Текст книги "Ганнибал-Победитель"

Автор книги: Гуннель Алин

Соавторы: Ларс Алин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

VIII

Трубы играют раннюю зорю, войско покидает стан и начинает марш на север. Я сплю дальше. Слуга пытается в привычной для него бережной манере разбудить меня. Ничего не получается. Я сплю очень крепко. Тогда Астер трясёт меня, потом берёт мокрое полотенце и протирает мне щёки. Я отталкиваю его.

   – Твоя тряпка пахнет прокисшей водой! – кричу я. Астер продолжает обтирать меня. Я сажусь и хватаюсь за лицо. Кожа щёк напоминает на ощупь мокрую глину. Астер стоит наготове с новым полотенцем, на этот раз сухим. У меня вырывается стон. Теперь слуга извлекает гребень и начинает приводить в порядок волосы. Затылок у меня отяжелел от боли. Мой горячечный профиль раскалывается от этой тяжести.

   – Пошёл прочь! – воплю я и поднимаюсь. Восстановив внутреннее равновесие, я велю Астеру начать под моим наблюдением складывать вещи. Когда я убеждаюсь, что он хорошо справляется сам, я выхожу из палатки. Совсем недавно я окинул беглым взглядом пространство вокруг, и мне показалось, будто у нас не всё ладно. Теперь я убеждаюсь, что был прав. Большинство палаток, за исключением писарских, сняты и унесены. Я обегаю окрестности, дабы успеть оглядеть побольше. Палатка с начальниками тоже исчезла, а войско снялось с места и покинуло лагерь. Осталась стоять лишь штабная палатка для переговоров. Я вижу около сотни всадников, на земле лежит примерно столько же пехотинцев. Кони безо всякого порядка шагают вокруг. Я уже наблюдал подобную сумятицу среди всадников. Обычно она возникает перед быстрым построением в эскадрон, и зрелище возникновения космоса из хаоса даже при этих обстоятельствах вызывает восхищение. Ну конечно! Передо мной предстаёт изящно упорядоченный эскадрон. Я задерживаюсь, чтобы посмотреть на приближающийся конный отряд.

Но вот я поворачиваю обратно. Из палатки карфагенских писцов доносится шум и гам. Я останавливаюсь выяснить, в чём дело. Оттуда выходит Бальтанд со своим неразлучным кожаным мешком. Он садится перед палаткой на мешок. Вид у норманна сердитый.

   – Всё войско уже ушло, – заговариваю я. – Почему оставили нас?

Он молчит. Тем временем к нам выходит Палу.

   – Ты обязан помочь, – безапелляционным тоном обращается он к Бальтанду.

   – Обуза не может быть в помощь, – отвечает искатель приключений.

   – Нам нужно сложить палатку, – говорит Палу.

   – А где служители? – вмешиваюсь я. – Неужели они тоже ушли?

Палу не удостаивает меня ответом. Карфагеняне по-прежнему дуются на меня за то, что я сбагрил им Бальтанда. Я подхожу ближе к Палу, чтобы принудить его ответить.

   – Что здесь творится? – не унимаюсь я. – Где служители? Когда снялось войско? Где Ганнибал и всё начальство?

   – Тебе тоже нужно позаботиться о своей палатке, – только и говорит Палу.

   – Ни за что! – выпаливаю я.

   – Я тут не по доброй воле, – заявляет Бальтанд и всё более раздражённо повторяет эту фразу несколько раз.

   – Нам нельзя оказываться в хвосте! – взвизгивает Палу.

Астер уже уложил все пожитки. Я помогаю ему вынести их.

   – Никто не вправе требовать, чтобы ты складывал палатку, – объясняю я. – Тебе не приходилось делать этого раньше, не придётся и теперь. Скорее я сниму её собственными руками.

   – Палатку снимают вдвоём, – говорит Астер. – Я видел, как её складывают. Мы справимся.

   – Ты слышал, что я сказал?

   – Конечно, господин. Всё будет так, как ты велишь.

