Текст книги "Дело Зорге"

Автор книги: Ханс-Отто Майснер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

ВОЙНА НАЧАЛАСЬ

– Пробил час Великой Германии! – воскликнул доктор Зорге, когда в Токио узнали о начале войны с Советским Союзом.

Восхищение, светившееся в его глазах, вдохновило Богнера на патетический жест. Он схватил руку начальника отдела информации и долго жал ее, так и не догадавшись об истинном смысле, вложенном Рихардом Зорге в эти слова.

Богнер не заметил и скептических мин на лицах остальных коллег. Как многие немцы, живущие за границей, сотрудники посольства лучше, чем их соотечественники на родине, видели, как складывается соотношение сил в мире, и понимали, что явное преимущество на стороне противников Германии.

Чиновники посольства недовольно поморщились, узнав, что начало вторжения немецких войск в Россию Зорге счел вполне подходящим поводом, чтобы устроить одну из своих вечеринок.

Дом Зорге – маленькое сооружение в европейском стиле – давно нуждался в ремонте. Местность, где он стоял, когда-то была красивым пригородом, но со временем ее поглотил Большой Токио. Люди побогаче здесь уже не жили.

Трудно было сказать, какая из комнат этого дома служит хозяину спальней, какая – столовой или гостиной. Повсюду царил беспорядок: груды книг и газет заполняли все углы, столы, диваны и стулья. Зорге не держал трех-четырех слуг, как полагалось уважающему себя европейцу. Хозяйством ведала всего одна женщина, внешний вид которой красноречиво говорил о том, что уборку комнат она считает делом ненужным.

Как и в кабинете хозяина в посольстве, так и здесь среди курительных трубок, бутылок и посуды встречались ценные произведения искусства – старые гравюры, картины. Жаль только, что Зорге обращался с этими красивыми вещами без почтения. Да и к гостям особого почтения не проявлял, а давал им ясно понять, что в центре внимания здесь должен быть он. Поэтому не удивительно, что у него не бывали ни дипломаты, ни кто-либо из влиятельных членов иностранной колонии. Гости доктора Зорге в основном состояли из числа тех, кто имел обыкновение заходить в «Старый Гейдельберг».

У Зорге встречались различные люди: японские интеллигенты с пустыми желудками и длинными волосами, видевшие в нем своего последнего защитника и благодетеля; несколько журналистов как с хорошей, так и с сомнительной репутацией, приходившие сюда, чтобы подхватить пару-другую новостей, которые порой может милостиво подбросить им их великий коллега; два или три немецких студента-филолога, довольные тем, что могут бесплатно выпить. Здесь были эмигранты из различных стран, заброшенные на японский берег волнами своей судьбы; царские офицеры из России; националисты с Филиппин и даже евреи из Германии – ведь Зорге мог себе позволить все. Несколько молодых людей – европейцев и японцев – Зорге отобрал и сделал своими постоянными спутниками. Среди гостей было много различных женщин: неудавшиеся актрисы, танцовщицы из кабаре, полукровки, вроде работавшие где-то переводчицами; порой одна-две белые женщины, покинувшие когда-то Европу ради любовника-японца и теперь не знающие, как заработать на жизнь в этой стране. Короче говоря, самая пестрая компания собиралась в этом стареньком домике.

Так бывало всегда, не представлял исключения и сегодняшний вечер.

Биргит с большим трудом удавалось хотя бы внешне походить на женщин, окружавших Зорге. Ее ногти теперь были ярко накрашены, роскошные светлые волосы свободно спадали на плечи. Между пальцами она постоянно держала сигарету, правда, почти всегда потухшую. Подражая женщинам из окружения Зорге, она бездумно вертела в руке бокал, но, в отличие от других, никогда не просила наполнить его вином.

Все говорили наперебой, много смеялись. Озабоченной была только домработница Зорге – она стояла возле граммофона и меняла пластинки.

