Текст книги "Учитель из Меджибожа"

Автор книги: Григорий Полянкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Пришли к решению прорываться сквозь вражеское кольцо небольшими группами и то по ночам, а днем скрываться в балках, в кустах, бурьянах.

Выходил из окружения и лейтенант Илья Френкис. Выше по званию офицера в группе не было, и ему пришлось ее возглавить. Их собралось сто человек, среди которых было много раненых.

Потянулись тяжелые дни. Группа держалась ближе к ярам, балкам, подальше от большой дороги, где двигались вражеские колонны. Не зная ни сна, ни отдыха, люди исподволь приближались к Дону. Уловив момент, нападали на вражеские обозы, чтобы разжиться оружием, боеприпасами, продовольствием, и двигались дальше. Бойцы смертельно устали. Но каждый понимал: чтобы выйти из вражеского кольца, необходимо напрячь все силы. Шли напористо к своей цели, хороня в степи павших товарищей, а раненых, которых нельзя было нести, устраивали у добрых людей в хуторах и станицах…

Молодой лейтенант, полковой переводчик, за эти страшные дни окружения стал настоящим боевым командиром. Смелостью, примером личного бесстрашия он воодушевлял бойцов, которые падали с ног от усталости. Люди поражались его спокойствию, отваге. Все больше проникались к нему любовью и доверием. Взоры теперь были обращены на него – под его командой как-нибудь вырвутся из окружения.

Ему и не снилось, что доведется стать боевым командиром. Сейчас не приходилось поступать точно по боевому уставу – ведь нигде такое отступление не предусматривалось, никто не рассчитывал, что война примет такие размеры и бои станут безвыходными и трагическими. Вокруг была горстка измученных, голодных, предельно уставших, потрясенных тяжкими потерями бойцов, и их надо как-то подбодрить, внушить веру, что несмотря ни на что они вырвутся из этого кольца. Понимал, что теперь только личным примером сможет поднять боевой дух людей, то и дело первым бросался в бой, вел за собой остальных, как это делали командиры в далекие годы гражданской войны.

Но в его группе были не только потери. В пути к ним примыкали все новые бойцы, выбиравшиеся из окружения. Многие твердо верили, что этот волевой, мужественный лейтенант выведет их из окружения. На него можно положиться!

То, что его группа разрасталась в пути, лейтенанта одновременно и радовало, и беспокоило. Трудно было в таких условиях знакомиться и узнавать людей. С каждым днем приходилось тщательнее маскироваться от вражеских бомбардировщиков, от постороннего глаза. То и дело менялось направление. Немцы были повсюду, даже в таких закоулках, где их и не должно быть. И приходилось маневрировать.

Днем люди укрывались в балках, кое-как отдыхали, набирались сил, разведывали ближайшие дороги, селения, а ночью двигались настойчиво и упрямо в надежде выйти из вражеского кольца.

Уже потеряли счет дням и ночам, схваткам с врагами. Их было много, и каждый день подобен вечности. Шли, находясь между жизнью и смертью, терпя голод и лишения. Каждый понимал, что лучше смерть, чем плен. Глядя на своего бесстрашного и неунывающего командира, солдаты старались не отставать, восхищались его смелостью и спокойной находчивостью в самых сложных обстоятельствах. И вместе с тем больно было смотреть на осунувшегося, поседевшего за эти дни молодого командира. Виски его покрылись сединой, щеки и лоб избороздили морщины. Ему приходилось труднее, чем другим. И все же он старался не забывать доброй шутки, отчего у бойцов заметно поднималось настроение. В его словах они как бы черпали свежие силы.

А время тянулось нестерпимо долго.

После нескольких тяжелых схваток с врагом отряд прорвался к городу Миллерово. Люди облегченно вздохнули. Уж там-то должны быть свои!

Лейтенант предусмотрительно устроил всех на отдых неподалеку от города, в глубокой ложбине, а сам с двумя бойцами отправился в разведку в предместье, чтобы узнать, что в городе – не опередил ли их враг?

