Текст книги "Дело Зорге"

Автор книги: Ханс-Отто Майснер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Слышал этот взрыв и Рихард Зорге.

– Что это? – испуганно спросила Фуйико.

– Видимо, корабли проводят ночные учения, – ответил Зорге.

Полковник Одзаки сидел на террасе. Он знал, что взрыв в море не имеет ничего общего с учениями военных кораблей. Во-первых, потому, что в эту ночь ни одного крупного корабля в море быть не должно, и, во-вторых, выстрел корабельного орудия намного глуше громового раската, донесшегося со стороны моря.

– Пожалуйста… не мешайте мне сейчас, – отмахнулся он от вошедшего капитана Хидаки. – Если меня не будут отрывать, я скоро кончу это дело…

– Но я все же вынужден вас побеспокоить, господин полковник, – упорствовал адъютант. – Катер доктора Зорге со всеми его людьми только что взлетел на воздух.

Одзаки вскочил.

– Сами себя взорвали?! Но это же безумие… Я полагал, что они хотели бежать…

Хидаки пожал плечами.

– У них были все основания считать, что их дело выгорело. Ведь катер был уже в двух милях от берега!

Полковник снова опустился в кресло.

– Значит, от нас ушло несколько подручных Зорге, которые могли бы нам многое рассказать… Лундквист тоже была на этом катере?

– Так точно, господин полковник! Она поднялась на

250

борт незадолго до отплытия… Насколько нам удалось заметить, она хотела снова вернуться на берег. Но ее удержали силой.

– Поражаюсь этой женщине, – проговорил он после минутного молчания.

Адъютант не понял смысла слов своего начальника.

– Как вы сказали, господин полковник? – тихо спросил капитан Хидаки.

Но Одзаки лишь досадливо махнул рукой.

– Оставьте меня…

»

В половине шестого, когда на улицах Токио уже появились первые прохожие, полковник Одзаки восстановил четырехугольник маленькой записки почти полностью. Лишь в середине оставалась незаполненной небольшая дырка. Черная бумага, на которую были наклеены кусочки записки, предостерегающе проглядывала через нее.

Но тут снова прибежал все тот же мальчишка, который уже не раз приносил полковнику обрывки бумажки. Вот и сейчас он, запыхавшийся и грязный, остановился перед начальником контрразведки и протянул ему сжатую в кулак руку.

– Ну, что ты дашь мне теперь? – уже бесстрашно спросил он важного офицера.

– А что ты хочешь?.. Покажи-ка сначала… Может, ты принес то, что мне совсем не нужно.

Мальчишка раскрыл ладонь и отдал содержимое полковнику.

Одзаки сразу же увидел, что это как раз те кусочки, которых так недоставало, чтобы закрыть черную дырку. Теперь он мог обойтись и без помощи увеличительного стекла.

Когда к полковнику подошли капитан Хидаки и еще несколько офицеров, он смазывал клеем последний обрывок. Тут же втиснул его на место и облегченно вздохнул.

– К сожалению, я вынужден просить вас, господа офицеры, не подходить ко мне близко, – сказал он своим сотрудникам. – Прошу понять… Государственная тайна особой важности… Номер 1А!

Офицеры повиновались и вышли.

Перед полковником Одзаки лежала копия, снятая Биргит с документа Танаки. На листке было написано: «Япония без объявления войны нападет на военно-

251

морскую базу США Пёрл-Харбор 7 декабря в 7 часов утра».

– Дай мне твою лупу, – потребовал мальчишка. Но Одзаки не слышал его.

– Капитан Хидаки!

– Слушаю вас, господин полковник!

– Операция закончена. Дайте отбой. Оцепление на улицах снять… А сейчас срочно мою машину! Вам, Хидаки, взять двух офицеров и десять солдат и следовать за мной.

Он взял черный лист с наклеенными на нем кусочками восстановленной записки и почти бегом спустился по лестнице к своей машине.

– Подари мне лупу! – крикнул ему вслед мальчишка. На террасе никого не осталось, и он, недолго думая,

схватил увеличительное стекло. Подгоняемый нечистой совестью, паренек что есть духу помчался через сад, крепко сжимая драгоценный трофей.

