Текст книги "Капля яда (ЛП)"

Автор книги: Х. Р. Пенроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Не произнося ни слова, он удобно устроился вокруг меня, обхватив одной рукой мой живот, а другую засунув под подушку у меня под головой. Одна из его ног обвилась вокруг моей, удерживая меня на месте своим весом. Но я не чувствовала себя в ловушке. Я чувствовала себя… в безопасности. И это было приятно. Слишком мило.

Мой пульс забился в неровном ритме; я слышала, как удары отдавались у меня в ушах. Мы купались в спокойной, уютной тишине, которая бывала только после многих лет близкого общения с кем-то. Погружаясь в неземное блаженство, я почувствовала, как он легонько поцеловал меня в макушку, и его голос прошептал тихо, так нежно.

– Спи, Милла. Сегодня ночью я буду сдерживать демонов.

Просто обними меня крепче. Потому что что было благословением, когда ты был проклят?

Глава 14

Милла

День Рождества Христова. Праздник в честь человека, перед которым многие склонялись в молитве. Я никогда не верила ни в это, ни в какую-либо другую религию. Для меня это был миф, в который верили дольше всех в истории. Чистый вымысел. Любого можно заставить поверить во что угодно, если он довел бы это до совершенства и достаточно громко кричал бы об этом.

Если бы там, наверху, в этих пушистых белых облаках, было высшее существо, готовое открыть жемчужные врата в рай для хороших людей после того, как они совершали свои добрые дела, несомненно, в этом мире не существовало бы нечеловеческих страданий и зла. Я не осуждала тех, у кого были религиозные взгляды, но для меня это было полной чушью.

Передайте мне индейку с горячим жарким на ужин и рождественский пудинг в завершение, когда моя самая близкая семья сидела за обеденным столом, это было настоящим рождественским событием. Но нет. Даже в этот семейный день я не получила отсрочки.

Я снова приехала в особняк мэра, уверенная, что с тех пор, как вернулся домой, увидела здесь больше, чем когда-либо в детстве. Как и ожидалось, папа, к сожалению, не вытащил нас из этого, но я могла сказать, что он все еще был недоволен этим.

Я не была уверена, что с ним такое. Его поведение было странным, когда мама сказала нам, что мы ехали сюда, он разогнался на целых три шестьдесят и бац, мы были здесь по его соглашению, но все же нет. Он вел себя странно, и я пообещала себе не спускать с него глаз. Он был тем маслом, которое обеспечивало бесперебойную работу нашей семьи, и без него трещины распространились бы слишком глубоко, слишком быстро и неизбежно оборвались бы, оставив нас плыть по течению.

Мама предложила нам сегодня одеться официально, поэтому я надела темно-синее платье в пол, которое ощущалось как нежнейший материал, целующий мою кожу. Длинные рукава, доходящие до запястий, а вырез украшен маленькими бриллиантами, вшитыми в округлый воротник. Но скрытый элемент сзади вызвал у меня восхищенную улыбку, когда я впервые увидела его. Оно выглядело как вполне приличное платье, соответствующее возрасту, подходящее для официального мероприятия в мэрии, но когда я повернулась, вы увидели бы это. Потрясающий материал удобно сидел над моей задницей, облегая очертания тела, как будто был сшит специально для меня, в чем я не сомневалась. Спасибо, мама.

Учитывая длину моей спины, выставленную напоказ, бюстгальтер носить было нельзя. Разрез на одной стороне платья, доходивший до середины бедра, подчеркивал гладкость моей выбритой ноги, когда я садилась или двигалась. Каждый раз, когда я ловила себя на одной из многочисленных зеркальных поверхностей в этом особняке, я улыбалась тому, какие ощущения вызывало у меня это платье.

Делейни прилипла ко мне, как приклеенная, пока мы кружили по комнате, ведя вежливую беседу. Я бы никогда не призналась вслух, что прямо сейчас моя двенадцатилетняя сестра удерживала меня на земле, когда я ничего так не хотела, как сбежать от этой катастрофы. Если бы мне пришлось проходить через все, что я делала, чтобы ни один волос не упал с ее потрясающей головы, я бы предпочла страдать каждый раз.

Было объявлено о начале рождественского ужина, и мы направились в столовую, где все огромное пространство занимали только длинный стол из черного оникса и значительное количество стульев. Делейни потянула меня за руку, чтобы привлечь мое внимание.

– На столе накрыты фирменные блюда, – недовольно проворчала она, зная, что нас разлучили бы.

