Текст книги "Избранник"

Автор книги: Хаим Поток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Прошло только два розыгрыша, – заявил он, ударяя кулаком правой руки в ладонь левой, – и они уже показали все, на что способны. Теперь мы выпустим на них свою тяжелую артиллерию. Мы откроем заградительный огонь!

Выглядел он более спокойно, но по его лицу по-прежнему струился пот. Казалось, кипа приклеилась к взмокшей макушке.

– Ладно! – закончил он. – Заряжай!

Круг наших игроков распался, и Сидни Гольдберг отправился с битой на домашнюю базу. Я заметил, что молодой раввин так и не отрывался от своей книги, и решил пройти мимо него, чтобы поглядеть – что же это он читает. Но ко мне подошел Дэви Кантор. Руки у него по-прежнему были в карманах, вид такой же мрачный.

– Ну? – спросил он.

– Что – ну?

– Я же говорил, они умеют бить.

– Ну да, говорил, и что?

Мне не нравилась его подавленность, и я не стал этого скрывать. Дэви почувствовал мое раздражение.

– Я не болтаю попусту. Я просто хочу знать, что ты думаешь.

– Да, они умеют бить.

– Они убийцы.

Я проследил глазами за Сидни Гольдбергом, пропустившим подачу, и ничего не сказал.

– Как твоя рука? – спросил Дэви.

– Я содрал кожу.

– Он таки сильно на тебя налетел.

– А кто это?

– Дов Шломовиц, – ответил Дэви и добавил на иврите: – Не зря его так назвали.

«Дов» на иврите значит «медведь».

– Я его что, правда блокировал?

Дэви пожал плечами:

– И да, и нет. Судья мог трактовать и так и этак.

– Он как грузовик несся, – сказал я, наблюдая за тем, как Сидни Гольдберг сделал шаг назад от питчера.

– Видел бы ты его отца. Он из личных помощников рабби Сендерса. А проще говоря – телохранитель.

– У рабби Сендерса есть телохранители?

– Ну конечно. Иначе бы его разорвали фанатичные поклонники. Где ты жил все эти годы?

– Я никогда не имел дела ни с кем из них.

– Не много потерял, Рувим.

– А ты-то откуда столько всего знаешь про рабби Сендерса?

– Мой отец делает ему взносы.

– Ну что, молодец твой отец.

– Он не молится с ними, ничего такого. Просто делает взносы.

– Ты не с теми дружишь, Дэви.

– Нет-нет, Рувим. Не думай так. – Дэви выглядел очень расстроенным. – Мой отец не хасид и всякое такое. Он просто пару раз в год дает ему немного денег.

– Да я пошутил, Дэви, – улыбнулся я. – Не принимай всерьез.

Его лицо расплылось в улыбке, а затем я увидел, как Сидни Гольдберг пустил по земле быстрый низкий мяч и помчался на первую базу. Мяч прилетел прямо в ноги шорт-стопу в центре поля.

– Стой на первой! – закричал мистер Галантер.

Сидни так и поступил.

Мяч быстро передали на вторую базу. Второй бейсмен посмотрел на первого, потом кинул мяч питчеру. Раввин оторвал взгляд от книги и затем снова погрузился в чтение.

– Мальтер, поддержи там на первой! – крикнул мне мистер Галантер, и я отправился к линии первой базы.

– Они умеют бить, но не умеют играть в поле, – улыбаясь, сказал Гольдберг.

– Дэви Кантор уверен, что они убийцы.

– Нытик он, этот Дэви, – ухмыльнулся Гольдберг.

Дэнни Сендерс стоял рядом с базой, подчеркнуто игнорируя нас обоих.

Наш следующий баттер послал мяч по высокой дуге в сторону второго бейсмена, который остановил его, поймал и попытался осалить мячом Сидни Гольдберга, когда тот несся за его спиной ко второй базе.

– Все базы взяты! – провозгласил судья, и наша команда радостно заорала. Мистер Галантер улыбался. Раввин продолжал читать, и я обратил внимание, что теперь он начал медленно раскачиваться взад-вперед.

