Текст книги "Редаманс (ЛП)"
Автор книги: Х. К. Долорес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Сьюзи Эдмонд, – вмешивается Джо. – По какой-то причине она всегда играет в офисе окружного защитника.
– Правда? – Спрашиваю я, не проявляя особого интереса.
Он кивает.
– Она немного драматична, но, кажется, привлекает всех действительно известных знаменитостей и ... Ладно, есть кое-что, о чем мне нужно с тобой поговорить.
Я моргаю, внезапная серьезная перемена застает меня врасплох.
– Что?
Он бросает взгляд через мое плечо, а затем наклоняется вперед, как будто собирается разгласить государственную тайну.
– Это насчет Луэнн.
Мои глаза сужаются.
– Что насчёт Луэнн?
– Ну... – Он сглатывает. – Дело в том, что... – Он замолкает, сжимая губы в тонкую линию. Нервная энергия с таким же успехом могла бы сочиться из его пор, и это заставляет меня тоже нервничать. – Извини. Я не знаю, почему это так трудно просто сказать. Я не говорил ей этого, но ты ее лучшая подруга, поэтому я подумал, что, возможно, будет проще...
В моей голове уже проносятся худшие из худших возможностей. Измена, незапланированная беременность…
– Я хочу попросить Луэнн переехать ко мне.
Что?
– Что?
Джо одаривает меня застенчивой, неуверенной улыбкой и почесывает свою пятичасовую щетину.
– Я не думаю, что она имеет хоть малейшее представление о том, что я думаю об этом – черт возьми, я даже не знаю, думает ли она об этом, но я хочу спросить. Скоро.
– О… – это единственный ответ, на который я способна.
– Ты можешь сказать мне, если считаешь меня сумасшедшим, – продолжает Джо. – И я знаю, что это немного быстро...
Немного?
Вы встречаетесь всего восемь месяцев.
Я знаю, что с таким же успехом это может быть вечность, если ты живешь к югу от линии Мейсон-Диксон, но в Нью-Йорке это как две недели.
– Но я люблю ее, – заканчивает он, карие глаза сияют искренностью. – И я хочу сделать следующий шаг.
Я должна быть рада за Луэнн.
Она заслуживает любящего, милого парня вроде Джо, который не покрывается крапивницей при первом упоминании об обязательствах.
Бог свидетель, у нее было достаточно дерьмовых бойфрендов, чтобы заслужить свое счастливое завершение – так почему же от этой мысли у меня сжимается живот?
Потому что это означает, что больше никаких киномарафонов на нашем уютном диване.
Больше не будем топить наши горести после расставания в миске бульона из Нудлтауна.
Больше никакого двухдолларового шампанского из круглосуточного магазина в соседнем квартале.
Больше никакой дружбы.
По крайней мере, не та легкая, близкая дружба, которая возникает после шести лет проживания на одних и тех же шестистах квадратных футах.
Если Луэнн переедет в квартиру Джо в Краун-Хайтс – это шестимильный переход через Ист-Ривер, который с таким же успехом может быть океаном, – она превратится во всех моих друзей на расстоянии, которые у меня есть.
Случайные сообщения типа "Я скучаю по тебе!" и обещания встретиться за кофе или другими напитками, которые так и не случаются. Наши ночные тусовки станут раз в неделю, затем раз в месяц, затем раз в год, и мы будем обмениваться парой поздравительных сообщений, когда будем видеть обновления статуса друг друга в Сети.
– Серьезно, Поппи, – голос Джо прорывается сквозь мою спираль. – Ты лучшая подруга Лу. Если ты думаешь, что она не готова, скажи мне. – В его глазах пляшет надежда, и ужасная, эгоистичная мысль мелькает у меня в голове.
Я могла бы просто сказать ему, что она не готова.
Я могла бы сказать ему, что, по-моему, он действует слишком быстро.
Я могла бы притвориться, что не проводила часы, слушая, как Луэнн рассказывает мне, как с ним безопасно, легко и волнующе. Как будто я не застала ее просматривающей доски объявлений Pinterest в поисках свадебных идей в 3 часа ночи.
Я могла бы отсрочить неизбежный счастливый конец Луэнн всего на один год с ней, и она бы никогда не узнала.