Черт возьми, организованная рассадка за столом. Этот день становился все хуже. Пройдя вдоль стола, я нашла ее имя и вздохнула с облегчением, увидев рядом с ней имя моего отца. Зная, что с ней все будет в порядке, я оставила ее, в поисках отведенного мне места.

Неудивительно, что это было дальше от моей семьи, на другом конце стола, и это расположило меня между Техасом и Престоном, а Холлисом – на противоположной стороне стола… а через несколько мест был он. И я знала, я просто знала, что за мной наблюдали. Каждое мое движение, каждая мелочь, которую я сказала бы или что было сказано мне, тщательно отлеживалось бы, позволяя ему вести собственное повествование, позволяя ему еще раз насладиться наказанием моей плоти.

Принесли первое блюдо, и люди принялись за еду, потекли разговоры, а напитки были выпиты. Я оторвала взгляд от тарелки и незаметно огляделась. Взгляды были прикованы ко мне, хорошие и плохие. Лучшие и худшие люди в моей жизни сосуществовали. Я жила в реальности, где каждый божий день притворялась, что жизнь не издевалась надо мной. Разве не было бы разумнее для меня заслужить то наказание, которое мне было бы назначено? Каждое наложенное на меня покаяние было за преступления, которых я никогда не совершала. Я всегда была виновата, несмотря ни на что.

Я чувствовала себя смелой, возможно, это было из-за компании, в которой я находилась. Частичка бунта расцвела внутри моего тела и быстро распространилась, как птица, готовая расправить крылья и воспарить к величайшим высотам. К свободе.

Не успела я опомниться, как мы добрались до главного блюда рождественского ужина, представленного в качестве третьего блюда. Конечно, я с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза от такого снобизма. Официант наполнил бокал шампанским, и я благодарно улыбнулась ему, прежде чем сделала еще один глоток. Я уже сбилась со счета, сколько бокалов выпила.

Честно говоря, кто-то автоматически доливал их, когда жидкость достигала определенного низкого уровня, так что я никак не могла знать. Но по ощущению невесомости, разлившемуся по моим венам, и румянцу, который, как я чувствовала, разливался по моим щекам, я поняла, что немного перебрала. Упс. Я икнула, привлекая внимание окружающих, когда поставила свой стакан и прикрыла рот рукой, пытаясь удержать звук внутри, но безуспешно.

Я последовала за остальными за столом и приступила к основному блюду. Набив рот индейкой, я удовлетворенно заурчала, когда вкус взорвался у меня на языке, и добавила к нему немного жареного картофеля, идеально поджаренного с хрустящей корочкой. Еда была невероятной, позор всей компании в целом.

– Ты что, не в состоянии справиться со своим напитком? – Техас усмехнулся, но мне показалось, что он шутил со мной, а не говорил это со своим обычным гневом.

– Не будь тупицей, конечно, я справилась, – я повернулась к нему лицом, еще одна икота вырвалась наружу, вызвав неосторожную ухмылку на его лице.

– У тебя красивая улыбка, – похвалила я, поглаживая указательным пальцем изгиб его твердой челюсти, восхищаясь тем, как потрясающе он выглядел сегодня. О да, эти крылья заставили меня воспарить.

Его светлые волосы были собраны в мужской пучок, а борода аккуратно подстрижена вплотную к коже, сохраняя прежний суровый вид; он определенно приложил больше усилий. Его челюсть сжалась, а глаза вспыхнули, прежде чем он напрягся и откинулся назад, когда мой палец убрался.

– Отчаяние – не лучший образ, – заявил он.

Я громко вздохнула, закатив на него глаза, что он заметил и снова крепко сжал челюсти. Он собирался сломать зуб, если продолжил бы в том же духе. Сообщение ему об этом привело к рычанию, прежде чем он набил рот едой, чтобы избежать продолжения разговора. Престон хихикнул рядом со мной, к нему присоединились Ли, Адам и Дэниел. Даже Холлис, сидевший напротив, выдавил едва заметную улыбку, прежде чем снова превратился в бетонную статую.

Я проигнорировала отповедь Техаса, не принимая это близко к сердцу. Его гнев всегда был на переднем крае любого взаимодействия, это его естественная реакция. Каким бы неприятным это ни было, я принимала эту часть его характера, даже если временами это чертовски раздражало меня, когда он испытывал мое терпение.

