлетает столб пламени, разбрасывая во все стороны ящики и консервные банки. На нас валится град консервированных фруктов и кусков мяса. Банки с острыми, как нож, краями летят шрапнелью между домов.

– Гнусный, подлый трюк, – разочарованно вздыхает Порта, когда мы встаем и смотрим в оставленный взрывом черный кратер. – Ивану я этого долго не забуду!

Малыш пробует кусок мяса, но с гримасой выплевывает. Оно отдает селитрой.

Мы открываем ящик Порты с консервированными грушами, и наши лица озаряются, когда обнаруживаем, что там тридцать банок. Едва приканчиваем одну, Малыш вновь предостерегающе кричит:

– Опять тикает! Прячемся!

Словно мякина под ветром, мы уносимся и укрываемся за большим сугробом.

Второй взрыв сильнее первого.

Дом за складом взлетает в воздух и скрывается за вершинами деревьев. Разлетаются бутылки с коктейлем Молотова. Вспыхивает фосфорное пламя.

Едва затихает звук взрыва, мы вскакиваем и бежим к домам, где находится парализованная шоком рота.

Едва начинаем рассказывать о том, что произошло, раздается крик часовых:

– Тревога! Партизаны!

Из темноты строчат пулеметы и автоматы, ночь оглашают крики раненых. От дома к дому перебегают темные тени. Звенят стекла, вспышки взрывов разрывают тьму. Дома вспыхивают и ярко горят.

– Приди, приди, приди, о Смерть, – напевает под нос Легионер, откидывая сошки ручного пулемета.

Черные тени несутся через большую площадь с памятником Ленину. Когда они достигают расстояния, с которого можно бросать гранаты, грохочет станковый пулемет Малыша, скашивая людей рядами, будто колосья. Но их много. Они кишат в узких, кривых улочках. Повсюду сверкают дульные вспышки. Разрывные пули причиняют жуткие раны.

У памятника Ленину кричит комиссар, размахивая над головой автоматом.

Я бросаю гранату изо всех сил. Она взрывается над комиссаром, и он летит через всю широкую площадь. Автомат его летит в другую сторону.

– Мастерски, – улыбается Порта и одобрительно кивает.

Я бегу вперед вместе с Профессором, он несет мою сумку с гранатами. Подает их мне с уже снятым кольцом. Я вложил столько силы в первый бросок, что теперь не могу бросить их дальше пятидесяти метров. Но для гранатометчика это хорошее среднее расстояние!

Партизаны отходят беспорядочной толпой, поскольку их громогласный комиссар убит.

Легионер бросает в один из домов противотанковую мину. Дом разлетается на части. Внезапно наступает тишина. Лишь из леса слышны удаляющиеся шаги.

Клокдорф расстреливает в затылок двух пленных, потом разбивает им черепа прикладом.

– Черт возьми, ты что делаешь? – яростно кричит ему Мозер.

– Разрешите доложить, герр обер-лейтенант, совершаю казнь в соответствии с наставлениями. Эти двое перерезали горло старосте. Он протестовал против сожжения деревни, в которой живут люди.

– Я подам на тебя рапорт за неисполнение приказа!

– Подавайте! – язвительно усмехается обер-фельдфебель.

Мы потеряли двенадцать человек. Двое часовых найдены с проломленными головами. Пятеро ранены, одному из них в живот вошла целая автоматная очередь.

– Приготовиться к маршу! – приказывает Мозер. – Они вернутся, как только возьмут себя в руки и преодолеют первый страх. К тому времени нам нужно быть в пути.

Мы идем около часа, когда Мозер вдруг вспоминает о партизанке.

– Где та девушка?

– Разрешите доложить, она отправилась домой, но просила передать всем наилучшие пожелания! – весело кричит Порта.

– Значит, ты отпустил ее? – спрашивает обер-лейтенант, пораженный откровенностью Порты.

