Текст книги "О праве войны и мира"

Автор книги: Гуго Гроций

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]

5. Сходный случай можно найти в истории маккавеев, ибо, по моему мнению, напрасно некоторые оправдывали их походы на том основании, что Антиох был якобы не их царь, а нападающий враг. Ибо во всей истории маккавеев их сторонники нигде не называют Антиоха иначе как именем царя и, конечно, не напрасно, так как сначала евреи признали власть македонян, права которых унаследовал Антиох. Ибо запрещение законом ставить во главе государства чужестранца относится к порядку добровольного избрания, а не к образу действий народа, вынужденного к тому обстоятельствами того времени. Другие же утверждают, что маккавеи воспользовались принадлежащим народу правом автономии, однако это утверждение не имеет твердого основания, потому что иудеи сначала были завоеваны Навуходоносором по праву войны, а затем на том же основании подчинялись преемникам халдеев – мидянам и персам, от которых власть целиком перешла к македонянам20. Оттого Тацит так отзывается об иудеях: “Пока Восток находился во власти ассириян, а затем мидян и персов, они составляли самую угнетенную часть покоренных народов” (“История”, I, V). Ни Александр, ни его преемники не давали им никаких обещаний, а потому они попали под их владычество, не выговорив себе никаких условий, подобно тому как раньше они находились под властью Дария. Если же иудеям иногда и разрешалось исполнять всенародно свои обряды и следовать своим законам, это временное право давалось им милосердием царей, но не было предоставлено их правительству в силу какого-либо прямого условия. Оттого оправданием маккавеям служило исключительно сознание величайшей и несомненной опасности. Это оправдание было в силе, пока они держались в пределах самообороны, отступая, по примеру Давида, в недоступные места в поисках безопасного убежища, и прибегали к оружию только для обороны против нападения.

6. Между тем необходимо соблюдать также еще одну предосторожность: даже в состоянии крайней опасности должна быть обеспечена неприкосновенность личности царя. Ошибаются те, кто полагает, что Давид поступал так не в силу обязанности, но по причине особого рвения. Ибо сам Давид прямо сказал, не может быть такого безумца, кто бы поднял руку на царя (I Самуил, XXVI, 9). Ему, без сомнения, было известно то, что написано в законе: “О богах (то есть о верховных судьях) не злословь, не злословь и о царе в народе твоем“21 (Второзаконие, XXII, 8). Особое упоминание в этом законе о высших властях показывает, что он содержит некоторое специальное предписание. Если угодно, можно справиться у Оптата Милевского об этом деянии Давида: “Препятствием служила только память о божественных велениях” (кн. II)22. Он приписывает Давиду следующие слова: “Я хотел победить врага, но сначала следует соблюсти божественные заповеди”.

7. Должно не только воздерживаться от клеветы на частных лиц, но также нельзя злословить о царе, ибо автор “Проблем”, носящих имя Аристотеля, говорит: “Кто злословит о правителе, тот наносит оскорбление государству“23 (разд. XI). Если же нельзя наносить ему оскорбления словом, то, разумеется, тем более запрещено наносить оскорбления действием;

оттого мы читаем о раскаянии Давида, разорвавшего царские одежды. Таково было его представление о священном характере особы царя (I Самуил, XXIV, 6). И не напрасно, ибо поскольку верховная власть не могла избегнуть ненависти многих24, то безопасность ее действий должна была охраняться особыми мероприятиями. Римляне тоже издали постановление о неприкосновенности народных трибунов. У ессеян было в ходу изречение, что особа царей священна; замечательное место у Гомера гласит:

Ибо имел спасенье,

Не приключилось чего бы с пастырем наших народов25,

Не зря сказано у Курция: “Подвластные царям народы чтят царское имя наравне с именем богов”. Персидский полководец Артабан26 говорил так: “Среди множества отличных законов наилучшим для нас является тот, который повелевает охранять и почитать царя как образ всесохраняющего божества”. Плутарх в жизнеописании Агиса пишет: “Грешно и преступно поднимать руку на особу царя”.

