Текст книги "Редаманс (ЛП)"
Автор книги: Х. К. Долорес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Она тянется к аптечке, но полные губы Адриана изгибаются в одной из тех загадочных улыбок и...черт. Я уже и забыла, каково это – получать одну из этих улыбок. Кажется, что все в радиусе двух миль светятся от него.
– Если мы собираемся отказаться от визита в больницу, – говорит он, источая очарование настолько сильное, что это душит. – Тогда, вероятно, будет лучше, если осмотр проведет кто-то, кто немного больше знаком с анатомией человека, не так ли?
Из уст любого другого человека это прозвучало бы снисходительно – и Луэнн восприняла бы это как таковое. Она расправляла плечи и отпускала какой-нибудь язвительный комментарий о том, что люди на самом деле просто большие безволосые чихуахуа, и ей не нужны советы какого-то скучающего миллиардера, который учился в медицинской школе.
Но даже Луэнн не безразлична к его очаровательной внешности, потому что все, что она делает, – это хихикает.
Как будто он пошутил.
Как будто он просто еще один симпатичный доктор, о котором мы будем болтать позже вечером.
Как будто он не психопат, которому она добровольно отдает меня.
Его улыбка становится шире – совсем чуть-чуть – и он спрашивает, не меня, а Луэнн:
– Так вас это устраивает?
Нет.
Абсолютно нет.
Это НЕХОРОШО.
Но Луэнн только нетерпеливо кивает, а когда она отступает, чтобы пропустить его, то подмигивает мне.
Как будто делает одолжение.
У меня сводит желудок.
Я должна высказаться. Я должна кричать. Я должна сообщить Луэнн, что передумала насчет больницы и предпочла бы провести восемь часов и двадцать тысяч долларов в приемном покое скорой помощи, чем восемь минут с Адрианом Эллисом.
Но я чувствую себя остолбеневшей, моя челюсть сжата, и я совершенно беспомощна остановить то, что уже пришло в движение.
Какого черта он делает?
Знал ли он, что я собираюсь быть здесь сегодня вечером? Спланировал ли он это?
У меня есть около двух секунд, чтобы обдумать эти вопросы, прежде чем Адриан подойдет ближе, и весь остальной мир снова выровняется.
Или, может быть, это я – может быть, я та, кто сидит неподвижно, – когда он присаживается передо мной на корточки.
Не обращая внимания на мои мысли, Адриан перебирает содержимое аптечки, и я замечаю, как напрягаются его бицепсы под пиджаком при каждом движении.
Я помню его высоким – выше почти всех в Лайонсвуде, – но сейчас он просто массивный. Его руки и плечи легко очерчивают линии костюма, и какая-то инстинктивная часть меня встает на дыбы с предупреждением.
Этот человек опасен.
Адриан всегда был опасен, но эта его версия кажется угрожающей.
Он старше.
Он более обаятельный.
И я, черт возьми, не знаю, каковы его намерения.
Если бы он захотел, то мог бы протянуть руку и переломить мою поврежденную ногу пополам. Он мог бы сломать мне шею. Он мог ударить меня головой о ступеньки и испачкать мраморные полы не только виски.
Мое дыхание учащается, и я чувствую, как подкрадывается приступ паники, поэтому я прижимаюсь к холодным мраморным ступеням.
Он просто осматривает мою ногу, говорю я себе. Даже если бы он хотел причинить мне боль, он не смог бы сделать это здесь. Не в комнате, полной людей.
Просто не думай о нем.
Подумай о чем-нибудь другом.
Подумай о жгучей боли в своей ноге.
И это именно то, что я пытаюсь сделать, пока он надевает пару стерильных перчаток, берет из аптечки флакон неоспорина и начинает чистить мою ногу.
Я вздрагиваю – не от боли, а потому, что он прикасается ко мне.
Адриан Эллис прикасается ко мне, и его руки такие большие, что, когда он обхватывает мою икру, чтобы она оставалась неподвижной, его пальцы полностью обхватывают мышцу.
Это все, о чем я сейчас могу думать, и какая-то предательская часть меня хочет, чтобы он сбросил тонкий слой латекса, отделяющий мою кожу от его.
Но он этого не делает.