– Внимательнее, Сидни! – крикнул я из-за первой базы.

Дэнни Сендерс посмотрел на меня, потом отвел взгляд. «Убийцы, как же – подумал я. – Просто недоумки, вот они кто».

– Если мяч на земле, беги что есть сил! – крикнул я нашему баттеру, занявшему первую базу.

Он кивнул мне в ответ.

– Если они и дальше так будут в поле играть, мы здесь до завтра проколупаемся! – крикнул он.

Я увидел, как мистер Галантер что-то говорил новому баттеру, тот, слушая, энергично кивал головой. Потом ступил на домашнюю базу и послал трудный низкий мяч питчеру, который замялся, а потом перекинул его на первую базу. Дэнни Сендерс вытянулся во весь рост и поймал мяч.

– Аут! – закричал судья, показывая, что баттер должен уйти с поля. – Вторая и третья – взяты!

Я бежал на место баттера, хохоча чуть ли не в голос. Что за дурак у них питчер! Он бросил мяч на первую базу, а не на третью, и теперь у нас там стоит Сидни Гольдберг и еще парень на второй [13]13
  Питчер защищающейся команды допустил грубый тактический промах: ему следовало передать мяч третьему бейсмену, чтобы тот мог «осалить» полученным мячом бегущего на третью базу игрока нападающей команды и вывести его из игры.


[Закрыть].

Я тоже послал мяч низом в сторону шорт-стопера, и тот, вместо того чтобы переслать его на вторую базу, снова отчаянно швырнул его на первую, и снова Дэнни Сендерс, растянувшись, поймал мяч. Но я уже успел прибежать на первую базу и услышал возглас судьи: «Все базы взяты!» – а вся наша команда хлопала по спине Сидни Гольдберга, закончившего пробежку по полю. Мистер Галантер широко улыбался.

– Привет еще раз, – сказал я Дэнни Сендерсу, уставившемуся рядом со мной глазами в базу. – Ну что, еще не вертели свои цицит?

Он посмотрел на меня, потом медленно отвел взгляд. Его лицо оставалось безучастным.

Шварци стоял на домашней базе, помахивая битой.

– Внимательнее на третьей! – крикнул я нашему бегущему баттеру. Он казался слишком увлеченным своей предстоящей пробежкой, чтобы взглянуть на подачу. – Игра еще не сделана!

Он помахал мне рукой.

Шварци выиграл два мяча, проиграл один и уже замахнулся, готовясь отразить четвертую подачу. Бегущий от третьей помчался к домашней базе. Он был уже на полпути, когда бита послала быстрый трудный мяч в сторону третьего бейсмена, того самого щуплого мальчика в очках и с лицом маленького старичка. Он поймал его не столько перчаткой, сколько прямо животом, крепко прижал и остался стоять с растерянным видом.

Я вернулся на первую базу и увидел, как наш игрок, сорвавшийся с третьей базы в сторону домашней, круто повернулся и с недовольным видом поплелся назад.

– Наступи на базу! – крикнул Дэнни на идише через поле, и третий бейсмен выполнил его указание – скорее просто повинуясь, чем вспомнив, что очко считается выигранным только в этом случае.

Команда ешивы, бурно выразив свою радость, убежала с поля. Дэнни Сендерс посмотрел на меня, начал было что-то говорить, но затем быстро ушел.

Я занял свою позицию у второй базы. Ко мне подошел Гольдберг.

– Чего он так быстро убежал? – спросил он.

Я бросил взгляд на нашего третьего бейсмена. Он стоял рядом с мистером Галантером и выглядел очень озабоченным.

– Он войну выиграть торопится, – съязвил я наконец.

– Ну-ну.

– Гольдберг, на место! – закричал мистер Галантер. В голосе его слышались нотки раздражения. – Крепить оборону!

Сидни быстро пошел на свое место. Я остался ждать.

Стало жарко, я вспотел под одеждой. Я чувствовал, как заушины очков врезались в кожу черепа, снял их и провел пальцем по ноющим замятинам. Потом быстро надел, потому что увидел, как Шварци начинает замах для подачи. Приняв стойку, я вспомнил обещание Дэнни Сендерса своей команде прикончить нас, апикойрсим. Это слово изначально обозначало человека, воспитанного в иудаизме, но отвергшего самые основы своей религии – существование Бога, Откровение, воскрешение мертвых. Но для таких, как рабби Сендерс, оно стало обозначать любого иудея, который позволяет себе, скажем, читать Дарвина, не носит пейсы и цицит на краях одежды. Я был апикойресом для Дэнни Сендерса – несмотря на мою веру в Бога и в Тору, – потому что я не носил пейсы и ходил в школу, где в программе было слишком много английских предметов, а еврейские предметы проходились на иврите, а не на идише, а ведь и то и другое – неслыханный грех. Первое – потому что отнимает время от изучения Торы, второе – потому что иврит, то есть древнееврейский, был священным языком и употребление его для обыденных школьных нужд было профанацией Имени Божьего. Я никогда раньше не сталкивался лично с такими евреями. Мой отец говорил мне, что его не волнует, во что они верят. Удручало в них другое: фанатическая убежденность в собственной правоте, их абсолютная уверенность, что они, и только они, слышат, что говорит Бог, а все прочие евреи – не правы, полностью не правы, они грешники, лицемеры, апикойрсим, и обречены гореть в геенне огненной. Непонятно, правда, когда только они успели научиться таким ударам, раз каждая минута дорога им для изучения Торы, и как это они послали раввина – чтобы тот терял свое бесценное время, сидя на скамейке у спортивной площадки.

Стоя в поле и наблюдая за парнем на домашней базе, который пропустил высокий мяч, я вдруг очень разозлился. С этого момента игра перестала быть просто игрой: она стала войной. Радостное возбуждение испарилось. Ешиботники как-то так повернули, что этот послеобеденный бейсбольный матч превратился в конфликт между тем, что они считали своей праведностью, и тем, что они считали нашей греховностью. Я чувствовал, как наливаюсь злобой, и вся эта злоба фокусировалась прямо на Дэнни Сендерсе. Оказалось, я могу его ненавидеть.

За половину периода на домашней базе перед питчером Шварци оказались пятеро соперников, и только одного из них он сумел выбить. Время от времени ешиботники выкрикивали нам на идише: «Горите в аду, апикойрсим!» – и к тому моменту, когда половина периода закончилась и мы сгрудились у сетки вокруг мистера Галантера, все понимали – это не просто игра в мяч.

Мистер Галантер обильно потел и был мрачен. Сказал он только одно: «Теперь нужно сражаться с осторожностью. Избегайте ошибок». Он сказал это очень тихо, и мы тоже стояли тихо, пока баттер не ступил на домашнюю базу.

Мы стали вести тихую, внимательную игру. Следуя указаниям мистера Галантера, мы не бросались в рискованные пробежки и отбивали, когда можно было, подачи без замаха. Я заметил, что вне зависимости от того, на какой базе стояли бегущие игроки команды ешивы, мяч всегда и отовсюду бросали Дэнни Сендерсу, и понятно почему: он был единственным игроком, который надежно ловил их неуклюжие броски. Еще во время периода я улучил момент, зашел за плечо раввину и посмотрел, что он читает. Это была книга на идише. Я пошел обратно к сетке. Дэви Кантор подошел и встал рядом, но ничего не сказал.

Мы выиграли только одно очко в этом втором периоде и вышли на начало третьего с тяжелым чувством.

Дов Шломовиц занял место на домашней базе. Он стоял там, как медведь, бита в его мясистой руке казалась спичкой. Шварци подал, и Шломовиц, отбивая, чуть не располовинил голову третьему бейсмену. Ешиботники загудели, и кто-то снова явственно крикнул в нашу сторону на идише: «Горите в аду, апикойрсим!». Мы с Сидни молча переглянулись.

Мистер Галантер стоял у третьей базы, утирая лоб. Раввин спокойно читал свою книгу.

Я снял очки и потер уши. Неожиданно меня охватило странное чувство – словно наше игровое поле, с асфальтовым покрытием и разметкой, нанесенной белой краской, – отныне и есть весь мой мир, как будто все предшествующие годы моей жизни были лишь подготовкой к этой игре и от ее исхода зависит вся моя дальнейшая жизнь. Я замер на мгновение с очками в руке. Мне стало страшно. Затем я глубоко вдохнул, и страх прошел. Это просто спортивная игра, сказал я сам себе. Всего-то делов!

Мистер Галантер крикнул, чтобы мы отодвинулись и сплотили оборону. Я стоял в нескольких футах от второй базы и сделал два шага назад. В это время Дэнни Сендерс, помахивая битой, прошел на домашнюю базу. Ешиботники кричали ему на идише, чтобы он прикончил нас, апикойрсим.

Шварци оглянулся, чтобы осмотреть поле. Он явно нервничал и тянул время. Сидни Гольдберг ждал, не принимая стойку. Мы встретились глазами – и отвели их. Мистер Галантер спокойно стоял на своем месте у третьей базы, глядя на Шварци.

Первая подача прошла слишком низко, и Дэнни ее проигнорировал. Вторая, судя по траектории, шла на уровень плеча [14]14
  То есть в «зачетной зоне».


[Закрыть], и не успел мяч преодолеть две трети расстояния до домашней базы, как я уже стоял на второй базе в полной готовности. Я раскрыл перчатку, в этот момент бита хлопнула по мячу, и я увидел, как мяч пулей пронесся прямо над головой Шварци – так быстро, что наш питчер еще не успел восстановить равновесие и просто не смог бы среагировать, если бы мяч прошел ниже. Я увидел Дова Шломовица, несущегося ко второй базе, и Дэнни Сендерса, бегущего к первой, услышал радостные вопли команды ешивы и выкрик Сидни Гольдберга, изо всех сил выпрыгнул, вытянув руку с перчаткой так далеко, как только смог, и, уже ловя мяч, подумал, что эдак можно ее вывихнуть из плеча. Мяч врезался в раскрытую перчатку со страшной силой – рука тут же онемела, а все тело тряхнуло, словно дернуло током. Я почувствовал, что теряю равновесие и неудержимо падаю на левое бедро и локоть. Я увидел, как Дов Шломовиц разворачивается и бежит обратно к первой базе, заставил себя перейти в сидячее положение и неуклюже бросил мяч Сидни Гольдбергу, который схватил его и метнул на первую базу. Я услышал, как судья закричал «Аут!» [15]15
  Поскольку мяч был доставлен на первую базу прежде, чем туда добежал игрок нападающей команды Дов Шломовиц, игрок обороняющейся команды смог его «осалить» и вывести из игры.


[Закрыть], и увидел Гольдберга, бегущего ко мне, чтобы помочь подняться, – на его лице застыло выражение счастья, в которое он сам боялся поверить. Мистер Галантер выкрикнул судье «Пауза!» и побежал на поле. Шварци стоял на своей позиции питчера с разинутым ртом. Дэнни Сендерс застыл на линии первой базы, в нескольких шагах от нее – там, где его остановил мой бросок, – и вперился в меня взглядом, лицо его при этом словно окаменело. Раввин тоже смотрел на меня, а вся ешива притихла.

– Ну, ты даешь, Рувим! – сказал Гольдберг, хлопая меня по спине. – Обалденный захват!

Вдруг наша команда словно ожила: все перебрасывали мяч и весело обсуждали игру.

– Все нормально, Мальтер? – вступил подошедший мистер Галантер. – Дай-ка я посмотрю твой локоть.

Я показал ему локоть. Кожа была ободрана, но не очень сильно.

– Отлично сыграл, – сказал мистер Галантер, радостно глядя на меня. Его лицо по-прежнему было залито потом, но теперь на нем проступила широкая улыбка.

– Спасибо, мистер Галантер.

– Как ладонь?

– Болит немного.

– Дай-ка взглянуть.

Я снял перчатку, и мистер Галантер согнул и разогнул ладонь в запястье и в пальцах.

– Так больно?

– Нет, – соврал я.

– Готов продолжить игру?

– Конечно, мистер Галантер.

– Хорошо! – сказал он, похлопывая меня по спине и улыбаясь. – Мы представим тебя за это к награде, Мальтер.

Я криво улыбнулся. Он ушел, довольный.

– Я все в себя прийти не могу, – сказал Сидни Гольдберг. – Вот это прыжок!

– Ты тоже здорово пасанул на первую.

– Пока ты на заднице отсиживался!

Мы ухмыльнулись друг другу и разошлись по своим позициям.

В этом периоде баттерами оказались еще двое ешиботников. Первый сумел добежать до первой базы, а второй послал свечку на позицию шорт-стопа, которую Сидни взял, не сходя с места. Мы выиграли две пробежки в этом периоде, еще одну – в следующем и к середине пятого периода вели 5:3. Когда мы выходили после перерыва в средине этого периода, мистер Галантер, улыбаясь и нервно утирая пот со лба, ходил взад-вперед своей боксерской походкой, раввин больше не читал, команда ешивы погрузилась в мертвое молчание. Дэви Кантор встал бейсменом на вторую базу, а я вышел на позицию питчера. Шварци явно устал, а период был решающий, потому что правилами нашей школьной лиги их предусмотрено только пять, так что для ешиботников это был последний шанс сыграть в нападении. Дэви был неважным полевым игроком, но мистеру Галантеру ничего другого не оставалось, как поставить меня на подачу, – он рассудил, что в конце игры это важнее. Моя левая рука все еще болела от прошлого захвата, и кисть плохо сгибалась, но правая рука была в полном порядке, и у меня, стоило мне постараться, выходили хорошо закрученные подачи. Дов Шломовиц, принимавший подачи на домашней базе, трижды взмахивал битой и все три раза рассекал ею воздух. После третьей попытки вид у него был весьма озадаченным – потом он поплелся с поля. Мы выиграли очко, а его место занял Дэнни Сендерс.

Все игроки команды ешивы сгрудились у сетки, не отрывая глаз от Дэнни. Все молчали. Раввин выпрямился на скамейке, его книга была закрыта. Мистер Галантер скомандовал всем нашим отойти на своих позициях на шаг. Дэнни несколько раз взмахнул битой, потом принял стойку и взглянул на меня.

«Вот тебе подарочек от апикойреса», – подумал я и метнул мяч. Удар вышел сильным и быстрым, и я увидел, как левая нога Дэнни и его корпус отклоняются, а бита заносится для удара. Он нанес удар как раз в тот момент, когда мяч поднырнул вниз, и бита яростно, но впустую просвистела в воздухе, заставив его дважды повернуться вокруг своей оси и потерять равновесие. Черная кипа упала с головы, и он, восстановив равновесие, быстро нагнулся, чтобы ее поднять. Какое-то мгновение он простоял неподвижно, очень спокойный, глядя на меня. Потом снова принял стойку. Кэтчер кинул мне мяч – принимая его перчаткой-ловушкой, я снова почувствовал боль в запястье.

Ешиботники стояли очень тихо, а раввин начал беззвучно шевелить губами.

Вторая подача у меня не получилась и прошла мимо зачетной зоны. На третьей подаче я сделал длинный классический разбег и послал слабую свечечку, тоже вне зачетной зоны. Баттеры обычно попадаются на эту хитрость, но Дэнни Сендерс не шелохнулся.

Когда я поймал мяч от кэтчера, в запястье возникла пульсирующая боль и уже не прекращалась. Я был разгорячен, весь взмок, а заушники очков глубоко впились в голову, пока я мотал головой при разбеге.

Дэнни Сендерс спокойно стоял на домашней базе. Я ненавидел его.

«Ладно же, – подумал я, – вот тебе еще подарочек».

Мяч понесся к домашней базе совершенно прямо и нырнул прямо перед битой. Дэнни с трудом удержался от того, чтобы снова не завертеться волчком, но все-таки потерял равновесие, и ему пришлось сделать два-три шажка, прежде чем он смог выпрямиться.

Кэтчер вернул мне мяч, и боль в запястье пронзила меня всего. Достав мяч из ловушки, я сжал его в правой руке и обернулся на поле, чтобы дать боли немного утихнуть. Когда я повернулся обратно, то увидел, что Дэнни Сендерс так и не шелохнулся. Он держал биту в левой руке и, не отрываясь, смотрел на меня. Глаза его потемнели, и на лице застыла идиотская, глумливая улыбочка. Судья крикнул: «Мяч в игру!» – но Дэнни продолжал стоять, глядя на меня и скалясь так, что мне были видны его зубы. Я глубоко вздохнул. Оказалось, что вся рука у меня мокрая от пота. Я вытер ее о брюки и увидел, как Дэнни Сендерс идет на базу и принимает стойку. Он больше не ухмылялся. Он смотрел на меня из-за левого плеча и ждал.

Я хотел побыстрее закончить с этим из-за боли в запястье, и снова послал быстрый мяч. Я видел, как он пошел прямо в середину зачетной зоны. Дэнни Сендерс резко пригнулся, и в эту долю секунды я осознал, что он разгадал крученую подачу и сознательно целит низко. Я еще не восстановил равновесие после разбега, но ухитрился подставить перчатку к лицу – в тот самый момент, когда он нанес удар. Я видел, как мяч несется ко мне, но ничего не мог уже сделать. Мяч угодил не в ловушку перчатки, а в пальцы, изменил направление, врезался в левый верхний край моих очков, разбив линзу, и шмякнул по лбу. Свалившись на землю, я судорожно начал его искать, но к тому моменту, когда я держал его в руках, Дэнни Сендерс уже взял первую базу.

Я слышал, как мистер Галантер выкрикнул паузу, и все ринулись ко мне. Мои разбитые очки лежали на асфальте, и, сморгнув, я почувствовал резкую боль в левом глазу. Запястье пульсировало болью, и я знал, что на лбу у меня надувается шишка. Я взглянул на первую базу, но без очков Дэнни Сендерс был просто размытым силуэтом. И все же мне казалось, я вижу, как он ухмыляется.

Мистер Галантер нагнулся ко мне. Его лицо было потным и очень встревоженным. Я не понимал, из-за чего сыр-бор. Я просто разбил очки, а в запасе у нас еще по меньшей мере пара хороших питчеров.

– С тобой все нормально, парень? – спросил он. Потом взглянул на мой лоб и закричал: – Кто-нибудь, смочите платок в холодной воде!

Я по-прежнему не мог понять, почему он кричит. Его голос отзывался болью в голове и звоном в ушах. Дэви Кантор побежал куда-то с испуганным видом. Сидни Гольдберг сказал что-то, но я не мог понять, что именно. Мистер Галантер обнял меня за плечи, увел с поля и усадил на скамейке, рядом со скамейкой раввина. Без очков все дальше десяти футов казалось мне размытым. Моргая, я недоумевал, почему никак не проходит боль в левом глазу. Я слышал голоса и вопли, а потом мистер Галантер приложил мокрый платок к моей голове.

– Не кружится? – спросил он.

Я замотал головой.

– Точно?

– Да все нормально, – ответил я, не понимая, почему я охрип и говорить стало больно.

– Ты посиди спокойно, ладно? Если начнет кружиться голова, сразу говори.

– Да, сэр.

Мистер Галантер ушел. Я остался сидеть на скамейке. Раввин взглянул на меня разок и отвернулся. Боль в левом глазу стала такой сильной, что я чувствовал ее в позвоночнике. Я все сидел и сидел на скамейке, а мы тем временем проиграли со счетом 8:7, команда ешивы разразилась радостными воплями, а я стал кричать от боли в левом глазу, мистер Галантер вернулся, мельком взглянул на мое лицо и побежал за такси.