С бутылкой в руках Зорге обходил гостей. Лицо его раскраснелось, ворот рубашки был расстегнут. Он ни с кем не задерживался больше чем на несколько секунд. С каждым Зорге объяснялся на его родном языке, даже с китайскими футуристами. Все хотели узнать у него последние новости или сообщить ему свои. Иногда он прислушивался к разговорам, чаще отмахивался: «Мне это уже известно!»

– Как вы думаете, сколько продлится война с московитами? – поинтересовался Янта, польский журналист, живущий в Токио под покровительством германского посольства. – Смогу я вернуться домой до рождества или придется зимовать здесь?

Зорге громко рассмеялся.

– Куда ты так торопишься, братец? Это же чудесная война, классическая война между славянами и германцами.

Слова Зорге пришлись поляку не по душе.

– Может быть, вам нравится эта война, – зло ответил он, – потому что вы любуетесь ею издалека.

Хозяин дома равнодушно пожал плечами и, притворяясь пьяным, сказал:

– Точно, я воюю издалека…

Некоторые пытались танцевать. Но делали это без настроения. К тому, что обе художницы танцевали в паре, все уже привыкли. Никого не шокировало и то, что студентка в роговых очках на самом деле была студентом – в доме доктора Зорге такие «несущественные» различия никого не смущали.

В сутолоке вечеринки Биргит Лундквист было совершенно безразлично, кто ее партнер по танцу. Главное – она доказала Рихарду, что сумеет акклиматизироваться в любом обществе. Он понял это и часто с довольной улыбкой посматривал в ее сторону. Незадолго до прихода гостей Зорге рассказывал Биргит, как важно для журналистки не теряться ни в какой ситуации. «Надо, – внушал он, – чтобы тебя признавали за своего человека в любом обществе, среди любых людей».

Она сумела войти в это общество! Как приятельница Зорге, она пользовалась уважением. Но немногие из гостей знали, что она в действительности гораздо больше, чем просто приятельница, – она правая рука Зорге, его новая сотрудница.

Неожиданно появился Иноэ, секретарь Зорге. Он пробивался с телеграммой сквозь гомонящую толпу к своему шефу. И Зорге, занятый разговором, так и не обернулся бы к секретарю, если бы тот не проявил настойчивости. Рихард вскрыл конверт.

– Черт побери! И надо же, чтобы это случилось в Киото! – воскликнул он так громко, что все обратили внимание. – Похороны, да еще в момент, когда мне так весело!

Но проклятия едва ли могли помочь делу. Нужно было успеть попасть на вечерний поезд, идущий на Киото. Держа телеграмму в руке и недоуменно пожимая плечами, Зорге стоял перед гостями. Было ясно, что им нужно немедленно расходиться. Но некоторые из гостей считали, что могут отлично повеселиться и без хозяина.

– Не-ет, ребятишки, – покачал головой Зорге, – причина моей поездки слишком серьезна, не годится развлекаться здесь всю ночь… Прошу вас разделить мое горе… Биргит, пойди уложи мне траурный креп!

Гости неохотно стали расходиться. Когда последний из них спустился по ступенькам, Зорге повалился на диван и рассмеялся.

– Торопись, до отхода поезда осталось мало времени, – сказала Биргит, взглянув на часы. – Что ты возьмешь с собой?

– Ничего, глупышка, ничего! Никто не умер, и никуда я не еду. Просто хотел избавиться от этих бездельников…

– А телеграмма?..

– Послал ее заранее по телефону при помощи Иноэ.

– Если гости тебе в тягость, зачем же ты их приглашаешь?

– Они мне были полезны. Я должен был узнать, что думают в определенных кругах о войне немцев с Россией. Кое-кто из них связан с тайной оппозицией. На таких вечеринках люди забывают об осторожности и у них можно кое-что выудить…

– Мне кажется, – сказала Биргит в раздумье, – ты способен на все ради хорошей информации. Сначала ты необычайно приветлив с людьми, затем, получив от них все, что нужно, даешь им коленкой вон.

– Ты со временем откроешь во мне и другие дурные черты, – ответил он, – но цель оправдывает средства, как говорят французы. А у нас хорошая цель. Должны же мы получать информацию, как ты думаешь?

Биргит неуверенно кивнула.

