Текст книги "Блицфриз"

Автор книги: Хассель Свен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

КАПИТАН-АЗИАТ

Судам больше нет необходимости принимать решения. Достаточно приказа фюрера, чтобы казнить виновных в преступлениях против государства или в паразитизме.

Рейхсфюрер Гиммлер шефу Полиции порядка обергруппенфюреру СС Курту Далюге, 3.01.1942

Гитлер бушевал в рейхсканцелярии третий час без перерыва. «Трусы, изменники, бестолочи!» – орал он на офицеров, молча сидевших по обе стороны массивного дубового стола.

Маршал Кейтель поигрывал карандашом. Генерал Ольбрихт наблюдал за мухой, ползущей по зеленой военной карте. Она пробиралась между цветными булавками и флажками и остановилась на большой красной точке: Москва. Генерал-полковник Йодль листал документы, касающиеся неудовлетворительного производства танков. Рейхсмаршал Геринг набрасывал образцы новых мундиров. Рейхсфюрер СС Гиммлер старательно записывал исходящие от Гитлера противоречивые приказы.

«Гудериана нужно уволить со службы! – орал он. – Геппнера, этого преступного дилетанта, тоже!»

«Отлично!» – пробормотал начальник отдела личного состава генерал от инфантерии фон Бургердорф, делая запись в карманном дневнике.

«Разве я не приказывал войскам держаться и фанатично сражаться до последнего патрона? – кричал Гитлер. – И что происходит? Как только недочеловеки начинают отвечать огнем, мои жалкие солдаты бегут, как перепуганные зайцы! Мне стыдно за немецкий народ. Если б я не чувствовал себя призванным вести его, то немедленно ушел бы в отставку!»

Он злобно ударил по стулу ногой, тот отлетел и ударился о ноги генерала Фельгибеля, который не смог удержать сдавленного вскрика боли.

Гитлер бросил на начальника связи убийственный взгляд.

«Фельдмаршала фон Бока нужно снять с должности командующего группой армий „Центр“ и я запрещаю ему впредь появляться в мундире. Гальдер сообщил мне, что он потерял миллион сто тысяч человек убитыми и тяжело раненными, но это не больше, чем они заслуживали! Катастрофа? Нет, пропалывание! Только трусливые свиньи позволяют убивать себя этим недочеловекам. Я запрещаю награждать или повышать в звании всех людей из среднего эшелона, пока они не оправдаются службой на других участках фронта!».

Гитлер приказал сместить еще тридцать восемь генералов, а двенадцать – казнить. Он продолжал неудержимо бушевать, требуя крови других в расплату за провал собственных опрометчивых планов.

Генерал-танкист Модель едва не лишился жизни, когда объяснил, что армии Наполеона вошли в Россию двадцать второго июня [86]86
  Это произошло 24 июня (12 июня по старому стилю). – Примеч. ред.


[Закрыть]и были в Москве четырнадцатого сентября, восемьдесят шесть дней спустя. Притом эти армии передвигались пешком, однако четырнадцатого сентября сорок первого года танковые войска Гитлера находились еще в трехстах километрах от Москвы.

Гитлер целых пять минут стоял, будто каменное изваяние, глядя на невысокого генерала. Потом взорвался протяжным, стонущим воплем и швырнул ему в голову пачку документов.

«Вы смеете говорить, что фюрер великой Германии уступает этому смешному, маленькому корсиканскому бандиту! Человеку, который стал офицером только благодаря времени, в котором жил! Только дегенеративные французы могут гордиться такой личностью. Модель, вы лишаетесь своей должности! И больше не показывайтесь мне! Вы оскорбили Германию!»

Неделю спустя Гитлер был вынужден приказать Моделю руководить отступлением. Шестеро других генералов от этого отказались. Гитлеру пришлось чуть ли не встать на колени перед своими командирами. Двое из них были отправлены в концлагерь, но не сдались.

Гитлер не останавливался ни перед чем, демонстрируя свою властность и жестокость. Уходящим на фронт войскам было приказано стрелять по изменникам, которые позволяли противнику прорвать линию фронта. Бессчетное количество солдат, отчаянно сражавшихся, чтобы противостоять медвежьей хватке русских, было казнено своими. Их без суда ставили к стенке. Оставшиеся без оружия гибли. Если они протестовали, их заставляли замолчать ударами прикладов, а потом они падали под пулями расстрельной команды.