Небольшой, но очень разбросанный город был погружен во тьму. Казалось, Миллерово находится в глубоком тылу и ведать не ведает ничего о страшной войне. Здесь группа наконец-то сможет отдохнуть, набраться сил, соединиться с регулярной частью, чтобы снова отправиться в бой. Это радовало лейтенанта. Хотя сердце подсказывало, что здесь не так уж все ладно. Тишина бывает обманчива.

Пробравшись со своими товарищами в предместье, к небольшому домику на отшибе, лейтенант осторожно постучал в окно. Дверь открыла испуганная старая женщина. Увидев советских солдат в полной воинской форме со звездочками на пилотках и с оружием, она уставилась на них, словно перед ней были какие-то привидения. И начала креститься, нашептывая пересохшими губами:

– Куда же вы, сыночки!.. Здесь лиходеи… фашисты. Наши вот уже второй день как оставили город… Был страшный бой. Здесь полно немецких бандитов. Уходите скорее, они охотятся за вами, убивают, вешают… Страшно передать, что творят эти изверги… Пленных они расстреливают на месте… Упаси вас господь попасть в их кровавые лапы.

Она перекрестила лейтенанта, еще что-то прошептала и указала дорогу к реке.

КОГДА ЖИЗНЬ ВИСИТ НА ВОЛОСКЕ

Давным-давно у себя на родине, в Меджибоже, он частенько слыхал изречение: «Жизнь висит на волоске». Но что это означало – не представлял. А вот теперь, когда, вконец обескураженный, ушел от испуганной старушки, понял смысл выражения.

Последние дни не думал о смерти. Сколько раз стояла она перед ним, но почему-то отступала… Даже в те страшные минуты, когда казалось, что вот-вот она настигнет его, всегда верил: смерть его не одолеет.

В самом деле, бойцы смотрят на него теперь как на свою судьбу. Как он может умереть, когда сердце преисполнено гневом, когда он должен мстить врагу за страшные злодеяния, за гибель своего полка, многих друзей. Проклятый враг хочет уничтожить его Родину, народ, превратить любимую землю в пустыню. Зимою, когда стояли в обороне, казалось, что уже дальше немцев в Россию не пустят, что летом фашистскую армию настигнет полный разгром, окончательная гибель.

А получилось наоборот! С таким трудом приходится выбираться из вражеского кольца. Враг оказался очень сильным, особенно своим вооружением – множеством танков, самолетов, минометов и боеприпасов. Тут жалеешь каждый патрон, каждую мину, а он поливает огнем всю землю. Прорвал фронт. Решительно идет вперед, захватывая города и села.

Надо держаться любой ценой. Нет, он не может погибнуть. Он должен вывести из вражеского окружения бойцов, которые доверились ему, которые на него уповают.

Твердо верил: все кончится благополучно, они вырвутся из этого ада. Враг поплатится своей черной кровью за все.

Это, собственно, и придавало ему силы, мужество, веру. Но вот встреча со старухой на окраине Миллерово заставила его призадуматься. Он растерялся. С такими трудностями пробивались к этому городу. Уже казалось, что достигли цели. А выяснилось: они в западне. Опоздали на два дня. Армия ушла дальше, и ему со всей группой необходимо снова поворачивать дышло. А куда? И что ждет их там?

В глубокой ложбине с нетерпением ждут его бойцы. Они полны надежды. А он даже не представляет себе, как придет к ним и что скажет.

Истерзанные, голодные лежали они в густых бурьянах в томительном ожидании. А когда увидели его на гребне ложбины, вскочили и бросились к нему. Устремив на него пристальные взгляды, сразу поняли, что ничего хорошего он им не принес…

Илья подошел молча, с поникшей головой, вконец измученный, опустился на землю, задымил самокруткой, которую вытащил изо рта у солдата и, после долгой паузы, немного придя в себя, приглушенным, упавшим голосом заговорил:

– Ну, что я вам могу доложить, дорогие друзья? Мой долг сказать вам правду… В городе немцы. Мы опоздали… Наши отступили к Дону… Положение становится катастрофическим. – Подумал долгую минуту. – Надо попробовать вырваться из окружения немного южнее… Ничего хорошего обещать не могу. Кто готов идти со мной, прошу отойти вправо. А кто хочет в одиночку выбираться из кольца – оставайтесь на месте… Никого не неволю… Я такой же солдат, как и все вы, готов до конца выполнить свой солдатский долг перед Родиной. Сдаваться на милость врагу – об этом не может быть и речи. Но думаю все же, что какой-то шанс вырваться из кольца и присоединиться к своим все же есть… Повторяю: кто со мной – вправо. А кто…

Он запнулся. Стали подниматься уставшие, измученные бойцы. Отошли вправо. На месте осталось трое. Сидели в притоптанном бурьяне и молча курили.

Лейтенант окинув их неприязненным взглядом, взял автомат, засунул за ремень гранаты и усталым шагом продвинулся к строю.

– Что ж, ребята, в добрый путь, как говорят. Постараемся пробиться к своим. Иного выхода у нас нет…

– Конечно, нет!.. – послышалось с разных сторон.

– А что с этими? – кивнул кто-то из бойцов на сидевших безучастно в бурьяне.

Лейтенант снова окинул их беглым взглядом, пожал плечами:

– Что ж, пусть поступают, как совесть им подсказывает. Если она у них еще осталась.

– Пусть остаются… – послышался чей-то грубоватый, охрипший голос. – Старая мудрость гласит: баба с воза – кобыле легче…

– Это, конечно, верно… – устало усмехнулся лейтенант. И поднялся на гребень ложбины. Окинув внимательным взглядом широкую степь, поднял руку. Бойцы тяжелым шагом стали подниматься вверх и тихо выстроились за своим командиром.

Их поглотила глубокая ночь.

Комаровка… Сколько этих Комаровой рассеяно по широким степным просторам Отчизны! Кажется, на каждом шагу встречаешь их. Небольшие, зеленые, тихие деревушки или хутора, ничем не примечательные, ничем не знаменитые, если не считать того, что в них обитают добрые, трудолюбивые люди с женами и детьми, со своими неизбывными заботами, радостями и горестями, большими и малыми. Там они жили тихо, мирно, горя и войн не зная.

Выбираясь из вражеского кольца, оставшиеся солдаты проходили через несколько сел и хуторов, носивших одинаковое название. И решили, что это какие-то добрые души увековечили комаров, которые в жаркие вечера и ночи особенно досаждают людям, едят поедом их – смертельно уставших, вконец измученных солдат. Они проклинали комаров, а заодно с ними и тихие селения с такими названиями…

Хотя люди смертельно устали, но они двигались теперь быстрее. В одной из очередных Комаровок, маленькой станице, которую фашистские бомбардировщики недавно сравняли с землей, в сожженной школе, точнее, на груде почерневших от дыма камней, среди пепла лейтенант увидел уцелевший учебник по географии. Там оказалась и карта области. Он обрадовался ей, словно обнаружил клад. Все это время двигался со своим отрядом вслепую, от села к селу, от хутора к хутору, расспрашивал встречных о дороге к Дону. А вот теперь он сможет разобраться, хотя никто на войне не ориентируется по ученическим картам.

Пользоваться подобной картой в настоящей войне было довольно нелепо и рискованно. Но что поделаешь, если до сих пор у него и такого добра не было.

Дорога вела их к какой-то новой Комаровке, что вызывало у всех смех и шутки.

Радовало то, что дорога пролегала через небольшие перелески и глубокие овраги – это лучше, чем шагать открытой степью.

К Дону было уже гораздо ближе. В предчувствии конца тяжкого пути солдаты воспрянули духом и ускорили шаг.

Шагали всю ночь напролет. Вокруг царила тишина. Казалось, опасность осталась позади. Фронт, правда, находился совсем недалеко.

Небольшая колонна шла по извилистому проселку. Усталые, измученные, окруженцы посматривали на поднимающееся из-за горизонта солнце. Вот показалась небольшая балка. Только бы дотянуться туда, завалиться спать, отдохнуть до вечера. А оттуда к реке уж не так и далеко.