– Очень приятно, Рихард, что ты говоришь о нас обоих. Но мне, к сожалению, не удалось выудить ни единого слова, которое могло бы представить интерес для немецких газет. Если бы ты меня предупредил! Ты же знаешь, как охотно я бы помогла тебе.

– Ты можешь мне помочь, Биргит и даже очень.

– Пожалуйста, скажи, что я должна сделать. – Она вскочила, словно ожидая приказа, который нужно выполнить немедленно.

– Это не так срочно, – засмеялся Рихард, – у нас есть еще немного времени…

Но Биргит продолжала настаивать. Зорге начал издалека.

– Дело касается Танаки, ты помнишь его… толстый, важный секретарь премьера. Я представил его тебе в тот раз в посольстве.

– Ты хотел помочь мне взять у него интервью, – с готовностью подтвердила она.

– Да, поэтому я пригласил его сегодня пообедать вместе с нами на озере Яманака. Ты, он и я! Цель этой прогулки – узнать у него, какие планы существуют у японцев в отношении их Квантунской армии сейчас, когда немцы начали войну с русскими. Ты знаешь, эта армия расположена на границе Маньчжурии и Сибири. В полной готовности она стоит у черного хода в Россию, а папаша Сталин, к своему несчастью, должен сейчас защищать свой парадный вход от злых германцев. Используют ли японцы эту великолепную возможность, чтобы ворваться в тыл к папаше? Вот что мне бы хотелось узнать у Танаки. А ему, конечно, это известно!

– А почему бы тебе его прямо не спросить? Ты же дружен с ним!

Зорге не сдержал улыбки.

– Мы не настолько друзья. Да и речь идет о таких вещах, о которых добрый Танака не имеет права рассказывать, даже если бы очень хотел.

– И ты думаешь, я могла бы помочь тебе?  Я, такая слабая женщина?

– Как раз слабые женщины и сводят с ума сильных мужчин, – подтвердил Зорге. – Улыбка красивой женщины развязывает язык молчаливого человека быстрее, чем самое сладкое вино!

– Не слишком ли ты переоцениваешь меня и недооцениваешь своего друга?

Зорге покачал головой.

– Если ты будешь вести себя умно, Биргит, этот человек в твоих руках станет мягким, как воск. Танака питает к тебе слабость, очень большую слабость… Ему еще не встречались такие девушки. Для него ты так же своеобразна и привлекательна, как красивая гейша, которая попалась бы шведу, любителю женщин, где-нибудь у вас в стране. Ты для него – произведение искусства, привлекательное и очаровательное.

– Звучит уж слишком опасно, – пошутила она.

– А это в самом деле опасно, – признался он. – Опасно для Танаки!

– Пока ты со мной, мне ничего не страшно.

– Тебе и без меня не будет страшно… Она испуганно посмотрела на него.

– Что ты говоришь? Я думала, нас будет трое! Зорге предвидел, что ему придется ее уговаривать.

И он начал совершенно спокойно, по-деловому объяснять ей, что он привезет ее на озеро, где они условились встретиться, а затем извинится и, ссылаясь на неотложные дела, покинет их. Японцу будет очень приятно прокатиться на лодке вдвоем с ней. Этим нужно воспользоваться, так как с глазу на глаз Танака, возможно, станет разговорчивей.

Биргит согласилась, хотя побороть в себе сомнения так и не смогла.

– Но если Танака действительно влюблен в меня, – заговорила она, – я бы не хотела быть с ним в лодке вдвоем…

– Не волнуйся, маленькая, ничего не случится. А вообще все, что ты делаешь, ты делаешь для меня. Вернее, для нас обоих, для будущего. Мы живем сейчас в необычное время, и приходится прибегать к необычным средствам. Мы же не обыватели, мы люди, стоящие на краю мировой истории. Или ты считаешь, что не подходишь для этой роли?

– Я боюсь, – запинаясь, произнесла Биргит. – Точнее, мне эта игра очень неприятна.

Зорге почувствовал, что слишком поторопился.

– Зря беспокоишься, дорогая. Ты многое усложняешь. Такой восхитительной женщине, как ты, достаточно улыбнуться мужчине – и он расскажет все!