III.

нрш мим

В камине погасли последние угли, в окно задувал свежий ветерок. Зорге встал и подошел к камину, чтобы разжечь в нем огонь.

Сегодня утром ему предстояло уладить так много дел.

Нужно срочно поставить в известность Центр о планах японцев. Да и своих людей он не может заставлять вечно ждать на катере. Они, наверно, уже беспокоятся за него. Больше всех, конечно, Биргит.

На этот раз Зорге пришлось немало повозиться у камина, прежде чем в доме стало тепло. Ему захотелось выпить, и он стал искать бутылку виски, которую Фуйико куда-то спрятала.

Наконец он нашел ее за диваном и до краев налил виски в стоявший на столе бокал, из которого вчера, видимо, пила Фуйико – на ободке виднелись следы губной помады.

Зорге хотел уже выпить, как вдруг до него с улицы донесся шорох шагов идущих по песку людей.

Он поставил бокал на стол и прислушался.

Дверь без стука отворилась, и в дом вошел полковник Одзаки в сопровождении двух офицеров.

Вмиг Зорге собрал всю свою волю.

– Доброе утро, господин полковник, – спокойно встретил он появление столь раннего гостя. – Не выходите ли вы за пределы своих полномочий, переступая порог моего дома?

Одзаки вместо ордера на арест достал восстановленную из обрывков записку и протянул ее Зорге.

– Доктор Рихард Зорге, именем его императорского величества вы арестованы!

Зорге понял, что игра проиграна. Но сохранил достоинство и присутствие духа.

Он поднял свой бокал и, обращаясь к полковнику Одзаки, произнес:

– За ваше здоровье, Одзаки-сан… и за мою неудачу… Вы пришли слишком рано.

253

РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Он залпом выпил крепкое виски, со стуком поставил бокал на стол и, улыбнувшись, сказал:

– Ну что же, господа… Пошли!

В этот момент раздался крик. Все обернулись.

В дверях гостиной стояла Кийоми и немигающим взглядом, словно каждого из них видела впервые, смотрела на офицеров.

Полковник Одзаки приложил руку к головному убору.

– Баронесса Номура, – торжественно проговорил он, поклонившись, – вы оказали нашей нации услугу, достойную самого большого восхищения.

Когда они вышли на улицу, Зорге, обращаясь к полковнику, сказал:

– Я никогда не думал, Одзаки-сан, что причиной моей гибели станет женщина.

Он решительно подошел к машине, дверцу которой предупредительно распахнул перед ним капитан Хидаки.

– Уму непостижимо, Одзаки-сан, что женщина может так притворяться… Просто невероятно!

Пожав плечами, полковник ответил:

– Что ж, доктор Зорге… Цель оправдывает средства. Поглощенный своими мыслями, Зорге не слышал

этих слов.

– И все-таки, Одзаки-сан, это невероятно…

Он вошел в машину и сел между двумя солдатами. В тот же момент на его руках щелкнули наручники. Сам полковник в машину не сел: сопровождать арестованного он поручил своему адъютанту.

– Капитан Хидаки! Доставьте арестованного в военное министерство и ждите меня там.

– Слушаюсь, господин полковник…

Когда машина с Зорге отъехала, полковник подозвал начальника радиосвязи и приказал:

– Немедленно сообщите о случившемся военному министру. Рация останется в моем распоряжении. У меня здесь есть еще кое-какие дела…

Офицер отдал честь и побежал к своей машине. Полковник Одзаки снова вернулся в дом.

Его сотрудница, как каменное изваяние, неподвижно стояла все в той же позе. Желая вывести Кийоми из оцепенения, он дотронулся до ее плеча.

– Мне очень жаль, Кийоми-сан, что мы не смогли вовремя помешать этому делу… Но ваш успех… ваш успех настолько велик, что этот ужасный финал поистине ничего не значит!

254

Она подняла голову и пристально посмотрела на полковника.

– Уйдите прочь! – сурово проговорила девушка. Полковник нашел ее одежду и подал ей.