8. Труднее вопрос о том, дозволено ли христианам то, что было дозволено Давиду и маккавеям, так как учитель первых, который столько раз повелевал им нести свой крест, невидимому, требует от них большего терпения, В самом деле, когда высшая власть угрожает христианам смертью за исповедание ими веры, то Христос допускает возможность бегства, но только тем, кто ничуть не связан с определенным местом выполнения своих обязанностей. Кроме же бегства, он не разрешает ничего. Апостол Петр говорит, что Христос своими страданиями явил нам пример для подражания; он был чужд греха, из уст его никогда не исходили слова лжи, он не отвечал бранью на брань, не угрожал, когда его заставляли терпеть, и предоставлял решение своей участи праведному суду (посл. I, IV, 12-16). Апостол учит воздавать богу благодарность и предписывает христианам радоваться, если они подвергнутся наказанию как христиане. И мы читаем, насколько терпение в страданиях способствовало успеху христианской веры.

9. Оттого-то древним христианам, только что принявшим учение от апостолов и мужей апостольских, лучше понимавшим и соблюдавшим их заповеди, было, я полагаю, наиболее оскорбительным суждение тех, кто их воздержание от самозащиты перед лицом неминуемой смертельной опасности приписывал недостатку сил, а не нежеланию. Неблагоразумно и бессовестно поступал бы, конечно, и Тертуллиан, если бы он осмелился так дерзко лгать перед императорами, которым не могло остаться неизвестным истинное положение дел, когда он говорил: “Ведь если бы мы предпочли действовать как открытые враги, а не только как тайные мстители, неужели у нас не хватило бы множества людей и сил? Многочисленны мавры, маркоманны, сами парфяне и прочие народы, заключенные лишь в пределах определенных стран и своих границ; но превышают ли они числом нас, рассеянных по всему миру? Мы чужды вам, но мы проникли во все пределы вашего государства, города, острова, укрепления, городские управления, советы, самые лагери, трибы, декурии, во дворцы, в сенат, на форум. Мы оставили вам только ваши храмы. В какой войне мы были непригодны, недостаточно проворны, даже с меньшими силами, мы, которые предоставляем добровольно себя умертвлять, ибо по нашему учению предпочтительнее самим погибать, нежели убивать?”. В этом следует своему учителю Киприан и открыто заявляет: “Оттого-то, когда нас хватают, никто не противится и не мстит вам за ваше нечестивое насилие, хотя весьма обилен и многочисленен наш народ и снабжен всем необходимым. Ибо уверенность в конечном воздаянии закаляет терпение, неповинные вынуждены уступать преступникам” (“К Димитриану”)27.

Лактанций пишет: “Мы полагаемся на величие того, кто мотет воздать как за оказанное ему нечестие, так и за страдания и обиды рабов своих. И мы переносим неслыханные страдания, мы даже не противимся и словом, но предоставляем богу заботу о возмездии” (кн. V). Так же смотрел на дело Августин, писавший: “Пусть праведный в этих обстоятельствах не помышляет ни о чем ином, кроме того, чтобы вести брань дозволенную, ибо не всем она дозволена” (“На Иисуса Навина”, кн. VI, вопр. X). Ему же принадлежат следующие слова: “Всякий раз, как императоры впадают в заблуждения, они издают законы в защиту своих заблуждений против истины, по этим законам праведные подвергаются истязанию и заслуживают венцы” (поел. CLXXI). Он же в другом месте пишет: “Народы должны терпеть государей, так же как рабы терпят своих господ, потому что такое упражнение в терпении помогает переносить страдания временные в надежде на блага вечные”. Еще в другом месте он поясняет это примером первых христиан: “Хотя град Христов и был рассеян по странам и насчитывались столь многочисленные полчища народов против нечестивых преследователей, тем не менее они до настоящего времени не сражались ради временного спасения и воздерживались от сопротивления, дабы достигнуть вечного спасения. Их вязали, заключали в темницы, били, терзали, жгли, бичевали, рассекали на части, вспарывали им горло, и тем не менее они множились. Бороться же за спасение составляло для них не что иное, как пренебречь благополучием этой жизни ради вечного блаженства” (“О граде божием”, кн. XXII).

10. Не менее возвышенные мысли высказаны в том же смысле Кириллом в толковании на слова евангелия от Иоанна о мече Петра. Фиванский легион, как сказано в мартирологе, насчитывал всего шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть христиан. Когда цезарь Максимиан, находясь у Октодура, созвал войско для жертвоприношений ложным богам, то воины этого легиона сначала направились в путь в Агаун. А когда император послал туда вестника с приказом им явиться для жертвоприношения, то они отказались повиноваться. Максимиан приказал ликторам предать смерти каждого десятого воина, никто не оказал сопротивления, и ликторы без труда выполнили приказ.