И тут происходит нечто неожиданное. К нам широким шагом приближается мужчина. Я издалека узнаю его. Это Итобал, знаменитый карфагенский старейшина. Он останавливается около Палу. Совершенно очевидно, что он справляется обо мне, поскольку Палу указывает в мою сторону. Итобал тоже тычет в меня пальцем. Я догадываюсь, что он говорит: «Вон этот коротышка».

Итобал обладает не самой приятной привычкой вставать слишком близко от человека, с которым беседует.

   – Итак, тебя отыскать можно, – говорит Итобал уже мне, и я ощущаю его дыхание. – А где Ганнибал?

   – С войском, – отвечаю я.

   – Все мне твердят одно и то же. Но вчера я передал ему с нарочным, чтобы он не снимался с места, пока мы не переговорим.

   – Возможно, это сообщение не дошло до него.

   – Ничего подобного. Я только что разговаривал со своим гонцом. Ганнибал просто демонстрирует неуважение к совету старейшин.

Я делаю шаг назад. Итобал тут же делает шаг ко мне. Он закутан в походный шерстяной бурнус, некогда белого цвета. Красивая разноцветная кайма свидетельствует о знатном происхождении одеяния.

   – Ганнибал... – начинаю я и обнаруживаю, что не знаю, как отвечать.

   – Его отсутствие говорит само за себя. Честно признаться, я ожидал иного приёма.

   – Вероятно, произошло недоразумение, – пытаюсь я заступиться.

   – Как бы не так! Я не верю в недоразумения, столь удобные для Главнокомандующего. Мне просто-напросто демонстрируют презрение.

   – Нам, писцам, приказано было самим разобрать свои палатки.

   – Тебе вообще не нужно заниматься палаткой. Ты не продолжаешь поход вместе со всеми, а возвращаешься со мной в Карфаген.

   – Это невозможно, – возражаю я.

   – У меня поручение от твоего отца. Ты не можешь не подчиниться его воле.

   – Он велел мне оставить Ганнибала?

   – Да. И Ганнибала, и войско, и эти края. И образ жизни, который тебе приходится здесь вести.

   – Я уже взрослый и сам решаю, что мне делать.

   – Не болтай ерунды! – рявкает Итобал. – Твой отец глубоко сожалеет, что отпустил тебя в Испанию. Мысль о том, что ты решился на этот поход, приводит его в волнение. А если ты не передумаешь, пока ещё есть время, он придёт в ужас. Так что ты едешь со мной.

   – Ни под каким видом! – отрезаю я.

Итобал – человек влиятельный, хотя раньше влияния у него было больше. Иначе разве его послали бы сюда с поручением вести переговоры? Он происходит из знатного рода, богат и обладает неуёмным темпераментом. В молодости он потряс карфагенских купцов, умудрившись за один сезон семь раз доставить и распродать полный груз на своём корабле. Его трирему только успевали нагружать и разгружать, нагружать и разгружать[143]143
  Его трирему только успевали нагружать и разгружать... — Трирема (лат.) – судно с тремя ярусами вёсел у древних римлян (у греков – триера).


[Закрыть]. С тех пор никто не сумел направить столь бурный поток наличных в свои руки, как это сделал Итобал. Впрочем, он и сам побил собственный рекорд только в отношении общей суммы прибыли, а с учётом инфляции сумма эта всё равно равнялась плюс-минус ноль. В лице Итобала прочитывается его жёсткий характер властителя. Массивная голова четырёхгранной формы, кожа изборождена глубокими морщинами, рот – типичный для карфагенской аристократии, улыбка чувствует себя неуютно на его губах. Борода его поседела, взгляд – если только Итобал не поглощён деятельностью – тяжёл и мрачен. Сейчас геронт[144]144
  Геронт (греч., букв.: старец) – член совета старейшин в Древней Греции.


[Закрыть] кажется довольно уставшим. Как ни парадоксально, именно это придаёт его облику внутреннюю силу. Лицо, голова, шея, плечи вырисовываются с особой жёсткостью и мощью.

   – Что скажешь, Йадамилк? Ты ведь и сам понимаешь, что тебе не место в армии, тем более учитывая испытания, которые ждут её, если над Ганнибалом не возобладает здравый смысл.