– Вы принесли жертву, Кийоми-сан, которой нельзя было избежать. И испытывать сейчас какое-то чувство стыда было бы абсолютно неправильно. Это чувство ложное. Своим поступком вы заслужили величайшую благодарность и всеобщее восхищение.

Девушка прижала руки к груди и с глазами, полными ненависти, выкрикнула:

– Уйдите прочь! Уйдите!.. Что вам еще от меня нужно?!

Полковник поклонился еще ниже и заглянул девушке в лицо. Оно было неузнаваемым.

– Кийоми-сан, что с вами?

Она упала на колени и отвернулась от него, как от прокаженного.

Начальник контрразведки растерялся.

– Кийоми-сан, пойдемте же. Нам нужно в город… Девушка забилась в самый дальний угол.

– Вон отсюда!.. Вон! – кричала она.

Полковник пытался понять, что происходит, но не мог. Это было выше его возможностей.

– Кийоми-сан… Равенсбург ждет вас… Он на свободе и хочет вас поблагодарить. Он знает, какую огромную жертву вы принесли ради него… Равенсбург потрясен подобным проявлением вашей верности Японии… Теперь вы сможете выйти за него замуж.

В ответ на эти слова он увидел в ее глазах лишь ненависть и отчаяние.

– Отстаньте от меня с вашим Равенсбургом… Уйдите же наконец!

Одзаки отошел на два шага и еще раз попытался образумить ее.

– Я понимаю вас, Кийоми-сан… Ужасные переживания сегодняшней ночи, конечно, не могли не потрясти такую женщину, как вы… Но вы только подумайте… Подумайте, какого успеха вы этим достигли. За такой подвиг вас будет благодарить весь японский народ. Вы одержали победу над самым опасным врагом, какого когда-либо знала история нашей страны… То, что не мог сделать ни один мужчина, сделали вы, женщина. Женщина победила доктора Зорге!

И вдруг она засмеялась… Засмеялась громко, нервно…

255

Этот громкий смех, как автоматная очередь, поразил полковника Одзаки.

– Вы заблуждаетесь, Одзаки-сан… Заблуждаетесь! И это абсолютно точно! Побеждена я, а не он… Он победитель! Все равно… что бы вы с ним ни сделали, для меня он останется победителем…

Не выдержав ее взгляда, полковник Одзаки попятился к двери.

– Я люблю Зорге! – воскликнула Кийоми. – Поймите это, господин полковник… Я люблю его!.. И всегда… всегда буду любить. Даже тогда, когда вы все забудете его, я буду… буду его любить!

Ошеломленный Одзаки выскочил на улицу и позвал своего начальника радиосвязи.

– Прошу… – начал он, с трудом подбирая слова, – прошу сообщить капитану 1-го ранга Номуре… Его дочь заболела… Заболела тяжело… очень тяжело. Передайте ему мою просьбу срочно приехать ко мне.

Широко раскрытыми глазами удивленный офицер смотрел на своего начальника. Ему еще ни разу не приходилось видеть полковника в таком состоянии.

– Идите же… Выполняйте приказание!

– Одну минуту, господин генерал… Радиограмма военного министра!

Он протянул Одзаки листок бумаги. Тот махнул рукой и отвернулся. Тогда офицер прочитал радиограмму вслух:

– «Указом его императорского величества полковнику Набуро Одзаки присвоено звание генерал-майора».

« »

Никогда еще Герберт Равенсбург не видел вокруг себя так много дружелюбных лиц, как в дни после ареста Рихарда Зорге. Каждый с особой сердечностью стремился показать ему, что все брошенные на него подозрения они никогда всерьез не принимали и не верили им.

Но эти проявления дружелюбия Равенсбург принимал холодно, почти безразлично. Все, что могло его волновать в «деле Зорге» и действительно волновало, была Кийоми.

Странно, но прошло уже немало времени, а она еще ни разу не показывалась. И это еще не самое страшное. Намного страшнее была та стена ледяного молчания, которой она отгородила себя от него.