11. При этом Маврикий28, начальник легиона, именем которого было названо впоследствии местечко Агаун, по словам Эвхерия, епископа лионского, обратился к своим соратникам со следующей речью: “Как я боялся, чтобы кто-нибудь (что весьма легко могло случиться с вооруженными людьми) ради самозащиты не сделал попытки воспротивиться столь блаженному погребению! Для предупреждения этого я уже готов был последовать примеру нашего Христа, который сам приказал апостолу вложить обнаженный меч в ножны, он научал этим тому, что превыше всякого оружия – добродетель христианской веры, чтобы никто не противился деяниям смертных смертными рунами, дабы уверенность в предпринятом деле завершить вечным свидетельством веры”.

Когда же император по окончании этого мучительства вновь обратился к оставшимся с прежним приказанием, то все дали следующий ответ: “Мы, цезарь, конечно, твои солдаты, мы получили оружие для защиты государства, мы никогда не покидали самовольно ряды войска и не изменяли воинскому долгу, никогда не подвергались и бичеванию за презренную трусость. Мы готовы были бы также повиноваться твоим приказаниям если бы только, наставленные в христианском законе, мы не были вынуждены избегнуть демонских обрядов и жертвенников, постоянно оскверняемых кровью. Своими приказами ты, как видно, хочешь или осквернить христиан святотатством, или устрашить нас умерщвлением каждого десятого воина. Не доискивайся же далее мнимо скрывающихся: ведай, что мы все христиане, твоей власти подчинены все наши тела, в душах же, устремленных к нашему учителю Христу, ты не властен”.

12. Затем, как передано тем же автором, знаменосец Энсуперий обратился к своему легиону с такими словами: “Как видите, дорогие соратники, я держу языческие воинские знаки, но я призываю вас не к этому оружию, не на такую брань я возбуждаю ваши души и вашу доблесть. Вам предстоит избрать иного рода брань. Ибо не этими мечами вы можете проложить себе путь на небеса”. Затем он приказывает объявить императору следующее: “Отчаяние, которое сильнее всего действует в опасностях, не вооружило нас против тебя, император. Вот видишь, мы держим оружие и не сопротивляемся29, потому что мы предпочитаем скорее умереть, нежели победить, и лучше погибнуть невинными, нежели продолжать жить в сознании своей вины”. И потом прибавил: “Мы бросаем наши копья, твои спутники найдут безоружными наши руки, но сердца – вооруженными вселенской верой”.

13. За этим последовало избиение беззащитных, о чем Эвхерий сообщает в таких словах: “Их множество не воспрепятствовало наказанию невинных, хотя преступление толпы обычно остается безнаказанным”. В старом мартирологе о тех же событиях повествуется следующим образом: “Произошло беспорядочное избиение мечами покорившихся беспрекословно; сложив оружие, они даже не пытались ни своим множеством, ни угрозой оружием прекратить расправу, но помнили лишь до, что они исповедовали того, кто безропотно был отведен на смерть и, как агнец, даже не отверз уста свои; они также терпели избиение подобно стаду овец, на которых напали волки”.

14. Валент30 нечестиво и жестоко преследовал тех, которые исповедовали согласно священному писанию и преданию отцов веру в единосущного и которые, хотя и составляли великое множество, тем не менее никогда не прибегали к оружию для самозащиты

15. Когда нам предписывается терпение (посл. I aп. Петра, II, 21), нам часто приводят пример Христа – а пример этот в поведении солдат фиванского легиона нам уже извещен, – дабы мы могли следовать образцу терпения, простиравшегося до самой смерти. Но кто таким образом утратил свою жизнь, тот, как сказано самим Христом, обретет ее вновь (евангелия от Матфея, X, 39, от Луки, XII, 33). Мы утверждали выше, что нельзя противиться носителям верховной власти, не совершая при этом правонарушения. Теперь своевременно предупредить читателя о некоторых изъятиях, дабы он не думал, что этот закон нарушается, когда на самом деле этого нет.