Главный механик пятой роты Вольф отважился явиться на передовую. Тяжело дыша, он усаживается на орудийный лафет и задумчиво закуривает одну из тех особых сигар, которые курят только он и штабные генералы. У него самая большая частная транспортная рота в немецкой армии. Купить у Вольфа можно все – особенно за твердую валюту.

Перед ним настороженно лежат два злобных волкодава. Их желтые глаза жадно разглядывают нас. Стоит их хозяину щелкнуть пальцами, и они разорвут нас на куски. Дорогое офицерское пальто на меху придает ему вид опереточного генерала, играющего в театре на какой-нибудь захудалой улочке Вены. Его пуговицы и нагрудные знаки из чистого серебра. На голове у него, разумеется, высокая меховая шапка, на боку сабля, которой невозможно разрубить пополам редиску. Любой другой был бы наказан за такое нарушение формы одежды.

Скрещивать оружие с главным механиком Вольфом никто, кроме Порты, не осмеливается. Для любого другого это означало бы мучительную смерть – от голода!

– Какого черта тебе нужно, старый механик-драгун? – с подозрительностью спрашивает Порта.

Вольф снисходительно улыбается, сверкая всеми золотыми зубами сразу. Зубы у него не скверные. Совсем наоборот; но он считает полный рот золота символом высокого положения. Когда мы захватили русское передвижное стоматологическое отделение вместе с персоналом, Вольф покрыл все зубы золотом. До этого на улыбки он был скуп.

Теперь главный механик постоянно улыбается.

– Пришел попрощаться, – притворно улыбается он.

– Уезжаешь? – восторженно спрашивает Порта.

– Я – нет. Уезжаете вы! – коварно улыбается он.

– Откуда вам, жуликам, это становится известно? – недоверчиво спрашивает Порта, охваченный зловещим предчувствием.

Если Вольф пренебрег опасностями передовой, чтобы принести это известие, то явно не только с целью доставить удовольствие Порте.

– Не твое дело, откуда, но, как ты должен понимать, у главного механика есть своя агентурная сеть, – высокомерно отвечает Вольф. – Где те три ЗИСовских транспортера, которые ты спер? Там, куда вы пойдете, они тебе не понадобятся. Что скажешь по поводу небольшой быстрой сделки? Могу предложить первоклассное боевое снаряжение для всего второго отделения плюс ППШ и двойной запас патронов. Лично для тебя – мешок с полутора центнерами продуктов. В ближайшем будущем они тебе очень понадобятся. Но решай сам, уходить ли с сухим пайком на три дня – и даже без корки бекона. Так проголодаешься, что в Берлине будет слышно, как урчит у тебя в животе.

– Выкладывай, нечестивый тип, – говорит, становясь подозрительным, Порта. – Куда я отправляюсь?

Вольф с задумчивым видом отрезает себе кусок салями. Он не пытается скрыть, какое удовольствие доставляет ему беспокойство Порты.

– За это – пятитонный ЗИС, – говорит он, проглотив колбасу и поковыряв ножом в зубах.

– Поцелуй меня в задницу, приятель, – отвечает Порта, угрожающе вертя пистолет. – Этот ЗИС – мой обратный билет в Берлин.

– Спасибо за информацию, – говорит Вольф, обнажая все зубы в торжествующей улыбке. – Я не был уверен. Судя по слухам, у тебя есть припрятанная батарея 150-миллиметровых гаубиц.

– Мало ли ходит сортирных слухов, – неторопливо отвечает Порта. – На кой черт мне гаубицы? Я что, артиллерист?

– Ты знаешь, в чем здесь дело, – грубо, но почти дружелюбно говорит Вольф. – Задница немецкого вермахта крепко увязла в снегу. Будет не просто нехватка орудий. Ты можешь получить за эту батарею что угодно, сынок, как только раскроешь карты.

– Ее реквизируют, как только я сделаю предложение, – заявляет Порта, изо всех сил стараясь казаться наивным.

Вольф громко хохочет и отпивает большой глоток из серебряной фляжки, не предлагая больше никому.

– Чушь, мой дорогой сын! Ты знаешь, как ее сбыть.

