Текст книги "Блицфриз"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Малыш показывает нам фуражку с зеленым околышем НКВД и офицерской кокардой.

– На Реепербане получу за нее кучу денег, – говорит он, радостно улыбаясь. – Еще добыл восемнадцать золотых зубов. Чтобы выдернуть последние шесть, пришлось разбить всю рожу!

– Ваша заройся глубоко в снег, – говорит Василий с азиатской улыбкой. – Василий ставить мина. Химический. Ваша тихо-тихо лежи в снег. Иначе от взрыв улетай в Гонконг, стать пища для собак в «Курочка».

Тревожно завывает сирена, внезапно на толстой стене над нашими головами появляются солдаты НКВД.

– Стой-ка! – доносится с улиц завода.

– Что у них, черт возьми, на уме? – испуганно вопрошает Порта, глядя на высокую стену.

– Твои все тут? – спрашивает Старик фельдфебеля-бранденбуржца.

– Кого-нибудь из вас, швали, нет? – рычит фельдфебель своим людям.

– Все здесь, – раздается ответ после быстрого пересчета.

– Mon Dieu, должно быть, что-то случилось, раз они подняли тревогу, – нервозно говорит Легионер.

От стен внезапно раздаются выстрелы. Из города доносятся громкие взрывы.

– К реке! – взволнованно выкрикивает Барселона.

– Нет, нет! – предостерегающе кричит Василий по-русски. – Назад к железный дорога. Чертов НКВД ходи вдоль весь река! Там опасно гораздо больше! НКВД теперь оченно злой!

Над нами вспыхивает ракета и заливает всю сцену призрачным, голубовато-белым светом.

Порта ныряет в глубокую воронку от бомбы.

– Лежи, не шевелясь! – предостерегающе шепчет он мне.

Ракета, кажется, горит целую вечность. Мне сводит судорогой ногу, но я не смею пошевелиться. Наконец ракета гаснет. Я зарываюсь в снег руками и ногами. Обер-ефрейтор-бранденбуржец, тяжело дыша, подползает к нам. Лицо его рассечено, зубы обнажены в неестественной усмешке.

– На кой черт ты добровольно сунулся в это пекло? – спрашивает Порта, давая ему затянуться сигаретой с наркотиком.

– Нам приказали, – отвечает обер-ефрейтор. – В Польше. Мы тогда были всего лишь батальоном.

– Нам вечно «приказывают» делать все, – устало вздыхает Порта.

На западе все небо озаряется слепящим желто-красным светом. Протяжный, оглушительный грохот, потом по нам прокатывается мощная взрывная волна. Быстро следуют один за другим еще три взрыва. Нас обдает жаром, словно идущим из адской печи. Потом все стихает. На стене устанавливают целый ряд прожекторов.

Бессчетные лучи света суетливо передвигаются по земле. Ручной пулемет выпускает длинную очередь в сторону большой сточной трубы, за которой Старик не позволил нам прятаться.

Начинает стрелять автоматическая пушка, она выпускает трассирующие снаряды в направлении госпиталя. Русские, очевидно, не имеют понятия, где мы.

– Две минуты! – шепчет Старик. – Опустить головы! Это будет похоже на извержение вулкана.

Бранденбуржец-фельдфебель нервозно почесывает под мышкой.

Сквозь стрельбу слышится длинная цепь приказов. Василий, приподнявшись, прислушивается.

– НКВД больше не стреляй! Хватай диверсанты живой! Наша нужно спеши! НКВД очень злой! Будет еще больше злой, когда завод бубух!

С вышки раздается еще один приказ.

– Командир говори, они больше не стреляй, лови проклятый наци, медленно дави яйца, – небрежным тоном переводит Василий.

Из ворот выбегает взвод солдат НКВД. Едва появились первые, внутри завода раздается громкий, протяжный взрыв, и внезапно ночь становится светлой, как день. К небу взлетает ослепительный фонтан пламени. На долю секунды мы видим силуэты энкаведистов на фантастическом голубом фоне. Потом они исчезают, но снова появляются на фоне еще более яркого белого сияния. Все прочие звуки тонут в долгой череде оглушительных взрывов. Кажется, громадная рука сотрясает землю, над заводом расплываются розово-красные грибовидные тучи. Всего за несколько секунд изменилось все. Нас подбросило в воздух, будто сухие листья, и мы катимся по склону к Москве-реке. Никто не может понять, что происходит. Всхлипывающие, оглушенные, ослепшие, с окровавленными лицами, мы постепенно находим друг друга.

