Текст книги "О праве войны и мира"
Автор книги: Гуго Гроций
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 74 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]
XI. На вещи, приобретенные в собственность, людям принадлежит право пользования, поскольку этим не причиняется ущерб другим.
XII. Отсюда – право на проточные воды.
XIII. Право передвижения по земле и рекам, каковое изъясняется.
XIV. Можно ли взимать сбор с провозимых товаров?
XV. Право временного пребывания.
XVI. Право лиц, изгнанных из места своего постоянного жительства, проживать под властью любого государства.
XVII. Право занятия пустопорожних мест. и как это следует понимать.
XVIII. Право на совершение действий, необходимых для приобретения средств существования.
XIX. Сюда включается право на приобретение предметов первой необходимости.
XX. Но не на продажу своего имущества.
XXI. Право проезда для заключения браков; что поясняется.
XXII. Права на действия, дозволенные взаимно между иностранцами.
XXIII. Это следует понимать в смысле дозволения как бы по праву естественному, а не в виде благодеяния.
XXIV. Дозволен ли договор с народом о продаже им произведений своей земли исключительно тем, с кем он заключил такой договор, а не другим?
Деление принадлежащего нам имущества
I. В числе причин войны следует затем причинение насилия, в первую очередь в отношении нашего имущества. Имущество же одно принадлежит нам сообща, другое – в отдельности каждому. Начнем с имущества, принадлежащего людям сообща. Это право простирается или непосредственно на телесную вещь, или же на некоторые действия. Телесные вещи или не состоят в собственности, или же составляют уже предмет чьей-либо собственности. Вещи, не состоящие в чьей-либо собственности, или таковы, что не могут быть чьей-либо собственностью, или же могут быть предметом чьей-либо собственности. Для более правильного понимания этого необходимо познать возникновение того, что юристы называют правом собственности.
Возникновение и развитие собственности
II. 1. Бог сообщил роду человеческому право низшего порядка на вещи тотчас же по сотворении мира и вторично по восстановлении мира после потопа (кн. Бытия, I, 29, 30, IX, 2). “Все, – по словам Юстина (кн. XLIII), – было в целом и не раздельно общим, составляя как бы единое общее достояние всех“1. Оттого-то каждый человек сразу же мог овладеть для своей надобности всем, чего бы ни пожелал, и потребить все чем только он в состоянии был воспользоваться. И такое общее право пользования сначала заменяло частную собственность ибо того, чем каждый овладевал подобным образом, другой не мог у него отнять, не нарушая его права. Сходные этому мысли имеются у Цицерона в трактате “О границах добра и зла” (III) “Поскольку театр является общим2, то правильно все же можно сказать, что каждому принадлежит то место, которое он занимает”.
Такое состояние могло продолжаться, однако же, до тех пор, пока люди пребывали в столь великой простоте или же пока они находились между собой в некоей чрезвычайной взаимной приязни. Первое из указанных условий, а именно – общность имущества как следствие чрезвычайной простоты3 можно наблюдать у некоторых американских племен, которые в течение многих веков без особого затруднения пребывали в таком быту. Второе же условие, а именно – общность имущества вследствие взаимной приязни, осуществляли некогда ессеяне4, а затем первые христиане, проживавшие в Иерусалиме, да и теперь то же осуществляют многие, ведущие отшельническую жизнь. Признаком простоты, в которой пребывали первые люди5, служила их нагота. Им было свойственно скорее неведение пороков, нежели сознание добродетели, как сообщает о скифах Трог (Юстин, кн. II). “Древнейшие из смертных, – по словам Тацита, – были свободны от дурных страстей6, порока и преступления они жили, не подвергаясь наказаниям и принуждению”. У Макробия находим такое место (“На сон Сципиона”, II): “Сначала среди людей господствовала простота чуждая зла и не искушенная еще в лукавстве”. Эту простоту7 мудрые евреи, невидимому, называли “непорочностью” (Премудрости, кн. III, 24); апостол Павел же (посл. II к коринфянам, XI, 3) называет ее именно “простотой” и противополагает искушенности, коварному лукавству. Занятие первых людей составляло богопочитание, символом чего служило древо жизни8, по объяснению древних евреев (кн. притчей Соломона, III, 18) и в согласии с Апокалипсисом (XXII, 2). Они жили беззаботно тем, что сама собой производила невозделанная земля9.