Мы с Престоном обменялись едва уловимыми горячими взглядами, когда другие не смотрели, обещая большее, на что я была готова на сто процентов. Теперь, если бы он просто пригласил с собой двух своих лучших друзей… мы могли бы воссоздать сцену в классе еще раз, но с большим количеством действий. И если бы Техасу и Холлису удалось держать рты на замке и просто поделиться своими телами, я была уверена, что мы все смогли бы избавиться от зуда, который ощущался как постоянное скрытое сексуальное напряжение между всеми нами.

И они сказали, что женщины не могли просто наслаждаться физической разрядкой без того, чтобы это не привело к большему. Пожалуйста.

Почему женщин следовало осуждать за то, что они обладали таким же ненасытным сексуальным аппетитом, как и мужчины? Почему женщинам не нравилось наслаждаться жаждущей плотью мужчины без каких-либо других условий?

Мы жили в мире, где, несмотря на то, что женщин приветствовали и они стали генеральными директорами, высокооплачиваемыми и успешными по-своему в рамках своих прав, нас по-прежнему осуждали и недооценивали, потому что у нас была пропасть между ног. Все аплодировали сильной женщине, пока она не встала и не продемонстрировала свой голос, затем внезапно она забыла свое место. Ей нужно было не забыть занять место.

И все же сексуальные победы мужчины праздновались. Он получил бы высокую пятерку и навсегда стал бы известен как мужчина? Нет, не включен. Любая женщина, которая добровольно хотела насладиться телом другого человека, отдаться наслаждению, которое оно доставляло без всяких условий, должна быть прославлена за то, что это дало ей силы, за ее собственный выбор, за то, что она владела своим желанием.

Погрузившись в празднество до конца дня, я обменивалась любезностями с другими гостями, хотя предпочла бы спрятаться от некоторых из них. Алкоголь радостно разливался по моему телу. Я немного расслабилась в этой сомнительной компании.

Три пары глаз, выжженные линии на моем теле, продолжали смотреть, держа меня в поле зрения. Последовательно эти трое, только они. Престон был открытой книгой; я могла сказать, что он хотел продолжить то, что мы начали в моей комнате на прошлой неделе. Он ушел до того, как я проснулась, и я была благодарна ему за это, потому что не знала, как справиться с последствиями нашего совместного времяпрепровождения. Но теперь… теперь, когда у меня было время поразмыслить над этим, я хотела полностью ощутить удовольствие и похоть, в которых мы могли бы утонуть вместе.

Холлис с трудом оторвался от своего тяжелого наблюдения за мной. Я заметила, как его глаза на секунду загорелись голодом, прежде чем он скрыл это так быстро, что если бы я не смотрела, то ничего бы не увидела. Я была уверена, что из него получился бы отличный преследователь, если бы он когда-нибудь решил избрать этот необычный жизненный путь.

А в Техасе сердитые комментарии, которые он вставлял в разговор в течение дня, заставили меня понять, что он делал это ради внимания. Каждый раз, когда я отвечала ему своими, его глаза сверкали. Я могла бы погрузиться в глубины его неразбавленной жажды и томления, которые мелькали в его глазах, даже когда его язвительные замечания делали обратное. Его изумрудно-зеленые глаза рассказали всю историю. Все они так и сделали.

Акты желания и действия находились на противоположных концах весов друг от друга. Фантазия о полной сексуальной близости с каждым из этих мужчин, к чему это привело бы? Или реальность позволила бы мне немного развлечься для разнообразия, купаться в удовольствии от их рук и каждого мгновения, проведенного с ними, заглушать ужасы моей реальной жизни? Я окинула взглядом каждого из них, пряча легкую улыбку, игравшую на моих губах. Реальность, пожалуйста.

Глава 15

Милла

Он вел машину, и его раздражение витало в воздухе. Ни музыки, ни звуков. Жуткая тишина заставляла меня нервничать. Он приказал мне сесть, сказав, что нам нужно кое-куда сходить, и я подчинилась.

По выражению его лица я поняла, что в данный момент была не в том положении, чтобы задавать вопросы – не то чтобы я когда-либо могла – но иногда он удовлетворял мое любопытство, давая мне объяснения и ответы. Все зависело от того, в каком настроении он был.

Я бросила на него взгляд краем глаза, чтобы прочесть язык его тела, и мое тело сковало ужасом. Его челюсть двигалась из стороны в сторону, скрипя зубами, и у меня было ощущение, что он придержал язык за зубами.

Примерно через тридцать минут он припарковал машину напротив бунгало на тихой жилой улице. Я поджала губы. Что за черт? Я посмотрела на него, и он ухмыльнулся.