Первым я вижу Малыша. Он выкапывает Старика из громадного сугроба. Сперва нам кажется, что Старик мертв, но, слава Богу, он лишь потерял сознание от ушиба.

– Ну и взрыв! – восклицает Порта, вылезая из глубокой воронки. Осколок снаряда провел ему в густых рыжих волосах вечный пробор.

Малыш едва не сходит с ума, обнаружив, что его фляжка пробита. Вся водка вытекла.

У реки и возле госпиталя мы находим большинство своих, но восьмерых бранденбуржцев нет. Одного из них мы обнаруживаем раздавленным упавшей льдиной. Другой из наших, Герхард, крестьянин из Фрисланда, которому обещали отпуск, когда мы вернемся, бесследно исчез. Видимо, погиб от последней взрывной волны. Над заводом ЗИС поднимаются густые, черные тучи удушливого дыма. Торпедный завод напротив весь в огне. Снег вокруг нас начинает таять, бегут ручейки. Жара почти невыносимая. Весь верхний этаж госпиталя срезан, будто громадным ножом. Железнодорожная станция исчезла, телеграфный столб пробил крышу лодочной станции и вонзился в землю, будто громадное копье. Людей нигде не видно. Видимо, их разорвало на мелкие части. Наши заряды вызвали жуткую цепь взрывов. Диверсия оказалась более разрушительной, чем можно было представить.

– Что ж такое случилось? – спокойно спрашивает Старик.

– Merde alors! Мы, должно быть, вызвали взрыв нескольких складов с боеприпасами, – догадывается Легионер. – Но там наверняка были и легковоспламеняющиеся материалы. Этот белый огонь на той стороне реки похож на фосфорное пламя.

– Бедняги! – говорит Барселона. – Жаль их. Они не хотели этой гнусной войны гак же, как и мы.

– Мы карош взорвай завод! – говорит Василий, посмеиваясь. – Моя видеть внутри. Все капут! Т-34 нет. Железный дорога нет. Такой взрыва Василий в жизни не слышай, однако. Может, получи за большой взрыв большой орден!

– Орден, mon camarade! [99]99
  Мой товарищ (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть]– ворчит Легионер. – Я буду совершенно счастлив вернуться обратно живым! Пошли! Русские знают, что мы не можем быть далеко отсюда.

– Пока, друзья! – кричит Порта. – Нужно поспешать!

И уже бежит в туче снега.

Когда мы идем по Даниловской набережной, начинают выть сирены воздушной тревоги. Небо прочесывают сотни прожекторов, злобно лают зенитки.

– Чтобы дурный комуняка подумай это сделай не мы, а воздушный налет, – спокойно усмехается Василий. – Для НКВД так карош! Начальнички в Кремель сделай бы злой на дурный НКВД, раз он позволяй бабах завод прямо у них под нос. Трудно было б правдайся и сохрани башка на плечи!

– Слушайте! – говорит Порта, внезапно остановясь.

– Это «штуки», – говорит Малыш.

– Нет, «хейнкели», – возражает Штеге. – Гудят не как «Ю-87».

– Господи Боже, – говорит Барселона, – сколько их! Несладко будет оказаться там, где они сбросят свой груз!

Над Кремлем поднимается огненный зонт взрывов. Кажется, что большинство зениток находится там.

Ночь разрывает корежащий душу вой.

– Определенно «штуки»! – говорит Порта.

На северо-востоке раздаются взрывы бомб.

– Идем! – торопит нас Старик.

– Лучше всего мимо Даниловский кладбище, – советует Василий, – и выходи к Серпуховской вал. Потом прямо по речка Кровянка к свои! Парк Горький много русский солдат! Лучше они наша не видай. Василий думай, мы вернись завтра утром. Если нет, НКВД нас кончай! Великий Кун-цзы знай! Может быть, говори: «Наци солдата иди к свои, не оставляй голова на Лубянка».

– Все очень просто, – устало вздыхает Старик. – С божьей помощью и трудами можно добиться почти всего.

Мы плутаем непонятно где и неожиданно оказываемся на Смоленской площади, с нее открывается вид на Кремль. Замираем в изумлении, глядя на луковичные купола, сверкающие бриллиантами под зимним утренним солнцем.