2. Однако люди не остались жить в этой простоте и невинности, но обратились к различным искусствам, символом коих было древо познания добра и зла10, то есть тех вещей, которыми можно пользоваться и злоупотреблять. Это Филон в слове “О сотворении мира” называет “благоразумием”. О том же Соломон говорит (Экклезиаст, VII, 30): “Бог сотворил человека правым, простым, но люди сами возомнили слишком много о себе”. “Люди пустились на хитрость”, – как заявляет в упомянутом месте Филон. Дион Прусийский говорит в шестой речи: “У людей, следовавших за первыми людьми, хитрость и разнообразная изобретательность11 приносили им немного пользы. Они пользовались своим умом не столько для внедрения мужества и справедливости, сколько для удовлетворения своих страстей”. Древнейшие промыслы – земледелие и скотоводство – появились у первых братьев не без некоторого распределения имущества. Из различия способностей проистекли соревнование и даже убийство, и, наконец, когда добрые осквернились сообществом злых, водворился быт гигантов12, то есть насильников, или тех, кого греки называли “самоуправными”. По очищении мира потопом предшествующая зверская дикость сменилась разгулом страстей13 – опьянением вином и появлением отсюда недозволенных любовных уз14.
3. В особенности же согласие было нарушено заносчивым пороком – честолюбием, символом чего явилась Вавилонская башня, затем последовал общий передел земли (кн. Бытия, X, XI). Но и после этого все-таки между соседями сохранилась общность не окота, но пастбищ, потому что при малочисленном населении столь велик был простор земли, что при отсутствии какого-либо ограничения ее было достаточно для удовлетворения многих. У Виргилия сказано (“Георгики”, кн. I):
Не водилось ни метить поля, ни делить пограничной межою
Наконец, с возрастанием числа как людей, так и скота стали делить землю не между родами, но между семействами (кн. Бытия, XIII). Колодцы же, вещь весьма необходимую в местности безводной и недостаточную для многих, каждый старался присвоить путем завладения (кн. Бытия. XXI)15. Вот чему мы научаемся из священной истории и что в достаточной мере согласуется с тем, что сказано у философов и поэтов о первоначальной общности имуществ и о последующем распределении вещей, чьи свидетельства приведены нами в другом месте (“Свободное море”, гл. XV).
4. Из этих источников мы узнали причину, по которой произошел переход от первобытной общности имущества к распределению сначала движимых, а затем и недвижимых вещей. Очевидно, люди, наскучив довольствоваться дикими растениями, служившими им пищей, пещерами в качестве жилищ, ходить нагими или одеваться в древесную кору или звериные шкуры16, избрали себе более изысканный образ жизни; и потому явилась необходимость в ремесле, применяемом отдельными лицами к отдельным вещам. Общности же имущества сначала воспрепятствовало расстояние между местностями, куда разошлись люди, затем – недостаток справедливости и взаимной приязни, вследствие чего ни в труде, ни в потреблении плодов не сохранилось должного равенства.
5. Вместе с тем мы узнаем, каким образом вещи перешли в частную собственность, а именно – не одним только актом личной воли, ибо тогда ведь одни не могли бы знать, что угодно другим считать своим имуществом, чтобы воздерживаться от посягательства на него и чтобы многие не претендовали на одну и ту же вещь; но некиим соглашением, или выраженным явно, как путем раздела, или молчаливо предполагаемым, как путем завладения17. Как только общность имущества опостылела, но не был произведен еще раздел, надо полагать18, что все согласились в том, чтобы каждый получил в собственность то, чем успел завладеть19. Цицерон говорит (“Об обязанностях”, III): “Каждому дозволено предпочесть, чтобы средства существования достались ему, а не другому, поскольку это не противно природе”. К этому необходимо добавить следующее место из Квинтилиана (“Речи”, XIII): “Если условие таково, что все, что поступило в пользование человека, стало собственностью владельца, то, стало быть, похищение принадлежащего по праву составляет преступление”. А когда древние назвали Цереру “законодательницей” и посвященные ей торжества – тесмифориями (Макробий, “Сатурналии”, III, гл. XII), они обозначали этим то, что путем раздела полей возник новый правопорядок20.