   – Ганнибал никогда не утрачивает здравомыслия, – возмущённо говорю я. – Поэтому-то он и привёл сюда войско и собирается воплотить задуманное. В Италии...

   – Я слышу речи не мужа, а мальчика. Во всяком случае, я передал тебе повеление отца. И ты, как уже было сказано, можешь возвратиться вместе со мной. Твоя безопасность будет обеспечена. Я прибыл с двадцатью верховыми. Мы тронемся в обратный путь, как только я поговорю с Ганнибалом.

   – О чём? – осмеливаюсь я спросить.

   – Узнаешь в своё время. Кстати, отец рассчитывал, что ты можешь проявить непонимание и ослушаться его. Силком я тебя домой не поволоку. Посмотри, что твой заботливый отец прислал тебе.

Покопавшись в глубоком кармане плаща, Итобал извлёк ожерелье из увесистых серебряных монет. Он поиграл монетами в ладонях, давая мне послушать их звон.

   – Если тебе случится попасть в плен, Йадамилк, и тебя продадут в рабы, ты сможешь откупиться этими деньгами. Разве это не свидетельство отцовской любви?

   – У меня хватит собственных денег, – бросаю я.

   – Хороша благодарность, ничего не скажешь. Постой смирно!

Он надевает ожерелье мне на шею и копается в моей одежде, чтобы оно легло к самому телу. Отвращение не даёт мне стоять спокойно.

   – Я сам поправлю, – шиплю я, пытаясь избавиться от его настырных пальцев на шее.

   – Ты очень симпатичный мальчик, – сопит Итобал и ещё сильнее цепляется за моё тело.

Я чувствую всё большее унижение. Внезапно он отпускает меня и, подойдя к палатке, откидывает полог.

   – Ах вот как, – говорит он при виде царящего внутри запустения. – Приготовь мне постель. Я должен поспать. Разбуди меня, когда появится Ганнибал.

Мы с Астером понимающе смотрим друг на друга.

IX

Геронт Итобал сидит на предмете, которого я никогда прежде не видел в переговорной палатке начальства. Это удобное и просторное кресло, в котором можно сидеть расслабившись. Впрочем, ни матерчатая обивка, ни подушки не мешают креслу трещать и скрипеть, стоит только сидящему в нём шелохнуться. А Итобал ведёт себя энергично и напористо. Он наклонился вперёд и подчёркивает каждое сказанное слово размашистыми жестами. На скрип кресла он поначалу не обращает внимания. Но вдруг он теряет терпение и хватается за мягкие подлокотники. Похоже, он собирается встать. Он мечет разъярённые взгляды на Ганнибала, который полусидит-полустоит, опираясь на деревянные козлы.

Помимо меня, которого взял с собой Итобал, на переговорах присутствуют Ганнибалов брат Магон и двое военачальников. Итобал недоволен скромным числом присутствующих, поскольку вертит головой из стороны в сторону, словно обращаясь к более многочисленным слушателям, которые просто обязаны находиться где-то рядом. В палатке почти не осталось вещей. Прислонённые к козлам, стоят две опрокинутые набок столешницы, рядом громоздятся друг на друге несколько скамей. «Не похоже на заседание государственного совета, правда?» – так и подмывает меня шепнуть Итобалу.

   – Я хотел бы сделать упор на одном важном обстоятельстве, – продолжает Итобал, – а именно: проявляемое Карфагеном внешнее согласие вовсе не означает внутреннего единства. У нас на родине существуют очень разные мнения об избранной тобой стратегии, Ганнибал.

Не будет преувеличением сказать, что нас, несогласных с ней, довольно много.

   – Ты, кажется, угрожаешь? – перебивает его Ганнибал.

   – Не горячись. Я всего-навсего хочу ввести тебя в курс дела. Ты, вероятно, настолько поглощён военными проблемами, что не успеваешь подумать о том, что происходит у тебя на родине, в Карфагене.

   – Если бы ты не олицетворял собой угрозы, ты бы не сидел здесь. Не принимай меня за дурака, Итобал!

   – Очень жаль, что ты с девятилетнего возраста не был в Карфагене. О чём только думал твой отец? Ему нужно было хотя бы раз в два года отсылать тебя на зиму домой. В результате ты учился не дома, а в Гадесе. Мы так и не познакомились с тобой.