– От такого зрелища прямо-таки хочется быть русским, – говорит очарованный Порта.

Василий внезапно начинает нервничать. У него безошибочный азиатский нюх на опасность.

– Не зырь слишка многа на Кремель! Очень опасно! Твоя руби на корм собаки! Там сиди коварный НКВД, грей задница! Нужно быстро уходи! Человек из Чита говори: «Видай Кремель, потом мала-мала что видай в жизни!»

Мы идем к Бородинскому мосту. Там стоит целая колонна грузовиков с арестованными. Очевидно, сюда доставляют «улов». Среди арестантов много людей в военной форме.

– Штаб-квартир НКВД, – говорит Василий. – Иди туда ни карош. Они арестуюй генерал, если не нравься его рожа. Василий всего капитана. Капитана дади пинка под зад, как мясник бродячий пес. Быстро на Смоленский набережный! Они решай, мы лови плохой люди. Может быть, свои головы не лишайся!

Мы бежим со всех усталых ног по набережной. Василий бежит позади, на ногах у него словно бы крылья, как у Гермеса.

– Быстро во двор, – кричит он. – Чертов НКВД приходи с пулеметы. Они не думай, что мы гонись за плохие люди!

Мы сломя голову пробегаем через двор, перелезаем через несколько заборов. Милиционер кричит на нас и выхватывает пистолет, но не успевает выстрелить, как проволочная удавка Легионера обвивает его шею.

Тело мы прячем от глаз прохожих в мусорном баке. Малыш хочет примерить его форму.

– Я всегда хотел быть тротуарным адмиралом. Теперь представился шанс, а вы не позволяете! Тоже мне друзья! Я готов наплевать всем вам в рожи!

– Надеть милицейский шинель – дуралей, – говорит Василий. – НКВД говори: «Милиционер – голубиный дерьмо с Красный площадь». Радуйся, что твоя зеленый петлица. В советский рай это единственный цвет. Без зеленый петлица быстро теряй голова.

Один из бранденбуржцев внезапно сходит с ума. Начинает бестолково носиться туда-сюда, крича по-немецки.

Кто-то из его товарищей молниеносно бросается на него и перерезает ему горло. Вопль затихает в отвратительном хрипе.

На Суворовском бульваре мы заходим в бюро «Интуриста» с гостеприимно распахнутой дверью.

– У нас закрыто, – говорит строгая, пожилая женщина с собранными в узел на затылке волосами.

– Je te pisse au cul [100]100
  Обмочу твою задницу! (фр.) – Примеч. ред.


[Закрыть]! – злобно рычит Легионер, ударив ее по лицу тыльной стороной ладони.

– Немцы! – хрипло шепчет женщина, плюхаясь на свой стул с такой силой, что он трещит. – Немцы, – повторяет она, таращась на нас.

– Нет, дорогуша, мы последние из могикан, – усмехается Порта. – Пришли снять с тебя скальп. – Щекочет ее под двойным подбородком. – Прилично одетая, раскормленная свинья вроде тебя – именно то, что мне нужно. Тебе покажется, что на тебя навалились громадные ворота, и уверяю, дорогая моя, ключ найдет путь в скважину!

Снаружи останавливается танк БТ-5 с характерной высокой башней. Командир пытается заглянуть в почти затянутые морозными узорами окна.

– Смотрите! – предостерегает Барселона. – Если он что-то заподозрит, то откроет по нам огонь!

Танк, скрежеща гусеницами, въезжает на тротуар. Ветер дует в замерзшие окна, обдавая их снегом. Мотор танка ревет, и он с шумом едет вдоль стены.

Толстая женщина издает вопль, мы подскакиваем от ужаса. Она поразительно резво перепрыгивает через барьер, скользит по полу, ударяется о шкафчик; тот падает, бумаги разлетаются по всей комнате. Она испуганно вопит снова.

Легионер одним прыжком оказывается на ней. Она закатывается под письменный стол, хватает металлическую настольную лампу и бросает в окно. Василий ловит ее на лету.

– Быстро души эта чертов сука! Она шибко опасна!

Женщина перепрыгивает через Легионера и бьет Старика всей тушей, будто таран. Старик отлетает в одну сторону, его автомат – в другую.