Я могла бы оставить свою лучшую подругу при себе еще ненадолго.
Но когда я открываю рот, чтобы сделать именно это, вместо этого выходит:
– Я думаю, это отличная идея, Джо.
Его глаза расширяются.
– Правда?
Нет.
– Да. – Я киваю, улыбаясь сквозь стиснутые зубы. – Я думаю, Луэнн будет в восторге.
Его облегчение ощутимо, и узел в моем животе затягивается почти до боли.
Я хочу быть эгоисткой.
Но еще больше я хочу, чтобы Луэнн была счастлива.
Даже если это означает потерять ее.
– Надеюсь, вы не слишком скучали по мне! – Луэнн снова появляется со стопками в руках, и я как никогда рада, что немного алкоголя сняло напряжение.
Джо теперь сияет от уха до уха, и я выпиваю обжигающую жидкость, замаскированную под дешевый виски, – одним глотком. Я уже могу сказать, что мне будет плохо, но эффект не заставил себя ждать: в комнате становится светлее. Я чувствую себя легче.
– Надеюсь, вы, ребята, благодарны. Ради этого мне пришлось отбиваться от толпы туристок, – говорит нам Луэнн, кивая в сторону стайки девушек на другом конце прилавка.
Их, должно быть, семь или восемь, все загорелые блондинки в одинаковых футболках с надписью: Я ❤ Нью-Йорк. На той, что посередине, тоже диадема и ярко-розовый пояс ДЛЯ НЕВЕСТЫ .
– Им всем двадцать один, – говорит Луэнн. – Бармен проверял их удостоверения личности. Ты можешь представить, если бы мы поженились в двадцать один год? – Она поворачивается к Джо, ее лицо смягчается. – Мне повезло, что я встретила тебя в нужное время. Если бы я встретила тебя тогда, только что окончив второй курс, до того, как узнала, каким адом были свидания в Нью-Йорке ... – Она качает головой. – Ну, давай просто скажем, что двадцативосьмилетняя Луэнн ценит тебя намного больше, чем двадцатиоднолетняя.
Они смотрят друг на друга так, словно они единственные люди в комнате, может быть, даже во всем мире, и мне приходится отвести взгляд, прежде чем пустота, образующаяся у меня в животе, станет невыносимой.
Когда в последний раз кто-нибудь так смотрел на меня?
Определенно нет с тех пор, как...
– Кстати, о браке, свиданиях и обо всем, что связано с любовью... – Луэнн подталкивает меня локтем.
– Я не хочу говорить об этом сейчас, – стону я, уже точно зная, к чему приведет этот разговор. В последнее время это любимая тема Луэнн. С тех пор как она нашла своего принца на белом коне, она она сделала своей миссией найти и моего.
– Ты никогда не хочешь говорить об этом, – парирует она. – Кроме того, разве сейчас не идеальное время? Тебе двадцать восемь, ты горячая штучка, и ты только что сделала большой рывок в карьере. У тебя есть варианты, Поппи.
– Десять секунд назад ты назвала нью-йоркскую сцену свиданий адским пейзажем, – напоминаю я ей. – Могут быть варианты, но они не из лучших.
Она открывает рот.
– Если я смогла...
– ...найди Джо, и ты тоже сможешь найти кого-нибудь, – заканчиваю я, повышая голос, чтобы подражать ее. – К сожалению, я думаю, что ты нашла последнего привлекательного, всесторонне развитого подходящего мужчину в Нью-Йорке. Все, что осталось, – это финансисты, которые думают, что они Божий дар человечеству, потому что они больше 6 футов 2 дюймов, и женатые мужчины, пытающиеся изменять своим женам.
– Ладно, что ж ... – Она хочет возразить, но восьми блаженных месяцев с Джо недостаточно, чтобы настолько сильно затуманить ее память. – Возможно, это правда, но ты также и не пыталась. Ты не ходишь на свидания. Ты не пытаешься знакомиться с людьми. Ты не пользуешься приложениями для знакомств. Неужели серьезные отношения должны сваливаться с неба прямо тебе на колени?
В большинстве случаев мне больше всего нравится прямота Луэнн. Она прямолинейна. Я всегда точно знаю, о чем мы говорим и что ей нужно от меня.