Биргит решила не показывать виду, что боится.

– Я постараюсь, – серьезно сказала она. – Если мне удастся, ты получишь свою информацию. Но прошу, расскажи мне подробно обо всем еще раз…

Зорге ехал очень быстро. Он не обращал внимания, что его автомобиль буквально трещит по всем швам, грозя развалиться на одном из крутых поворотов.

– Боишься? – спросил он свою спутницу, которая тщетно пыталась ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться.

Биргит покачала головой. Она не боялась. Ей нужно было о многом подумать. Мужчина, сидевший рядом, вез ее навстречу приключению, которое еще месяц назад показалось бы ей невероятным.

«Почему ему чуждо даже такое чувство, как ревность? – думала Биргит. – Может, потому, что он абсолютно уверен, что я люблю только его? Или его честолюбие взяло верх над всеми другими чувствами?»

Биргит еще не могла разобраться в своих отношениях с Зорге. Она еще не понимала, что стала его соратником, его товарищем на всю жизнь. И это объединяющее их чувство товарищества было сильнее, чем обычная любовь. Оно связывало обоих настолько прочными узами, что уже ничто не могло их разъединить. Ничто!

– Тебе нечего бояться, дитя, – услышала она его голос, – машина еще послужит. Она, конечно, старовата и выглядит не ахти как, но у нее новый, очень сильный мотор. Кузов староват, но остальное в порядке!

– А почему ты не купишь себе новую машину? Зорге переключил передачу, ловко взял узкий и крутой поворот, выровнял машину и, дав газ, помчался к следующему повороту.

– Видишь ли, дорогая, есть люди, которые любят выдавать себя за более богатых и важных, чем они есть на самом деле, а есть любители прибедняться. Я отношусь к последним и с удовольствием это делаю. Со временем ты это заметишь.

Он так громко засмеялся, что смех заглушил стук и грохот машины.

– Ты действительно странный человек и совсем не такой, каким я тебя считала. Может быть, ты и не такой, каким тебя считают люди…

– Я лучше, интереснее, чем ты думала? – добродушно спросил он, беря последний поворот.

– Когда любишь, трудно судить, – пробормотала Биргит тихо.

Темнело. Они ехали по прямому узкому шоссе. Местность вокруг была плоской, как стол. И только вдалеке виднелись гряды холмов. На горизонте величественно возвышалась священная гора Фудзи. Лучи заходящего солнца сверкали на ее вечно снежной вершине.

– Можно понять японцев, – сказал Зорге, – почему эта гора с ее неповторимыми линиями занимает так много места в их легендах.

– Да, действительно трон богов, – согласилась Биргит. – Невольно представляешь Аматэрасу, праматерь японцев, взирающую с высоты на своих детей.

– Ты, конечно, веришь всему, что эти японцы навыдумывали! – Зорге почему-то сказал это так громко, что девушка вздрогнула. – Японцы всех убеждают, что они здесь жили еще во времена сотворения мира. Но это вздор! На самом же деле японцы пришли сюда, на этот большой остров Хонсю, с их небольшого острова Кюсю. Законных хозяев этой земли, бедных айнов, они истребили мечом и водкой. Осталось лишь несколько сотен представителей этого несчастного народа. Сейчас они живут в жалких лачугах на Хоккайдо и Сахалине. А болтуны-японцы отобрали у них и эту священную гору вместе с ее названием. В языке айнов есть слово «фудзи», оно означает «огонь». А гора Фудзияма, как ты знаешь, была когда-то огнедышащим вулканом. Отсюда и название  этой горы. Сам же Токио был когда-то всего лишь обычным замком, который японцы построили на земле, отобранной ими у айнов. Назывался он Эдо. А было это каких-нибудь семьсот лет назад. Сейчас в Японии запрещено даже упоминать об этом. Ни в одной школе не преподают настоящую историю. Даже ученые не отваживаются писать об этом историческом факте. Все, о чем учителя рассказывают своим школьникам, – шовинистические истории, выдуманные в угоду национальному тщеславию… Даже сегодня оставшиеся айны не имеют избирательных прав. Они живут под полицейским надзором, от которого не так-то легко уйти. Дело в том, что айны не относятся к монголоидной расе и глаза у них не раскосые, а обычные, как у нас.