Я пытаюсь схватить ее за ноги, но получаю пинок в лицо, и в глазах у меня сверкают звезды. Порта хватает ее за жакет, но она выскальзывает из него и вопит в третий раз. Если б мотор танка не ревел, танкисты наверняка бы ее услышали.

Женщина уже почти у двери, тут Малыш обхватывает ее и вонзает ей боевой нож между плечом и шеей. Широкое лезвие медленно входит в ее тело. И застревает! Малыш раскачивает нож, пытаясь его высвободить. Кровь в такт ударам сердца хлещет ему на руку.

Женщина вырывается из его железной хватки, словно дикое животное. Малыш осторожно вытаскивает нож и вонзает его изо всей силы своей жертве между грудей.

– Что это с тобой, сестричка? – ворчит он с каким-то жестоким дружелюбием. – Уже слишком поздно. Сама подписала себе путевку на тот свет!

Он приставляет лезвие ножа ей к горлу и быстрым, отработанным движением перерезает его. Из раны вырывается сдавленное гортанное бульканье, потом женщина обмякает в его руках. Малыш несколько секунд смотрит на мертвую, потом вытирает нож и руки о ее платье.

– Пресвятая Богоматерь Казанская! – бормочет он. – Никогда к этому не привыкну! Неудивительно, что в мирное время за такие вещи казнят!

Его рвет в стоящую возле стены мусорную корзину.

– C'est la guerre, mon ami [101]101
  Это война, мой друг (фр.). – Примеч. пер.


[Закрыть], – равнодушно произносит Легионер.

– Спрячьте ее, – приказывает с каменным лицом Старик. Мы с Портой заталкиваем труп в шкаф. Там висит зеленое пальто с потертой меховой отделкой. На полке сверху лежит старомодная коричневая шляпка с пером.

– Дурной баба, не кричи – не умри, – лаконично говорит Василий, открывая пакет с бутербродами, который обнаружил в ящике стола. Предлагает их всем. Каждому достается по одному.

– Жаль она умирай! Делай хороший еда! – говорит с набитым ртом Василий. – Сыр из козий молоко и свекольный салат, карош!

Выходя из бюро путешествий, мы вешаем с внутренней стороны застекленной двери табличку «Закрыто».

На Смоленской площади мы укрываемся от большого построения войск, принимающих присягу перед генералом. Тут мы расстаемся с бранденбуржцами и назначаем место встречи невдалеке за позициями русских.

Мы идем по Смоленской набережной и укрываемся на ночь в зоопарке. Порта, Малыш и Василий идут первыми через Краснопресненский парк. Они должны ждать нас у первого пруда. Там мы перейдем реку. Пересечь железную дорогу у Киевского вокзала невозможно. Нам придется идти по Кутузовскому проспекту, оставить позади Поклонную гору и выйти на Можайское шоссе. Проходит несколько часов, от них ни слуху ни духу. Старик принимает решение рассеяться и идти к парку. Их молчание может означать, что они либо взяты в плен, либо убиты.

– Без моего приказа никому не стрелять, – рычит он. – Если дело дойдет до боя, действуйте только холодным оружием! По такому морозу звук выстрела разносится очень далеко!

После долгих поисков мы находим их у длинного пруда. Они прячутся за большой статуей на холмике, откуда им открывается великолепное зрелище.

– Какого черта торчите здесь? – ворчит Старик. – Почему я не получил донесения?

– Садись, и пусть на тебя снизойдет покой, – непринужденно улыбается Порта, поднося бинокль к глазам. – Мост все еще занят. По нему даже немецкая вошь не сможет проползти. А здесь нам очень неплохо! – добавляет он с похотливым смешком.

Малыш тяжело дышит и лихорадочно чешет в паху. Он тоже не отводит бинокля от глаз.

– Надо же, – шепчет он. – Настоящая выставка женских тел!

– Красивый женщин! Василий думай, мы встречайся! – говорит китаец и похотливо ржет.

– На что вы там, черт возьми, таращитесь? – раздраженно спрашивает Старик, вырывая бинокль у Малыша. – Теперь я видел все, – бормочет он, краска ярости поднимается у него от шеи к лицу. – Вы что, весь день тут лежите, наблюдая за этими бабами?

– Тебе известно какое-то лучшее занятие? – спрашивает Порта. – Я доволен этим зрелищем.