В некоторые дни это также моя наименее любимая черта в ней, а именно, когда она не желает принимать мою чушь, даже на одну ночь.
Я вздыхаю.
– Я бы не возражала, если бы что-нибудь упало мне на колени, но я действительно пытаюсь. Адский пейзаж, помнишь?
Она бросает на меня такой же взгляд, каким смотрит на Тоби, когда он пытается выманить у нее второй завтрак.
– Ладно, если ты так стараешься ... Когда ты в последний раз ходила на свидание?
Я делаю паузу. Прокручиваю в голове цифры.
Черт.
– Ладно, в последнее время свидания не были приоритетом, но...
– Год, – повторяет она, и я моргаю, удивленная тем, что она следит за ходом событий. – Последний раз, когда ты ходила на свидание, и да, я знаю, потому что буквально живу с тобой, был год назад. Какой-то старый одноклассник из Пратта, и ты вернулась, жалуясь, что он такой же напыщенный, как и в колледже...
– Он был таким, – говорю я ей. – Его «искусство» – это просто куча записей, где он орёт, пропущенных через старое видеооборудование, чтобы выглядело круто. Он заставил меня слушать это целый час, Луэнн. Ещё одна запись – и я бы дала ему реальную причину орать.
– А как насчёт того парня до него? Маркус… как-то там? Вы же всего два раза сходили на свидания, прежде чем ты всё закончила.
– У него был австралийский акцент.
Она поднимает бровь.
– И что?
– Он был не из Австралии.
Она выдыхает.
– А бариста, которого ты привела домой? Тот, которого я застала за приготовлением блинов на нашей кухне, совершенно с голой задницей? Кевин, или Кайл, или...
– Ты имеешь в виду Кена?
– Верно, – кивает она. – Кен. Он казался достаточно милым и по-настоящему горячим, что делает бесстыдную наготу немного более простительной.
Джо усмехается, но я вспоминаю Кена и его блинчики.
Перепихоны для меня еще реже, чем свидания, но, как призналась Луэнн, он был действительно сексуальным.
– Да, мне нравился Кен, – пожимаю я плечами. – Он был хорош в постели. Я бы дала ему шанс.
Она выжидающе смотрит на меня.
– И что?..
– Итак, он мне так и не перезвонил, – говорю я ей. – Совершенно сбил меня с толку.
Она поджимает губы.
– Ладно, Кен – исключение, но это ничего не меняет. Встречаться в Нью-Йорке – отстой, но ты не из тех людей, которые когда-либо уклонялись от сложных задач. Ты умеешь добиваться своего. Точно так же, как ты сделала с этой художественной выставкой. – Она бросает взгляд на своего парня. – Поддержи меня, Джо.
Он поднимает руки вверх, сдаваясь.
– Я не вмешиваюсь в эту тему.
Луэнн закатывает глаза, а затем вздыхает.
– Послушай, я не хочу быть назойливой, но я хочу, чтобы ты была счастлива, и я просто надеюсь, что тебя ничто конкретно не сдерживает. – Она делает паузу, взгляд смягчается. – И никто.
Я замираю.
– Что ты имеешь в виду?
Она не отводит взгляда.
– Ты знаешь, что я имею в виду.
Я яростно мотаю головой. Обсуждать мою личную жизнь и так неприятно, а уж сюда мы точно не пойдём.
– Нет, нет. Мы не будем говорить об этом.
Она наклоняется вперед.
– Ты никогда не хочешь говорить о нем.
Взгляд Джо мечется между нами.
– Ладно, что я здесь упускаю?
– Этот парень, с которым она встречалась десять лет назад в старших классах, – объясняет Луэнн, прежде чем я успеваю ее остановить. – Он действительно облажался с ней, но Поппи отказывается говорить об этом.
Я снова издаю стон.
Я больше никогда не буду пить ром "Малибу".
И уж точно не рядом с Луэнн.
Я не помню подробностей, но год назад я выпила целую бутылку этого напитка и, очевидно, решила, что хочу поделиться всей историей своей жизни с Луэнн.
К счастью, я была слишком пьяна, чтобы она разобрала смысл сказанного, и я быстро отключилась, не успев сказать ничего слишком ужасающего, но Луэнн собрала воедино общие штрихи: что я любила только одного человека, в старших классах, и это плохо закончилось.