Капитан 1-го ранга Номура принял командование

256

Крейсером и ушел в поход. Дом его осиротел и пришел в апустение, прислуга ничего не знала о своем хозяине и На все вопросы Равенсбурга лишь низко кланялась и вежливо вздыхала.

Поговорить с генералом Одзаки не было возможности: к нему не подступиться. «Дело доктора Зорге» было окутано тайной, спрятано за семью замками, и о нем наружу ничего не просачивалось. Все, что было хоть мало-мальски связано с этой историей, считалось военной тайной, и даже германскому послу не давали никаких справок. Когда сослались на то, что, в конце концов, доктор Зорге – немец и германское посольство имеет право знакомиться с показаниями своего сотрудника, японцы ответили: арестованный Зорге назвал себя гражданином Советского Союза, и поэтому необходимость информировать по этому вопросу дипломатическое представительство Германии отпадает.

Разумеется, ничего не знала об этом событии и японская общественность. Строгая цензура, установленная над прессой и радио, запрещала в какой-либо форме упоминать о «деле доктора Зорге».

Последовавшая вскоре после ареста Рихарда Зорге отставка премьер-министра была официально мотивирована «пошатнувшимся здоровьем» принца. Хотя такое объяснение прозвучало слишком неубедительно, все же известная доля правды в нем была. Самоубийство ближайшего советника настолько потрясло принца Йоситомо, что он вынужден был навсегда уйти с политической арены1.

Посол Тратт, который не мог отрицать р не отрицал, что Зорге был одним из его ближайших друзей, полностью выключился из общественной жизни, и все со дня на день ожидали, что его отзовут в Берлин.

Убедившись, что Одзаки сознательно избегает встречи с ним в служебном кабинете и каждый раз поручает своим сотрудникам говорить, что его нет на месте, Равенсбург решил в следующее же воскресенье поехать к нему В Омори, пригород Токио, где находился частный дом генерала. И хотя он отлично понимал, что подобный шаг несовместим с японскими обычаями, он пошел на это: другого выбора не было.

Когда Равенсбург подъехал к дому, генерал находился в саду и не принять незваного гостя просто не мог.

После поражения Японии американская военная полиция хотела арестовать принца как военного преступника, но он также покончил жизнь самоубийством. {Прим. авт.)

257

– Нарушая добрые традиции вашей страны, господин генерал, и без приглашения появляясь в вашем доме, – извиняющимся тоном начал Равенсбург, – я тем не менее хотел бы надеяться, что вы по-человечески поймете причины, вынудившие меня преступить рамки установившихся условностей.

Одзаки, на котором сейчас была не строгая военная форма, а домашнее кимоно, отложил садовые ножницы и сделал жест, который можно было понять как «добро пожаловать».

– Напрасно вы думаете, Равенсбург-сан, что ваш приход слишком удивил меня, – ответил генерал. – Я знал, что вы не отступитесь. Прошу вас… Проходите в дом, сейчас жена угостит нас чаем.

Равенсбург вежливо отказался от приглашения Одзаки и попросил его побеседовать в саду.

По всему было видно, что генерал тоже предпочитал разговаривать без свидетелей.

– Тогда пойдемте к огню, иначе вы простудитесь.

Из листвы и старых веток они соорудили костер, который, дымя и потрескивая, быстро разгорелся. Одзаки предложил своему гостю сесть на пенек, а сам, придвинувшись вплотную к огню, опустился на корточки и стал подкладывать в костер сухие ветки.

– Я знаю, Равенсбург-сан, с каким вопросом вы пришли ко мне…

– Но тогда почему же вы, Одзаки-сан, до сих пор не ответили мне на него?

Генерал бросил в костер большую ветку, и вверх поднялся вихрь искр.

– Задавать вопросы обычно легче, чем отвечать на них… Но, пожалуй, еще труднее слушать ответы…

– Если она больна или даже… Одзаки отрицательно покачал головой.