– Как у нас? – переспросила Биргит. – Никогда об этом не слышала.

– Охотно верю, дитя мое. Ты и не могла об этом слышать. Кто бы тебе здесь сказал, что коренные жители Японии – возможно, европейцы или даже индогерманцы?

– И откуда ты все это знаешь?

– Я знаю японцев лучше, чем они сами себя.

– Это-то мне известно.

Зорге притормозил и свернул в аллею. Между деревьями поблескивал темный диск озера Яманака.

Большая терраса отеля, укрепленная на сваях, нависла над водой. К ней вел широкий деревянный помост, освещенный двумя рядами пестрых лампионов, свет которых красиво переливался в воде. Лодки, привязанные к высоким пестрым столбам, с шорохом терлись бортами друг о друга. Некоторые уже были подготовлены к приему гостей: в центре под балдахином разложены подушки, на корме пылали жаровни. К носу каждой лодки был прикреплен шест, на котором, глядя в воду, сидела большая черная птица.

Танака, радостно улыбаясь и широко раскинув руки, шел по помосту навстречу Зорге и Биргит.

Очевидно, он ждал уже давно. Зорге извинился за опоздание, сославшись на неожиданный визит одного из коллег.

– Небольшое ожидание только продлило мне радость, которую я испытывал в предвидении встречи, – ответил, улыбаясь, японец. – Поэтому я должен вас поблагодарить.

Зорге с улыбкой поклонился. Он давно жил здесь и привык к обычаям страны. Однако цветистые выражения, к которым в Японии прибегали даже в тех случаях, когда следовало бы обидеться, каждый раз веселили его.

– Я тем более огорчен, Танака-сан, что число участников этой встречи сократится на одну персону. По озеру смогут прокатиться только двое.

Всего на долю секунды на лице японца промелькнуло разочарование, но затем он быстро взял себя в руки.

– О, наша юная дама, видимо, условилась о свидании? Возможно, там соберется более веселое общество. Я, конечно, понимаю, молодость тянется к молодости.

– Вынуждена вас разочаровать еще больше, – улыбнулась ему Биргит. – К сожалению, нас оставляет доктор Зорге. Ему надо немедленно возвращаться, и вам придется быть в моем недостойном обществе. Прошу прощения.

– Да, это так, дорогой друг, – с горечью подтвердил Зорге. – Меня вызывает по телефону Берлин, я должен быть у себя. В Германии не понимают, что здесь уже наступил чудесный вечер. Они только позавтракали и усаживаются за письменные столы. Я убежден, что вы, как человек долга, меня поймете.

Танака отлично понимал, что, находясь на службе у государства, надо быть готовым ко всему. Зорге пожал ему руку.

– Я знал, что вы на меня не рассердитесь, – тепло проговорил Рихард. – Моя юная коллега сумеет заменить меня. Боюсь, она рада, что мне приходится уехать. Побеседовать вдвоем с таким интересным человеком для девушки, я хочу сказать, для умной девушки – это событие, которое случается не каждый день. Японец обратился к Биргит:

– Наш друг осыпает меня такими любезностями, что я не знаю, краснеть ли мне от гордости или от стыда.

Все трое засмеялись.

Зорге хотел тут же проститься, но Танака из вежливости предложил проводить его до машины.

Когда автомобиль скрылся из виду, Танака сказал Биргит:

– Надеюсь, что вам еще не доводилось ужинать в лодке-ресторане на озере. Я был бы очень рад, если бы этот вечер сохранился в вашей памяти как нечто особенное.

Биргит была уже здесь однажды с отцом, правда, днем, но сочла за лучшее промолчать.

Танака в японской национальной одежде, скрадывавшей его полноту, был похож на большую ночную птицу. Полы широкого кимоно, раздуваемые свежим прохладним ветром, напоминали крылья. Инициатором этой прогулки был Зорге. Именно он должен был позаботиться обо всем заранее. Но Танака знал, что его друг наверняка забудет что-то сделать. Поэтому японец заказал все сам.