   – Оставь в покое моего отца, когда пытаешься давить на меня.

   – Твой отец подчинился решению государственного совета о капитуляции[145]145
  Твой отец подчинился решению государственного совета о капитуляции. – См. примеч. № 125.


[Закрыть]. Если он был упрям, то не показывал этого. Если у него были собственные взгляды, он отказался от них. Он отвёл свои войска от Эрикса. А Рим отпустил всех пленников, когда мы заплатили за каждого по восемнадцать денариев.

   – Говори о настоящем. Прошлое мы можем обсудить в другой раз. Не думай, что я стану тогда молчать о той роли, которую в некоторых случаях играл ваш совет.

   – Твой отец...

   – Если ты и дальше собираешься говорить об отце, я ухожу.

   – Не забывай о том, что я не знаю тебя. И не по собственной вине. Не забывай также о том, что в Риме положение примерно такое же, как в Карфагене: окружающему миру демонстрируется единство, тогда как в сенате борются разные партии. Многие римляне считают, что Квинт Фабий поторопился с объявлением войны[146]146
  ...Квинт Фабий поторопился с объявлением войны... — Когда Ганнибал взял г. Сагунт (см. примеч. № 50), Рим выступил с протестом. В Карфаген было направлено посольство во главе с римским сенатором Квинтом Фабием Максимом, чтобы выяснить, имел ли Ганнибал санкцию от властей на эти действия. Карфагенское правительство не признало за Римом права вмешиваться в дело о Сагунте. Тогда Квинт Фабий Максим, имея полномочия на объявление войны, подобрал полу своей тоги так, что образовалось углубление, и сказал: «Здесь мы приносим вам войну или мир, выбирайте из них то, что вам больше подходит!» Председательствовавший на заседании воскликнул: «Дай то, что пожелаешь сам!» «Я даю вам войну», – ответил Фабий, распуская тогу. Участники собрания ответили ему криком: «Принимаем!»


[Закрыть], что нам требовалось больше времени на обдумывание выдвинутых условий. Позволить разгорячённому народному собранию решать вопросы войны и мира было крайне неудачно.

   – Ты высказываешь догадки? – спросил Ганнибал. – Или у тебя есть что-то более определённое?

   – У нас есть точные сведения, – твёрдо ответил Итобал.

   – Вы занимаетесь тайной дипломатией?

   – Мы имеем свои источники информации.

   – В теперешнем положении тайная дипломатия равноценна предательству!

   – Призываю тебя, Ганнибал, обратить внимание на то, что я представляю здесь не только так называемую партию мира во главе с Великим Ганноном, но и, да позволено мне будет так выразиться, большинство действующих карфагенских предпринимателей. Не думай, что мы одобряем все твои поступки. Напротив, мы настроены весьма критично. На наш взгляд, ты должен был во многих случаях действовать совершенно иначе. Ведь расплачиваться за всё в конечном счёте приходится нам.

   – Вам! Ты слишком всё преувеличиваешь. Скажи откровенно: на каком основании кучка карфагенян сомневается в способности своего законно избранного главнокомандующего судить о военной ситуации? Разве я многократно не доказывал свою компетентность? Когда я расширил наши испанские владения, в Карфагене не было заметно колебаний. Когда туда прибыла богатая добыча из Сагунта, никто не заговаривал об отступлении. Стоило мне повернуться спиной к завоёванному городу в северо-восточной Испании, как туда уже прибыли карфагенские эмиссары, чтобы разнюхать, чем там можно поживиться.

   – Вы, Баркиды, вечно...

   – Отвернись, если Баркиды мозолят тебе глаза! – На этот раз Итобала прервал братец Магон.