– Нет. Это не так просто, Равенсбург-сан… Дело значительно сложнее, чем вам кажется…

– Умоляю вас, господин генерал, объясните мне наконец, что случилось! Неужели вы не понимаете, как эта неизвестность…

– Понимаю, понимаю, Равенсбург-сан, – подклады-вая в костер ветки, ответил Одзаки. – По меньшей мере многое… Хотя наши чувства к женщинам совсем не одинаковы. Прежде всего…

Он оборвал начатую фразу, ожидая, что Равенсбург попросит продолжать. Но тот молчал.

258

– Прежде всего, – после небольшой паузы снова Мачал Одзаки, – вы должны понять, что наши японки чувствуют иначе, чем женщины у вас на родине. Любовь Японки – чувство, совершенно отличное от того, что испытывает женщина вашей страны.

Не понимая, куда Одзаки клонит разговор, немец возразил:

– Но ведь это не так. Вся японская литература полна описаний преданной любви ваших женщин… В каждом романе, в каждой пьесе говорится о женщинах, готовых пожертвовать ради любимого мужчины всем, даже собственной жизнью!

– Да, это конечно, так, – кивая, подтвердил Одзаки, – но любовь японки находит свое высшее выражение в беззаветной преданности любимому человеку, в жертвовании, то есть в отречении.

Это до глубины души потрясло и испугало Равенсбурга.

Она хочет отречься? Но почему? Ведь для этого нет абсолютно никаких причин!

Генерал поднялся и прямо посмотрел Равенсбургу в глаза.

– Равенсбург-сан, баронесса Номура решила отказаться от будущей жизни с вами, потому что принадлежала другому.

– Но ведь она это сделала только для того, чтобы… чтобы помочь мне! В этом она видела единственную возможность избавить свою родину от этого дьявольски опасного человека… Она, конечно, не может не знать, что ни одно разумное существо не упрекнет ее за это! И, разумеется, меньше всего я… Неужели она этого не понимает?

Одзаки покачал головой.

– Этого не понимаете вы, мой друг!.. Для вас останется непостижимым, что вопрос, как воспринять случившееся, как отнестись к нему, может решить только сама женщина, и никто другой. Те изменения в чувствах, которые после подобного события может испытывать японская девушка, не зависят ни от кого: ни от жениха, ни от собственного отца, ни вообще от какого-нибудь другого человека. Только от нее…

Равенсбург был уже на грани отчаяния.

– Но ведь она меня любит… Поэтому не может своим Молчанием заставлять меня так сильно страдать.

Генерал нагнулся за новой веткой и бросил ее в Догоравший костер.

– Все, что вы говорите, Равенсбург-сан, вряд ли.

259

может занимать мысли женщины, оказавшейся в положс нии Кийоми… Как я уже говорил вам и даже подчеркивал, после той ночи баронесса Номура совершенно преобрази лась. Теперь она, кажется, сама считает, что стала уже не той Кийоми, какой вы ее знали. Ее решение пойти на жертву и тем самым обезвредить Зорге, безусловно, было продиктовано желанием избавить вас от больших неприятностей. Возможно, в известной степени ею руководили и чувства патриотического долга… Но никто из нас еще не знает, какое влияние оказал на нее этот человек, я бы даже сказал, сверхчеловек.

Равенсбург начал понимать то, о чем японец не хотел говорить.

– Вы думаете… вы допускаете возможность, что… Не в силах больше говорить Равенсбург умолк. Одзаки понял, что теперь пора сказать правду.

– Доктора Зорге мы увезли в наручниках и теперь его повесим. Свою игру он проиграл, но для Кийоми остался не побежденным до конца…

Медленно поднявшись, Равенсбург после минутной паузы тихо спросил:

– Где я могу найти ее?

– Сейчас она недосягаема.

– Но скажите хотя бы, где она, Одзаки-сан!

– Она работает медицинской сестрой на одном из госпитальных судов.

– На каком?

Японец медленно покачал головой.

– Мне очень жаль, Равенсбург-сан… Но это судно сейчас в открытом море, говорить же о его названии и местонахождении запрещено. К тому же… я и сам не знаю.

– Разрешается писать ей письма?

– Может, и разрешается, но баронесса Номура просила, чтобы ей ничего не присылали.

Равенсбург ударил себя кулаком по лбу.