Подход Адриана можно назвать исключительно профессиональным, поскольку он наносит на порез щедрое количество неоспорина. Он точен и методичен – как будто уже на три шага впереди, рассчитывая, как точно распределить мазь или перевязать мою ногу для полного покрытия.
Он не задерживается, не делает пауз и не прикасается ко мне с какой-либо фамильярностью, которая могла бы сигнализировать о том, что мы больше, чем незнакомцы.
Он совершенно трезво относится ко всему этому делу, за исключением...
Он не смотрит на меня.
На самом деле, он не смотрел на меня все это время.
Он посмотрел на разлитое виски на полу. Он посмотрел на Луэнн. Он посмотрел на мою ногу.
Но он даже не взглянул на меня.
Ни разу.
– В порезе нет стекла, – говорит он, и я вскидываю голову, чтобы посмотреть на него, но опять же – он обращается не ко мне. – Ей не понадобятся швы. Сомневаюсь, что останется даже шрам. Я бы держал повязку двадцать четыре часа, и что ж, сомневаюсь, что мне нужно обсуждать основы ухода за повязкой с коллегой-врачом.
Краем глаза я замечаю, как плечи Луэнн с облегчением поникли.
– Нет, мы с этим справимся. Спасибо вам.
Адриан закрывает аптечку, встает и не смотрит на меня.
Почему он не смотрит на меня?
Он выбрасывает окровавленные перчатки в мусорное ведро, которое принес кто-то из персонала, и по-прежнему не смотрит на меня – даже когда я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги.
– Вы святой, Адриан. Действительно, – доктор Николс хлопает его по плечу. – И теперь я могу похвастаться перед всеми своими коллегами тем, что видел в действии новейшего специалиста по сердечно-сосудистой хирургии в Маунт-Синай!
Я замираю.
Что?
В этом предложении много слов, но мой мозг улавливает только два из них: Маунт-Синай.
Как в крупнейшей больнице Нью-Йорка.
В моем городе.
У меня перехватывает дыхание, потому что, согласно интернету, Адриан должен заканчивать свою ординатуру в университете Джона Хопкинса.
В Мэриленде.
В 192 милях отсюда.
– Ну, пока нет, – Адриан расплывается в улыбке, которая совершенно очаровательна для всех остальных и совершенно неискренна для девушки, которая на самом деле видела его истинное лицо. – Приходите в понедельник, это будет официально.
Адриан будет жить здесь.
В моем городе.
– Возможно, вы многого не увидите за пределами операционной, но вы не могли бы оказаться в лучшем городе, доктор Эллис. Вам понравится Нью-Йорк, – говорит другой ветеринар, маячащий поблизости. Я не узнаю его – или группу врачей, которые сейчас окружают Адриана, как будто он заслонил солнце.
– Я бы сказал, что он уже это делает, – вмешивается доктор Николс. – Доктор Эллис сделал свой выбор. У него могло быть место в любой точке страны, и он выбрал Маунт-Синай.
Я не слышу скромного комментария Адриана в ответ, но вижу, как он поворачивается ко мне спиной и делает шаг в сторону докторов.
И что-то во мне обрывается.
Посмотри на меня.
– Адриан, – говорю я и тянусь к рукаву его пиджака, прежде чем светские приличия смогут пересилить мое разочарование.
Посмотри. На. Меня.
И он это делает.
Впервые за несколько минут, за годы, Адриан поворачивается, и наши взгляды встречаются.
Мое сердце замирает.
Он все еще улыбается – очаровательно, вежливо и неискренне, – но когда его темные глаза останавливаются на мне, мне кажется, что кто-то прикрепил к груди пятидесятифунтовую гантель.
Я не могу говорить.
Я не могу дышать.
Он наконец-то смотрит на меня, и это душит.
Он приподнимает бровь, явно ожидая вопроса.
И я стою там, разинув рот, не имея возможности задать никаких вопросов, в то время как все остальные в комнате наблюдают за нами.
– Э-э-э... – Мои щеки горят, а мозг не работает. Как будто он щелкнул выключателем в моей голове в тот момент, когда переступил порог.
– Вам еще что-нибудь нужно, мисс ...? – Он делает паузу, как будто ждет, пока я добавлю остальное.
Мисс?
Мои брови хмурятся.
Я пристально смотрю на него.
Он смотрит в ответ. Все еще ждет.