– Фельдфебель, Василий придумай карош план, – мы идем лови этот солдат-женщин, – говорит Василий. – Потом долго отдыхай на мягкий плащ-палатка перед тем, как возвращайся.

– Проклятые свиньи, – злобно бранится Старик. – Чего доброго, вы приметесь трахать эту статую.

– В этом доме они принимают душ, – усмехается Порта и указывает на длинное кирпичное здание с освещенными даже днем окнами.

– У них видать все тело, – хихикает Малыш, не отрывая от глаз бинокля, которым они с Василием пользуются попеременно.

– Оченно карош женщина, – говорит Василий. – Они брей волосья! Не поймай лобковый вошь! Женщины в Чита все брей. Китайса не любит бурьян вокруг гараж! Мала-мала посмотри, фельдфебель! Жена в Берлин не узнает, однако!

– Черт возьми, – злобно бранится Старик. – Скоро нам придется просить противника, чтобы женщины-солдаты задергивали шторы, когда раздеваются.

– Дай посмотреть, – говорит Барселона, беря бинокль у Порты.

Вскоре все отделение наслаждается этим зрелищем по очереди. Женщины поют и болтают.

– Что они говорят? – спрашивает Порта, отбрасывая мешающий автомат.

– Ничего не понимай, – отвечает Василий. – Они говори диалект! Это женщин-солдат с Кавказ. Не говори правильно.

– Почему они без конца моются? – удивленно спрашивает Штеге. – Они чуть ли не живут в этой душевой.

– Они воньки-воньки с Кавказ! Пахни как козел, думай Василий. Теперь много мойся. Москвич не люби, когда от баба пахни.

– Они что, на Кавказе спят с козлами? – спрашивает Малыш. – Какая потеря!

– Сейчас с козлы! Все мужчина уходи война! – отвечает Василий.

– Нам несдобровать, если они застанут нас за подглядыванием, – неуверенно говорит Старик. – У женщин чутье на такие вещи.

– Мы применяй успокаивающий оружий, они молчи, – оптимистично полагает Василий. – Не будь мрачный, фельдфебель! Глянь! На войне такое увидай не каждый день!

– Может, устроить небольшую проверку? – предлагает Малыш. – Они не откажут людям из НКВД.

– Василий думай, это карош план, – говорит китаец и начинает подниматься на ноги.

– Пресвятая Казанская Богоматерь, – стонет Барселона. – Видели, что плывет нам в руки? Я чуть сознание не теряю при мысли о том, что она скрывает под этой формой.

– Господи Иисусе! – восклицает Порта, и у него отвисает челюсть. – Она идет прямо сюда! Расстегивайте брюки, мальчики, готовьтесь к делу. На войне такое выпадает редковато.

– Нам нужно уходить, – выкрикивает Старик вполголоса. – Если она увидит нас, то поднимет тревогу!

– Ты забываешь, что мы из безжалостного НКВД, – успокаивающе говорит Порта. – Похожи на змей и других политических рептилий. Наш взгляд гипнотизирует людей.

– О черт! Я боюсь, – пищит Профессор. Он лежит в глубокой впадине, натянув на уши шапку. Должно быть, думает так же, как страус: если тот никого не видит, то и его никто не видит!

– Все в порядке, – говорит Малыш, с предвкушением облизываясь. – Просто сиди тихо, как старый кот, справляющий нужду на горячей жестяной крыше.

– Если одна из них подойдет сюда, – говорит Барселона, – то вам придется меня простить, потому что я не смогу сдержаться!

– Ее оттрахают быстро – все – как стая воробьев! – усмехается Порта.

– Москва не такая уж скверная, когда к ней привыкнешь, – говорит Малыш. – Мне даже жаль, что мы уходим. Словно побывали в госпитале. Побудешь здесь немного, и уходить не хочется! Может, сменим мундиры?

– У тебя, видно, яйца вместо мозга, – говорит Барселона. – Нас тут же расстреляют.

– Поднимайтесь, – отрывисто приказывает Старик. – Идем к северному концу пруда. Там женщины нас не увидят.

Мы медленно, неохотно плетемся за Стариком. Время мы провели недурно.

Из нашего нового укрытия видно гораздо дальше, до самого Киевского вокзала, но бани мы больше не видим. Видно, как женщина-офицер переодевается, но посмотреть на нее успевает только половина отделения. У нас всего три бинокля на двадцать человек. Мы постоянно ссоримся из-за очередности.