– Смотри, не поперхнись, – отвечает с мрачным видом Порта. – Немецкий стрелковый клуб скоро начнет быстренько отступать, а Иван и гроша ломаного не даст за твой транспортный парк. Когда тебя отправят на Колыму, я поеду туда добровольно ради удовольствия посмотреть, как ты будешь медленно умирать в свинцовых рудниках! Твоим чертовым волкодавам отрежут хвосты и воткнут их так глубоко тебе в задницу, что не сможешь их вытащить, и дадут работу метельщика, когда кончится война!

– Херовина, сынок, – беззаботно отвечает Вольф. – Весь мой транспорт уже в надежном месте, тебе доставит радость это узнать! Твой ЗИС мне нужен только для того, чтобы вытащить последние машины. У меня есть хорошее местечко в Либау, сынок. Надежная гавань. Если наша победоносная армия отступит слишком далеко, я могу отправиться морем в Швецию. У них там демократическое правительство, и они считают своим долгом принимать ребят из жестокого мира за их границами и заботиться о нас.

– Как только тебе это удалось? – спрашивает Порта с нескрываемым восхищением.

– Для главного механика это просто. Передвижения по России нетрудны, если ты прошел армейскую школу гауптфельдфебелей и знаешь, что к чему, – объясняет Вольф, лукаво потупив взгляд.

– Когда-нибудь тебя повесят, – говорит Порта с дружеским восхищением, не пытаясь скрыть, что не огорчится этому нисколько.

– Этому не бывать, – говорит с усмешкой Вольф, – но я уверен, что ты окончишь свою гнусную, жалкую жизнь в петле. Если буду там, окажу тебе услугу. Срежу, пока вороны не расклевали тебя, сынок!

– Знаешь, ты, сын шелудивого волка и облезлой динго, тебе предстоит отдать жизнь за фюрера, семью – если ты только смог ею обзавестись – и отечество, – со злобной выразительностью говорит Порта. – Ты самый подлый ублюдок, какого я только встречал.

– Basura [87]87
  Урна (исп.). Имеется в виду, что Порта высыпал на Вольфа ее содержимое. – Примеч. авт.


[Закрыть], – радостно кричит Барселона.

– Кончай ты, – рычит Вольф, обратив злобные зеленые глаза на Барселону. – Хочешь, сынок, тебе в задницу затолкают ящик испанских апельсинов? Хочешь испражняться апельсиновым соком целый год?

– Ты больной кот, приятель! – сухо отвечает Барселона. – Продолжай испражняться в свою солому, пока она не запахнет так же дурно, как ты!

– Я запомню это, фельдфебель Блом, – мерзко улыбается Вольф. – Эта война ничто по сравнению с тем, что будет, когда она окончится! Порта, заключим мы сделку или нет? – продолжает он, не меняя тона. – ЗИС за то, что я могу тебе сказать!

– Я трахну твою мать, если хочешь, Вольф! – снисходительно говорит Порта.

– Она ничего не получит от этого, сынок! – с гордостью говорит Вольф, утирая лицо сильно надушенным платком. – Она дама.

– Ты смердишь, как ведро помоев из китайского борделя, – говорит Порта, зажав нос и кривясь.

– Он не смог бы ввести в грех даже дурочку! – выкрикивает Малыш с громким хохотом, хлопая себя по бедрам.

– Последний шанс, – говорит Вольф, пропустив это оскорбление мимо ушей. – Я твой единственный шанс!

Порта долго и громко смеется.

– Если б только у человека был единственный шанс в этом походе любви и освобождения, я бы несколько раз погиб и воскрес.

– Ты двоюродный брат Ротшильда или что? – надменно улыбается Вольф. – Тебе не терпится узнать, что у меня есть.

– Пошел вон, – рычит Порта и неосторожно плюет против ветра.

– Порта, давай кончать шутки и перейдем к делу; Готов признаться, что приобрести твои ЗИСы для меня серьезная проблема.

– Вот именно, сынок, – говорит, щурясь, Порта. – Проблема у тебя. Не у меня. Это большая разница. С какой стати мне отдавать свои ЗИСы? Мы оба знаем, что большие шишки тоскуют по дому, цена на гусеничные и полугусеничные транспортеры с горючим повышается. Я храню свои ЗИСы, потому что знаю – цены еще не дошли до предела. Но поскольку человек я добрый, предлагаю тебе пятитонный трехосный транспортер без гусениц. Хочешь?