– Дэвис, – наконец произношу я, когда становится ясно, что он этого не сделает.
– Что ж, спокойной ночи, мисс Дэвис. – И, может быть, мне это кажется, но, клянусь, его взгляд скользит по моему платью – платью, которое он купил мне десять лет назад, – когда он отворачивается.
Что за черт?
Я остаюсь, прикованная к месту и таращащая глаза, когда он исчезает в толпе, и только один вопрос крутится у меня в голове:
Неужели этот засранец серьезно только что притворился, что не знает моего имени?
Глава седьмая
В такие моменты я хочу, чтобы кто-нибудь еще знал правду о моих отношениях с Адрианом. Не те размытые обрывки, которыми я поделилась с Луэнн, -а правда об этом. Все кровавые подробности, вплоть до шантажа, угроз и убийства.
Просто один человек, с которым я могу поговорить, не стесняясь в выражениях.
Потому что именно это делают нормальные люди с нормальными отношениями, когда сталкиваются со своими бывшими: они изливаются перед друзьями за выпивкой, они звонят своим матерям, они пересматривают отношения в тускло освещенном кабинете психотерапевта.
Но за попытку меня бы отвезли в ближайший полицейский участок.
В результате остаюсь только я, погруженная в свои мысли до рассвета – не ближе к пониманию того, что произошло на вечеринке, чем когда я заталкивала Луэнну в ближайший Uber.
Он притворился, что не знает моего имени.
Это та часть нашего взаимодействия, к которой я постоянно возвращаюсь. Выжидающе поднятые брови, отсутствующий взгляд на лице – как будто я была просто еще одной безымянной девушкой, мимо которой он прошел на улице, не задумываясь.
Как будто я была невидимой.
А ведь это исходит от единственного человека, который когда-либо по-настоящему видел меня, и это ранит сильнее, чем любой осколок стекла.
Но зачем притворяться?
Может, я больше и не та восемнадцатилетняя девушка с румянцем на лице, но внешне я не сильно изменилась.
Конечно, мои бедра расширились, челка-шторка, возможно, была неудачным выбором, и ушла та подростковая припухлость, но я все еще я.
Тот же рост, те же пепельно-платиновые волосы, те же веснушки на переносице.
Может быть, это амнезия, думаю я, вспоминая все те дурацкие фильмы о жизни, которые любит Луэнн. Это маловероятное объяснение, но ...
Или, может быть, он просто не хотел объяснять, откуда он меня знает, в комнате, полной людей.
С его публичным имиджем, видит Бог, нас бы размазали в какой-нибудь статье в Daily Mail с заголовком вроде: – Адриан Эллис занимается благотворительностью и в личной жизни.
Итак, он пытался сохранить лицо.
Это было бы простым объяснением.
Или...
Я сглатываю.
Или встреча с ним прошлой ночью не была случайностью.
Если бы это был кто-то другой, я бы, не задумываясь, назвала вчерашний вечер неудачным совпадением, но мы говорим об Адриане Эллисе.
Он обещал выследить меня и забрать, как приз, и теперь он здесь, в моем городе. Жертвует деньги клинике моей соседки по комнате.
Так вот что происходит?
После стольких лет он наконец здесь, готовый сдержать свое слово?
Что-то во мне – страх, возбуждение, я не уверена – пробуждается к жизни и...
– Поппи!
Голос Луэнн, полный неподдельного ужаса, эхом разносится по квартире, и я останавливаюсь только для того, чтобы схватить то, что спрятано у меня под матрасом, прежде чем врываюсь в дверь своей спальни.
– Луэнн! Что случилось? Что происходит?
Я не уверена, что ожидаю найти – злоумышленников, совершающих набег на наши шкафы в поисках упаковки чая Lipton, срок годности которой истек в 1999 году? Луэнн подавилась черной жижей, которая вытекла из нашей экономной кофеварки?
Но когда я врываюсь на кухню, там нет ни незваных гостей, ни неотложной медицинской помощи – только моя лучшая подруга стоит неподвижно, крепко сжимая в руках сложенное письмо.
– Луэнн? – Я резко останавливаюсь, и она смотрит на меня широко раскрытыми от паники глазами. – Что это?
Не говоря ни слова, она протягивает письмо, но не раньше, чем ее взгляд падает на оружие в моей правой руке.