Потом мы удобно устраиваемся, распускаем ремни, закутываемся в длинные русские шинели, поднимаем меховые воротники и строим небольшой снеговой вал для защиты от пронизывающего ветра.

– Прямо-таки Рождество, – говорит Порта.—Давайте повесим несколько пулеметных лент на эту ель и поиграем в сочельник. Потом можно пойти, взять нескольких тех гранатометчиц и устроить с ними танцы вокруг елки.

Четверо солдат-женщин идут с песней, взявшись под руки. Шатаясь на узкой дамбе и по-девичьи визжа, пробивают во льду прорубь и вытаскивают длинную леску. На ней бьется с полдюжины окуней.

– Я думал, рыбы зимой спят! – восклицает удивленный Малыш.

– С чего бы? – спрашивает Хайде. – Ты ведь не спишь от того, что холодно.

– Тупица ты! – презрительно выкрикивает Малыш. – Медведи же спят зимой, разве не так? Набивают все лето брюхо, потом, когда выпадет снег, сворачиваются клубком и спят до весны. Многие другие животные тоже. Что же тут странного, подлиза ты эдакий, если я подумал, что и рыбы спят, а?

Женщины вытаскивают еще одну леску, но на ней всего одна плотвичка, притом такая маленькая, что они оставляют ее на крючке для наживки. Насаживают крючки на первой леске и опускают ее в воду. Потом прикрывают прорубь соломенной плетенкой, чтобы легче было найти ее снова.

Они недолго сидят на большом камне возле берега. Потом поднимаются и идут прямо к нашему укрытию.

Мы лежим тихо, как мыши, от волнения едва смеем дышать.

В нескольких метрах от нас они останавливаются, вытаскивают из невысокого шалаша какие-то коробки. Это стройные, опрятного вида молодые женщины. Одна из них, с густыми золотистыми волосами, на которых еле держится кажущаяся очень маленькой пилотка, просто красавица.

Малыш роняет бинокль! Он с шумом катится по склону. Этот звук заставляет женщин посмотреть в нашу сторону. Они этого не знают, но их жизни висят на волоске. Еще два шага в нашу сторону, и мы схватим их, изнасилуем, а потом убьем! Это война! Даже с наведенным на нас автоматом Старик не смог бы предотвратить этого.

Группа молодых женщин под командованием толстухи-сержанта проходит мимо нас и скрывается за деревьями.

– Давайте возьмем их в плен! – похотливо предлагает Порта. – На каждую нас придется всего по две. Женщины отличные. Я возьму толстуху с нашивками. Господи, я никогда еще не трахал сержанта, а тут подворачивается случай!

Он смеется так громко, что четверо женщин у шалаша поднимаются и вопросительно смотрят в нашу сторону.

– Идиот! – злобно ворчит Старик. – Натворил дел! Хватайте их, если они побегут к казармам. Нельзя позволить им поднять тревогу.

Женщины снова садятся.

Неожиданно Малыш бросает снежок и попадает одной в затылок.

– Черт, не надо! – стонет Старик и в отчаянии бросает автомат на землю.

– Ху-хуу! – вопит Малыш и бросает еще один снежок.

– Василий вставай. Женщин смотри форма НКВД. Теперь шибка опасна! – нервозно говорит китаец. – Готовь удавка, если женщин пытайся бежи!

Он поднимается и машет над головой меховой шапкой.

Женщины радостно кричат, и четыре снежка летят в сторону Василия.

Вскоре мы все играем в снежки.

Старик с мрачным видом прислоняется к дереву.

– Самая безумная компания на всем Восточном фронте. Играют в снежки, хотя находятся с диверсионным заданием в тылу противника! Я даже не могу об этом доложить! Никто не поверит!

Крепкий снежок попадает ему в лицо. Старик колеблется, хочет закричать, но сдерживается. И тоже запускает снежок в женщин.

Женские крики и смех слышны далеко. Игра не прекращается дотемна. Женщины машут руками нам на прощанье. Последний снежок попадает в затылок толстухе-сержанту. Она оборачивается и грозит нам кулаком.

Порта скачет, словно громадная лягушка, и кричит, как радостный ребенок. Он совершенно сражен женщиной-сержантом.