– Но ведь это же безумие… Настоящее безумие! Одзаки вежливо отвернулся. Ему неприятно было смотреть, как мужчина теряет самообладание.

– Извините, Одзаки-сан, я не смог сдержать себя… Скажите мне хотя бы, когда вернется судно?

– Это очень неопределенно… Возможно, недели через четыре.

– Вы не могли бы после возвращения судна позволить мне поговорить с Кийоми-сан? Я уверен… абсолютно

260

уверен, что со временем она все забудет и станет такой же, как была. Ее отношение изменится… И к себе, и ко Мне. А если нет, то я хочу, чтобы она сказала все сама. Вы должны, Одзаки-сан, дать мне возможность увидеть 1 ее… Вы должны!

с Генерал подумал немного и кивнул.

– Вы, пожалуй, правы, мой друг. Может, действительно, время поможет даже такой женщине, как Кийоми-сан, преодолеть то, что произошло тогда.

Признания этой возможности генералом для Равен-сбурга было достаточно, чтобы снова обрести присутствие духа.

– Значит, вы поможете мне, Одзаки-сан, встретиться с ней?.. Вы обещаете?

Одзаки кивнул.

– Обещаю и свое слово сдержу, если…

– Если что?..

– Если Япония не вступит в эту войну. Именно на этот случай баронессу Номура и взяли на госпитальное судно. В военное время она будет выполнять задание, исключающее какую-либо возможность поддерживать контакт с внешним миром… Тогда до окончания военных действий она в Японию не вернется.

Равенсбург понял, что спрашивать о подробностях не имеет смысла.

Костер догорал, но Одзаки больше не собирался поддерживать пламя. Более красноречивого намека, что продолжение беседы ему нежелательно, он сделать не мог.

Равенсбург простился и направился к своему автомобилю.

Когда Равенсбург, направляясь к посольству, проезжал по центральным улицам Токио, ему повсюду попадались группы возбужденных людей. Размахивая экстренными выпусками газет, что-то выкрикивали разносчики, куда-то озабоченно спешили военные.

Рано утром японские подводные лодки и самолеты внезапно напали на американскую военно-морскую базу Пёрл-Харбор.

Война Японии против Соединенных Штатов Америки и Великобритании началась.

Лишь спустя три года после ареста Рихарда Зорге японское правительство опубликовало в газетах неболь

261

шое информационное сообщение. В нем в нескольких словах говорилось о том, что Рихард Зорге приговорен к смертной казни. Никаких подробностей не приводилось.

Поэтому Равенсбург был крайне удивлен, когда однажды вечером к нему пришел сотрудник японского министерства иностранных дел советник Кацуко и неожиданно заговорил о последних днях доктора Рихарда Зорге.

Равенсбург пригласил своего японского коллегу поужинать, что в те времена, когда в Японии, так же как и в Германии, продовольствие выдавалось по карточкам, считалось проявлением дружелюбия и особого внимания. Добрые отношения с Кацуко были полезны Равенсбургу еще и потому, что его коллега работал в германском отделе японского МИД и ему почти каждый день приходилось иметь с ним дело по службе. Кацуко много лет проработал в японском посольстве в Берлине и владел немецким языком настолько хорошо, что на особо важных переговорах и беседах его использовали в качестве переводчика.

Хотя их знакомство было довольно продолжительным, Равенсбург только в этот вечер узнал, что Кацуко имел отношение к процессу по делу Рихарда Зорге. Ему было поручено перевести все относящиеся к делу документы с немецкого языка на японский и обо всем информировать соответствующие органы своего министерства.

– Почему же, собственно, – спросил его Равенсбург, – со дня вынесения приговора до казни доктора Зорге прошло так много времени? Почему ждали более двух лет?

– Доктор Зорге принял смерть стойко и смело, – уклонился от прямого ответа Кацуко. – Его поведение на суде и перед казнью произвело на меня глубокое впечатление.

– Как? Вы видели Зорге в день его казни? Вы были свидетелем?..

Японец утвердительно кивнул.

– Да. Мне было приказано присутствовать в качестве свидетеля во время приведения приговора в исполнение. Я был даже тогда, когда его выводили из камеры.