И с тех пор она добивается дополнительной информации.
– Я не зациклена на нем, – говорю я ей. – Это было миллион лет назад. То, что я делаю сейчас, не имеет к нему никакого отношения.
Луэнн оценивает меня.
– Тогда почему ты не говоришь об этом?
– Потому что мне нечего сказать, – парирую я, не в силах сказать, притупляет ли алкоголь мое разочарование или усугубляет его. – Я была молода и глупа, и я влюбилась в того, кто не смог полюбить меня в ответ. Поэтому я ушла. Он обещал… – Я замолкаю. – ...что мы...воссоединимся однажды, но очевидно, что этого так и не произошло. Я не думаю о нем, и уж точно не принимаю решения о свиданиях, основываясь на нем. Он – воспоминание. Вот и все.
Я откидываюсь на спинку барного стула, чувствуя, как под кожей нарастает зуд.
Она хмурит брови.
– Где он сейчас?
– Ни хрена не знаю, – честно отвечаю я ей. Если мир и оказал мне одну услугу, так это не тычет Адриана Эллиса мне в лицо. – Вероятно, врач и женат на какой-нибудь супермодели. Или спортсмен-олимпиец, который может скрутить свое тело в крендель. Или и то, и другое. Вероятно, и то, и другое.
Я очень стараюсь, чтобы в моем голосе не звучала горечь – потому что нельзя испытывать горечь из-за воспоминаний, – но, судя по выражениям лиц Луэнн и Джо, мне это не удается.
– И это не имеет значения. – Я почесываю предплечье. – Пусть он будет каким-нибудь суперуспешным, богатым врачом с женой-супермоделью-олимпийской спортсменкой, которая понятия не имеет, насколько он псих. Или, может быть, она знает. Может, он женат на другой психопатке, и они просто психи вместе – мне все равно. – Я делаю глубокий вдох. – Нет.
Лгунья, шепчет тихий голосок у меня в голове.
Я думаю, что сейчас зуд распространяется – я чувствую, как он поднимается вверх по моим рукам, к плечам.
Луэнн выглядит так, будто у нее накопилось еще больше вопросов, но все, что она говорит, это:
– Прости. – Она гладит меня по плечу, но это никак не облегчает невидимый зуд. – Мне не следовало совать нос в чужие дела. Это не мое дело.
Я хочу резко ответить, что так и есть, но сдерживаюсь.
В глубине души я знаю, что она не понимает.
Луэнн хорошая.
Честный, искренний и безусловно хороший человек.
Она не прячется. Она не притворяется. Она не хранит свои секреты, как будто у них есть зубы, – в отличие от моих.
И я не могу винить ее за то, что она ожидает такой же честности, какую она проявляет ко мне.
– Все в порядке, – в конце концов вздыхаю я, почесывая ключицу. – В любом случае, мне нужно вернуться к некоторым из этих ... воспоминаний. Для художественной выставки.
– И мы здесь, чтобы это отпраздновать, верно? – Джо вмешивается, улыбаясь сквозь напряжение.
– Верно, – кивает Луэнн. – Итак... тогда еще по одной?
Мы не возвращаемся к теме Адриана Эллиса.
Но зуд не проходит.
Глава третья
Это глупо – этот зуд.
Я не могу избавиться от этого, независимо от того, как долго я чешусь, сколько полоскаю горло соленой водой (идея Луэнн) или как часто втираю в грудь антигистаминный крем с истекшим сроком годности, который я нашла в нашей аптечке (тоже идея Луэнн).
Но теперь это у меня под кожей, как призрачный паук, ползущий у меня между ребер. Не болезненный, просто настойчивый до такой степени, что постоянно мешает мне сосредоточиться.
Во всем виновата Луэнн, говорю я себе. Мне было хорошо не знать. Я хорошо умела притворяться, что мне все равно ... но она должна была настаивать. Она должна была спросить, а потом я должна была подумать об этом – действительно подумать об этом.
И теперь я не могу остановиться.
Предполагается, что я буду рисовать.
Предполагается, что я использую свою творческую энергию для создания последних экспонатов своей коллекции, но я с трудом могу думать, и ничто из того, что я создаю, сейчас не достойно холодильника, не говоря уже об «Ars Astrum».