– Поппи, откуда у тебя молоток? – Она настороженно смотрит на меня.
– Ты кричала, – пожимаю я плечами. Я откладываю инструмент и беру письмо, от страха у меня сразу скручивает живот, когда я замечаю имя, небрежно нацарапанное внизу.
Черт.
Сообщение от нашего домовладельца Йоши, которое не написано заглавными буквами?
Это не может быть хорошей новостью.
Я быстро просматриваю бумаги, пропуская все юридические тонкости, которые Йоши определенно не писал, и сразу к концу, который...
– Нет, — в ужасе выдыхаю я. – Нет. Он не может этого сделать.
Выражение лица Луэнн отражает тревогу на моем.
– Правда?
Я смотрю на бумагу, как будто цифры могут перестроиться в более приемлемую цифру, но нули не сдвигаются с места.
Я ожидала небольшого повышения – от двух до пяти процентов; именно на столько Йоши обычно повышает нашу арендную плату при продлении аренды.
Раздражает, но определенно не стоит того, чтобы искать новое жилье, бороться за остатки нашего страхового депозита и иметь дело с другим арендодателем, который может быть еще более колючим, чем Йоши.
Но это...
– Шесть тысяч долларов, – я задыхаюсь от цифры. – Он пытается удвоить нашу арендную плату.
– Меня тошнит от одного взгляда на это, – бормочет она.
– Шесть тысяч долларов, – повторяю я. Теперь мое неверие уступает место гневу. – Для этой квартиры? У нас даже нет посудомоечной машины! Наш холодильник не работает… – Я дико указываю на гостиную. Сейчас, как никогда, кажется, самое подходящее время подсчитать все сломанные вещи в нашей квартире. – Шкафы закрываются неправильно, у нас низкий напор воды ...
– У нас самые тонкие стены, известные человечеству, – добавляет Луэнн. – Здесь нет лифта.
Я киваю в знак согласия, вспоминая все те случаи, когда мне приходилось таскать продукты на четыре лестничных пролета, и еще больший гнев наполняет мои вены.
Этот жадный, самодовольный засранец...
В течение многих лет мы платили почти три тысячи за потрескавшиеся столешницы из пластика, неисправный термостат, а совсем недавно даже подвергались риску пищевого отравления – и все это ради удовольствия жить на Манхэттене.
Но это...
– ...это не может быть законно, – говорю я.
Луэнн согласно кивает головой.
– Я собираюсь написать Джо. Посмотрим, что он скажет по этому поводу, и... Вау, Поппи, что ты задумала?
– Ты поговори с Джо, а я поговорю с Йоши, – мрачно говорю я. Если он собирается испортить мне утро понедельника, то я собираюсь отплатить ему тем же.
Я уже включила его контакт в свой телефон, когда она вмешивается, кладя руку мне на запястье.
– Ты уверена, что это хорошая идея?
Для человека, столь прямолинейного по отношению к людям, которые ей небезразличны, Луэнн на удивление неконфликтна со всеми остальными.
– Это письмо нам ни о чем не говорит, – говорю я. – И я хочу знать, почему Йоши внезапно проснулся и решил, что хотел бы потерять некоторых из своих лучших арендаторов.
– Может быть, нам стоит сначала подождать и послушать, что скажет Джо, – возражает она. – Если ты разозлишь Йоши, у него будет еще больше причин избавиться от нас.
Она не совсем неправа, но во мне слишком много гнева, пульсирующего в моих венах, чтобы обращать на это внимание.
– Я буду милой, – говорю я, прежде чем набрать номер.
Телефон звонит один, два, три раза, и я бормочу:
– Тебе лучше взять трубку, придурок, Йоши, привет! Это Поппи. Из квартиры 408 на Монро-стрит.
Его грубый голос потрескивает в трубке.
– 408. Верно. Художница-подражатель и ветеринар. Чего ты хочешь, детка?
Я игнорирую реплику.
– Ну, сегодня утром мы получили продление аренды, и мы в замешательстве по поводу увеличения цены.
– В замешательстве? С чего? – Его голос звучит странно равнодушно для человека, который пытается выставить нас из нашего дома.
Луэнн, должно быть, видит ярость, зарождающуюся на моем лице, потому что она имитирует глубокие вдохи со всем энтузиазмом инструктора по йоге.