– На кой черт мне это дерьмо? – обиженно спрашивает Вольф. – Он с места не двинется в этом чертовом снегу, В последний раз предлагаю: один исправный гусеничный ЗИС с полным бензобаком. Я честный человек, Порта, и доверяю своим друзьям, насколько они того заслуживают.

– Ты говоришь так, будто уговариваешь девку, которая готова поверить любой чуши, потому что у тебя звездочки на погонах, – говорит Порта с достоинством.

– Давай испробуем на нем русский штык, – предлагает Малыш громко и недипломатично.

– Ваш гамбургский мальчишка никогда не станет взрослым, – доверительно говорит Вольф Штеге. – Это пролетарское дитя думает, что всего можно добиться кулаками.

– Не оскорбляй меня, герр главный, так твою пере-так, механик, а то кишки выпущу, – предостерегающе говорит Малыш, проводя пальцем по заостренному краю саперной лопатки.

– Пошел ты.

Вольф удостаивает его лишь этого краткого замечания. После долгих, секретных переговоров они с Портой приходят к соглашению, и Порта пригоняет ЗИСы. Вольф тщательно их осматривает. Ищет бомбы с часовым механизмом. Потом, удовлетворенный, пускает шнапс по кругу.

– Ты, собственно, этого не заслуживаешь, – обращается он к Малышу, – но раз тебе вскоре покидать эту юдоль слез, выпей, сынок, на дорогу! Вы будете рады узнать, что переходите в Бранденбургский полк, – добавляет он зловеще.

– Звучит как название какой-нибудь эсэсовской банды, – считает Барселона.

– Чушь, – снисходительно улыбается Вольф. – СС даже не коснулось бы вас поганой метлой. Даже если бы вы приползли на коленях, эсэсовцы не взяли бы вас к себе. Бранденбургский полк, друзья, это худшее, что можно себе представить. Часть, состоящая из отрядов самоубийц, где по-немецки говорят лишь пять процентов личного состава. Остальные – дезертиры и враги-изменники. Поверьте, узнав эту приятную новость, я откупорил бутылку шампанского. Приберегал ее ко дню победы, но…

– Оберст Хинка не допустит этого, – негодующе выкрикивает Порта. – Он дойдет до самого треклятого верха!

– Он дошел, и там ему наплевали в глаза. – Вольф долго и громко смеется. – Добрый немецкий Бог судил вам отправиться на берега Москвы-реки.

– Какого черта нам делать с бранденбуржцами? – недоверчиво спрашивает Порта.

– Бранденбуржцы недавно понесли громадные потери, – объясняет Вольф с подобающий скорбью в голосе. – Полк доукомплектовывают отребьем из армии и флота. Поэтому вашу дружелюбную компанию переводят туда. Вы отправитесь в Москву взорвать парочку заводов.

– Это гораздо проще сделать люфтваффе, – говорит Порта. – Они могут разнести всю Москву, не пролив ни капли драгоценной немецкой крови.

– Они и не прольют, – сатанински усмехается Вольф. – Ты и другие рабы гроша ломаного не стоите. Вам дадут большой груз пластиковой взрывчатки и желтомордого типа в проводники. Этот получеловек вероломнее всех тех мерзавцев, о которых вы читали в Библии.

Телефон протяжно, сердито звонит. Вольф снимает трубку и любезно протягивает Старику.

– Похоже, становится жарко, ребята! – говорит он отеческим тоном и похлопывает Порту по плечу с напускной дружелюбностью. – Вашего командира отделения вызывают к последнему причастию! Буду лживым сукиным сыном, если скажу, что сожалею об этом. С тех пор как мы встретились в тридцать шестом году, я мечтал увидеть, как вас пошлют искать славы или смерти. Но человек я не злобный – я просто холодный, расчетливый делец. Если хочешь уцелеть, нужно быть таким. Здесь, – он театрально постукивает себя по груди, – бьется большое сердце, оно слегка болит и по тебе, Порта. Поэтому желаю тебе быстрой смерти без особых страданий, хотя ты заслуживаешь медленной, мучительной, и когда отправишься на тот свет, в соборе моей души будет гореть свеча по тебе. Гордись, приятель! Ты падешь за отечество на пропитанной историческими традициями земле!

– Вольф, ты не человек. Ты обер-фельдфебель, пропитанный примитивной армейской традицией, и типичный продукт вермахта, – злобно кричит Порта, чтобы скрыть нарастающий страх.