Итак, на третий день, ради моей карьеры и моего здравомыслия, я унимаю зуд.
В темноте своей спальни я снимаю ограничения с имени «Адриан» в своем браузере.
А потом я ищу, ну, все.
Я не совсем уверена, что ожидаю найти – может быть, пару зернистых фотографий папарацци и несколько эксклюзивов о семье Эллис, – но очевидно, что Адриан сделал значительный шаг в центр внимания с тех пор, как покинул Лайонсвуд.
Адриан Эллис основывает Благотворительный фонд от имени Своей семьи
Фонд Эллиса отправит расходные материалы на сумму 10 миллиардов долларов клиникам по всему миру
Адриан Эллис Произносит Трогательную выпускную речь После получения степени бакалавра наук на два года раньше срока в Гарвардском университете
Адриан Эллис с отличием и на год раньше заканчивает Гарвардскую медицинскую школу
Адриан Эллис прошел стажировку в ординатуре Джона Хопкинса по общей хирургии
Адриан Эллис получит стипендию по сердечно-сосудистой хирургии; Местонахождение неизвестно
Одна за другой появляются десятки авторских статей, восхваляющих многочисленные достижения Адриана в фонде Эллиса, его многообещающую хирургическую карьеру и случайные спекуляции о его чистом капитале (интернет, кажется, разрывается, стоит ли он пятьсот миллиардов или семьсот).
И если я думала, что студенты Лайонсвуда боготворили Адриана, то теперь публика любит его. Его однокурсники по Гарварду отзываются о нем с любовью. Его пациенты восхищаются исключительным уходом – и время от времени безвозмездными пересадками сердца, – которые они получили. Когда его обсуждают коллеги из клиники Майо, в их голосах слышится неподдельное уважение.
Даже The New York Times заискивает перед ним. Одна из их недавних статей, датированная всего тремя месяцами назад, гласит: Адриан Эллис: наступает новая эра ответственности миллиардеров.
– Я просто делаю то, что должен делать любой человек с бесконечными ресурсами, – говорит он в статье, и журналисту, берущему у него интервью, этот ответ нравится не меньше, чем триста комментариев.
Я думаю, никто из этих людей понятия не имеет. Понятия не имеет, какой он на самом деле.
Но как они могли?
Он посвящает не только свои деньги, но и время спасению жизней, и он настолько хорошо подготовлен для СМИ во всех этих статьях, что на мгновение я задаюсь вопросом, не превратился ли он на самом деле в альтруистичного, сострадательного миллиардера, каким его считает остальной мир.
Это просто маска, которую он надевает для всего мира, напоминаю я себе. Его маска.
И на всех масках есть трещины.
Итак, я пробираюсь мимо пиара и флаффов в поисках чего-то более конкретного, но это непросто. Адриан гораздо более скуп на подробности своей личной жизни, чем на профессиональную.
В конце концов, кажется, я нахожу что-то стоящее той головной боли от экрана, что назревает у меня за глазами – видеоинтервью шесть месяцев назад со Сьюзи Эдмонд, ведущей ток-шоу, которую я увидела по телевизору в баре прошлым вечером.
Что странно, так это то, что интервью полностью отсутствует на ее сайте. Об этом нет никаких упоминаний в ее социальных сетях, никаких роликов на ее официальном канале.
Как будто кто-то – Сьюзи, Адриан или пиар-команда, я не знаю – попытался полностью стереть его из памяти.
Есть только одно повторно загруженное видео об этом на канале сплетен YouTube, набравшее около трех просмотров.
Я становлюсь четвертой.
– С возвращением, все! – Гнусавый голос Сьюзи прорывается сквозь умирающие динамики моего ноутбука. – У меня здесь сегодня очень особый гость. Возможно, вы не узнаете его, но я уверена, что вы слышали его фамилию. – Она делает паузу для драматического эффекта, а затем хлопает в ладоши. – Итак, Адриан Эллис здесь, чтобы поговорить о невероятной работе, которую делает Фонд Эллиса!
Камера поворачивается к креслу напротив Сьюзи, и у меня сводит живот.
Срань господня.