О том, что некоторые вещи не могут стать собственностью, как-то: море, взятое в цело” или a главных своих частях; и почему именно
III. 1. Установив эти положения, мы утверждаем, что море, взятое как в целом, так и по частям, не может составить предмета права частной собственности. Такое право имеет отношение к частным лицам, но не к народам, это мы доказываем сначала соображениями нравственности.
Здесь отсутствует основание, по которому прекратилась бы общность имущества, ибо море столь обширно, что может быть достаточно для любого пользования всех народов – для черпания воды, для рыболовства, для мореплавания. То же следует сказать о воздухе, поскольку возможно пользование им без использования земли, которое, например, имеет место в случае охоты на птиц21; оттого-то охота на птиц и простое преследование подчиняются закону того. кто господствует над землей.
2. Не иначе следует полагать о песчаных морских отмелях, которые не поддаются обработке и допускают единственно лишь добывание песка из их неисчерпаемых запасов.
Существует и естественное основание, воспрещающее завладение морем, мыслимое так, как мы уже сказали выше. Ведь завладеть возможно только вещью ограниченной22; оттого Фукидид (кн. I) называет пустую землю “неразмежеванной”, а Исократ (“Панегирик”) землю, занятую афинянами, называет “подлежащей размежеванию”. Тела же текучие не допускают сами по себе ограничения, ибо, по словам Аристотеля (“О происхождении животных”, кн. II, гл. 2), “жидкость не может быть ограничена собственными пределами”. Телами текучими можно завладеть только тогда, когда они наполняют другие вещи. Так были заняты озера и болота, равно как и реки, заключенные в своих берегах. Море же сушей не окружено; оно по пространству равно суше или даже обширнее ее23, отчего древние говорили, что суша, наоборот, окружена морем: “Океан опоясал землю, как оковами”. Эти слова Аполлония приведены у Филосграта (кн. VII, гл. XII). Сульпиций Аполлинарий у Авла Геллия говорит: “О чем можно сказать, что оно находится за пределами океана, если океан со всех сторон опоясывает и обходит все земли?” (кн. II, гл. 13). И далее: “Так как, напротив, он омывает все земли кругом и отовсюду, то ничего нет позади него; но поскольку все земли опоясаны кольцом его волн, то все, что заключено между его берегами, находится посреди Него”. Марк Ациллий, консул, в речи к воинам, приведенной у Лидия, (поминает об “океане, который ограничивает земной круг своими объятиями”. В “Свасории” Сенеки океан называя оковами всего земного пространства и охраной земель; у Лукана – “волной, сжимающей мир”. И невозможно вообразить раздела его, ибо, когда впервые происходил раздел земель, в большей своей части море было еще неизвестно; и оттого нельзя изобрести никакого способа его раздела, о котором могло бы состояться соглашение столь разобщенных народов.
3. Следовательно, то, что находилось в общем владении и не поступило в первоначальный раздел, становится частной собственностью уже не в порядке раздела, но захвата и подлежит разделу не иначе, как по приобретении в частную собственность.
Незанятая поверхность земли поступает в собственность отдельных лиц, захватывающих ее, если она в целом не занята народом
IV. Обратимся к тому, что может быть частной собственностью, но пока еще не стало ею. Таковы многие до сих пор невозделанные места24, острова в море, дикие звери, рыба, птица25. Два обстоятельства следует отметить в этой связи. Существует двоякий способ захвата незанятых вещей: один – занятие целой территорий, другой – занятие отдельных площадей. Первый способ обычно свойственен народам или тому, кто повелевает народом; другой – отдельным лицам, по большей части, однако же, в порядке распределения, а не путем свободного занятия. Если же территория, занятая целиком, не распределена между отдельными хозяевами, то не следует думать, что она оттого является свободной, так как ведь она остается в собственности первого занявшего ее, то есть народа или его государя. Таковы, обычно, реки, озера, болота, леса, крутые горы.