Я следую ее совету, вдыхая и выдыхая, пока не убеждаюсь, что не собираюсь угрожать Йоши убийством.
– Ну, шесть тысяч в месяц кажется немного смешным для квартиры, в которой даже нет работающего холодильника.
– Этот холодильник работал просто отлично, когда я устанавливал его пару лет назад, – парирует он. – Он был совершенно новым. Я с радостью заменю его, но это будет за счет твоего страхового депозита, малыш.
Я стискиваю зубы.
Притворные глубокие вдохи Луэнн становятся все более неистовыми.
– Нам не нужно, чтобы ты заменял холодильник прямо сейчас, – говорю я, и каждое слово вырывается сквозь стиснутые зубы. – Мы довольствуемся тем, что ты не удваиваешь нашу арендную плату.
– Да, об этом, – говорит он. – Теперь эти решения вне моей компетенции.
Мои брови хмурятся.
– Что ты имеешь в виду?
– Это значит, что кто-то купил здание, детка, – отвечает он. – Если у вас возникнут проблемы, вам придется решать их с новым владельцем.
Меня охватывает удивление.
– Ты продал здание?
– Конечно. Шесть месяцев назад.
– Шесть месяцев назад? – Повторяю я, обмениваясь взглядами с Луэнн. – Ты никогда нам не рассказывал.
– Новый владелец не хотел поднимать шум из-за приобретения. Я все еще занимаюсь некоторыми повседневными управленческими вопросами, – объясняет он. – Но я больше не тот, кто обналичивает ваши чеки за аренду.
– Почему ты продал?
Это выходит немного резче, чем предполагалось, что вызывает насмешку со стороны Йоши.
– Это не твое дело, не так ли?
Я открываю рот, но Луэнн вмешивается первой.
– Мы не пытаемся выпытывать, Йоши, но ... шесть штук? Ты можешь винить нас за беспокойство? Мы просто хотим знать, почему цена поднялась так высоко.
Может быть, это мое воображение, но я клянусь, что в его голосе слышится скрытый страх, когда он говорит:
– Послушайте, я действительно больше не могу отвечать ни на один из этих вопросов. Это не мое дело.
– Тогда ты можешь связать нас с новым владельцем? – Я спрашиваю.
– Ты слышала ту часть, где говорилось о том, что не стоит поднимать много шума?
Это вызовет много шума, если нам придется привлекать юристов, вертится у меня на кончике языка, но, как обычно, Луэнн доберется туда первой.
– Должен же быть кто-то, с кем мы могли бы поговорить, Йоши.
– Ты со мной разговариваешь, – парирует он. – Это все, что я могу для тебя сделать, детка. Итак, что-нибудь еще?
Я усмехаюсь.
– Да, я не...
– Я уверен, что ты можешь написать мне, что бы там ни было, – его последние слова перед тем, как линия обрывается, и меня охватывает то особое разочарование, которое возникает только при общении с нашим арендодателем.
Или, я полагаю, бывший домовладелец.
Я выдыхаю, и впервые за сегодняшний день паника, скручивающаяся под моей кожей, не имеет ничего общего с Адрианом Эллисом.
Что, черт возьми, нам теперь делать?
– Ну... это было бесполезно, – вздыхает Луэнн, потирая виски. – Не могу поверить, что он продал здание.
– О, я могу в это поверить, – говорю я, скрестив руки на груди. – Бьюсь об заклад, кто-то пришел, предложил ему тонну денег за это место, и он, не раздумывая, надул своих арендаторов.
В моей голове уже прокручиваются идеи мелкой мести: сырая курица в вентиляционных отверстиях, оплата аренды пенни, реклама на Craigslist, призывающая выложить фото члена с прикрепленным номером Йоши ... Вариантов бесконечное множество, и одна мысль об этом немного успокаивает мой гнев.
Бьюсь об заклад, я могла бы привлечь к этому кого-нибудь из соседей.
Я делаю паузу.
Кстати, о соседях...
Они что, всем удваивают арендную плату?
Они должны быть, но я не слышала ни звука от кого-либо еще в здании, что странно, учитывая, что восьмидесятилетняя мисс Харрис из 412 пыталась спровоцировать массовые беспорядки, когда они изменили цвет мусорных контейнеров. Не может быть, чтобы она ни за что не стала бы молчать о таком повышении арендной платы.