Я внезапно пожалела о десятилетнем решении избегать всего, что касалось Адриана Эллиса, потому что чувствую себя совершенно неподготовленной к этому.
К нему.
В формате full HD видео.
Неужели это действительно он?
Должно быть, так, потому что Сьюзи представила его как Адриана Эллиса, но мужчина, развалившийся в кресле, не тот восемнадцатилетний парень, который все еще живет в моей голове.
Я совсем не узнаю этого Адриана.
Его волосы длиннее, чем я помню, обрамляют лицо и затылок настолько тщательно, что кажется, будто он сам расположил каждый темный локон.
Камера приближается, запечатлев детали его лица на неровном экране, и я резко вдыхаю.
Я не думала, что для него возможно стать более красивым, но теперь, когда время стерло мягкость молодости, у него появились четкие линии.
Квадратная челюсть.
Скулы как ножи.
Полные губы и густые, чернильные ресницы.
– Спасибо, что пригласили меня, мисс Эдмонд, – говорит он, и даже его голос стал громче – он глубже, мягче, насыщеннее.
Голос мужчины.
Этот Адриан – мужчина, и он мало похож на мальчика, которого я знала в Лайонсвуде.
Однако, одна вещь не изменилась.
Его глаза точно такие, какими я их помню – два бездонных обсидиановых озера, готовых поглотить тебя целиком.
– Пожалуйста. Для всех моих гостей я – Сьюзи. Вы даже не представляете, как я рада видеть вас здесь, доктор Эллис, – говорит Сьюзи, снова хлопая в ладоши. – Я заметила, что вы редко даете видеоинтервью вроде этого – только печатные материалы. Есть причина «почему»?
Камера поворачивается обратно к нему, и...
Он... больше?
Я склоняю голову набок, пытаясь понять: всегда ли плечи, укутанные в этот бледный свитер, были такими широкими – или они появились недавно?
– Ну, я немного стесняюсь камеры, Сьюзи. – Он улыбается, почти застенчиво, и отводит глаза, как будто смущен, но я знаю лучше.
Адриан Эллис никогда не смущается.
Сьюзи смеется, ее взгляд скользит по нему с небольшой хитринкой.
– Почему-то я в этом сомневаюсь.
Адриан меняет позу в кресле и – да. Определенно шире.
Неприятная тяжесть поселяется внизу моего живота.
Я не думаю, что урод и Адриан могут существовать в одном предложении, но какая-то часть меня хочет, чтобы сразу появилось хоть какое-то отвращение, чтобы притупить моё влечение.
Я бы согласилась на что угодно – на очевидную привычку к сигаретам, на облысение по мужскому типу, на пивной животик...
Но нет.
Конечно, десять лет спустя, он все еще должен выглядеть как неземной красавец – Адонис, который не пропустил ни одного дня в тренажерном зале.
Сьюзи начинает перечислять вопросы о Фонде Эллиса, в то время как аудитория в студии охает и благоговеет перед каждым ответом.
Во всем этом нет ничего нового – по крайней мере, ничего такого, чего я уже не почерпнула из множества статей Forbes и Business Insider, – но Адриан заставляет даже самые подготовленные ответы, ориентированные на пиар, звучать так, будто он заново изобрел велосипед.
Теперь мои пальцы чешутся по новой причине.
– Вы действительно такой альтруист, как о вас говорят, доктор Эллис, – восхищается Сьюзи. – Я имею в виду, просто сидеть напротив вас, слушать, как вы говорите… Я могу сказать, что у вас искренняя, добрая душа.
Я фыркаю.
– Я вот о чём, – продолжает Сьюзи. – У вас есть все деньги мира, а вы всё равно выбираете посвятить жизнь такой благородной – и одновременно смиряющей – профессии, как медицина.
– Что такое все деньги в мире, если ты не можешь потратить их на благое дело? Или жить целеустремленной жизнью? Я с самого раннего возраста знал, что хочу делать нечто большее, чем просто выписывать чеки из башни из слоновой кости. Профессия врача позволяет мне применять обоснованный, практический подход к оказанию помощи людям – и это бесконечно более полезно.
На меня обрушивается воспоминание, прежде чем я успеваю его прогнать: моя недоверчивая усмешка, когда Адриан говорит мне, что собирается стать врачом. Холодный блеск в его глазах, когда он признается, что не может дождаться, когда проведет скальпелем по коже.