Право войны свободного народа против государя

VIII. Итак, во-первых, если государи состоят в подчинении у народа – либо с самого начала получившие власть от него, либо ставшие к нему в подчинение впоследствии, как, например, это имело место в Лакедемоне31, – то в случае нарушения ими закона или совершения ими преступления против закона или государства им не только возможно противиться силой, но при необходимости и наказывать смертью, что, в частности, случилось с Павсанием, царем лакедемонян. А так как древнейшие царства, рассеянные по Италии, были именно такого рода, то и неудивительно, когда после повествования о жесточайших злодеяниях Мезенция Виргилий добавляет:

Тут Этрурия вся воспылала праведным гневом,

Вызывая царя на расправу смертною казнью32.

Право войны против государя, отрекшегося от власти

IX. Во-вторых, если царь или кто-либо иной отречется от власти или же явно покинет правление, то затем в отношении его считалось дозволенным все, что допустимо по отношению к частным лицам. Однако же никоим образом нельзя считать отрекшимся от вещи того, кто повинен лишь в небрежности.

Против государя, отчуждающего государство, исключительно в целях предупреждения отчуждения

X. В-третьих, если царь отчуждает царство или подчиняет его другому, то, по мнению Барклая, он тем самым отрекается от царства.

Я не иду так далеко. Ибо если царство передано путем избрания или в порядке престолонаследия, то такого рода акт ничтожен, ничтожные же акты не влекут за собой никаких юридических последствий. Оттого, что касается узуфруктуария, которому можно уподобить такого царя, то мне представляется более правильным мнение юристов, согласно которому уступка своего права другому есть действие ничтожное (Instit. de usuf. fruitur). А что касается возвращения узуфрукта к собственнику, это следует признать совершившимся не иначе, как по истечении законного срока (L. usufructue, D. de lure dotium).

Если же царь, однако, на самом деле замышляет покинуть свое царство или же подчинить его кому-нибудь другому, я не питаю сомнений в том, что ему в таком случае можно противодействовать. Одно дело, как мы указывали, – самая власть, иное дело – способ обладания ею, причем народ может противиться изменению последнего, ибо возможность такого изменения не подразумевается в праве на верховную власть. Здесь же не лишне привести изречение Сенеки по сходному поводу: “Хотя отцу необходимо повиноваться во всем, но ему не следует повиноваться в том, в чем он не является отцом” (“Спорные вопросы”, кн. II, гл. IX).

Против государя, явно враждебного всему народу

XI. В-четвертых, по словам того же Барклая, царство следует считать покинутым, если царь, проникнутый чисто враждебным духом, замышляет гибель всего народа33, – с чем я вполне согласен; ибо воля повелевать и воля, направленная на гибель государства, несовместимы. Дело в том, что тот, кто объявляет себя врагом всего народа тем самым отрекается от царства. Но едва ли возможно допустить такой образ мыслей в царе, обладающем здравым умом и повелевающем народом. Если же он повелевает многими народами, то не исключена возможность, что ради благополучия одного народа он задумает гибель другого, чтобы устроить там колонии.

Против государя, утратившего власть, полученную под условием

XII. В-пятых, если царство отбирается вследствие измены против феодального государя или же в силу особой оговорки в самом акте вручения власти о том, что в случае того или иного действия царя34 подданные его освобождаются от всех обязанностей повиновения, то царь при этом также становится частным лицом

Против государя, обладающего лишь частью верховной власти, ради лишения тех полномочий, которые ему не принадлежат

XIII. В-шестых, если верховная власть разделена частью между царем, частью между народом или сенатом35 и царь вмешивается в часть, ему не предоставленную, то ему можно законно воспротивиться силой, так как власть его не распространяется до таких пределов То же самое, как я полагаю, будет иметь место даже в случае, если предусмотрено, что военная власть должна принадлежать государю. Это относится к войне внешней, гак как тот, кто обладает частью верховной власти, не может быть лишен права обороны своей части. А при таких условиях царь может утратить свою долю власти по праву войны.

Если в определенных случаях обеспечена свобода сопротивления

XIV. В-седьмых, если в акте о вручении власти оговорено, что в известных случаях королю можно оказывать сопротивление36, то хотя такой договор нельзя рассматривать как изъятие какой-либо части власти, тем не менее им предусматривается сохранение некоторого рода естественной свободы, изъятой тем самым от подчинения царской власти. При отчуждении права ведь возможно также ограничить путем соглашений объем отчуждаемого права.

О пределах подчинения нулевому узурпатору

XV. 1. Мы рассмотрели вопрос о том, кому принадлежит право повелевать. Остается рассмотреть вопрос об узурпации власти, именно не о последующем приобретении власти путем продолжительного обладания или в силу соглашения, но об обладании властью, пока длится ее незаконный захват. И тем не менее, пока длится такой захват власти, акты власти, осуществляемые захватчиком, могут иметь обязательную силу (Витториа, “О гражданской власти”, 23; Суарес, “О законах”, кн. III, гл. X, 9, Лессий, “О справедливости и праве”, кн. II, гл. XXIX, вопр. 5, 73). Однако они могут иметь эту силу не по праву захватчика, которое ничтожно, но потому, что, весьма вероятно, тот, кому на самом деле принадлежит право повелевать, будь то сам народ или царь, или сенат, предпочтет одобрить временное повиновение захватчику, нежели допустить величайшую смуту в государстве вследствие прекращения действия законов и правосудия. Цицерон отвергал законы времени Суллы как жестокие по отношению к потомству лиц, внесенных в проскрипционные списки, которое было лишено возможности добиваться почетных должностей. Тем не менее он считал, что законы эти следовало соблюдать, утверждая (как об этом сообщает Квинтилиан, кн. XI, гл. 1), что таким только образом поддерживается преемственность государства, так что с отменой этих законов само государство разрушится Флор о тех же постановлениях Суллы говорил: “Лепид собирался отменить акты столь замечательного мужа не без основания, если бы только это не грозило великим потрясениям государству”. И далее: “Больному и как бы растерзанному государству было полезно отдохнуть каким бы то ни было образом, дабы раны вновь не раскрывались от самого лечения”.

2. В том же, что не составляет столь существенной важности и касается только укрепления захватчика в его неправом властвовании, если можно без большой опасности не оказывать повиновения, то и не следует повиноваться. Но вопрос о том, следует ли такого захватчика власти низлагать силой или даже, наконец, убивать, остается открытым.

О сопротивлении чуждому узурпатору по праву войны

XVI. Во-первых, если имеет место захват власти путем неправой войны с нарушением всех требований права народов и за этим не следует какое-либо соглашение или не будут даны какие-либо гарантии и власть удерживается исключительно силой, то против захватившего власть остается в силе право войны и оттого по отношению к нему дозволено все, что разрешено по отношению к врагу, которого вправе убить даже любое частное лицо “Против виновных в оскорблении величества, – полагает Тертуллиан, – и врагов государства каждый человек – солдат” (“Апология”). Так и против военных дезертиров всем предоставлено право публичного возмездия в интересах общего спокойствия (С. quando liceat unicuique. 1. 2).

То же в силу предшествующего закона

XVII. Я держусь одного мнения с Плутархом, который в книге “О судьбе”, посвященной Пизону, излагает свое суждение о том, что нужно поступить так же, если до захвата власти существовал закон, дающий каждому право убить дерзнувшего совершить то или иное явное посягательство. Например, если частное лицо, окружив себя свитой, нападает на крепость или прикажет умертвить гражданина, не подвергнув его осуждению или же не предав его правильному суду, или же если назначит должностное лицо, не прибегнув к правильному голосованию. Такого рода законов было немало в греческих городских республиках, где поэтому убийство тиранов почиталось справедливым. Таков был в Афинах закон Солона, возобновленный по возвращении его из Пирея, направленный против лиц, посягающих на народное правление или против тех, кто по упразднении такового займет там публичные должности. Так, и в Риме закон Валерия37 карал тех, кто занимал общественные должности без согласия народа; или закон о консульстве, изданный после правления децемвиров, воспрещал создавать новые должности, решения которых не требуют утверждения народа, а если бы кто-нибудь создал такую должность, то каждому законом было дозволено его убить.

По повелению законного государя

XVIII. Не в меньшей мере дозволялось убить лицо, насильственно захватившее власть, если к этому присоединялось прямое уполномочие того, кому на самом деле принадлежала власть повелевать – будь то царь, сенат или народ. К ним же следует причислить и регентов в малолетство царей; таким был, например, Иоад для Иоаза после низложения Гофолии (II Паралиломенон, XXIII).

Почему сопротивление власти по иным основаниям не дозволено?

XIX. 1. За исключением указанных случаев, я не могу одобрить насильственное низложение или убийство частным лицом захватчика верховной власти. Ведь возможны такие случаи, когда законный носитель власти предпочтет оставить власть захватчику, нежели подать повод к опасным и кровопролитным потрясениям, обычно сопровождающим насильственные свержения или умерщвления вожаков, опирающихся на сильные народные партии и даже на поддержку чужеземных друзей. Вообще сомнительно, пожелает ли царь или народ довести дело до такого опасного состояния, а без их заведомой воли насильственное восстановление порядка лишено законного оправдания. Фавоний говорит, что “гражданская война хуже незаконного правления”. А Цицерон заявляет: “Мне кажется, что любой мир с гражданами предпочитательнее гражданской войны”. Т. Квинций полагал, что Лакедемону было предпочтительнее оставить у себя тирана Набида38, так как его нельзя было низложить силою иначе, как причинив государству полнейшее разрушение и гибель в отмщение за утрату свободы (Тит Ливии, кн. XXXIV). На это намекает Аристофан, говоря, что не следует выкармливать льва в государстве, а если он выкормлен, то следует терпеть его .присутствие.

2. Хотя на самом деле наибольшую важность представляет вопрос о том, что предпочтительнее – свобода или мир, как говорил Тацит, а также следующий, наиболее трудный, по словам Цицерона, вопрос: “Когда родина находится под гнетом незаконной власти, нужно ли принять все меры к ее освобождению, хотя бы государство вследствие этого оказалось в величайшей опасности” (“Письма к Аттику”, кн. IX, 4), тем не менее частным лицам незачем пускаться в рассуждения об общих делах народа. Следующее же изречение совершенно неправильно:

Свергнем долой владык добровольно покорного града39.

Так, Сулла на вопрос, зачем он вооружился против родины, ответил: “Чтобы освободить ее от тиранов” (Аппиан, “Гражданская война”, кн. I).

3. Наилучший совет дает Платон в послании к Пердикке; слова его так переданы по-латыни Цицероном: “Предпринимай в государстве лишь то, что может быть одобрено твоими согражданами; принуждать же к чему-нибудь не следует ни родных, ни родины” (письма к родным, кн. I). Та же мысль так выражена у Саллюстия: “Хотя и возможно овладеть насильно властью над родиной и подданными государства, даже достигнув всемогущества и покарав злоупотребления, тем не менее такой образ действий крайне ненавистен, ибо все государственные перевороты влекут за собой убийства, изгнания и иные суровые мероприятия” (“Югуртинская война”). Почти то же говорит Сталлий у Плутарха в жизнеописании Брута: “Не согласно со справедливостью, чтобы муж благомыслящий и мудрый ради бесчестных и безрассудных обрек себя на опасности и смуты”. Здесь же с успехом можно привести следующие слова Амвросия: “Доброй славе способствует, когда удается из рук могущественнейших вырвать людей ничтожных, из объятия смерти – осужденного, поскольку это возможно без нарушения порядка. Должно опасаться, чтобы такие поступки не показались внушенными только честолюбием, а не милосердием, а также чтобы не наносить глубокие раны, стремясь врачевать недуги” (“Об обязанностях”, кн. II, гл. II). Фома Аквинский полагает, что нередко ниспровержение тиранического правления сопряжено с возмущением (Secunda Secundae, вопр. 42, ст. 2).

4. Нас не должен убеждать в противном мнении поступок Аода с Эглоном, царем моавитян, ибо священное писание свидетельствует с полной ясностью (кн. Судей, III, 15), что этот мститель был подвигнут на отмщение самим богом, стало быть, действовал по особому внушению. И отнюдь не следует, будто тот царь моавитян не получил власти согласно договору. Ибо бог приводит в исполнение свои решения и против других царей через посредство слуг, которым ему угодно это поручить (Неэмия, IX, 27); так, например, против Иорама он воспользовался Иегудой (кн. II Царств, IX).

О неправомочности частных лиц в спорных вопросах о сопротивлении власти

XX. Во всяком случае в решение таких спорных вопросов частные лица не должны вмешиваться, но должны сообразовать свои поступки с теми, в чьих руках находится власть. Если Христос повелевал платить подать кесарю (евангелие от Матфея, XXII, 20), то потому, что изображение последнего находилось на монетах40, то есть, значит, потому, что последнему принадлежала государственная власть.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ IV

1 О бебрициях сходные сведения сообщает Валерий:

Не соблюдают они ни веленья законов,

Ни узы права, что сердца строптивых смиряет.