– Я сейчас вернусь, – говорю я Луэнн, отодвигаю наш древний засов и выхожу в коридор, прежде чем она успевает ответить.
Здесь, как всегда, тускло освещено, но я шагаю по узкому коридору, и каждый шаг наполнен оправданной яростью.
Я беспокоюсь, что мисс Харрис может не услышать мой стук из-за громкого звука телепрограммы, которую она смотрит, но мгновение спустя раздается какое-то шарканье и...
– Меня не интересует то, что вы продаете. Или проповедуете. Не пытайтесь подсунуть под дверь какие-либо брошюры.
Я громко прочищаю горло.
– Э-э, нет, мисс Харрис. Это Поппи. Из 408-го. Мы можем немного поговорить?
И действительно, щелкает засов, дверь открывается, и мисс Харрис, моргая, смотрит на меня сквозь свои по-совиному большие очки. У нее белые волосы, накрученные на бигуди, и халат цвета фуксии, который ничего не скрывает.
— Чего ты хочешь? Виагра Ричарда вот-вот начнет действовать, так что у тебя есть пять минут.
Я моргаю, переваривая это предложение, и моя вежливая, добрососедская улыбка дрогнет – совсем чуть-чуть.
– Э-э, не буду вас задерживать. Вы уже получили письмо о продлении срока аренды?
– На прошлой неделе, – кивает она.
– И ...? – Я жду того же возмущения, которое она выразила, когда в пятницу в вестибюле перестали раздавать бесплатные рогалики, и она собрала подписи под петицией от всех жильцов здания. – Они увеличили вам арендную плату?
– Вообще-то, – говорит она, поправляя одну из больших плоек. – Она уменьшилась примерно на пятьдесят баксов.
У меня отвисает челюсть.
– Цена упала вниз?
– Я была так же удивлена, как и ты, – говорит она. – Я здесь с 90-х, и это первый раз, когда это делается. – Ее брови с интересом приподнимаются. – А у тебя? Ваша цена поднялась?
Я киваю.
Она наклоняется, вероятно, жаждая услышать очередную сплетню о здании, о которой можно поболтать в почтовом отделе.
– Сколько?
Делиться этой цифрой не менее болезненно, чем читать ее пять минут назад, и мисс Харрис задыхается от соответствующей доли ужаса.
– Звучит так, будто они пытаются вас вытолкнуть.
– Вы так думаете?
– О, да, – искренне говорит она. – Другого объяснения этому нет. – Она указывает на облупленные, потрескавшиеся стены нашего темного коридора. – Ты думаешь, кто-нибудь заплатит шесть тысяч за это? В этом районе? Они выталкивают вас. Хотя не уверена, почему это касается только вас. – Она издает щелкающий звук испачканным помадой ртом. – Ты в последнее время мочилась кому-нибудь в кукурузные хлопья, милая?
Я открываю рот, чтобы ответить, но откуда-то из ее квартиры доносится мужской голос.
– Этель! Ты идешь?
Ее глаза искрятся от возбуждения.
– Я иду! – Она поворачивается ко мне и подмигивает. – Надеюсь, много раз. – Это последнее, что она говорит, прежде чем захлопнуть дверь у меня перед носом.
Я моргаю.
Должно ли меня беспокоить, что у моей восьмидесятилетней соседки более полноценная сексуальная жизнь, чем у меня?
Я стараюсь не размышлять над этой мыслью, пока бреду обратно в квартиру, ее слова звенят у меня в голове.
Почему кто-либо – не говоря уже о той безликой, жадной компании по корпоративному управлению, которой Йоши продал здание, – выталкивает нас?
Конкретно, я и Луэнн?
Потому что, вопреки тому, что может подумать мисс Харрис, я никому не писала в кукурузные хлопья. По крайней мере, никто, обладающий такой властью, чтобы...
Я останавливаюсь.
Может ли это быть...
Нет.
Нет.
Это просто смешно.
Он бы этого не сделал.
Не может быть, это дело рук Адриана.
Прошлой ночью он смотрел на меня так, словно я незнакомка, столкнувшаяся с ним плечом к плечу на улице. Незнакомая. Чужая. Неважно.