Верно.
Интересно, что бы подумали его пациенты, если бы узнали, каким на самом деле был их «целитель»?
Но искренность на его лице настолько реальна, так близка к настоящей, что я даже не могу винить аудиторию за то, что она аплодирует ему, как будто он только что объявил о прекращении голода во всем мире.
– Ну, – Сьюзи опускает взгляд на карточки у себя на коленях, затем снова на Адриана – в ее глазах появляется озорной блеск. – Если у вас есть время, у меня есть к вам еще пара вопросов, доктор Эллис. Они не по теме, но я надеюсь, что вы окажете мне честь.
Если Адриан и раздражен, то виду не подает.
– Конечно, Сьюзи.
– Идеально. – Ее яркие виниры сверкают под студийным освещением. – Тогда я не буду тратить время. Сразу к тому, что люди хотят знать, а именно... – Она делает паузу, откинувшись на спинку стула, чтобы усилить напряженность. – Является ли самый альтруистичный миллиардер в мире также завидным женихом?
У меня перехватывает дыхание.
Адриан смеется – не по-настоящему, как тогда, когда он запрокидывает голову и звук вибрирует в глубине его горла, – а смехом для вида.
– Я сомневаюсь, что всем это интересно.
Сьюзи приподнимает бровь.
– О, уверяю вас, это так. – Она поворачивается к аудитории. – Что скажете?
Громкие аплодисменты – лучший ответ.
– Я предпочитаю сохранять свою личную жизнь в тайне, – говорит ей Адриан. – Но...
Но?
Сьюзи наклоняется ближе.
– Но?
– Я бы не назвал себя завидным женихом, но в настоящее время я ни с кем не встречаюсь, – заканчивает он, и у меня нет объяснения волне облегчения, которая захлестывает меня.
По состоянию на полгода назад он ни с кем не встречался.
Никаких подружек или жен-супермоделей-олимпийских атлетов.
Что для меня не имеет значения, напоминаю я себе. Вовсе нет.
– Понятно, – Сьюзи почти мурлычет, ее улыбка становится шире. – Ну, по этой теме у меня есть еще один вопрос. О вашей матери.
– Ну, она с моим отцом. – Я чувствую очарование Адриана – даже через экран – оно без усилий притягивает меня так же, как притягивает аудиторию. – Счастлива замужем – в сентябре этого года исполнится тридцать лет.
– Приятно это знать, но на самом деле... – Сьюзи на мгновение хихикает, а затем возвращается к делу. – Читая о вас, я наткнулась на старое интервью, которое Мэри Эллис, должно быть, дала много лет назад, и в нем она упоминает жемчужное ожерелье. Семейная реликвия, переходящая от дочери к дочери. У ваших родителей, конечно, есть только вы один.
Адриан приподнимает брови, на его лице появляется игривая улыбка.
– Насколько мне известно, да.
В зале снова раздаются смешки, когда Сьюзи спрашивает:
– Итак, это ожерелье. Это то, что получит ваша будущая жена?
Адриан кивает.
– Ожерелье, о котором идет речь, представляет собой набор из натурального жемчуга, который передавался через семью Эллис на протяжении сотен лет, первоначально подаренный одной из моих предков женского пола голландским принцем. – Он делает паузу ровно настолько, чтобы зрители охнули. — Когда моя мать выходила замуж за моего отца, моя бабушка подарила ей жемчуг – в знак того, что она одобряет этот брак. Так что да, когда этот день настанет, моя будущая жена тоже получит ожерелье.
Мой желудок не сжимается при мысли о безликой жене Адриана, супермодели-олимпийской спортсменке, носящей жемчужное ожерелье стоимостью в миллионы.
Это не имеет значения.
– Семья Эллис, похоже, очень дорожит своими семейными традициями, – говорит Сьюзи.
– Как и любая другая семья, я полагаю, – отвечает Адриан.
– Но большинство семей не передают по наследству сотни миллиардов долларов.
Это явно резкий вопрос, но безупречный фасад Адриана никогда не колеблется.
– Это правда. Мы – я обладаю несравненными привилегиями.