Равенсбург едва сдерживал охватившее его волнение. До сих пор никто не знал о последних днях доктора Зорге, а тут перед ним сидит молодой дипломат, который, как видно, знал все.

262

– Поскольку я сам чуть было не расстался с жизнью вместо Зорге, – взволнованно заговорил Равенсбург, – мне было бы крайне интересно знать, как он встретил смерть.

Советник Кацуко охотно начал свой рассказ. Судя по тому, как он говорил, нетрудно было определить, что ему не раз приходилось рассказывать об этом.

– В течение всего времени, которое Зорге провел в тюрьме, с ним обращались очень хорошо, – сразу же подчеркнул Кацуко. – Самый опасный из всех заключенных, находившихся в то время в тюрьме Сугамо1, получал хорошее питание, ему было выдано четыре шерстяных одеяла, книги для чтения он выбирал сам. И если некоторые люди говорят, что его мучили в тюрьме и пытали, то это выдумки и неправда. Да и не было необходимости его пытать. Доктор Зорге вел себя с достоинством и был горд за все то, что он сделал. Стремясь показать свое мастерство разведчика, он говорил много, значительно больше, чем его спрашивали… Многое из того, что до этого было загадочным и невыясненным, получило свое объяснение…

***

День 7 ноября 1944 года начался для доктора Зорге, находившегося в камере номер 133, точно так же, как все предыдущие тысяча восемьдесят восемь дней.

Хорошее обращение дало доктору Зорге основание полагать, что японское правительство не имеет намерения приводить смертный приговор в исполнение и внушило ему надежду на то, что его в свое время обменяют. Не без основания он считал возможным, что обмен предложит Америка: ведь арестован-то он был как раз в тот момент, когда собирался передать информацию о дате и времени нашего нападения на Пёрл-Харбор. Почти каждый приговоренный к смерти разведчик до последнего момента не теряет надежды на то, что его обменяют и дадут воз-

После войны тюрьма Сугамо использовалась американскими Оккупационными властями. Все главные военные преступники, арестованные победителями, содержались в этой тюрьме. Здесь же были казнены Многие японские министры и генералы, приговоренные к смерти. Осужденные на различные сроки тюремного заключения находились также Сугамо. (Прим. авт.)

263

можность избежать казни. Очень часто так и бывает – пойманные разведчики остаются в живых.

Когда в двери камеры повернулся ключ, доктор Зорге, укутанный в одеяло, лежал на своем матраце и держал тяжелый том Герберта Уэллса.

Но на этот раз в камеру вошел не надзиратель, а сам полковник Нагата-сан, начальник тюрьмы. Я пришел вместе с ним и остался в коридоре.

В открытую дверь камеры мне было видно, как Рихард Зорге, увидев входящего полковника Нагату в парадной форме, спокойно закрыл книгу и, сбросив с себя одеяло, сел на койке.

С изысканно-официальной чопорностью полковник Нагата приветствовал заключенного и, как положено в подобных случаях, спросил:

– Вы – доктор Рихард Зорге? Родились четвертого октября тысяча восемьсот девяносто пятого года в Баку?

– Да. Я Рихард Зорге. Родился в Баку четвертого октября тысяча восемьсот девяносто пятого года, – ответил заключенный и, чтобы показать, что он совершенно спокоен и слабость ему чужда, встал. Видимо, только теперь он понял, что его надежды на обмен были напрасными.

– Доктор Зорге-сан, – снова обратился к нему полковник, – по поручению его превосходительства господина министра юстиции я обязан объявить вам, что смертный приговор будет приведен в исполнение сейчас.

Нагата смотрел на Рихарда Зорге и ждал, как будет реагировать осужденный. Но на лице доктора Зорге сохранялось невозмутимое спокойствие, ни один мускул не дрогнул. Его взгляд остался твердым, и в нем невозможно было увидеть ни малейшего признака страха.

Его хладнокровие произвело на нас, и особенно на полковника Нагату, глубокое впечатление.