– В лучшем матче я еще не участвовал! – возбужденно кричит он.

Через час мы уже в пути. Переходим реку по льду к Дорогомиловскому кладбищу и проходим мимо груды ждущих погребения тел – жертв воздушного налета и артобстрела. Огибаем небольшой домик, и нас окликает часовой.

– Лучше говори моя, – шепчет Василий. – Если он не пугайся до смерти, моя кричи!

Легионер в мгновение ока удавил назойливого часового. Мы бросаем его еще теплое тело к остальным.

Малыш переворачивает один труп.

– Может, немного займемся золотоискательством? – спрашивает он, толкая локтем Порту.

– Только попробуй! – рычит Старик, наводя на него пистолет. – Попробуй! Если хочешь оказаться в этой груде!

– Тяжелый ты человек! – выкрикивает раздраженный Малыш. – Знаешь, в последнее время выражение твоего лица действует нам на нервы. Это психологическая жестокость, вот что это такое. Тебя можно сместить за такие вещи!

Возле киностудии мы натыкаемся на большую колонну милиции. Пожилой майор принимает важный вид, будто он генерал, и требует пропуск. В темноте он не видит наших эмблем, Василию приходится объяснять ему, что он разговаривает с капитаном НКВД и рискует получить длительный отпуск на Лубянке, а потом на Колыме. После этого мы без разговоров продолжаем путь, Василий идет сбоку колонны. Майор неподвижно стоит, отдавая честь, пока мы не скрываемся из виду.

Перейдя железнодорожную линию, мы бежим со всех ног. Кто знает, в какую сторону сообразит старый офицер, когда у него появится время немного подумать?

На Можайском шоссе мы пристраиваемся к большой войсковой колонне и вскоре оказываемся на открытой местности.

Поднимается метель, каждый шаг дается с трудом. По дороге несется поземка. Мы держимся за ремни товарищей, чтобы не потеряться в этом белом аду. Часа два отдыхаем в заброшенной овчарне и на другой день выходим к прифронтовой полосе. Встречаемся с бранденбуржцами; они нервничают и раздраженно бранятся за то, что мы заставили их ждать.

Дальнейший наш путь к линии фронта проходит без соприкосновения с русскими. Они заняты подготовкой большого наступления. Все части находятся в движении.

– Наша карош, они готовь большой атака, – удовлетворенно говорит Василий. – Их нет время дави немецкий вошь.

Когда наступает ночь, мы переползаем через позиции русских и вскоре после рассвета достигаем наших передовых позиций.

Фельдфебель-бранденбуржец спрыгивает в траншею первым, но там нет и признака немецких солдат.

Порта бежит к командному блиндажу. Там пусто. Пулеметов в гнездах нет. От находившейся рядом минометной группы осталась только разбитая опорная плита.

– Фриц, Фриц, подь сюды, – раздается за моей спиной по-русски, и пулеметчик выпускает очередь вдоль траншеи. Мы тут же бросаемся вниз и отстреливаемся из всего, что у нас есть.

Группа русских отступает, словно от таранного удара.

В воздух летят гранаты, раздаются гулкие взрывы. Оторванные человеческие конечности летят вдоль края траншеи и тонут в снегу на бруствере.

– Отходите! – кричит Старик. – Я вас прикрою. Бегите со всех ног!

Мы быстро поднимаемся, выскакиваем из траншеи и бежим к югу. Позади нас трещат пулеметы.

Я спотыкаюсь о тело убитого бранденбуржца и соскальзываю в заполненную трупами снарядную воронку. Замерзшие руки и ноги обвиняюще подняты к небу. Скрюченные пальцы, кажется, хватают меня. Они словно бы говорят: «Как смеешь ты оставаться в живых, когда мы мертвы?»

Порта перепрыгивает через воронку. Я пытаюсь следовать за ним, но дважды соскальзываю вниз по обледенелым стенкам. Лед красный. Это замерзшая кровь. Зрелище красивое, увидеть его можно только на войне. Старик прав, говоря: «Даже на войне есть минуты красоты». Русские следуют за нами по пятам, приглашающе окликая: «Фриц, Фриц, подь сюды!»

Мы продолжаем бежать со всех ног по устеленной трупами пустоши. Едва не спрыгиваем в траншеи русских, но они слишком рано стреляют, и мы успеваем повернуть.