– До меня дошли слухи, – продолжает Сьюзи. – Что дети Эллисов не получают доступ к полному семейному фонду, пока им не исполнится двадцать восемь лет. – Взгляд Сьюзи голодный. — А в прошлом месяце вам исполнилось двадцать восемь – кстати, с опозданием, но с Днем рождения, – так что, я уверена, вы понимаете, к чему я клоню.
И вот оно – подергивание брови Адриана.
Совершенно незаметно для всех остальных, но я вижу это таким, какое оно есть.
Трещина у линии роста волос на маске.
Тем не менее, он почти ни разу не сбился с ритма.
– Для того, чтобы разобраться в финансовых махинациях моей семьи, потребовалось бы три дипломированных бухгалтера, два обычных бухгалтера и бухгалтер-кассир – уверяю вас, это не стоит вашего драгоценного времени..
– О, я бы не была так уверена, – возражает Сьюзи. – Мне очень любопытно. Вы получили доступ к полному трасту вашей семьи?
Если бы это было частное интервью, записанное на пленку, Адриан, вероятно, отключил бы камеры еще два вопроса назад.
Но Сьюзи выставила его перед живой аудиторией в студии, и, судя по слегка прищуренным глазам, Адриан, кажется, понимает это.
– Нет, – он прочищает горло. – Пока нет. Есть несколько юридических моментов, которые, опять же, не стоят вашего эфирного времени, которые нужно прояснить в первую очередь, но это должно быть вопросом пары месяцев. – Он складывает руки вместе. – Теперь, когда я побаловал вас, может быть, мы вернемся к текущей теме? Фонд Эллиса?
Сьюзи улыбается.
– Конечно, доктор Эллис.
Интервью длится еще несколько минут, но больше в нем нет ничего примечательного, и когда я закрываю свой ноутбук, а первые лучи рассвета пробиваются над горизонтом Манхэттена, у меня кружится голова.
А зуд?
Он все еще здесь.
Глава четвертая
Это ничего не меняет.
На самом деле, это не так.
Моя жизнь сейчас ничем не отличается от той, что была прошлой ночью, когда я открыла Google, ввела имя Адриана в строку поиска и позволила Интернету собрать десятилетнюю историю.
Я все еще Поппи, мне все еще двадцать восемь лет, я все еще живу в крошечной двухкомнатной квартирке на Ту-Бриджес, Манхэттен, и я все еще не замужем.
И все же...
Вот уже много лет я отношусь к Адриану Эллису как к воспоминанию, а не как к мужчине. Как фотография "полароид", лежащая в верхнем ящике моей тумбочки, которую я могу достать или спрятать, когда захочу. Сувенир из прошлого.
Но теперь он настоящий.
Настоящий миллиардер, настоящий врач-резидент, живущий в Мэриленде, спасающий мир по одной бесплатной пересадке сердца за раз, и...
Лжец.
Он обещал, что выследит меня и заберет, как приз, но вот я здесь, десять лет спустя, все еще не пойманная.
А это значит, что он ничего не искал.
Он даже не пытался.
И это хорошая новость.
Абсолютно счастливая, хорошая новость, которая не приносит мне ничего, кроме облегчения, и определенно совсем не жалит.
Я потираю виски.
Ни капельки.
– Доброе утро! – Луэнн входит в кухню, уже одетая в темно-синюю форму, и выглядит более сияющей, чем я когда-либо выглядела в 7 утра.
– Доброе утро, – я зеваю, подперев подбородок ладонью, и без особого энтузиазма просматриваю утренние новости.
Вот откуда я знаю, что становлюсь старше – мне кажется, что мой день не начался, пока я не выпью по крайней мере восемьдесят миллиграммов кофеина и не буду в курсе мировых событий.
– Ты допоздна сидела и рисовала? – Спрашивает Луэнн, бочком проходя мимо меня к холодильнику.
Ну, это слишком широкое определение – на самом деле, это больше похоже на завернутый в фольгу контейнер. Внутренний термостат сломан, из-за чего все внутри примерно на пять градусов теплее, чем должно быть, и мы оказываемся в опасной близости от пищевого отравления каждый раз, когда готовим яйцо.
Джо пришел в ужас, когда в первый раз узнал, что мы используем пакеты со льдом, чтобы сохранить йогурт холодным.