Встрепенувшийся Итобал подвинулся на самый краешек кресла, которое заскрипело пуще прежнего. Намеренно не обращая внимания на Магона, он продолжал обращаться к одному Ганнибалу:

   – Ты истощаешь наши средства, извлекая из этого сомнительную пользу. Учти, что Карфагенская империя – морская держава. Море играет для нас ту же роль, что для других суша. В основе и наших учреждений, и нашей политики лежит одна-единственная цель: развитие заморской торговли. Всю свою взрослую жизнь ты держался за Испанию, за большую материковую страну. Что тебе известно о морях и многочисленных морских путях? Нас, карфагенян, можно назвать морскими кочевниками, бедуинами Средиземноморья; гавани служат нам палатками, а корабли – стадами. Какую пользу получит Карфаген и тысячи его портов от твоего проникновения вглубь чужих земель, от твоего намерения покорить крупнейший горный массив в мире?

   – А тебе не приходило в голову, что моря захвачены? Кем? Да этим самым Римом!

   – Мы считаем, что сегодня твоей первоочередной задачей должна стать защита родных городов, родных берегов и, буде возможно, отвоевание для нас хотя бы одной крепости в Сицилии. Затем потребуется обеспечить более надёжную защиту и нашим испанским владениям.

   – Эти заявки про Сицилию отражают мнение твоей партии или только твоё собственное, сугубо частное мнение? Значит, провозглашаемая вами оборонительная политика должна быть сдобрена и наступательными действиями? Неужели вы считаете, что занятие крепости в Сицилии настроит Рим на мирный лад?!

   – Мысли о мире не чужды Риму уже теперь, – решительно заявляет Итобал. – Мы должны содействовать их укреплению и распространению.

   – Если бы наша беседа не была закрытой, с малым числом участников, я бы немедленно приказал заточить тебя в цепи, Итобал. Но я предпочитаю забыть всё, что ты только что сказал. Нет, все, кроме одного. Я не собираюсь забывать о том, что ты прибыл сюда плакаться о непомерных расходах, в которые мы ввергаем Карфаген, – сейчас, когда речь идёт об угрозе самому его существованию.

Я лишь теперь замечаю, какие у Итобала руки. Они состарились больше, чем его лицо. Левая рука с длинными холёными ногтями лежит, растопыренная, у него на колене. Она напоминает когтистую лапу хищной птицы. Это рука закалённого человека, рука, которой Итобал пользуется в повседневной жизни. Ею он устраняет преграды и неприятности. Оказывается, Итобал ещё и кусает ногти. Но только на правой руке. Его чувствительная и нервная правая рука превратилась для него в род щупальца. Послюнявив палец, он с его помощью определяет, откуда дует ветер. Или, приложив пальцы к виску, считает пульс. Или погружается в изучение линий ладони.

Вот он, наигранно передёрнувшись, вскакивает с кресла и наподдаёт его ногой.

   – Выкинь эту скрипучую дрянь! – возглашает он и становится прямо напротив Ганнибала. – Ты, значит, намерен заковать меня в цепи. Сразу видно, что тебе не известны настроения в Карфагене. Да меня нужно...

   – Мне совершенно точно известно, – перебивает его Ганнибал, – что в Карфагене перестали подвергать распятию своих полководцев.

   – А ты знаешь, что в Риме тебя называют задиристым молокососом?

   – Насколько я понимаю, римские отроки страдают задержкой развития. Неужели в Риме кричат так громко, что эти вопли слышны по ту сторону моря?!

   – По-видимому, ты считаешь, что твоя война не влетает Карфагену в копеечку. Вспомни про грандиозные перемещения войск из Испании в Карфаген и обратно. Они весьма дорого обходятся нам, владельцам торговых судов. Между прочим, мы не только не поняли этой меры, но и не приобрели благодаря ей чувства безопасности. Нам пришлось перебросить тридцать три тысячи воинов. Учти, что мы могли взять на борт не более двухсот человек зараз. Восемнадцать тысяч африканцев нужно было переправить в Испанию, а пятнадцать тысяч испанцев – к нам.

   – Как вы не сообразили, что я потребовал этих перемещений, чтобы разлучить наёмников с их народом? Неужели вашему пониманию недоступно, что таким образом они к тому же становятся заложниками на случай восстания у себя на родине?

Итобал щёлкает пальцами:

   – Дай мне тоже такие козлы.