Малыш прыгает в снарядную воронку и, повернувшись в воздухе, как волчок, устанавливает ручной пулемет, едва только приземляется.

Передние русские падают всего в нескольких метрах от него.

Я останавливаюсь на миг и бросаю несколько гранат. Словно в замедленном движении на киноэкране вижу, как русских разрывает на части. Мимо моей головы пролетает оторванная кисть руки. Потом мы снова бежим на запад. Наши должны быть где-то. Возможно, они только спрямляют линию фронта.

В нескольких метрах впереди меня фельдфебель-бранденбуржец бежит широким, спортивным шагом. Я внезапно останавливаюсь, словно наткнувшись на громадный кулак. Земля передо мной разверзается. В воздух взлетает столб пламени, фельдфебель – вместе с ним. Кажется, он крутится, как шарик, наверху столба. Его тело падает к моим ногам с таким звуком, будто бы это мокрая тряпка. Мина, на которую он наступил, оторвала ему ноги. Помочь ему ничем нельзя. Кровь пульсирует толстыми струями из вен и артерий. Я пробегаю мимо, не глядя на беднягу. Вслед мне несутся его крики. Тяжелораненым лучше всего умирать быстро! Правда, зачастую на это уходит мучительно долгое время.

Наконец мы достигаем своих траншей. Огонь начинается с обеих сторон.

– Прекратите стрелять! Прекратите стрелять! – отчаянно кричит Старик. – Мы бранденбуржцы!

Мальчишка-лейтенант с гитлерюгендовскими глазами осторожно высовывает голову из угла траншеи и требует назвать пароль.

– Пошел знаешь куда? – непочтительно отвечает Порта и тут же ложится. С испугу сидящие в траншее могут открыть огонь. Нет ничего более опасного и непредсказуемого, чем перепуганные солдаты во главе с неопытным офицером.

– Вы немцы? – доносится крик из того угла, где прячется лейтенант.

– Иди сюда, паршивый ублюдок! – кричит Малыш. – Я докажу тебе это, а потом удавлю!

В воздух, вертясь, взлетает граната и взрывается перед Василием, подбросив его на несколько метров. Он падает с глухим ударом, и под ним растекается лужа крови, от нее идет пар.

– Мы натыкай на дурный немса, – стонет китаец. – Отомсти за меня! Василий уходи к великий Кун-цзы. Жаль, он не узнай, как кончай война, не жуй курочка с двоюродный брат в Гонконг. – Тело его выгибается, как натянутый лук. Он силится встать на ноги. Слегка приподнимается и сжимает руку Старика. – Да ссвиданья, фельдфебель!

Он мертв!

Нас охватывает неудержимая ярость. Паля из автоматов, мы врываемся в траншею с лейтенантом и его людьми. За несколько секунд отбираем у них оружие. Побледневший лейтенантик прижимается к стене траншеи.

Легионер буквально срезает с него обмундирование своим мавританским ножом.

– Не убивайте его! – предостерегающе кричит Старик. – Он всего лишь мальчишка!

– Эта мелкая сволочь убила Василия! – яростно орет Порта.

Прежде, чем Старик успевает помешать, он выбрасывает лейтенантика из траншеи.

Какой-то фельдфебель бросается на Порту и моментально оказывается с перерезанным горлом.

Мы стоим на краю траншеи, держа наготове гранаты и автоматы.

– Ложись! Руки на затылок! – кричит Старик. – Иначе вы покойники!

Все в траншее ложатся.

– И с такими вояками мы собираемся выиграть войну, – говорит Старик, в отчаянии покачивая головой. – Кто сказал, что немцы замечательные солдаты? Храни нас Бог!

Вскоре появляется оберст Хинка с группой офицеров. Поздравляет нас с возвращением, едва не обнимает Порту и молча выслушивает наш доклад.

По кругу идут сигареты и водка.

– Вы до смерти перепугали личный состав траншеи, – смеется Хинка. – Почему не следовал моим приказам? – сурово обращается он к лейтенантику, держащемуся на расстоянии. – Ты знал, что мы ожидаем возвращения диверсионной группы!

– Они были в русской форме и не могли назвать пароля, – оправдывается покрасневший лейтенантик.

– Ты ожидал, что они вернутся в парадных мундирах, с пропуском в расщепленном конце трости? – кричит Хинка.