– Все уже готово, Зорге-сан, – проговорил, обращаясь к нему, полковник, – но я мог бы на непродолжительное время отсрочить…

– Зачем же! – перебил его Зорге. – Сегодня меня все равно ничто лучшее не ждет.

Полковнику Нагате, начальнику тюрьмы с солидным стажем, впервые довелось столкнуться со случаем, когда приговоренный к смерти с таким железным спокойствием идет на казнь.

– Не нужно ли вам времени, чтобы написать письмо или еще для чего-нибудь?..

264

Зорге отрицательно покачал головой.

За всю историю Японии доктор Зорге был первым белым человеком, которого суд приговорил к смертной казни. Поэтому полковник Нагата предложил ему пригласить христианского священника.

– Чего ради я должен довольствоваться каким-то мелким служащим, – саркастически смеясь, ответил он на предложение полковника, – когда передо мной стоит такой большой начальник?

Ошеломленный таким кощунством, полковник Нагата вздрогнул. Мы, японцы, очень уважительно относимся к любой религии, и для нас кажется непостижимым, что на свете есть люди, не признающие никаких богов. Нам кажется чудовищным, если человек перед смертью богохульствует, насмехается над высшими силами. Что же станет с таким человеком после смерти?

Нагата поклонился и, тяжело вздохнув, извинился:

– Я ничего не хотел бы вам навязывать, Зорге-сан. Осужденный, ростом на голову выше полковника, ответил таким же поклоном и сказал:

– Единственное, что мне осталось сделать, господин полковник, так это поблагодарить вас и господ надзирателей, наблюдавших за мной, за ту доброту и любезность, которые мне были оказаны в этой тюрьме.

Полковник Нагата принял благодарность доктора Зорге как должное, всерьез полагая, что она вполне им заслужена. Со своей стороны, он пожелал осужденному всех благ на том свете.

– Вы очень любезны, господин полковник, – ответил Зорге на пожелание начальника тюрьмы. – Я с нетерпением жду момента, когда мне представится возможность заглянуть в потусторонний мир.

Ничего не ответив, Нагата после минутной паузы тихо сказал:

– Мне очень жаль, что все попытки обменять вас на нескольких наших разведчиков, к великому огорчению, не дали результатов.

– Да, это действительно достойно сожаления, – заметил осужденный.

– Но в этом не наша вина, доктор Зорге… Японское правительство, стремясь договориться, с каждым разом предъявляло все более умеренные требования. В последний раз мы предложили вернуть за вас всего лишь одного нашего агента. Но получили отказ…

– И вы потребовали в обмен только одного человека?

265

Мне кажется, вы запросили слишком мало за такого разведчика, как я.

– Разумеется… И все же в ответ мы получили твердое «нет»… Теперь нам ничего не остается, как…

Рихард Зорге сжал губы и умолк.

Нагата и все мы, стоявшие рядом с ним, несколько минут молча ждали.

Наконец Рихард Зорге вскинул голову, взглянул на нас и твердым голосом громко сказал:

– Что же мы ждем, господин полковник? Идемте!

Мы отступили в сторону и пропустили его в коридор.

У железной двери стояли двое полицейских и тюремный надзиратель. Удивившись столь быстрому появлению осужденного, они поспешно загасили сигареты и вежливым поклоном приветствовали осужденного и сопровождающих его лиц.

Зорге был без обычных в подобных случаях наручников. Впереди шел полковник Нагата, справа и слева от осужденного – полицейские, а надзиратель и я с двумя другими свидетелями пристроились сзади.

Мы шли по пустому коридору. Никто не встретился осужденному на его последнем пути. Многие тысячи заключенных, содержавшиеся в то время в тюрьме Сугамо, в это утро были уведены на работы. «Глазки» дверей камер были наглухо закрыты, все надзиратели убраны. Так требовала инструкция.

Зорге шел твердым шагом, даже с несколько беспечным видом. Когда мы подошли к винтовой лестнице, ведущей на первый этаж, он без колебания ступил на нее и спокойно начал спускаться.

Наша маленькая группа молча пересекла тюремный двор и вышла во второй, значительно больший.

Там, в самом дальнем углу двора, стояло невзрачное здание.