Козлы притаскиваю ему я. Он на пробу садится, но остаётся недоволен. Этот проворный в делах человек обладает нетерпеливым характером. На мгновение в лице Итобала проступает его истинный возраст.

   – Страдать от скрипа приходится не только мне, но и вам, – говорит, демонстративно плюхаясь обратно в кресло.

   – Мы завели его ради одного царя, – поясняет Магон. – Но царь так и не объявился.

   – Повторяю, – продолжает Итобал, – что моя партия настаивает на изменении твоего политического курса, пока ещё не поздно и у тебя есть выбор.

   – Твои слова пока что не открыли мне новых путей.

   – В таком случае, ты ослеплён собственными планами. Именно теперь есть возможность повернуть карфагенскую политику в сторону обороны.

   – Ты не рассчитываешь, что мы одолеем Альпы?

   – Возможно, наш бог удачи Гад проявит к тебе благосклонность и ты сумеешь перевалить через горы с отборной дружиной. Но чтобы в целости перебралось всё войско, нет, в это я не верю. Оно и так у тебя сократилось вдвое. Вот чего уже стоил твой обходной путь в Италию.

   – Я нашёл для нас хорошую, безопасную дорогу и, если угодно, путь к отступлению.

   – А оказавшись в Италии, что ты станешь там делать в это время года? Скорее всего, пойдёшь на зимние квартиры.

   – Но тогда и римские легионы пойдут на зимние квартиры. Тогда прекратится – или, по крайней мере, сократится – судоходство. Я не собираюсь перед зимой затребовать себе подкрепления ни из Карфагена, ни из Испании.

   – Наша торговля с Египтом и со странами Востока уже и так понесла серьёзный ущерб. Римские разведывательные суда то и дело останавливают для проверки наши торговые корабли. Не спасает положения даже то, что мы отправляем их красться вдоль ливийского побережья.

   – Меня порадовал твой предыдущий рассказ о карфагенском флоте. Важно, чтобы могли иногда побеспокоить приморские города на юге Италии, и прежде всего в Сицилии.

   – В Сиракузах ещё жив старый царь Гиерон. Он волнует нас куда больше, нежели римский консул Семпроний, стоящий там же с огромной флотилией и массой солдат.

   – Когда я обоснуюсь в Италии, легионы больше не будут раскалываться, никто не пошлёт часть отрядов в Испанию, а часть – в Карфаген. Все они сосредоточатся на мне.

   – Ради будущего Карфагена ты должен подумать над выработкой оборонительной тактики.

   – Это невозможно. Ведь мои взгляды, кажется, разделяет большинство в государственном совете...

   – Не могу сказать, чтобы ты слишком старался пойти мне навстречу.

   – Я уже получил полномочия Главнокомандующего, а потому равняюсь не на меньшинство, каким бы громкоголосым оно ни было. Само собой разумеется, я обдумывал и другие планы. Как же иначе? Но я один за другим отверг их, решив придерживаться того плана, над воплощением которого мы сейчас и трудимся. Весь мир изумится, когда мы переберёмся через Альпы.

   – Да, если это вам удастся! Но почему не ответить на вызов Сципиона? Это стало бы твоим первым соприкосновением с римскими легионами. Если ты победишь его, тебе будут оказывать меньшее противостояние на родине.

   – Я не собираюсь вступать в бой со Сципионом здесь, в Галлии.

   – Однако если ты побьёшь его, что это будет означать?

   – Напрасную трату времени. Против этого говорит хотя бы сезон. Мне нужно перебраться через Альпы до снегопадов.

   – Но Сципион, отчаявшись догнать тебя, повернёт назад и нанесёт удар в Испании.

   – Там его встретят мой брат Гасдрубал и военачальник Ганнон.

   – Я предпочёл бы, чтобы его встретил ты.

   – Этому не бывать.

   – Хорошо бы вы, Баркиды, немножко...

   – Сетуя по поводу Баркидов, не забывай о том, что ты сетуешь и по поводу выплаченной Риму контрибуции, и по поводу огромных доходов, которые Карфаген получает от серебряных рудников Сьерры-Морены.

   – Ганнибал, давай поговорим начистоту. Скажи, что ты собираешься предпринять, если вам удастся пройти в Италию.