Когда они подошли к причалу, слуги, находившиеся в лодке, склонились в глубоком поклоне и с шумом втянули в себя воздух.

Хороший ужин в веселом обществе на лодке, скользящей по озеру или реке, издавна был одним из наиболее утонченных развлечений, распространенных в Японии. Художники и поэты старины увековечили этот обычай в своих произведениях.

– Я предпочитаю китайскую кухню нашему японскому меню, – сказал Танака, протягивая Биргит руку и помогая ей войти в лодку. – Может быть, и вы также? Но я просил бы сделать сегодня исключение для рыбы. Нам поймают форель прямо из озера. Так принято.

– Конечно, – согласилась она. – Только не думайте, что для меня специально нужно жарить или варить рыбу. Я ее с удовольствием съем и сырую, как настоящая японка.

Биргит сразу заметила, что их лодка была оборудована богаче, чем остальные. Средняя ее часть, где на подушках должны были сидеть гости, от кормы и от носа отделялись красным шелковым занавесом, оставляя открытыми борта. Под широким балдахином качались два фонаря с нарисованными на них значками счастья.

Оба лодочника стояли на корме. Способ, которым они обычно двигали лодку, приводил в изумление любого европейца, видевшего это впервые. Они гребли не руками, а одной ногой, обхватив ею весло. Руки их были скрещены на груди, а глаза без всякого выражения устремлены вперед. Казалось, что эта работа не стоит им никаких усилий.

На носу судна хлопотали четверо слуг. Повар и его помощник крутились вокруг жаровни, на которой стоял большой бронзовый котел. Рыбак склонился над водой, держа в руках проволочную корзинку с сосновой лучиной, пламя которой должно привлекать рыб. В почтительной позе у самого занавеса сидела гейша с ярко раскрашенным лицом и перебирала струны старого сямисена.

Танака налил сакэ. Пряный аромат этой горячей рисовой водки, по цвету напоминавшей чай, смешивался с тонким запахом сандаловых палочек, вставленных рядом с низким столиком в сосуд с песком.

– Я очень люблю Европу и с большим удовольствием бываю там, – сказал Танака. – И все же в Европе я лишен того, что мне по душе здесь, в Японии. Но я еще никогда не испытывал такого счастья, как сейчас, – ужинать по старинному японскому обычаю с такой очаровательной представительницей Европы.

Японец не знал, что его спутница невосприимчива к комплиментам, которые были вовсе не в духе этой страны, где ни один мужчина, соблюдающий обычаи, не станет их отпускать женщине. Здесь скорее принято обратное: женщина ухаживает за мужчиной, открывая в нем новые и новые достоинства, которые следует превозносить.

– Не считайте меня чужестранкой, – попросила Биргит. – Я родилась в Киото, училась в японской школе, а свою родину знаю только по нескольким поездкам туда. Кстати, мы можем говорить по-японски, если хотите.

Танака отрицательно покачал головой.

– Мои земляки, – с грустью ответил он, – как известно, очень любопытные люди. А то, что скажет белая дама, им особенно интересно. Я эгоист и хочу один слушать вас. Пожалуйста, расскажите мне немного о себе.

Его просьба помогла Биргит скрыть смущение. Ей нужно было время, чтобы привыкнуть к своеобразному положению, в котором она оказалась по воле Зорге.

Биргит постепенно осваивалась: для того чтобы рассказывать о себе, об отце, о доме, не нужно быть осторожной, не требовалось тщательно подбирать слова и обдумывать выражения.

Тем временем лодка удалялась от берега, огни отеля становились все меньше и меньше. Вода, как темный струящийся бархат, скользила за бортом. Гребцы на корме неторопливо и бесшумно делали свое дело.