2 Сюда относятся слова Марка Аврелия, уже приведенные нами Из Иосифа Флавия.

3 Филон в комментарии на Фланка пишет следующее: “Когда же нас можно было заподозрить в стремлении к отпадению? Когда же могли нас считать не склонными к миру? Разве установления, которыми мы пользуемся повседневно, не безупречны, разве они не приводят к пользе и государственному спокойствию?”.

4 Хорошо говорит Златоуст, что государь действует заодно с проповедниками евангелия: “Он сглаживает напильником то, что ты удаляешь рубанком”.

5 Эти слова были сказаны Суллой, согласно Плутарху, Флору и прочим авторам, откуда их заимствовал Августин (“О граде божием”, кн. III, гл. 28).

6 Златоуст, “О статуях” (VI). А также следующее: “Упраздни судилище – и исчезнет всякое спокойствие жизни”. И далее: “Не говори мне о тех, кто злоупотребил своей властью, но взирай на красоту самого учреждения и дивись великой мудрости его первого создателя”. У него же в толковании на послание к римлянам читаем: “Если упразднить должностных лиц, то все погибнет; не останется ни городов, ни полей, ни общественной площади, ничего иного; все будет ниспровергнуто и всякий слабейший станет добычей сильнейшего”.

7 Книга II. С этим вполне согласуется следующее изречение Амвросия: “Польза отдельных лиц совпадает с пользой всех в совокупности” (“Об обязанностях”, кн. III). И следующее в законах: “Всегда следует соблюдать не то, что важно в частности для каждого из всех членов союза порознь, но то, что полезно для всего общества” (L. Actlones. Labeo. D. Pro Socio; к тому же – L, unlearn, penult, с. de Caducis tollendis).

8 Тертуллиан в слове “О покаянии”: Страх человека – честь господу”.

9 Тереяций, “Свекровь”:

Сносить обиды матери мне, Парменон,

Повелевает уважение.

Цицерон, “В защиту Клюенция”: “Людям не только следует умалчивать об обидах, полученных, от родителей, но даже терпеливо переносить их”. У Златоуста же имеются, превосходные рассуждения на это правило как в слове “На послание второе к Тимофею”, так и в слове “Против иудеев” (V). Можно привести также еще слова Эпиктета и Симплиция по поводу двух ручек сосуда.

10 Сюда относится правило “XVIII Халкидонского собора, включенное в правило IV Трулльского собора; четвертый Толедский собор; капитулярий II Карла Лысого, данный в городе Кёльне; правило V Суассонского собора.

11 Ксифилин о Домициане: “Строили против него козни, обменявшись между собой замыслами, Парфений, начальник дворцовых слуг, и постельничий Сигерий, сам из числа слуг”. Марциал (кн. IV) пишет:

Лишь о сигериях и парфениях ты твердишь.

Это имя Сигерия встречается в искаженной форме не только у топтулчиана, но также у Светония, где оно читалось Saturlus; И, наконец, у Аврелия Виктора, где это имя читается Casperius.

12 Грациан включил эти слова в Corpus lurls canonlcl. “чая XXIII quaest. VIII. То же пишет Амвросий (посл. XXXIII): “Вам угодно заключить меня в оковы? Воля моя, я не воспользуюсь волнением народным и не спрячусь в толпу”. Это заимствовал Григорий Великий (письма, кн. VII, I): “Если бы я пожелал вмешаться в умерщвление лонгобардов, то ныне народ этот не имел бы ни короля, ни герцогов, ни графов и раздирался бы глубочайшими распрями”.

13 Петр Мученик, “На кн. Судей” (гл. III); Парей, “На послание к римлянам” (гл. XIII); Юний Врут; Даней, “Политика” (кн. IV) и пр.

14 “Особый вид” – по словам Сенеки (письмо LVIII).

15 Так в семье первенство принадлежит отцу семейства, затем следует мать семейства, затем – сын, далее следуют слуги, наконец, Сельские рабы. См. толкование Златоуста “На послание I к коринфянам” (XIII, 3).

16 Почти то же у Августина (слово VI “На слова господни”).

17 Образ действий, которому впоследствии подражали Пертинакс и Макрин, чьи великолепные речи см. у Геродиана.