– У меня нет времени, обер-ефрейтор Порта, – холодно говорит Вольф. – Как насчет твоих пушек и остальных машин? Если хочешь, я возьму их у тебя в память о прежних днях!

– Я могу воспользоваться твоими услугами, – надменно улыбается Порта, – но мои машины ими не оплатишь. Давай сделаем это по-другому. Я куплю твои припасы – под вексель!

Вольф хохочет так, что падает с лафета.

– Ты изменил своему призванию. Тебе следовало стать клоуном в цирке. Люди помирали бы со смеху. Вексель! Твой! В двух шагах от Кремля! При том, что ты отправляешься на смерть! Думаешь, у меня размягчение мозга? У меня, никогда не носившего каску? Я пошел в эту гнусную армию не воевать за фюрера, семью и отечество. Я пошел сюда делать дела. Вексель! Нет уж! В крайнем случае, закладную, и то офицерам от оберста и выше под гарантию земли или собственности.

– Говорил тебе кто-нибудь, какое ты дерьмо? – саркастично спрашивает Порта.

– Много раз говорили, – самодовольно усмехается Вольф. – Даже писали, но я вроде еврея, мне плевать на это, лишь бы деньги поступали вовремя. Ну, Порта, так что с машинами и пушками?

Звонит полевой телефон. Порта небрежно, будто президент всемирно известного банка, снимает трубку. С непроницаемым лицом недолго слушает. Потом, изящно повернув кисть руки, вешает трубку.

– Рынок закрыт, – ухмыляется он с большим удовольствием. – Больше никаких сделок, таффарищ Вольф. Возвращайся, сынок, в свою дыру в Либау! Меня тошнит от твоего долгого присутствия. Ты отвратительная вонючка!

– Что там говорят по этой штуке? – с любопытством спрашивает Вольф, лицо его медленно краснеет.

– GEKADOS [88]88
  Аббревиатура от нем. «Geheime Kommandosache» («секретно, только для командования»). – Примеч. ред.


[Закрыть], – лукаво улыбается Порта. – Сказать, так тебя хватит удар.

– Если ты веришь всему, что говорят по этому треклятому аппарату, ты еще глупее, чем я думал, – гневно повышает голос Вольф.

– Уплывай к своей королевской шведской демократии, – язвит Порта. – Ты надоел мне! Купи зеркало, сынок, и хорошенько в него поглядись. Сам себе опротивеешь.

Вольф угрожающе поднимается. Он похож на опасного хищника, у которого из-под носа улизнула добыча.

– Смотри, если замышляешь какую-то хитрость! Тебе, мальчик, никуда от меня не деться!

– Поосторожнее; ты, хоть и принадлежишь к расе господ, можешь лопнуть, если станешь слишком раздуваться, – говорит Порта, весело посмеиваясь. Достает колоду и начинает сдавать карты.

– Накорми его крысиным ядом, – доверительно предлагает Малыш.

– Хоть ты здоровенный и сильный, как бык, ума у тебя, как у мертворожденного теленка! – рычит Вольф, выйдя из себя. – Я могу раздавить тебя, как гниду!

– Злобный он ублюдок, так ведь? – говорит Малыш небрежным тоном и ходит с короля.

В распоряжение Старика приходит отряд бранденбуржцев в форме русских лыжников. Чуть погодя появляется невысокий, узкоглазый азиат с белозубой улыбкой. На нем форма капитана НКВД, невысокие кожаные сапоги, портупея и кобура с большим наганом. На груди он держит «Калашников», словно счастливая мать младенца.

– Василий, – представляется он, пожимая всем руки. – Клянусь Кун-цзы [89]89
  Конфуцием. – Примеч. авт.


[Закрыть], здесь приятно пахнуть шнапс, – восклицает он, шумно принюхиваясь. – Василий тоже любит шнапс. Что за пикник без шнапс! – Он быстро приканчивает бутылку Порты и закутывается в плащ-палатку. – К позиций коммунистов мы пойти в темноте. Лучше всего через Староданилово, там дурачки из Карабаха. С наступлений темноты они прячутся. Мы говорим: «Проверка из НКВД!» Они трусят. Карабахцы всегда под подозрений. Веди дела с изменник, торгуй сигареты.

– Любопытно, – с предвкушением говорит Порта.

– Теперь моя поспать! – говорит Василий и закутывает голову маскировочным халатом. – В два часа будить. Поведу вас на опасный дело. На большой взрыв в Москве. Потом мы бежать со всех ног!

Через полминуты он громко храпит.

– Откуда взялся этот тип? – с удивлением спрашивает Барселона.

– Его надо бы ликвидировать, – говорит Хайде, не пытаясь скрыть отвращения к Василию.

Старик разворачивает карту Москвы и начинает обсуждать нашу задачу с фельдфебелем-бранденбуржцем.

– Hals und Beinbruch! [90]90
  Ни пуха, ни пера! (нем.) – Примеч. пер.


[Закрыть]– говорит оберст Хинка. Он пришел проводить нас. – Возвращайтесь живыми. Ни в коем случае не попадайте в плен в этой русской форме. Вам всем известно, как обходятся со шпионами и диверсантами.

– Когда я служил в Тридцать пятом танковом полку в Бамберге, моей обязанностью было носить воду в квартиры женатых офицеров, – треплется Порта, пока мы лежим на исходной позиции. – Строгий командир полка требовал, чтобы все офицеры выходили на плац для осмотра со своими ротами в семь часов каждое утро. В половине восьмого я нес воду в первую из квартир, где жил лейтенант Пютц из третьей роты. Обычно я кончал трахать его жену к восьми часам и нес воду в квартиру обер-лейтенанта Эрнста. Его жена оставалась довольной чуть позже половины девятого. К половине одиннадцатого я имел столько офицерских жен, что при мысли о продолжении в том же духе едва не становился гомиком. Но в два часа мне с моим маленьким другом приходилось вновь обходить квартиры. Тут я ублажал жену майора Линковски, очень набожную женщину. Ее мужа временно перевели к нам из Первого кавалерийского полка в Кенигсберге. Она каждый день говорила мне, что в Кенигсберге любовника не имела, но теперь наверстывает это в Бамберге. Там я начал коллекционировать трусики, и это привело к неприятностям, когда явилась тайная полиция искать какого-то воришку. Ребята в шляпах и кожаных пальто устроили всеобщий обыск и обнаружили мою коллекцию, на всех трусиках были написаны имена. Жены, разумеется, не признали их своими. Однако среди полицейских было один обер-ефрейтор, который ненавидел офицеров. Все коллекцию отправили в Центральную полицейскую лабораторию в Берлине, и после того как эксперты основательно потрудились, добрые женщины оказались разоблаченными. Говорят, когда наш командир полка, оберст Хикмайстер, дочитал донесение из криминальной полиции рейха, то вскочил из-за стола и проглотил при этом монокль. Он застрял в прямой кишке, как оконце; чтобы удалить его, пришлось вызывать стекольщика. Всех офицеров-рогоносцев наказали переводом в дальние приграничные полки. Некоторые хотели развестись с женами, но управление делами личного состава запретило. Офицеры должны быть способны поддерживать дисциплину в своих семьях. При необходимости интенданты могли предоставить им пояса верности.

– А для тебя чем все кончилось? – с любопытством спрашивает Барселона. – Не мог же ты оставаться после всего этого в Бамберге!

– Да, меня перевели в Одиннадцатый танковый в Падерборне, но водоносом я больше не был. Меня сделали пулеметчиком в экспериментальном батальоне. Это было не так уж плохо. Я смазывал замки. У нас в девятой роте был гауптфельдфебель, который коллекционировал лобковые волосы. Держал их он в коробочке с фотографией оскальпированной женщины на внутренней стороне крышки.

– Кончай, – грубо приказывает Старик. – Нам нужно подремать. К черту тебя и твоих бамбергских шлюх!

Три часа спустя нас будит один из пехотинцев.

– Сколько натикало? – сонно спрашивает Старик.

– Половина третьего, герр фельдфебель, – отвечает, заикаясь, несчастный солдат.

– Ты должен был разбудить нас в два, – резко выкрикивает Старик, натягивая сапоги.

– Ты спал на посту, солдат, – заявляет Хайде с видом ангела-мстителя. – Я доложу о твоем нарушении дисциплины. Это может кончиться для тебя расстрелом!

Хайде любит казни.

Барселона медленно встает и потягивается так, что хрустят суставы. Автомат фельдфебеля-бранденбуржца падает на землю. Тут же вспыхивает ссора.

Мы незаметно проскальзываем через линию фронта и идем прямо на позиции русских.