Одна за другой появлялись на столе маленькие мисочки и соусники, распространяя вокруг пряный тонкий аромат китайской кухни. Секретарь премьера чувствовал себя наверху блаженства: вечер, подобный этому, был для него олицетворением изысканного наслаждения. Уютная лодка на гладком, как зеркало, озере, отличные блюда, рокот струн сямисена и горячее сакэ – все это отвечало хорошему японскому тону. К тому же близость этого волшебного создания! Танаке казалось, что эта золотоволосая девушка восхищена им. «Если вообще можно быть счастливым, то я сейчас счастлив», – думал японец.

Повар высунул голову из-за занавеса и тихо спросил, не пора ли подавать сасими, сырую форель. Тапаки наклонился к Биргит.

– Хотите посмотреть баклана за работой? Вы, наверное, знаете, что это древнее искусство ловли рыбы в Японии отмирает.

Она кивнула, и он помог ей встать.

Гейша отодвинула занавес, пропуская гостей на нос. Рыбак, одетый в костюм своей корпорации, повесил на шест железную корзинку с тлеющей лучиной. В воде отражались ее красные огоньки.

Баклан сидел на верхушке шеста, внимательно разглядывая освещенную поверхность воды.

– Птица очень хорошо выдрессирована, – заметил Танака, – хозяин ее даже не привязал.

На шее у баклана виднелось оловянное кольцо. Его надевали для того, чтобы птица не могла проглотить крупную рыбу. Маленькая рыбешка проскальзывала через искусственно суженное горло птицы беспрепятственно – это была собственность баклана. А крупную полагалось отдавать хозяину.

Внезапно баклан стрелой кинулся вниз и исчез в озере. При слабом свете на поверхности в нескольких метрах от лодки. Хозяин вытящил подплывшего баклана на борт, заученным движением извлек из раскрытого клюва трепещущую форель и снова усадил птицу на шест.

В течение нескольких минут эта сцена повторилась пять или шесть раз.

– Теперь, я думаю, хватит, – сказал Танака, похвалив рыбака, и увел Биргит за занавес.

Рыбу подали тотчас же. Повар ее только почистил и выпотрошил. Ее свежее холодное мясо в Японии едят сырым, без приправ. Форель считается изысканным блюдом. Биргит разделяла эту точку зрения и не менее ловко, чем Танака, управлялась с форелью с помощью палочек.

Он восхищенно смотрел на нее.

– Любой японский отец гордился бы такой дочерью, – сказал он. – Но я думаю, что и ваш отец-швед тоже гордится вами.

– О, у него нет для этого оснований, – рассмеялась Биргит. – Напротив, он очень огорчен, что я хочу стать журналисткой, а не торговать мехами подобно ему.

– Умных женщин привлекает журналистика – это понятно, – заметил Танака. – А меха? Разве вам не хотелось бы иметь красивые меха?

– Как любая женщина, я очень люблю их, – засмеялась Биргит.

– Наверняка высокочтимый господин отец уже дарил своей дочери великолепные меха, – высказал предположение Танака.

– Отец с радостью укутал бы свою недостойную дочь в самое красивое манто из соболя. Но пока это случится, пройдет еще, вероятно, немало времени.

– Ваш высокочтимый господин отец ждет, вероятно, какого-нибудь особого случая, чтобы преподнести столь ценный подарок? – спросил Танака. – Может быть, имеется в виду свадьба?

Биргит звонко рассмеялась.

– Нет, Танака-сан, он ждет не праздника, а сотую шкурку. – И Биргит рассказала ему, что из многих тысяч шкурок выбирают те, которые подходят друг к другу по окраске, ворсу и размеру. Даже крупные меховщики, вроде ее отца, тратят годы, пока им удастся подобрать равноценные шкурки соболей или норок на целое манто. Только очень богатые оптовики в Лондоне, Лейпциге, Париже или Нью-Йорке могут сразу же продать сотню подходящих шкурок.Танака знал, что сердце женщины легче всего завоевать, если говорить с ней о том, что ей хотелось бы иметь. Поэтому он поинтересовался, в каком состоянии сейчас ее коллекция соболей.