– Никак нет! Девушка мне понравилась, и я предложил ей стать хозяйкой в моем маленьком доме на Фридрихштрассе, но она возмутилась и попыталась отнять у меня оружие. Потом, пока я искал веревку, чтобы связать ее, ловко выскользнула в заднюю дверь, а когда я бросился за ней, надела мне на голову кастрюлю и принялась охаживать меня черпаком. Потом воспользовалась возможностью и побежала влево к лесу. Я кричал ей вслед, что вы очень на нее рассердитесь, когда узнаете, что она самовольно ушла. Но девушка не обратила никакого внимания на мои крики, и теперь, скорее всего, она дома на улице Тысячи Недотеп.

– Трудно мне с тобой, Порта, – вздыхает Мозер. – Очень надеюсь, что наши пути вскоре разойдутся.

– Может быть, даже раньше, чем вы думаете, герр обер-лейтенант! – говорит Порта. – В нашей роте офицеры долго не живут. Это уже чуть ли не традиция! – добавляет он, широко улыбаясь.

– Я потом поговорю с тобой, Порта, – обещает Мозер. – Еще как поговорю!

Три дня спустя мы выходим к разрушенной деревне, печные трубы торчат к небу каменными пальцами.

– Там пускают красные ракеты, – говорит, указывая, Старик.

– C'est un bordel! [127]127
  Это бордель! (фр.) – Примеч. пер.


[Закрыть]– говорит Легионер, с тоской думая о кварталах красных фонарей.

– Хорошо бы! – говорит, зевая, Порта.

Ночь хмурая, беззвездная, по небу быстро бегут тучи. То и дело валит снег. Мы лежим, наблюдая за ракетами вдали. Отсюда они выглядят очень красиво. За ракетами тянутся длинные цветные хвосты, вспыхивают они звездами с множеством оттенков.

– Наши! – уверенно говорит Мозер. – Пошли! Похоже, русские сильно их теснят. Завтра может быть уже поздно!

Внезапно озаряется все небо. Вскоре до нас докатывается грохот непрестанных взрывов. Должно быть, идет большая артиллерийская дуэль.

– Господи, что происходит вдоль линии фронта? – задумчиво бормочет Мозер, понаблюдав за громадными вспышками.

– Может быть, расходуют последние снаряды! – говорит Порта, пытаясь улыбнуться, но у него получается лишь гримаса.

– Командиры отделений, ко мне! – приказывает Мозер. – Подготовьтесь к маршу через десять минут! В полном боевом порядке!

И подтягивает подбородочный ремень каски.

– Как, среди ночи? – удивленно спрашивает фельдфебель Крамм. Он всего несколько дней назад присоединился к нам с одиннадцатью людьми. – Русские кишат повсюду!

– Покажи, где их нет, фельдфебель, и мы пойдем туда! – саркастически говорит Мозер. – Выступаем через десять минут! И пробьемся, даже если придется действовать только штыками и саперными лопатками!

Краткий отдых ушел у нас на снаряжение автоматных рожков и пулеметных лент. Все ворчат. Кажется, теперь, когда мы так близки к цели, нас охватила инертность.

– Внимание! – негромко командует Мозер, когда мы стоим в строю, готовые к маршу. – Теперь мы полностью укомплектованная рота. К нам присоединилось много групп, от писарей и интендантов до минометчиков и подрывников. Теперь слушайте меня все! Немецкие позиции от силы в семи-восьми километрах отсюда. Последнее усилие, и мы у своих! Идти нужно сейчас. Завтра может быть поздно. К тому времени противник может прорвать новый фронт. Нужно ожидать, что пробиваться придется с боем, но иного пути нет. Раненых будем, если представится хоть малейшая возможность, брать с собой, но они не должны нас задерживать! Главное, не теряйте друг друга из виду. Пойдем углом вперед. Во главе будет второе отделение. Я полагаюсь на тебя, фельдфебель Байер! Вопросы есть?

– Герр обер-лейтенант, а что, если прорыв не удастся? – спрашивает обер-фельдфебель Клокдорф.

– Скоро узнаешь, – язвительно усмехается командир роты. – Мы будем мертвы, Клокдорф!

Малыш раздобыл совершенно новый русский ручной пулемет в превосходном состоянии. И нежно прижимает его к себе, как мать новорожденного.

Порта бросает мне банку консервированных груш. Я съедаю их и чувствую прилив сил.