Дикие звери, рыба, птица поступают в собственность охотника, если этому не препятствует закон
V. О диких зверях, рыбе и птице следует заметить следующее: тот, кому принадлежит власть над землей и водой, может также законом воспретить кому-либо ловить диких зверей, рыбу и птиц и приобретать их таким способом, причем подобный закон распространяется также на иностранцев (Коваррувиас, С. peccatum. par. II, 8). Основанием здесь служит нравственная необходимость сообразоваться с установлениями данного народа в целях управления им для всех тех, кто хотел бы временно входит в его состав, находясь на его территории. Этому не противоречит то, о чем мы часто читаем в римском праве, а именно – что по праву естественному или по праву народов охота на таких животных свободна. Это верно лишь постольку, поскольку подобной охоте не препятствует ни один внутригосударственный закон: так, например, римский закон оставлял многие вещи в первобытном состоянии, о чем другие народы постановили иначе (Толк. уч. на L. cunctos populos. С. de summ. Trin.; Иннокентий и Панормитан, толк. на С. а nobls. I. de sent, excomm.: Коваррувиас, там же). Когда же внутригосударственный закон постановил иначе, то соблюдение его предписывает самое естественное право. И хотя внутригосударственный закон не может ни предписать чего-либо, что воспрещается естественным правом, ни воспрещать того, что последнее предписывает, тем не менее этот закон может все же ограничивать естественную свободу и воспрещать то, что не воспрещено по природе, и даже предотвращать своей силой естественное приобретение собственности.
О том, что на вещи, приобретенные в собственность, прочим людям принадлежит право пользования в случае нужды; и откуда это право проистекает
VI. 1. Обратимся теперь к праву общего пользования, Недоставленному людям на те вещи, которые уже стали чьей-либо собственностью. Это кому-нибудь может, пожалуй, показаться странным, так как частная собственность, повидимому, ведь поглотила всякое право, возникавшее из состояния общности имущества. Однако дело обстоит не так. Необходимо здесь иметь в виду, каково было намерение у тех, кто впервые I ввел частную собственность: оно, как можно думать, состояло в том, чтобы как можно менее отступить от естественной справедливости. Ибо если даже писаные законы должно толковать в этом смысле, насколько это возможно, то тем более – нравы которые не связаны оковами письмен.
2. Отсюда следует, во-первых, что в состоянии крайней необходимости возрождается первоначальное право пользования вещами, как если бы они оставались в общем владении; потому во всех человеческих законах, а оттого и в законе о собственности, существует изъятие для такой крайней необходимости.
3. Отсюда же вытекает и то правило, что если во время плавания на корабле окажется недостаток в средствах питания, то каждый должен предоставить в общее пользование все, что он имеет (L. 2, Cum in eadem. D. ad 1. Rhodlam.); равно как в случае возникновения пожара я могу для защиты своего достояния разобрать здание соседа (L. Quo naufragium. j. Quod ait. D. deincend.) или могу разорвать веревки и сети, в которых запуталась моя ладья, если невозможно выпутаться иначе26 (L. Quemadmodum. tern, D. ad 1. Aquillam). Все это не введено внутригосударственным законом, но лишь развито им.
4. Ведь среди богословов принято мнение, что если кто-либо в состоянии крайней необходимости возьмет что-либо чужое, нужное для поддержания его существования, то он не совершает этим похищения (Фома Аквинский, II, II, 66, 7; Коваррувиас, с. peccatum, р. 2, 1). Основанием же такого положения, как полагают некоторые, является не то обстоятельство, что хозяин вещи обязан отдать ее нуждающемуся согласно правилу благотворительности (Сото, кн. V, вопр. 3, ст. 4), но то, что все вещи распределены между своими хозяевами, повидимому, с благодетельным сохранением возможности применения первобытного права. Ибо если бы спросить лиц, участвовавших в первоначальном распределении, что они думали по этому поводу, то они ответили бы то, что утверждаем мы. “Необходимость, великое убежище человеческой слабости, – говорит Сенека-отец, – разрушает всякий закон” (то есть закон человеческий или составленный наподобие человеческого)27. Цицерон в “Филиппике” XI говорит “Кассий отправился бы в Сирию, чуждую провинцию, если бы люди пользовались писаными законами; но так как писаные законы были подавлены, она стала его провинцией по закону природы”. У Курция есть такое место: “Среди общего бедствия каждый предоставлен своей участи”.