– О, большая часть уже у меня, – с готовностью ответила Биргит. – Это совсем темные шкурки с белой полоской на спинке. Отцу удается их покупать в Хабаровске или Владивостоке. Такие соболя встречаются только в Сибири. Там торговля монополизирована, все в руках государства. А выбор мехов очень большой. Иногда отец берет меня с собой, и я сама отбираю для себя шкурки. Только…

Она внезапно умолкла, и японцу показалось, что девушка испугалась.

– О чем вы задумались, Биргит? – спросил он. – Отчего вы стали вдруг такой серьезной?

Танака налил горячее сакэ в чашечку и протянул ее Биргит.

– Я подумала о том, почему отец не взял меня с собой на этот раз. Вчера он снова поехал в Сибирь. – Она взглянула на собеседника глазами, полными тревоги.

– Танака-сан, я боюсь за отца.

Он поставил чашечку, которую Биргит забыла у него взять, на стол.

– Боитесь за высокочтимого отца.  Но почему, любовь моя?

Биргит дрожала от волнения. Разговор совершенно случайно дошел до того момента, когда станет ясно, достойна ли она доверия Рихарда Зорге. Но у нее уже не хватало мужества продолжать игру в непосредственность, которая до сих пор давалась ей без труда. Этот умный человек наверняка не даст себя провести молодой, неопытной девушке. Она чувствовала, что уверенность покидает ее, и боялась его испытующих взглядов.

Танака снова протянул ей горячий напиток, и она взяла чашечку. Он отпил из своей, внимательно глядя на Биргит.

– Меня очень огорчает, – сказал он, – что вы не хотите поделиться со мной вашими заботами, которые так внезапно испортили вам отличное настроение. Что вас тревожит, Биргит? Доверьтесь мне, может быть, я смогу помочь как друг, полностью вам преданный. Отчего вы боитесь за господина отца?

Она ошиблась. Японец ничего не понял. Танака совсем по-иному объяснил себе поведение Биргит. И это объяснение как нельзя лучше подходило к тому, что ей предстояло сделать.

– Я боюсь за отца, боюсь, вернется ли он благополучно домой, – призналась она. Ведь сейчас идет война между русскими и немцами. Если война докатится до Сибири?

– И это все ваши страхи Биргит тогда они необоснованны! Эта ужасная война идет в Европе, за много тысяч миль от вашего отца. В Сибири же тихо.

Несмотря на эти слова, выражение страха не покидало Биргит, сидевшую, опустив голову.

– Да, тихо, пока воюют только немцы и русские. Но говорят, что японцы вмешаются. Тогда отец пропал, ему уже не вернуться через границу!

Танака медленно покачал головой.

– Верной дочери нечего опасаться за судьбу своего высокочтимого отца.

Повар, принесший новое ароматное блюдо – карпа, запеченного в сахаре, – и жареный миндаль, вынудил их прервать разговор.

Они подождали, пока слуга снова оставит их вдвоем.

– Вы говорите так, чтобы утешить меня, Танака-сан, но люди, которые были в Маньчжурии, рассказывали, что Япония шлет все больше солдат на русскую границу. Они наверняка скоро двинутся на Россию. И мой отец тогда не выберется оттуда.

Танака заметил, как задрожала ее рука, когда она снова взяла палочки. Ему стало бесконечно жаль ее.

– Разумеется, у сибирской границы стоит сильная армия императора, – сказал он тихо. – Мы должны быть настороже. Но тем не менее ваш отец вернется невредимым.

– О! Если бы это было так, Танака-сан, я была бы счастлива!

Он положил ладонь на ее руку и нежно погладил.

– Можете мне поверить, дорогая Биргит, что в той болтовне нет ни слова правды… Если об этом говорю вам я, то вы должны мне верить. Ваш высокочтимый господин отец вернется здоровым и Невредимым не только из этой поездки. Он сможет еще много раз спокойно ездить в Сибирь. И вы можете его сопровождать…

Биргит улыбнулась.

– Вы действительно это точно знаете, дорогой друг? Вы не ошибаетесь?

Он нежно погладил ее руку.

– Нет, я не могу ошибаться.

Биргит благодарно посмотрела на него и задала вопрос, который должен был окончательно разрешить последние сомнения: