Текст книги "Избранник"

Автор книги: Хаим Поток

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Хаим Поток
Избранник

Доктору Израэлю Чарни, Йонасу Гринфилду, рабби Рафаэлю Познеру и доктору Аарону Розену, которые помогли в моих изысканиях, я выражаю свою благодарность.

Х.П.

Адене

Когда форель, погнавшись за мухой, оказывается на крючке и обнаруживает, что не может дальше плыть свободно, она начинает сражаться: дергаться, плескаться, и порою ей удается вырваться. Но часто, конечно, ситуация оказывается слишком невыгодна для нее.

Точно так же человек борется с неблагоприятной средой и с теми крючками, на которые он насажен. Порой он преодолевает трудности; порой их оказывается для него слишком много. Его усилия – это все, что видит мир, и чего этот мир, естественно, не понимает. Свободной рыбе очень трудно понять, что происходит с пойманной рыбой.

Карл Меннингер

Истинное счастье состоит не в множестве друзей, а в достоинстве и свободе выбора.

Бен Джонсон

КНИГА I

Ибо и я был сын у отца моего… и он учил меня и говорил мне: да удержит сердце твое слова мои.

Притчи, 4:3

Глава первая

Первые пятнадцать лет нашей жизни мы с Дэнни не подозревали о существовании друг друга, хотя нас разделяли всего пять кварталов.

Квартал, в котором жил Дэнни, был густо заселен последователями его отца, русскими хасидами в темных одеждах, покинувшими свою землю, но вывезшими из нее свои привычки и представления. Они пили чай из самоваров, медленно цедя его сквозь зажатый между зубами пиленый сахар; они громко разговаривали, порою на русском, но чаще – на смеси русского и идиша, и они были фанатично преданы отцу Дэнни.

В соседнем квартале жили другие хасиды, из Южной Польши, которые разгуливали по улицам Бруклина как пугала – в своих черных шляпах, длинных черных одеяниях, с черными бородами и пейсами. У них был свой собственный раввин – потомственный лидер общины, который мог доказать, что его предки занимали это место со времен Бааль-Шем-Това, жившего в XVIII веке основателя хасидизма, которого все они почитали как посланника Божьего.

Там, где мы с Дэнни выросли, существовали еще три или четыре подобные хасидские общины, каждая – со своим раввином, со своей маленькой синагогой, со своими обычаями и своими фанатичными последователями. В канун субботы или с утра по праздникам можно было полюбоваться, как члены каждой общины, облаченные в свои одежды, шагают в свои синагоги, готовые молиться со своими раввинами и забыть хлопоты рабочей недели – все сводившиеся к тому, чтобы раздобыть немного денег и накормить многочисленных детей, а Великая депрессия все не кончалась и не кончалась.

Тротуары Вильямсбурга [1]1
  Северная оконечность Бруклина, примыкающая к Ист-Ривер. В описываемое время – относительно бедный, неблагополучный иммигрантский район. ( Здесь и далее – примеч. перев.)


[Закрыть]были покрыты бетонными плитами, а проезжая часть асфальтом, который размягчался на летней духоте и трескался во время суровых зим. Большинство домов выстроены в староанглийском стиле, из коричневого камня, не выше чем в три-четыре этажа, и стояли, тесно прижавшись друг к другу. Там жили евреи, ирландцы, немцы и даже беженцы из Испании, которые покинули свою родину после гражданской войны, когда к власти пришел Франко – как раз перед началом Второй мировой. Большая часть лавочников были гоями, лишь некоторые магазины принадлежали правоверным евреям из местных хасидских общин. Можно было видеть, как они восседают за своими прилавками – в черных кипах, с окладистыми бородами и длинными пейсами, погруженные в думы о том, как свести концы с концами, и мечтающие о субботнем или праздничном дне, когда можно будет закрыть торговлю и посвятить себя своим молитвам, своему раввину, своему Богу.

Каждый правоверный еврей посылал своих детей мужского пола в ешиву, еврейскую школу при синагоге, где они учились с восьми или девяти часов утра до четырех-пяти часов вечера. По пятницам учеников распускали около часу дня, чтобы они могли подготовиться к встрече субботы. Еврейское образование было обязательным; но, поскольку это Америка, а не Европа, светское образование на английском языке тоже было обязательным – так что каждый ученик нес двойную нагрузку: еврейские уроки до обеда и английские уроки – после. Но в качестве теста на интеллектуальное совершенство тем не менее традицией и единодушным общим мнением признавалось только одно: Талмуд. Виртуозное владение Талмудом – вот к чему стремился каждый студент ешивы, потому что это автоматически обеспечивало высочайшую репутацию.

Дэнни ходил в маленькую ешиву, основанную его отцом. Я же учился в ешиве за пределами Вильямсбурга, в Краун-Хайтс [2]2
  Район в центральной части Бруклина, населенный тогда зажиточными секуляризированными евреями.


[Закрыть], в которой преподавал мой отец. Ученики других общинных еврейских школ Бруклина посматривали на эту ешиву с пренебрежением: в ней проходили больше английских предметов, чем требовал обязательный минимум, а еврейские предметы изучались больше на иврите, чем на идише. Большинство ее учеников были детьми еврейских иммигрантов, которым хотелось думать, что они вышли за пределы того мысленного гетто, в котором оставались прочие общинные школы Бруклина.

Мы с Дэнни так никогда и не встретились бы – или встретились при совершенно других обстоятельствах, – если бы не вступление Америки во Вторую мировую войну и вызванное этим горячее желание некоторых английских учителей в еврейских школах показать всему нееврейскому миру, что студенты ешив, несмотря на долгие часы занятий, такие же физически крепкие ребята, как и любой американский школьник. Для этого они составили турнирную сетку для местных еврейских школ и каждые две недели стали проводить соревнования между школами по разным видам спорта. Я вошел в сборную школы по софтболу [3]3
  Софтбол – «смягченный» вариант бейсбола (главное отличие – мягкий, менее травмоопасный мяч), в который играют преимущественно женщины и подростки.


[Закрыть].

В воскресенье в начале июня пятнадцать игроков нашей команды выстроились перед учителем физкультуры во дворе нашей школы. День был теплый, и солнце ярко светило над заасфальтированной площадкой. Учитель – невысокий, коренастый мужчина за тридцать – в первой половине дня преподавал в государственной старшей школе по соседству, а после обеда подрабатывал в нашей ешиве. Он носил белую безрукавку, белые брюки и белый свитер, и по тому, как нелепо сидела маленькая черная кипа на его круглой лысеющей голове, ясно было видно, что он не привык носить ее постоянно. Говоря, он часто бил кулаком правой руки в ладонь левой, чтобы подчеркнуть свою мысль. Ходил он на носках, почти как боксер по рингу, и был фанатично предан профессиональному бейсболу. Два года пестуя нашу софтбольную команду, он благодаря терпению, удаче, ловким манипуляциям в самых напряженных матчах и горячим патетическим воззваниям, призванным настроить нас на патриотический лад и заставить проникнуться важностью физической подготовки в военное время, сумел вылепить из доставшихся ему пятнадцати растяп одну из лучших команд нашей лиги. Его звали мистер Галантер, и мы все недоумевали, почему он не воюет где-нибудь на фронте.

За два года, проведенные в команде, я неплохо пообвыкся на второй базе, а еще – освоил мягкую крученую подачу, которая провоцировала отбивающего на широкий замах, но в последний момент мяч резко нырял вниз и просвистывал под битой. Мистер Галантер в начале матча обычно ставил меня на вторую базу и перемещал на позицию подающего только в самые напряженные моменты, потому что, как он однажды заявил, его бейсбольная философия «зиждется на сплоченной обороне по всему полю».

В этот день у нас была назначена игра с лучшей командой другой соседской лиги – командой, которая славилась яростным нападением и слабой игрой в защите. Мистер Галантер говорил, что это очень важно – действовать на своем поле сплоченным оборонительным фронтом. Во время разминки, пока наша команда была на поле одна, он все время бил правым кулаком в левую ладонь и напоминал нам об этом сплоченном фронте.

«Без дыр, – кричал он от домашней базы, – без дыр, слышите? Гольдберг, ну какой же это оборонительный фронт? Плотнее! Между тобой и Мальтером крейсер пройдет! Вот так. Шварц, куда ты смотришь, ждешь парашютистов? Это спортивная игра. Враг на земле. Это слишком неточный бросок, Гольдберг. Целься, как снайпер. Дайте ему снова мяч. Бросай! Хорошо. Как снайпер! Очень хорошо. Держитесь крепче! На войне – никаких дыр в обороне!»

Мы взмахивали битами и перекидывали мяч, а день стоял теплый и солнечный, и нас обволакивало счастливое предчувствие близких каникул и радостное возбуждение от предстоящей игры. Нам очень хотелось выиграть – и ради самих себя, и ради мистера Галантера, так нам нравилась его бьющая кулаком в ладонь искренность. Раввинам-учителям бейсбол казался зловредной тратой времени, проявлением тлетворного, грозящего ассимиляцией вторжения английской культуры в жизнь ешивы. Но для учеников большинства общинных школ победа в межрайонном матче значила лишь немногим меньше, чем наивысшая оценка в талмудистике, потому что это был несомненный признак американскости, а считаться настоящим американцем стало для нас очень важно в эти последние военные годы.

Итак, мистер Галантер стоял около домашней базы, громко подбадривая нас и раздавая последние указания, а я вышел на минутку с поля, чтобы подправить свои очки. Я носил очки в черепаховой оправе, и перед каждой игрой мне приходилось загибать внутрь заушины, чтобы очки плотнее прижимались к голове и не сползали на переносицу, когда я начинал потеть. Я делал это перед самой игрой, потому что загнутые заушины сильно врезались в кожу и я не хотел терпеть боль ни на мгновение дольше, чем это необходимо. Эти места воспалялись и болели несколько дней после каждого матча, но, думал я, это лучше, чем постоянно поправлять очки или позволить им свалиться во время важного матча.

Позади сетки, ограждавшей домашнюю базу, стоял Дэви Кантор, один из наших запасных. Это был круглолицый темноволосый коротышка с выпуклыми, совиными очками и очень семитским носом.

– Классно выглядишь, Рувим, – сказал он, глядя, как я вожусь со своими очками.

– Спасибо.

– Все, правда, здорово выглядят.

– Это будет хорошая игра.

Дэви уставился на меня через свои выпуклые стекла.

– Ты так думаешь? – спросил он наконец.

– Ну да, а почему нет?

– Ты видел, как они играют, Рувим?

– Нет.

– Это же убийцы.

– Ну да.

– Нет, правда. Они дикие совсем.

– А ты их видел?

– Дважды. Это убийцы.

– Все играют на победу, Дэви.

– Они не просто играют на победу. Они играют так, как будто выполняют первую из десяти заповедей.

Я рассмеялся:

– Эта-то ешива? Да ладно тебе, Дэви.

– Точно тебе говорю.

– Ага, конечно.

– Рабби Сендерс наказал им никогда не проигрывать, потому что это позор для их ешивы или что-то в этом роде, не знаю. Увидишь.

– Эй, Мальтер! – крикнул мистер Галантер, – что ты там делаешь, за полем?

– Увидишь, – повторил Дэви.

– Ну да, – улыбнулся я в ответ, – священная война.

Он уставился на меня.

– Ты сегодня играешь? – спросил я.

– Мистер Галантер сказал, что, возможно, выпустит меня на вторую базу, если тебе придется подавать.

– Ну, удачи.

– Мальтер! – снова крикнул мистер Галантер. – Война на пороге, ты забыл?

– Иду, сэр! – ответил я и побежал обратно на свое место на второй базе.

Мы еще несколько минут покидали мяч, а потом я встал на домашнюю базу, чтобы поупражняться в отбивании подач. Сначала я послал далеко направо, потом поближе налево и уже занес биту для третьего удара, но тут кто-то закричал: «Вот они!» и я застыл с битой на плече, глядя, как команда, с которой нам предстояло играть, появляется из-за угла и заходит во двор. Дэви распахнул глаза за выпуклыми очками, нервно пнул сетку и мрачно засунул руки в карманы своих штанов на лямках.

Я смотрел, как они выходят на поле.

Их было пятнадцать, одетых одинаково: в белые рубашки, темные брюки, белые фуфайки и маленькие черные кипы. Как принято у ультраортодоксов, они были очень коротко стрижены, и только с висков свисали никогда не трогаемые локоны, свитые в длинные пейсы. Кое у кого пробивались бороды – редкие кустики волос, торчащие в беспорядке на щеках, подбородках и верхних губах. У всех у них под рубашками были надеты традиционные нагрудники – «талес катан», и пришитые к их четырем углам кисти-цицит свисали над брючными ремнями, колыхаясь в такт шагам. Будучи ультраортодоксами, они буквально выполняли библейскую заповедь: «И будут они в кистях у вас для того, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди…» [4]4
  Числа, 15:39.


[Закрыть].

У нашей команды, наоборот, не было какой-то единой формы, и каждый оделся, как ему вздумалось: в полукомбинезоны на лямках, шорты, брюки, рубашки-поло, фуфайки, даже майки. Некоторые из нас носили поддевки-нагрудники, другие – нет, но никто не выпустил кисти поверх брюк. Единственное, что у нас было общее, – это маленькие черные кипы, которое мы тоже все носили.

Они подошли к сеточному ограждению и сгрудились в молчаливую черно-белую массу, с битами, мячами и перчатками в руках. Нельзя было сказать, что их вид выражал какую-либо ярость. Я заметил, как Дэви Кантор снова пнул сетку и перешел в другое место – на линию третьей базы, нервно теребя свои штаны.

Мистер Галантер улыбнулся и направился к ним, быстро двигаясь на носках, так что кипа просто чудом держалась на его лысеющей макушке.

От черно-белой массы игроков отделился человек и сделал шаг навстречу. Ему было под тридцать, он носил черную пару, черные ботинки и черную шляпу. Еще у него была черная борода и книга под мышкой. Вне всякого сомнения, это был раввин, и я удивился, почему это у них в ешиве раввин выполняет обязанности тренера.

Мистер Галантер подошел к нему и протянул руку.

– Мы готовы, – сказал раввин на идише, пожимая протянутую руку с видимым безразличием.

– Отлично, – улыбаясь, ответил наш тренер по-английски.

Раввин окинул взглядом поле.

– Вы уже играли? – спросил он.

– В смысле?

– У вас была разминка?

– Да, конечно, мы…

– Нам тоже надо размяться.

– В смысле? – повторил мистер Галантер с озадаченным видом.

– Вы разминались, теперь мы разомнемся.

– Вы что, не разминались в своем дворе?

– Разминались.

– Ну так…

– Но мы никогда раньше не играли на вашем поле. Дайте нам несколько минут.

– Ну, вообще-то… – протянул мистер Галантер, – у нас не так много времени. По правилам каждая команда должна разминаться на своей площадке.

– Дайте нам пять минут, – настаивал раввин.

– Ладно, – решился мистер Галантер. Он больше не улыбался. В домашних играх он всегда старался начать как можно скорее – чтобы не дать нам «охолонуть», как он выражался.

– Пять минут, – повторил раввин. – Скажите вашим ребятам уйти с поля.

– В смысле?

– Мы не можем разминаться вместе с вашими ребятами. Скажите им уйти с поля.

– Ладно, хотя… – начал было мистер Галантер, но осекся. И задумался. Черно-белая масса игроков позади раввина стояла очень тихо, ожидая ответа. Я успел заметить, что Дэви Кантор ковыряет носком ботинка асфальт площадки. – Ладно, без проблем. Пять минут. Только пять минут, хорошо?

– Скажите вашим ребятам уйти с поля.

Мистер Галантер мрачно взглянул за пределы площадки. Вид у него был несколько растерянный.

– Все с поля! – крикнул он наконец не очень громко. – Им нужна пятиминутная разминка. Быстро, быстро! Не останавливайтесь, не опускайте руки. Двигайтесь! Покидайте-ка мячи за домашней базой. Живо!

Наши игроки разбежались с поля.

Черно-белая масса оставалась неподвижной позади проволочного ограждения. Молодой раввин повернулся к своей команде.

– Поле в нашем распоряжении на пять минут, – сказал он на идише. – Помните, зачем и для кого мы играем.

Затем он посторонился, и черно-белая масса распалась на пятнадцать отдельных игроков, которые быстро заняли площадку. Один из них, долговязый парень с волосами соломенного цвета и длинными руками и ногами, состоящими, кажется, из одних костей и острых углов, встал на домашней базе и начал отбивать подачи. Он пустил несколько легких мячей низом и сделал несколько свечек. Полевые игроки встретили его удары радостными криками на идише. Сами они действовали довольно неуклюже: пропускали низовые мячи и откидывали высокие, неловкие навесы. Я взглянул на молодого раввина. Он сидел сбоку на скамейке и читал свою книгу.

Позади заграждения было довольно много места. Мистер Галантер собрал нас там и велел перекидывать мячи.

– Держите мячи в воздухе! – приговаривал он, ударяя кулаком правой руки в ладонь левой. – Не рассиживаться на передовой! Нельзя недооценивать противника!

Но с лица его не сходила широкая улыбка. Теперь, своими глазами увидев команду, с которой нам предстояло проводить игру, он, похоже, не сомневался в ее исходе. Кинув мяч и ожидая, пока мне вернут его обратно, я сказал сам себе, что мне очень нравится мистер Галантер. Только зачем он все время пользуется военными словечками? И почему он все-таки не в армии?

Дэви Кантор подскочил ко мне, погнавшись за мячом, отскочившим от его ног.

– Убийцы, а? – ухмыльнулся я.

– Увидишь, – ответил он, пытаясь остановить мяч.

– Во-во.

– Особенно тот, кто отбивает. Увидишь.

Я одним движением поймал летящий ко мне мяч и мигом передал его дальше.

– И кто у нас отбивает?

– Дэнни Сендерс.

– Мне очень стыдно за свое невежество, а кто такой Дэнни Сендерс?

– Сын рабби Сендерса, – ответил Дэви, и глаза его сверкнули.

– Я впечатлен.

– Увидишь, – повторил Дэви и убежал со своим мячом.

Мой отец, отнюдь не питая любви к хасидским общинам и их маленьким вождям-раввинам, рассказывал мне о рабби Исааке Сендерсе и о том, насколько ревностно тот наставляет своих последователей в вопросах соблюдения еврейского Закона.

Мистер Галантер взглянул на свои наручные часы, потом перевел взгляд на поле. Пять минут явно истекли, но команда наших противников и не думала покидать его. Дэнни Сендерс был теперь на первой базе. Я обратил внимание, что его длинные конечности служили ему хорошую службу: в прыжке или в растяжке он был способен достать большинство самых неуклюжих мячей, летевших в его сторону.

Мистер Галантер направился в сторону молодого раввина, по-прежнему спокойно читавшего на скамейке.

– Пять минут, – сказал он.

– А? – поднял тот взгляд от своей книги.

– Пять минут прошли.

Раввин взглянул на поле.

– Довольно! – закричал он на идише. – Пора играть!

Затем перевел взгляд на книгу и продолжил чтение.

Его команда поперекидывала мяч еще минуту или две, после чего неторопливо покинула площадку. Дэнни Сендерс прошел прямо рядом со мной, все еще в перчатке первого бейсмена на руке. Он был гораздо выше меня, и черты его лица, в отличие от моих – достаточно обыкновенных, но пропорциональных, казались высеченными из камня. Нижняя челюсть и скулы были твердо очерчены, нос прямой и острый, полные губы выступали ступенькой из-под носа, образуя широкий рот. Его глаза были темно-голубыми, кустики волос на подбородке, скулах и верхней губе, а также коротко остриженная голова и развевающиеся пейсы отливали цветом песка – в отличие от моих, черных, волос. Он шел разболтанной походкой, сплошные руки-ноги, переговариваясь на идише со своим товарищем по команде и в упор меня не замечая. Я подумал тогда, что до чего же противен этот его хасидский дух превосходства и как же приятно будет обыграть сегодня его и его команду.

Судья, учитель физкультуры из общинной школы по соседству, вызвал на поле обе команды и, как обычно, швырнул в воздух биту, чтобы определить право выбора. Ее поймал – и почти выронил – кто-то из наших противников.

Во время быстрого обмена рукопожатиями Дэви Кантор подбежал и встал рядом со мной.

– Ну, что ты думаешь? – спросил он.

– Это куча задавак.

– Нет, что ты думаешь об их игре?

– Они безнадежны.

– Они убийцы.

– Да ладно тебе, Дэви, перестань.

Тот мрачно посмотрел на меня:

– Вот увидишь.

– Я уже видел.

– Ничего ты не видел.

– Ну да. Илья-пророк спустится подавать за них в решающие моменты.

– Это не смешно! – заявил Дэви. Выглядел он очень удрученно.

– Убийцы, ага, – ответил я со смехом.

Команды разделились. Право выбора осталось за нашими соперниками, и они решили первыми нападать [5]5
  В бейсболе нападающей считается команда, представленная на поле баттером(отбивающим). Защищающаяся команда представлена питчером(подающим), кэтчером(ловящим подачу), тремя бейсменами(ловящими отбитые баттером соперника мячи на «базах» – квадратах со стороною в 30 см), а также шорт-стопом(свободным защитником), между второй и третьей базами, и тремя «полевыми игроками» – аутфилдерами, «во внешнем кольце» позади баз. Отбив посланный питчером мяч, баттер бросает биту и бежит в сторону первой базы, пока мячом не завладела защищающаяся команда (его задача – обежать их все и вернуться на домашнюю базу), а его место занимает следующий баттер.


[Закрыть]. Мы рассредоточились на поле. Я занял свою позицию на второй базе. Молодой раввин продолжал читать на скамейке позади проволочного ограждения. Мы поперекидывались мячом еще около минуты. Мистер Галантер, стоя на своем тренерском месте на линии третьей базы, кричал нам что-то подбадривающее. Стояла теплая погода, я начал потеть и отлично себя чувствовал. Затем судья, заняв свою позицию позади питчера, попросил мяч. Получив, он передал его питчеру и выкрикнул: «Начали! Мяч в игру!» Мы замерли на наших позициях.

«Гольдберг, ближе!» – закричал мистер Галантер, и Сидни Гольдберг, наш шорт-стоп, сделав два шажка, встал ближе к третьей базе. «Вот так, хорошо. Сплотить оборону!»

Маленький, тощий мальчик пошел к домашней базе и встал на нее, сведя ноги вместе и неловко подняв биту над головой. Очки в стальной оправе делали его похожим на маленького старичка. После первой подачи он так резко взмахнул своей битой, что, промазав по мячу, по инерции описал полный круг, а его пейсы при этом разлетелись почти горизонтально. После чего он занял первоначальное положение – ноги вместе, бита неловко поднята над головой.

Судья звонко выкрикнул: «Страйк!» [6]6
  Страйк – «всухую» проигранное очко, после трех страйков отбивающий выбывает из игры.


[Закрыть]. Мы с Сидни Гольдбергом переглянулись и широко улыбнулись друг другу.

– Если он и Талмуд так же учит, плохи его дела, – сказал Сидни.

– Сплотить оборону! – снова крикнул мистер Галантер. – Мальтер, чуть левее. Хорошо!

Следующая подача оказалась слишком высокой [7]7
  Мяч должен пролетать на высоте от колен баттера до его плеча («страйк-зона»). Если выше или ниже, баттер может проигнорировать подачу, но если сделает движение битой, то очко проигрывает он.


[Закрыть], мальчик дернулся на нее, но биту выбило у него из рук, а сам он упал вперед. Мы с Сидни Гольдбергом снова переглянулись. Мы учились с ним в одном классе и даже были чем-то похожи внешне – тонкие, гибкие, с длинными руками и ногами. Он был не лучшим учеником, но зато отличным шорт-стопом. Живя в одном квартале, мы приятельствовали, хоть и не близко. Сидни пришел на матч в майке и комбезе. Поддевки с кистями у него не было. Я был одет в светло-голубую рубашку и синие рабочие брюки. Под рубашкой у меня была поддевка.

Тощий мальчик снова встал на позицию баттера и поднял биту в своей нелепой хватке. Следующую подачу он просто пропустил мимо, и судья снова выкрикнул «страйк». Я заметил, как молодой раввин на секунду оторвался от книги, потом снова погрузился в чтение.

– Давай еще две такие же! – крикнул я нашему питчеру. – Две, Шварци!

А про себя подумал: «Ага, убийцы».

Дэнни Сендерс подошел к выбитому из игры мальчику и что-то ему сказал. Тот стоял, потупившись и словно съежившись. Потом, повесив голову, ушел с поля. Его место занял другой такой же мальчик, маленький и тощий. Я оглянулся на Дэви Кантора, но не нашел.

Мальчик широко замахивался на первые две подачи и пропустил их обе. На третий раз я услышал отчетливое «чвяк!», с которым его бита соприкоснулась с мячом, и мяч по плавной, широкой дуге полетел прямо к Сидни Гольдбергу. Тот остановил мяч в воздухе и после небольшой заминки поймал его в перчатку. Потом кинул мне, и мы немного по-перебрасывали мяч между собой. Затем Сидни снял перчатку и потряс левой кистью в воздухе.

– Больно, – сказал он, улыбаясь при этом.

– Хороший захват, – ответил я.

– Чертовски больно, – повторил Сидни и натянул перчатку.

Новый баттер, вставший на игровое поле, был широкоплеч и вообще похож на медведя. Он дернулся на первую подачу, но пропустил ее. Затем дернулся на вторую и отбил, послав мяч прямо над головой третьего бейсмена в левое поле. Я замер на мгновение и крикнул: «Мне!» Левый полевой подхватил мяч со второго отскока и переправил мне. Мяч летел высоковато, так что мне пришлось вытянуть руку с перчаткой – и в этот момент я скорее почувствовал, чем увидел баттера, несущегося ко второй базе. Пока я ловил мяч, он врезался в меня, как грузовик. Мяч пролетел над моей головой, я грохнулся на асфальтовое поле, а он пронесся дальше к третьей базе, придерживая кипу правой рукой. Кисти-цицит развевались в воздухе. Эйб Гудштейн, наш первый бейсмен, завладел мячом и вернул его в дом. Баттер на третьей базе довольно ухмылялся.

Команда ешивы разразилась радостными воплями, подбадривая баттера на идише.

Сидни Гольдберг помог мне встать на ноги.

– Вот мамзер! [8]8
  Ублюдок ( идиш).


[Закрыть]Он специально тебя сбил!

– Уфф! – только и смог сказать я, делая глубокие вдохи и выдохи. Моя правая ладонь была вся ободрана.

– Мамзер! – повторил Гольдберг.

Мистер Галантер выскочил на поле и понесся к судье.

– Это, по-вашему, честная игра? – горячо спросил он. – Вы вообще судить собираетесь?

– Третья база взята, – ответил тот. – Мальчик стоял у него на пути.

Мистер Галантер застыл с открытым ртом:

– Что-что?

– Третья база взята, – повторил судья.

Мистер Галантер, казалось, был готов спорить дальше, но потом замолчал и взглянул на меня:

– Мальтер, ты как?

– Все в порядке, – ответил я, делая еще один глубокий вдох.

Мистер Галантер с сердитым видом ушел с поля.

– Мяч в игру! – закричал судья.

Скамейка ешиботников вдруг притихла. Я заметил, что молодой раввин поднял глаза от своей книги и глядел на нас с усмешкой.

На поле вышел высокий, худой игрок, встал в правильную стойку, несколько раз взмахнул битой и замер, согнувшись, готовый принять мяч. Это был Дэнни Сендерс. Я несколько раз согнул и разогнул правую кисть в перчатке. Она все еще болела.

– Отодвинься! Отодвинься подальше! – закричал мне мистер Галантер.

Я сделал два шага назад. Потом тоже принял стойку.

Первая подача у нашего питчера не получилась. Ешиботники встретили ее громким смехом. Молодой раввин не отрываясь смотрел на Дэнни.

– Не бери в голову, Шварци! – крикнул я. – Давай следующую!

Вторая подача прошла на фут выше головы Дэнни. Ешива заулюлюкала. Мы с Гольдбергом переглянулись. Мистер Галантер тихо стоял за третьей базой, не отрывая взгляда от нашего питчера. Молодой раввин по-прежнему смотрел на Дэнни Сендерса.

Следующая подача Шварци оказалась медленным прямым набросом, и не успел мяч пролететь половину расстояния, я по движению левой ноги Сендерса уже понял, чтоон намерен сделать. Он развернулся, и все его длинное, худое тело начало вкладываться в замах. Я напрягся в ожидании звука удара, и когда он раздался, то хлопнул, как пушечный выстрел. На какое-то мгновение мяч исчез из вида. Затем я увидел, как Шварци ныряет вниз, а мяч проносится в воздухе на том самом месте, где только что была его голова. Я попытался его перехватить [9]9
  Вторая база, где находится Рувим, – на линии, соединяющей подающего и отбивающего.


[Закрыть], но мяч летел слишком быстро – едва я успел поднять перчатку, как он уже был в зоне центрального полевого. Его поймали с отскока и переправили Сидни Гольдбергу – но к этому моменту Дэнни Сендерс уже прочно стоял на моей базе и команда ешивы кричала от радости.

Мистер Галантер попросил у судьи паузу и вышел на поле к Шварци. Сидни Гольдберг кивнул мне, и мы тоже подошли к ним.

– Он же меня убить мог! – горячился Шварци. Это был паренек среднего роста. С длинного лица, покрытого прыщами, струился пот. – Господи, вы видали, что это был за мяч?

– Видали, видали, – мрачно ответил мистер Галантер.

– Он несся слишком быстро, его невозможно было остановить, – вступился я за Шварци.

– Слыхал я о Дэнни Сендерсе, – заметил Сидни. – Он всегда целит прямо в питчера.

– Почему вы мне не сказали?! – запричитал Шварци. – Я бы поостерегся!

– Я только слышал об этом, – возразил Гольдберг. – Ты всегда веришь тому, что слышишь?

– Господи, этот мяч, он же меня убить мог! – повторил Шварци.

– Ну как, останешься на подаче? – спросил мистер Галантер. На лбу у него выступила испарина, и выглядел он очень озабоченным.

– Конечно, мистер Галантер! Все нормально!

– Уверен?

– Уверен, да, уверен!

– Смотри, не геройствуй… На этой войне нужны живые бойцы, а не мертвые герои.

– Я… я не геройствую, – сбивчиво пробормотал Шварци. – Я еще исправлюсь. Это же ведь только первый период.

– Ладно, боец, – без особого энтузиазма ответил мистер Галантер. – Просто держи строй.

– Я сделаю, что смогу, мистер Галантер.

Тот кивнул, все еще мрачный, и пошел с поля, утирая лоб извлеченным из кармана платком.

– Господи Иисусе! [10]10
  «Jesus Christ!» в устах ученика ешивы звучит, мягко говоря, странно, – видимо, Шварци щеголяет тем, какой он «настоящий американец».


[Закрыть]– сказал Шварци, когда мистер Галантер ушел. – Этот ублюдок метил прямо мне в голову!

– Да ладно тебе, Шварци, – ответил я. – Что он, Бейб Рут? [11]11
  Легендарный довоенный бейсболист.


[Закрыть]

– Ты же слышал, что Сидни сказал.

– Не подноси им мячи на блюдечке, и они не будут так лупить.

– Кто это подносит мячи на блюдечке? Отличная была подача!

– Ну конечно.

– Ребята, – вмешался подошедший судья, – вы здесь до вечера болтать собираетесь?

Это был беспокойный коротышка лет под пятьдесят.

– Нет, сэр, – ответил я как можно вежливее, и мы разбежались по своим местам.

Дэнни стоял на моей базе. Его белая рубашка прилипла к спине и плечам от пота.

– Отличный был удар, – обратился я к нему.

Он с любопытством взглянул на меня и ничего не ответил.

– Ты всегда так лупишь в питчера? – спросил я.

Он слегка улыбнулся.

– Ты ведь Рувим Мальтер, – сказал он по-английски безо всякого акцента. У него был низкий хрипловатый голос.

– Ну да, – ответил я, недоумевая, где он мог слышать мое имя.

– Твой отец – Давид Мальтер, который пишет статьи о Талмуде?

– Точно.

– Я сказал своей команде, что сегодня мы прикончим вас, апикойрсим [12]12
  Апикойрсим ( ивр.), множественное число от «апикойрес» – безбожник, эпикуреец.


[Закрыть].

Это было сказано ровным, лишенным всякого выражения голосом, и я надеялся, что холодок, который я вдруг почувствовал, никак не отразился на моем лице.

– Валяйте. Можете повертеть на счастье свои цицит.

Я отошел от него и занял свою позицию на второй базе. Взглянул за проволочное ограждение и увидел там Дэви Кантора, он смотрел на поле, руки в карманах. Потом быстро принял стойку, потому что Шварци на позиции питчера замахнулся для броска.

Баттер широко взмахивал битой на два первые броска и оба раза промахивался. Следующий удар прошел слишком низко, и он не стал на него дергаться, затем послал стелющийся мяч в сторону первого бейсмена, который с отскока сбросил его себе под ноги, обстучал и, наконец, поймал – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дэнни Сендерс успешно завершил свою пробежку и вернулся на домашнюю базу. Наш бейсмен замер на мгновение, охваченный стыдом, затем кинул мяч обратно Шварци. Мистер Галантер утирал пот, стоя на своем месте у третьей базы. Команда ешивы снова шумно радовалась. Все пытались дотронуться до Дэнни Сендерса и пожать ему руку. Я заметил, что раввин широко улыбнулся, затем вернулся к своей книге.

Сидни Гольдберг подошел ко мне.

– Что тебе Сендерс сказал? – спросил он.

– Он сказал, что сегодня они убьют нас, апикойрсим.

Сидни уставился на меня.

– Славные они ребята, эти ешиботники, – пробормотал он и медленно отправился на свое место.

Следующий баттер заслал далекий мяч в правое поле. Мы поймали его на лету.

– Ура-ура, – саркастически прокомментировал Сидни Гольдберг, пока мы шли с поля. – Похоже, скоро они прервутся на вечернюю молитву и предложат нам присоединиться.

– Не предложат. Мы для них недостаточно благочестивы.

– Где они так лупить выучились?

– А я знаю?

Мы сгрудились вокруг мистера Галантера за проволочной сеткой.