Но – у меня сводит живот – я не могу игнорировать череду совпадений: Адриан на благотворительном вечере в честь работы моей лучшей подруги, Адриан переезжает в мой город, а теперь мой многоквартирный дом продают какому-то безымянному владельцу, который повышает арендную плату за мою квартиру.
У меня перехватывает дыхание.
Может ли это быть его игрой?
Притворяется, что не знает меня в лицо, в то время как за кулисами разрушает мою жизнь?
Нет, это слишком нелепо, говорю я себе. Одна только организация...
Это означало бы, что Адриан согласился на работу в Нью-Йорке, организовал встречу на вчерашнем благотворительном вечере, и купил недвижимость на Манхэттене стоимостью в миллионы долларов, чтобы ... что? Наказывать меня за то, что я бросила его столько лет назад? Смотреть, как я извиваюсь, как букашка, попавшая под микроскоп, для его развлечения? Разрушить мою жизнь просто потому, что он может?
Не смешно – безумно.
Он должен был бы быть психопатом-интриганом Макиавелли, чтобы провернуть это, а это...
У меня внутри все переворачивается.
... слишком правдоподобно, когда речь заходит об Адриане Эллисе.
У меня отвисает челюсть.
Если он думает, что я собираюсь просто сидеть сложа руки и позволять ему обращаться с моей жизнью как с доской для игры в Монополию, его ждет жестокое разочарование.
Глава восьмая
Несмотря на чашку «Венти Старбакс», украшающую ее стол, секретарша средних лет, охраняющая центр сердечно-сосудистой хирургии Маунт-Синай, выглядит совершенно измученной.
К счастью, очереди нет, но она не отрывает глаз от экрана компьютера, когда я подхожу, мои угги небрендовой марки скрипят по линолеуму.
Я барабаню пальцами по нижней части стеклянной перегородки.
– Что, простите?
Она по-прежнему не смотрит на меня.
– Фамилия и время встречи?
Буду честна: всю сорокаминутную поездку на работу я обдумывала, что скажу Адриану, когда мы встретимся лицом к лицу, и ни разу не придумала, как я улучу это время для разговора с глазу на глаз.
Очевидно, было слишком надеяться, что я наткнусь на него, покупающего кофе через дорогу или слоняющегося без дела на парковке.
– Итак, вот в чем дело ... – Я прочищаю горло. – У меня здесь нет официальной записи, но есть врач, с которым мне нужно поговорить. – Ее глаза по-прежнему не отрываются от экрана, поэтому я добавляю: – Срочно.
– Какой врач?
– Адри… доктор Эллис, я имею в виду. – Имя кажется мне чужеродным на моем языке.
Секретарша наконец поднимает на меня взгляд, поджав губы.
– У вас назначена встреча с доктором Эллисом?
– Ну, не формально, но...
– Вы его пациентка?
– Я имею в виду, нет, но...
– Тогда я предлагаю вам уйти, пока я не вызвала охрану, – внезапно огрызается она, прищурив глаза, как будто я только что спросила девичью фамилию ее матери и номер банковского счета.
У меня отвисает челюсть.
– Что?
– О, я точно понимаю, что здесь происходит, – продолжает она, указывая наманикюренным пальцем прямо на меня. – Ты не так уж и умна.
– Простите, я не...
– Конечно, нет, – усмехается она, и ее рука угрожающе нависает над кнопкой вызова. – Он может быть общественным деятелем, но это не дает таким фанатикам, как вы, права просто появляться здесь и преследовать этого беднягу только потому, что он Эллис. – Ее палец дергается. – Так что, ты можешь избавить себя от лишних хлопот. Этого не случится не в мое дежурство.
Я моргаю.
– Фанатик?
– О, ты не первая, – огрызается она. – У нас было немало таких, как ты, которые пытались проскользнуть через эти двойные двери, чтобы предложить доктору Эллису все, что угодно. – Ее взгляд блуждает по моей мятой хлопчатобумажной пижаме и уродливому неоновому пальто, взятому прямо с полок Goodwill. – Хотя, возможно, ты одета хуже всех из этой компании.
Мои щеки горят, и я внезапно жалею, что не потратила десять минут, чтобы переодеться и смыть вчерашнюю тушь, прежде чем импульсивно вылететь за дверь.