– Это тот самый дом.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы то, что он сказал, просочилось в мой разум. Я быстро отстегнула ремень безопасности, положив руку на дверь, чтобы открыть ее, когда замки издали завершающий звук. Я стиснула зубы, дико сверкнув глазами в его сторону и на то, чем он только что размахивал передо мной, и что он жестоко раздавил в тот же миг. Бессердечный.

– Ты будешь вознаграждена за уступчивость, – он указал рукой на дом через дорогу.

Поняла. Я прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать ненавистные слова.

Мы ехали всего тридцать минут, когда он заехал на подземную парковку своего здания. Следуя его примеру, я последовала за ним, когда он обошел все системы безопасности, и мы направились ввысь, к пентхаусу. Он вошел прямо в уникальную комнату; у меня внутри все сжалось.

Он схватил меня за руки и вытянул запястья передо мной, защелкивая черные браслеты-манжеты на каждом запястье, когда я заметила, как он защелкнул их со щелчком. Я протянула руку, чтобы прикоснуться к нему, почувствовав прохладное прикосновение толстого кожаного браслета шириной в несколько дюймов. Их расположение закрепляло незнакомое мне серебряное украшение – какой-то племенной узор.

Вернувшись ко мне с левой стороны, он сильно сжал мое предплечье. Я непроизвольно вздрогнула, когда с меня сняли одежду, оставив в одном нижнем белье. Он подвел меня к кровати в этой комнате, и я легла на спину, прикрыв лицо. Я не позволяла никаким эмоциям просочиться наружу.

– Пора заслужить награду тем, что у тебя получается лучше всего, – он помолчал, жестоко ухмыляясь. – Подчиняться.

Комок застрял у меня в горле, и я сжала губы, искоса поглядывая на стену. Я проигнорировала его снисходительный смех, когда его рука легла на мой затылок, крепко сжимая его, заставляя меня снова взглянуть ему в лицо, и, не отводя взгляда от моего свирепого взгляда, он что-то защелкнул на моих запястьях. От тяжести они слегка опустились, и когда он откинулся назад, я увидела, что он добавил.

Металлические блестящие цепочки, по одной у каждой руки, затем соединенные в одну. Другой конец был прикреплен к звеньям внутри кожаных наручников. Они удобно лежали в его ладони. Затем он закрепил их на спинке кровати через перекладину, зафиксировав меня на месте. Он потянул за них, проверяя их прочность.

– Причина и следствие, маленький ангел, – у меня перехватило горло. – Я найду способ удержать тебя…

Что это значило?

Он продолжил:

– Тем временем я ненадолго отлучусь, но кое-что приготовил для тебя.

Он схватил пульт, большой телевизор, установленный на стене, загорелся, но ничего не показывал, и через несколько секунд снова потемнел.

– Я не понимаю.

Он ухмыльнулся.

– О, ты узнаешь, не волнуйся. Ты достаточно скоро услышишь, возможно, и увидишь.

С этим предупреждением и дурным предчувствием он вышел. Мгновение спустя я услышала, как захлопнулся лифт в пентхаусе.

Я была одна.

Я взглянула на цифровые часы, расположенные в углу комнаты, заметив, что прошло уже больше часа с тех пор, как я была прикована здесь без отсрочки приговора. Не имея ни малейшего представления о том, что делать, я дернула за наручники еще раз.

Я застонала, не веря во всю эту историю с плащом и кинжалом. Однако я не могла жаловаться, он ушел и на этот раз оставил меня в покое. Разрыв с ним, который заставил меня задуматься, почему? Обычно он не делал ничего подобного, он держал меня как можно ближе, когда я была в его компании.

Телевизор включился, но без видеопотока, только звук.

– Добрый вечер, сэр, – раздался приветственный женский голос. – Могу я взять ваш членский билет, пожалуйста?

Членский билет? Что?

Я напрягла слух, пытаясь уловить приглушенные звуки. Мгновением позже в поле зрения попала затемненная комната с приглушенным освещением, а также две скудно одетые женщины. На лицах у них были одинаковые маски, какие-то птицы. Я склонила голову набок; рисунок был изысканным.

Я не была уверена, к чему он клонил, или какой реакции он от меня хотел. Ревность? Конечно, нет. Он должен был знать, что это невозможно. Фактор шока? Я думаю, в некотором роде, он меня поймал. Как всегда.

Моя губа скривилась, а в животе закрутилась тошнота. Я сидела, не в силах ничего сделать, чтобы отвлечься от того, что происходило передо мной. У меня не было выбора, не было голоса. Он глубоко заперт от стыда.