«Капитан» Василий напускается на русского лейтенанта в манере НКВД и угрожает ему Колымой.

Поднимается ветер. Снег летит нам в лицо большими тучами. У меня в сапоге какой-то камешек. Я стараюсь забыть о нем, но это заставляет лишь думать о камешке все время. Он кажется булыжником. Сажусь у придорожного столба и ощупываю ногу.

– Qu'as tu? [91]91
  Что у тебя? (фр.) – Примеч. пер.


[Закрыть]– раздраженно спрашивает, наклонясь ко мне, Легионер.

– В сапог попал камешек.

– Mille diables [92]92
  Тысяча чертей (фр.) – Примеч. пер.


[Закрыть], и только-то! – бранится он. – Побыл бы ты в Гермерсхайме, где занимались утренней зарядкой в заполненных гравием сапогах.

Легионер помогает мне снять сапог. Камешек до того маленький, что даже не верится, что он может причинять такую боль.

– Неженка, – язвит Легионер. – Стонать из-за такого пустяка!

На Даниловском кладбище мы устраиваем отдых после утомительного марша в метель.

Порта предлагает поиграть в кости, но ни у кого нет желания, поэтому он играет с собой и всякий раз выигрывает.

– Скоро сделать большой взрыв, – говорит Василий, – только нужно остерегаться чертова НКВД. Это настоящий дьяволы. Если попадемся, конец. Отвоевались!

Когда мы сидим, пригнувшись, у широкого Варшавского шоссе, мимо проходит длинная колонна Т-34 – так близко, что мы ощущаем на лицах выхлопные газы, будто горячий ветер.

– Почему не пойти вдоль реки? – грубо спрашивает Старик. – Так гораздо ближе, и можно было б двигаться, укрываясь за складами.

– Ни харош, – отвечает Василий с широкой, белозубой усмешкой. – Очень опасный часть! Сунься туды – попадешь на Лубянка. Большой немецкий генерал сказал Василий: «Покажешь солдатам-диверсантам завод. Они устрой взрыв!» Василий всегда делай то, что говори генерал. Если ты, фельдфебель, не делай то, что говори Василий, Василий пойдет к большой генерал и скажет, что ты изменник! Гитлер доволен Василием, дал ему большой орден, однако. Люди выпятить глаза, когда Василий вернется домой, в Читу.

– Эта желтая обезьяна начинает мне нравиться, – одобрительно улыбается Порта.

– Оторвать ему башку, и получишь свободный проход в рай, – считает Малыш. – Не думаю, что Авраам его особенно любит.

– Мне он не нравится, – угрюмо говорит Хайде. – Неискренний.

– Нравится тебе хоть кто-нибудь, кроме твоего фюрера? – холодно спрашивает Порта.

– Как это понимать? – угрожающе произносит Хайде.

– Так, что ты целовал бы шнуровку его сапог, будь у тебя такая возможность!

– Сапоги со шнуровкой – оскорбление для фюрера, – заявляет Хайде. – Это неуважительное отношение к австрийскому народу.

– К австрийскому народу? – переспрашивает Штеге. – Это еще что такое? Австрия теперь называется Остмарк!

– Его фюреру пришлось назвать ее так, чтобы стать немецким гражданином! – с громким смехом говорит Порта.

– Ничего более возмутительного не слышал! – возбужденно восклицает Хайде. – Ты поплатишься за это головой, парень, когда мой рапорт уйдет куда положено!

– Василий, пошли дальше, – раздраженно поторапливает его Старик. – Давай взорвем этот завод и вернемся. Не хочу бродить здесь!

– Скоро дойди до ЗИС, – уверяет его китаец. – Кун-цзы говорит: «Лучше идти быстро, вернее придешь к цели». Мы не экспресс, который идти в Пекин по расписаний. Мы описать большой круг. Идти прямо, как твоя предлагай, то бум! бум! бум! – ив глупый немецкий башка будет дырка!

– Ладно, давай опишем большой круг, – устало соглашается Старик, – только бы дойти до завода сегодня и успеть вернуться завтра рано утром. Мне эта прогулка не по душе.

– У тебя что, в башка дерьмо? Мы увидеть завод только через три дня. Дождайся темноты и взорвай его. Сегодня нас ждет большой охрана. НКВД знает, что здесь дурный немцы. Мы не появися ни сегодня, ни завтра, и они подумать, что вообще не появися. Думать, что мы вернулись к своя.