– Вы не понимаете, – начинаю я. – Я не...
Я закрываю рот.
Но именно так это и выглядит, не так ли?
Я – ничтожество, пытаюсь обмануть аудиторию с кем-то настолько важным, что его фамилией пользуются как прилагательным. С таким же успехом я могла бы ворваться в мэрию, требуя поговорить с мэром.
Как унизительно, по-моему. Десять лет назад Адриан был внутри меня, а теперь я даже не могу оказаться с ним в одной комнате.
Потому что это больше не кампус, разделяющий наши социальные классы, – это пропасть размером с Марианскую впадину.
И если я не хочу закончить это и без того ужасное утро, зажатая между двумя сидячими больничными охранниками, мне понадобится новый подход.
Я делаю глубокий вдох, переводя взгляд на стол секретарши.
Ну же. Дай мне что-нибудь.
Кроме обширной коллекции шариковых ручек, здесь мало что есть. Несколько фигурок такс, одна табличка с надписью "ЛЮБИТЕЛЬНИЦА КОЛБАСНЫХ ИЗДЕЛИЙ ДЛЯ СОБАК", и фотография в рамке заметно помолодевшей Салли, обнимающей ... бойфренда? Я прищуриваюсь – нет. Не парень. Определенно родственник. Двоюродный брат? Брат? У них обеих одинаковые тонкие брови, а внизу кадра подпись: НАВСЕГДА В НАШИХ СЕРДЦАХ.
Итак… покойный родственник, заключаю я. Я могу с этим смириться.
Я делаю еще один глубокий вдох, несколько раз моргаю, пока не убеждаюсь, что мои глаза хотя бы слезятся, а затем встречаю каменный взгляд секретарши лицом к лицу.
– Простите, – говорю я дрожащим голосом. – Я пришла сюда не для того, чтобы просить у доктора Эллис денег или чего-то еще. Я не одна из этих фанатиков. Просто... – Я делаю паузу, качая головой. – Мне жаль, об этом все еще трудно говорить. – Еще один глубокий вдох. – Доктор Эллис оперировал моего двоюродного брата пару месяцев назад. В больнице Джона Хопкинса. – У меня дрожат губы. – Он не выжил, но доктор Эллис сделал все, что мог...
Хотя на самом деле я не плачу, громкое шмыганье носом и зажмуривание глаз производят тот же эффект – и секретарша убирает палец с кнопки вызова, чтобы подвинуть ко мне коробку с салфетками.
– Я живу здесь, в Нью-Йорке, – продолжаю я. – И я не смогла поблагодарить его лично в тот день, но я прочитала в Интернете, что он теперь работает здесь и… – Я качаю головой. – Мне жаль. С моей стороны было глупо думать, что я могу просто пританцовывать здесь и благодарить человека, который сделал все, что мог, для моего кузена.
Секретарша ничего не говорит, пока я делаю вид, что сморкаюсь в салфетку.
Это было слишком?
Не переборщила ли я с драматизмом?
Может быть, мне следовало выбрать брата, а не двоюродного брата…
Из-за стекла доносится тихий выдох, и враждебность на ее лице тает.
– Тебе не нужно извиняться, – говорит она, и на этот раз в ее голосе нет раздражения. Просто понимание. – У меня были похожие чувства, когда скончался мой брат. – Ее взгляд скользит по фотографии и -бинго.
Я знала, что это был кто-то из родственников.
– Просто мне кажется, что это неправильно, – шмыгаю я носом. – Не благодарить доктора Эллиса после всего, что он сделал ... но я понимаю. Он очень важный человек, и люди пользуются этим. Я не хочу создавать проблем. Спасибо, что уделили мне время. – Поправляя куртку, я изо всех сил изображаю побитого щенка.
Ну же.
Не дай мне уйти.
Взгляд секретарши возвращается к экрану компьютера, и она вздыхает.
– Что ж...
Ну?
Я наклоняюсь вперед.
– Похоже, доктор Эллис как раз заканчивает операцию, – говорит она, щелкая мышью. – Итак, это займет несколько минут, но если вы готовы подождать...
– Я готова подождать, – выпаливаю я, и когда понимаю, насколько нетерпеливо это звучит, отвечаю: – Я имею в виду, да, я совсем не возражаю.