Меня не нужно было привязывать к этому предмету мебели, как животное. Я была фактически прикована независимо от предмета.

Прикованная. Покорная. Пойманная в ловушку.

Я отчаянно хотела сбежать. Я не могла. Стиснув зубы от этой мысли, я собралась с духом.

Наблюдала и слушала тошнотворные звуки, издаваемые им, и, судя по тому, что я видела, другими мужчинами тоже. Должно быть, он прикрепил камеру к своей одежде.

Звуки и мелькание кожи в затемненной комнате на экране достигли крещендо, и я сжала кулаки. Вы не могли игнорировать что-то подобное, только не тогда, когда это было прямо брошено вам в лицо.

Канал, должно быть, был выключен, когда телевизор потемнел, снова погрузив комнату в жуткую тишину, привлекая мое внимание к тому, что здесь больше никого нет. Прошло уже несколько часов, и я отчаянно хотела встать с этой кровати. И все для того, чтобы посмотреть порно-шоу в прямом эфире. Я бы предпочла окунуть свои глаза в кислоту, чтобы стереть эти образы прочь.

Открывшаяся дверь впустила в комнату маленькую полоску света, за которой последовали четыре крупных человека, или, лучше сказать, четверо крупных мужчин. Все мое тело сковал ужас.

Черт, нет.

Мужчина, идущий впереди, направился ко мне, в то время как остальные отошли в другой конец зала и налили себе в баре по вкусу. Все в масках, надежно скрывающих свои личности. Монстр, которого я знала, склонился над кроватью, нависая надо мной.

– Эти женщины такие же, как ты, маленький ангелочек. А?

Должно быть, мое озадаченное выражение лица было очевидным.

– Я мог бы позволить им всем забрать тебя… – он позволил этому предупреждению закрепиться, прежде чем продолжил: – Но я не буду. Я слишком сильно люблю твою киску, чтобы осквернять ее членом другого мужчины.

Я стиснула зубы, гадая, к чему это привело бы.

Угроза витала между нами. Если он позволил бы им, они все могли делать со мной все, что захотели. К сожалению, он знал меня слишком хорошо. Повреждение моего разума оказало большее влияние, чем мое тело.

Он потратил время, чтобы изучить меня как свой лучший объект, убедившись, что знал, как со мной обращаться. Он хотел заявить права на каждую часть меня.

Почему здесь другие люди? Что я упускаю?

– Ты проявляла интерес к групповым занятиям, не так ли?

Я напряглась. Без сомнения, он имел в виду Престона, Техаса и Холлиса. Я знала, что общение с ними оказало бы негативное влияние. И все же я просто дружила с ними, это все, что могло быть. Из-за этого ничего больше.

Небрежно сунув руки в карманы, он сказал:

– Твои действия имеют последствия.

– Что ты имеешь в виду?

Сегодня вечером он говорил загадками. Просто изложи это мне ясно.

Усмехнувшись, он грубо схватил меня за подбородок.

– Ты можешь винить себя и свое поведение за то, что тех женщин грубо оттрахали, – ухмыльнулся он, – сегодня вечером. Это все из-за тебя. Я говорил тебе раньше, я проясню это еще раз. Сделаешь что-то, с чем я не согласен или что мне не нравится? Не только ты будешь иметь дело с последствиями, во всяком случае, напрямую.

Суровое выражение появилось на его лице. Я изучала его, человека, с которым я была хорошо знакома, так хорошо известна. Мужчина, ответственный за сегодняшний вечер, запустил руку в мои волосы, наматывая каштановые пряди, как поводок, волосы были болезненно близки к тому, чтобы вырваться. Я зашипела. Он возвышался надо мной.

– Ангел, ты верила, что ты единственная, – он цокнул языком.

Я бы хотела, чтобы это было так. Я бы не пожелала такого никому другому.

– Держу пари, твоя киска взмокла от этой демонстрации жестокости. Можешь поблагодарить меня за это.

Мое сердце ушло в пятки. Стыд, предвкушение и страх нахлынули волной на меня и на тех женщин, которым, как я предполагала, это доставляло удовольствие, что то, что мне показывали, было взаимовыгодным. Насколько наивной я могла быть? Я ненавидела положение, в которое он меня поставил. Мои плечи поникли, и ненависть к себе взяла верх.

Чувство вины тяжело давило на меня. Это моя вина. Во всем моя вина.

Нет, это не так, – прошептала другая часть моего разума. – Это психологическое насилие в лучшем виде.