   – С удовольствием.

   – Отлично. Я выслушаю тебя не перебивая.

   – Я собираюсь вести себя как фараонова мышь, Ихневмон[147]147
  Ихневмон – вид мангуста.


[Закрыть].

   – Будь добр, избавь меня от красивых образов. Объясни простыми словами, что ты намерен делать.

   – Не могу.

   – Ну что ж. Придётся послушать твои метафоры. Итак, как ведёт себя твой образец для подражания, фараонова мышь?

   – Об этом повествуют Геродот с Аристотелем, а также многие другие авторы.

   – Понятно. Но речь сейчас о тебе.

   – Когда крокодил наелся до отвала...

   – Ага, ещё один зверь!

   – Что представляет собой Рим, если не толстого крокодила, который лежит с разинутой пастью, заглотив сначала италийские государства, потом наши острова и житницы – Сицилию и Сардинию, а заодно, по недогляду, и Корсику, отнюдь не столь богатую пшеницей? Набив брюхо, крокодил укладывается поспать на отмели.

   – Когда это Рим спал?

   – Когда он, вместо того чтобы сразу ударить по нашим испанским владениям, дал нам возможность набрать денег на контрибуцию. Более того, мы даже сумели восстановить своё богатство. Скажешь, Рим в это время не спал?

   – А что было с твоим образцом, фараоновой мышью?

   – Ты обещал не перебивать меня.

   – Я обещал это раньше, чем ты перешёл на язык образов.

   – Так ты хочешь послушать мой рассказ?

   – Это зависит от тебя.

   – Пока крокодил спит с разинутой пастью, появляются птицы и начинают выклёвывать пищу из его зубов, очищая их.

   – А когда появляется фараонова мышь?

   – Разве крокодил-Рим не спит? Разве я не нахожусь там, где Рим меньше всего ждёт меня?

   – Ты кого угодно введёшь в изумление, не один только Рим.

   – Ихневмон узнает от птиц, что крокодил спит. На всякий случай он ещё вываливается в глине, чтобы его можно было принять за глиняный ком.

   – А ты в этих Альпах превратишься в снежный ком.

   – Теперь Ихневмон отваживается на то, на что не решается ни один другой зверь. Он бросается крокодилу в пасть. Из глотки он пробирается к крокодилову сердцу, рвёт его на части и съедает. Потом он раздирает все внутренности. Когда крокодил испускает дух, Ихневмон выгрызает себе путь наружу. Теперь ты понимаешь мой план войны, Итобал?

   – Увы, я не слишком силён в языке образов. Что ты высокого мнения о себе, – ты ведь это хотел выразить своими животными иносказаниями? – я знал и раньше.

   – В таком случае, ты получил подтверждение своему знанию.

   – Я признаю, что моё посольство провалилось, по крайней мере, в одном отношении. Теперь мне остаётся лишь передать тебе требование, единодушно одобренное советом старейшин. Мы хотели бы, чтобы твоя жена Имильке переехала в Карфаген.

   – В заложницы! – бушует братец Магон. – Что вы потребуете дальше?

   – Ваша изумительная и высокоуважаемая матушка, Анна Барка, очень хотела бы видеть у себя свою невестку, – продолжает Итобал. – Ничто не препятствует тому, чтобы госпожу Имильке сопровождали её служанки и несколько человек родни.

   – Вы как ни торопитесь, а всё опаздываете. Сие требование выполнено.

   – Что значит выполнено? – удивляется Итобал.

   – А то, что я уже месяц назад послал по этому поводу два письма. Одно – брату Гасдрубалу, с просьбой обеспечить переезд моей супруги в Карфаген. Второе – моей матери, с просьбой приготовить достойные её апартаменты.

   – Да благоволит к тебе и дальше бог удачи Гад, – говорит Итобал. – От меня он, по-видимому, отвернулся. Впрочем, не могу сказать, что напрасно проделал сей долгий путь. Я многое увидел собственными глазами. К тому же я воспользовался случаем сделать кое-какие дела.

На другой день мне пришлось по поручению Ганнибала-Победителя сочинять письма Гасдрубалу и Анне Барка.