– Черт возьми, откуда ты знаешь, что они подумают? – с удивлением спрашивает фельдфебель-бранденбуржец.

– Китайса знает много чего. Знает, что думать дурной коммунистический свиньи. Я видел шпионка на немецкие позиции. Когда я вернись, эта прасститутка будет висеть на веревка.

– Почему ж ты сразу о ней не сообщил? – недоуменно спрашивает Легионер.

– Только идиот убивай шпион на месте, – объясняет Василий с лукавым выражением черных глаз. – Мудрый китайса из Харбин ведет наблюдение за эта коммунистическая сучка. Она кажи нам другие шпионы, мы уничтожай всех сразу. Очень просто.

– Значит, мы пробудем в Москве несколько дней? – спрашивает Старик, и голос явственно выдает его опасения.

– Москва красивый город, однако. Люди ехай очень издалека, чтобы ее видать.

– Славный парень, ничего не скажешь, – весело смеется Порта. – Если все его соотечественники такие, ни за что не поеду в Китай!

– Послушай, Василий, – говорит Старик, склоняясь над картой города. – Почему не пойти Староданиловским бульваром, а потом к погрузочной станции вдоль Москвы-реки?

– Твоя сойти с ума, – дружелюбно улыбается китаец. – Mulkt saki manna hai! [93]93
  Строго охраняемая зона (тибетск). – Примеч. авт.


[Закрыть]Ты получаешь русский пуля в немецкий живот, и завод не будет взорван. Великий Кун-цзы кажи Василий: «Иди в НКВД, скажи, Василий поймал плохих немцев, Василий герой и получай большой советский орден!» Если пойдешь Староданиловский бульвар, я вас не знаю. Китайса не так глуп, как думает глупый белый люди.

– Не особенно скрывает свое мнение о нас, так ведь? – усмехается Порта.

Мы укрываемся в небольшом, идущем вдоль бульвара парке, пока мимо проходит большая колонна солдат.

– Тогда что ты предлагаешь, Василий? – спрашивает Старик. – Теперь ты командуешь.

– Нет, нет, тавариш фельдфебель, – отвечает китаец по-русски. – Моя не хочет командуй. Генерал кажи мне: «Василий, ты приведешь солдат-диверсантов к трансформаторный подстанция. После большой взрыв уцелевших приведешь обратно в гитлеровский армия». Мне все равно, как ваша веди себя. Скажет: «Василий, идем к своим». Мы возвращайся, не сделай приказа. Василий рассказывает дьяволы из НКВД все, что знает об операция. Получает на грудь Красный Звезда. Может, и помилование от неотсиженный тюремный срок.

– Что такое, желтый дьявол? – подскакивает с криком Порта. – Ты бежал из тюрьмы?

– Да, да, – весело признается Василий, словно это лучшая на свете шутка, – ваш проводник по Москве беглый заключенный, однако. Всех умных людей сажай. В советский рай это большая честь.

– Merde alors! [94]94
  Черт возьми! (фр.) – Примеч. пер.


[Закрыть]– восклицает заметно потрясенный Легионер. – Значит, ты бежал из заключения, и тебя разыскивают?

– Да, да, – совершенно невозмутимо улыбается Василий. – Поэтому для немцы я очень верный проводник. Генерал никогда не спросить: «Сидел ты в тюрьме?» Мой отец, очень умный китайса, живет в Чита. Он говори свои восемнадцать сыны: «Никогда не признавайся, что сидел, если не спросят». Генерал спрашивает: «Василий, можешь показывать путь?», и я отвечаю: «Да». Если сказать «нет», это будет большой ложь.

– Надо же, – стонет Легионер. – Разыскиваемый преступник служит проводником. Да смилуется над нами Аллах!

– Успокойся, солдат, – утешает Василий. – Чертов НКВД сейчас не искать тех, кто ушел из тюрьмы, не попрощавшись. Милиция идет под пули гитлеровский солдата. Это хорошо!

– За что сидел? – с любопытством спрашивает Барселона. – Надеюсь, не за что-то серьезное.

– Василий хороший человек. Ничего серьезный не сделал. Только пустяк. Перерезал горло глупый, дрянный женщина зато, что спала с председатель горсовета и продала лошадь Василия цыганам в Чита.