Нарцисс – одно слово, которое так точно отражало его, манипулятивного, злого, корыстолюбивого мудака без души. Мне хотелось кричать и рыдать, выплеснуть все это наружу, пока мой голос не сорвался бы от несправедливости всего этого.

Мое тело застыло еще больше. Он присел на корточки в пределах моего поля зрения рядом с кроватью, как будто это была нормальная ситуация, как будто он и его друзья не насиловали двух женщин в прямом эфире, передавая это непосредственно мне. Высказать свою точку зрения, а затем вернуться сюда, для чего? Ткнуть мне это в лицо? Наслаждаться эмоциональной пыткой?

– Надеюсь, ты усвоила свой урок, – холодно заявил он.

Никаких следов друга, которого я знала. Только безжалостная сосредоточенность монстра, преподающего очередной из своих уроков, каждый из которых более интенсивный, чем предыдущий. Я отпрянула, когда он протянул ко мне руку. Он жестоко рассмеялся, гладя мои волосы гладко, с любовью, но его голос был напряженным, когда он сказал мне:

– Не позволяй им прикасаться к тебе. Ты моя и только моя, – добавил он угрожающим тоном, от которого у меня мурашки побежали по коже. – Я избавлюсь от любого, кто встанет у меня на пути. Ты понимаешь?

Я кивнула. Я действительно понимала. Он хотел, чтобы я зачахла и умерла от корней отношений, которые он вырвал из моей жизни.

Эти женщины… непрошеные слезы потекли по моим щекам, не собираясь останавливаться. Я сжала губы, чтобы сдержать крик. Он осторожно смахнул слезы с моей щеки, поднеся большой палец к моему рту.

– Открой.

Я подчинилась. Солоноватый привкус остался, когда он убрал большой палец.

– Ты так мило плачешь, маленький ангелочек.

Повернувшись к людям в масках, он сказал:

– Теперь вы можете уходить. Я надеюсь, вам понравилось, что сегодня вечером вам продлили свободу и разрешили поиграть с другими игрушками.

Он проводил их, прежде чем вернулся и снять цепи и наручники с моих запястий. Я нежно массировала каждое из них, находясь в состоянии повышенной готовности из-за его непредсказуемого поведения; мои мышцы были напряжены и туго сжаты в ожидании его удара. И он нанес удар.

Я сжала губы, чтобы сдержать агонию, которая поглотила меня, когда он вошел в меня, вонзаясь в меня и засовывая большую игрушку в другой вход, яростно растягивая меня, пока время, казалось, замедлялось. Его руки блуждали по всему моему телу. Я никогда раньше не испытывала двойного проникновения и была уверена, что никогда не захотела бы этого снова.

Это не было грубым сексуальным опытом. То, что происходило, было на более высоком уровне по шкале соотношения боли и удовольствия без настоящего удовольствия. Это была жестокая сексуальная пытка с намерением причинить мне сильную боль. Чтобы доказать, что я не представляла никакой ценности, кроме того, что было нанесено на мою плоть. Тело с дырами, которые нужно заполнить. В этом была моя ценность.

Каждое прикосновение, которое я терпела, добавляло еще один невидимый шрам, который невозможно было залечить. Я хотела, чтобы это закончилось.

Я чувствовала так много, что просто начала… ничего не чувствовать.

Пустота. Просто позволь мне уплыть, позволь мне оказаться в месте покоя и искреннего смеха, где нет зла, готового наброситься. Погружение в темноту всегда позволяло мне ценить все, что сияло.

Я рухнула на кровать в глубоком изнеможении, мое тело разрывалось от боли повсюду, внутри и снаружи, от тех шагов, через которые мне пришлось пройти и которые я выдержала. Звук его бессердечного смеха на протяжении всего сеанса с отвращением отдавался в моем сознании.

И когда он закончил, то жестоко улыбнулся, входя в меня, нанося удары в живот столько раз, что я упала на пол, раскаленная боль разливалась по всему моему существу. И все, о чем я могла думать, было… почему?

Я была слишком измучена, чтобы сделать хоть малейшее движение. Я была ослеплена, моя защита была жестоко и насильственно подорвана во имя страстного увлечения. Одной из худших сторон жестокого обращения со стороны кого-то, кого ты знал, было предательство; человек, который должен был защищать тебя, предпочел причинить тебе вред.

Последнее, что я услышала перед тем, как потерять сознание, был его шепот мне на ухо.

– Твои действия причиняют боль другим. Помни это.