О приобретении этого права, если иначе нельзя избегнуть крайней нужды
VII. Однако необходимо принять меры предосторожности, дабы такая свобода не утратила границ. Во-первых, нужно приложить всяческие старания избегнуть иным способом состояния крайней необходимости, например, обратиться к должностным лицам или даже попытаться мольбами добиться у хозяина разрешения воспользоваться необходимой вещью (Лессий, кн. II, гл. 12, спорн. вопр. 12, 70). Платон разрешает черпать воду из колодца соседа только тогда, когда кто-нибудь на своем участке докопается до каменистого хряща в поисках воды; Солон – если кто-нибудь прокопает землю на своем участке на глубину сорока локтей; относительно этого правила Плутарх замечает: “Полагается приходить на помощь находящемуся в нужде, не поощряя лености”. Ксенофонт в “Анабасисе” (V) приводит ответ синопцам: “Там, где мы не имеем права покупать, как на варварской, так и на греческой почве, если мы возьмем что-нибудь необходимое, то не из дерзости, но по необходимости”.
Если сам владелец не испытывает равной нужды
VIII. Во-вторых, это не разрешается, если сам владелец находится в такой же крайности. Ибо при прочих равных условиях положение владельца имеет преимущество. “Не глупо поступает тот, – говорит Лактанций (кн. V, гл. 16), – кто ради собственного спасения не сбросит погибающего с доски при кораблекрушении или раненого с лошади, ибо он воздерживается от причинения вреда, составляющего греховное деяние, а избегнуть греха есть деяние мудрости”. Цицерон говорит (“Об обязанностях”, кн. III): “Разве разумный человек, будучи истощен голодом, отнимет пищу у другого, хотя бы ни на что не годного человека? Поистине ничуть. Ибо ведь мне моя жизнь нужна не больше, чем такое состояние души, чтобы никому не причинять насилия ради своего удобства”. У Курция читаем: “Лучше – участь того, кто не уступает своего, нежели того, кто добивается чужого”.
Что влечет за собой обязанность возмещения вещи, если такое возмещение возможно
IX. В-третьих, если возможно, следует возвращать обратно взятое. Некоторые думают иначе по атому предмету на том основании, что если кто воспользуется своим правом, тот не обязан ничего возмещать. Но правильнее полагать, что право это не беспредельно, но ограничено и влечет обязанность возмещения ущерба по миновании крайней необходимости. Ибо такое право достаточно для соблюдения естественной справедливости против суровости хозяина (Адриан, “Разнообразные вопросы”, кн. I, ст. 2, разд. 3; Коваррувиас, указ. место).
Пример применения этого права на войне
X. Отсюда можно заключить, каким образом тому, кто ведет справедливую войну, можно занять позицию, расположенную на замиренной нейтральной территории. Это, конечно, имеет место, если налицо не мнимая, но несомненная опасность того, что неприятель нападет на соответствующую местность и причинит непоправимый ущерб, при этом, далее, ничего не должно предприниматься кроме того, что необходимо для обеспечения, то есть для одной только защиты местности, с сохранением за подлинным хозяином юрисдикции и пользования плодами; и, наконец, это должно делаться с намерением снять охрану, как только отпадет необходимость в ней. “Энна была удержана действием либо злонамеренным, либо вызванным необходимостью”, – говорит Ливии (кн. XXIV), ибо такая злонамеренность лишь едва или же совсем незначительно отлична от необходимости. Греки, находившиеся вместе с Ксенофонтом, испытывая крайнюю необходимость в кораблях, по совету самого Ксенофонта, захватили проходившие мимо корабли, но сохранив хозяевам в неприкосновенности их товары, обеспечив экипажу пропитание и уплатив ему жалование (“Анабасис”, кн. V). Итак, первое сохранившееся от древней общины после Установления собственности право есть, следовательно, уже упомянутое нами право крайней необходимости.
На вещи, приобретенные за собственность, людям принадлежит право пользования, поскольку этим не причиняется ущерб другим
XI. Другое право есть право безвредного пользования. “Почему бы в самом деле, – говорит Цицерон (“Об обязанностях”, I), – если только это не сопряжено с ущербом для себя самого, не доставить другому того, что для него полезно, для дающего же необременительно?” Оттого Сенека (“О благодеяниях”, IV) не находит возможным назвать благодеянием дозволение зажечь огонь от чужого очага. У Плутарха же мы читаем в “Пиршестве” (VII): “Ибо ведь нам не следует ни уничтожать средства пропитания, когда мы их имеем в избытке, ни преграждать или скрывать источник после того, как оттуда мы напились вволю, ни снимать послужившие нам знаки морского или сухого пути”.
Отсюда – право на проточные воды
XII. Так река как таковая составляет собственность народа, в чьих границах она протекает или того, под чьей властью находится народ; им разрешается соорудить мол в реке;
то, что возникает в реке, принадлежит им. Но та же река как проточная вода остается в общем пользовании, так что оттуда всякому можно пить и черпать воду (L. Quadam. D. de rer. divis.).
Кто воспретит зажечь свет от зажженного света,
Или в полный сосуд воды морские сберет? -
сказал Овидий, у которого Латона обращается к ликийцам с такими словами:
Что преграждаете воды? Они никому невозбранны.
Там он также волны называет государственными угодьями, то есть общими для всех людей: слово “государственные” здесь приведено в несобственном смысле, в том смысле вещи, составляющие общую собственность, считаются предметами права народов. В том же смысле Виргилий назвал воду доступной для всех.
Право передвижения по земле и рекам, каковое изъясняется
XIII. 1. Точно так же, если земли, реки или какая-нибудь часть моря поступят в собственность какого-либо народа, они должны быть доступны для тех, кто имеет надобность пройти по ним с благими намерениями; так, например, для тех, кто, будучи изгнан из своих пределов, ищет свободных земель, или же для тех, кто стремится завязать торговые сношения с отдаленным народом, или даже для тех, кто домогается своего путем справедливой войны. Основание здесь то же, что и приведенное выше, а именно – то, что собственность могла быть введена лишь при условии такого пользования ею, которое приносит пользу одним не во вред другим (Бальд. “Заключения”, III, 293)28. Оттого-то о виновниках возникновения частной собственности следует думать, что они имели в виду подобную оговорку.
2. Мы имеем замечательный пример в истории Моисея (кн. Чисел, XX и XXI). Когда он должен был проходить по чужим пределам, он предписал сначала идумеям, а затем амореям закон, согласно которому он обещал идти царственным путем, не отклоняясь в частные владения; если же он нуждался в чем-нибудь из их имущества, то он обещал заплатить им справедливую цену. Так как эти условия были отвергнуты, то он от своего имени объявил справедливую войну амореям29. “Было отказано в безопасном способе прохода, – сказано у Августина – что, очевидно, должно быть наиболее справедливым правом для человеческого общества” (Толк. на кн. Чисел IV гл. 20). “
3. Греки, сопровождавшие Клеарха, говорили: “Мы пойдем домой, если никто не воспрепятствует нам, если же кто-нибудь причинит насилие, то мы попытаемся отразить его с помощью божией”. А когда Агесилай30 на возвратном пути из Азии пришел в Троаду, он обратился с вопросом, угодно ли пропустить его как друга или же как врага. А Лисандр31 спросил бэотийцев, угодно ли им пропустить его с поднятыми или же с опущенными копьями. У Тацита в “Истории” (кн. IV) батавы заявляют боннцам, что “если никто не будет препятствовать, то путь их будет безобиден, если же встретится оружие, то они проложат себе дорогу железом”. Некогда Кимон, намереваясь оказать поддержку лакедемонянам, проводил войска по полям коринфян, на упрек коринфян, что он сначала не обратился за разрешением к государству, ибо если кто стучит в чужие двери то входит не иначе, как с разрешения хозяина, он ответил: “А вот вы не стучались в двери клеонейцев и мегарян, но ворвались к ним, полагая, что все должно быть доступно для превосходящих силой” (Плутарх, жизнеописание Кимона). Правильно же посредствующее мнение сначала следует просить разрешения на проход32, если же откажут, то можно отомстить. Так, когда Агесилай на обратном пути из Азии попросил разрешения на проход у македонского царя33 и тот стал совещаться, то Агесилай возразил: “Совещайтесь, тем временем мы пройдем”.
4. Неправильно станет кто-либо возражать, что его страшит проход многолюдной толпы. Ведь право мое не уничтожается вследствие чьего-либо страха; тем менее оснований страшиться, когда войска проходят отдельными отрядами и безоружные34. как предлагали германцам обитатели колонии Агриппины (Тацит. “История”, кн. IV). Страбон (кн. VIII) отметил такой обычай, соблюдавшийся издревле в области элейцев. Тот, кто разрешит проход, может обеспечить себе удобную защиту, возложив издержки на проходящих, иногда же представляются заложники35, чего требовал у Димитрия Селевк за разрешение на пребывание в пределах подвластной ему территории.
Так, даже страх правителя, против которого двинется справедливой войной тот, кто проходит по чужой территории, не имеет силы для отрицания права прохода. Не более заслуживает внимания также указание на возможность прохода в другом месте; если кто-нибудь выдвинет такое мнение, то согласно такому мнению право прохода, очевидно, упраздняется, но достаточно того, что без злого умысла испрашивается разрешение на проход там, где это всего ближе и удобнее. Конечно, если добивающийся разрешения на проход ведет несправедливую войну, если он ведет с собой моих врагов36, то я смогу отказать в разрешении на проход, потому, что каждому принадлежит священное право обратиться против такого и преградить ему путь на своей собственной земле.
5. Далее, пропуск должен быть разрешен не только людям, но и товарам. Ибо никто не вправе препятствовать взаимным торговым отношениям любого народа с любым другим народом. Такая свобода важна для человеческого общества и ни для кого не убыточна ибо если даже у кого-нибудь и ускользнет ожидаемая выгода, на которую он не может претендовать, то этого HP следует считать убытком. Свидетельства в пользу этого мы привели в другом месте, здесь же добавим следующее место из Филона37: “Море в любой своей части беспрепятственно открыто для плавания грузовых торговых кораблей, оно служит посредником для тех торговых сношений, которые возникают между народами из естественного стремления к общению38, так как взаимному обмену способствует избыток у одних, и недостаток у других. Ибо взаимная неприязнь никогда не захватывала ни всего земного круга, ни наибольшей его части”. Другое свидетельство, касающееся моря, приводим из Плутарха: “Эта стихия способствовала общению и усовершенствованию нашей жизни, некогда дикой и лишенной торговых сношений, доставляя то, что содействует взаимному обогащению, общественному согласию и дружбе, путем обмена вещей”. С ним согласуется следующее место у Либания: “Бог не наделил всеми благами все части света, он распределил свои дары между отдельными странами, чтобы в силу этого люди, нуждаясь друг в друге, стремились поддерживать общение. Таким образом, возникла торговля, дабы все могли сообща пользоваться всеми произведениями природы”. Еврипид в “Молящих” в уста Тесея, который к тому, что человеческий разум находит в общем достоянии, причисляет мореплавание, вкладывает такие слова:
Земле любой и не преуспевающей
Доставить мореходством изобилие.
У Флора (кн. III) есть следующее место: “Если вы прекратите торговые сношения, вы разрушите союз человеческого рода”.
Можно ли взимать сбор с провозимых товаров?
XIV. 1. Но спрашивается, может ли тот, кому принадлежит власть над землей, устанавливать таможенный сбор с товаров, провозимых по его земле, рекам и той части моря, которую можно назвать продолжением земли. Разумеется, никакие пошлины не имеют никакого отношения к этим товарам, облагать пошлинами товары несогласно ни с какой справедливостью. Подобно этому подушная подать, налагаемая на граждан для покрытия расходов государства, не может взиматься с проезжих иностранцев.
2. Если же производятся расходы в целях обеспечения безопасности товарам и другим грузам, то для возмещения этих расходов можно установить какой-нибудь сбор, лишь бы не превосходящий по размеру своего основания [произведенных издержек]. От этого зависит справедливость как подати, так и сбора39. Например, царь Соломон взимал сбор с лошадей и тканей, переправляемых через Сирийский перешеек (кн. I Царств. X, 28). О ладане Плиний сообщает (XII, 14): “Его можно вывозить не иначе, как только через землю гебанитов, и сбор уплачивается их царю“40. Так, массилийцы обогатились благодаря каналу, проведенному Марием из Родана в море, “требуя уплаты сбора от тех, кто на кораблях поднимался вверх или спускался вниз“41, как повествует Страбон в книге четвертой. Он же в восьмой книге рассказывает нам, что коринфяне с древнейших времен взимали сбор с товаров, перевозимых во избежание объезда мыса Малеи по земле от моря до моря. Таким же образом римляне взимали пошлину за переход через Рейн. “Также уплачивался сбор за переход по мостам”, – замечает Сенека. Книги юристов полны сведений о сборах за переход через реки (Тацит, “История”, кн. IV; Шопин, “О доменах”, кн. I, разд. 9; Перегрин, “О праве казны”, кн. I, гл. I, 22; Ангел, “Заключения”, 199; Цабарелла, “Заключения”, 38; Фирман, “О подати”).