Наступал новый знойный день. В голубоватом небе заливисто звенели неутомимые жаворонки. И солдаты, оглушенные непрестанным воем бомбардировщиков, гулом танков, свистом пуль, тихо вслушивались в песни невидимых птичек, напоминавших им мирные, добрые времена, когда они работали на полях.

Однако недолго длилась эта идиллия. Пение неожиданно оборвалось. Его сменил шум мотора, знакомый шум, который раздирал сердце: «Везу-у-у… Везу-у-у… Везу-у-у-у!»

Высоко в небе показалась «рама» – так солдаты называли воздушного немецкого разведчика, который кружил над широкой степью, словно коршун, выслеживая добычу.

Лейтенант задрал голову, в сердцах выругался. Приказал всем распластаться на земле, не маячить – хорошо знал, что после такого визита можно ожидать любых неприятностей.

Когда «рама» скрылась, отряд мгновенно поднялся и поспешил к балке. Солдаты упали как подкошенные на траву и тут же уснули. По всей видимости, разведчик ничего не заметил, и можно спокойно передохнуть.

Однако не успел он выставить дозорных, сбросить потрепанные, запыленные сапоги, чтобы дать отдых ногам, как со стороны дороги донесся шум грузовиков. Лейтенант выбрался на кромку балки и в густых облаках пыли увидел приближавшуюся колонну.

Приникнув к земле, смотрел на дорогу, ожидая, что там, на перекрестке, машины свернут в сторону и солдаты смогут продолжать свой отдых. Но не тут то было: машины остановились. С них спрыгнули солдаты с автоматами и ручными пулеметами. Растянувшись в длинную цепь, полукругом двинулись к балке.

Мгновенно лейтенант соскользнул вниз и, оглянув спавших бойцов, крикнул:

– Подъем! Немцы приближаются! К бою!

Все сразу вскочили на ноги, схватились за оружие и выползли вслед за ним на кромку своего убежища.

Фашисты приближались неторопливо, чтобы застать русских врасплох. Видимо, были уверены в своей победе. Но лейтенант, подойдя ближе, скомандовал: «Огонь!» Дружно застрочили пулеметы и автоматы. Немцы не ожидали, что их встретят пальбой, и попятились назад, оставляя убитых и раненых. Бойцы стремительно ринулись вперед, забросали гранатами гитлеровских солдат, уцелевших вынудили повернуть.

То, что несколько десятков немецких карателей усеяли своими трупами степь, воодушевило измученных бойцов. Непонятно, откуда у них взялись силы! Бросились к огромным крытым брезентом грузовикам, открыли огонь. И только нескольким фашистам удалось включить моторы и уехать.

Вдохновленный этим неожиданным боем и одержанной победой, лейтенант остановился посреди дороги. Осмотрел побоище, горящие вражеские машины, закрыл руками лицо и, чтобы солдаты не увидели, вытер слезы радости, набежавшие ему на глаза. Никак не мог себе представить, откуда у него и у его солдат взялись силы, чтобы разгромить карателей.

Они стояли поодаль от горящих вражеских машин, освещенные огромными языками пламени. Тут и там рвались баки с горючим, боеприпасы. Все ринулись к убитым, чтобы пополнить запас вооружения. Сокрушались, что не осталось целых машин, – может, нашли бы там что-нибудь съестное. Голод терзал их по-прежнему.

Когда все стихло и только дымили скелеты грузовиков, лейтенант приказал быстрее двинуться дальше, уйти глубже в степь. Остались живые свидетели этого стремительного удара. Убежавшие немцы наверняка вызовут новую часть, чтобы перехватить бродячий отряд. Надо во что бы то ни стало уйти от места боя, запутать следы, раствориться в этом безумном степном безмолвии. Скорее, скорее к Дону!

По первому приказу, воодушевленные успехом, все опустились в крутую балку и ускоренным шагом двинулись дальше, присматриваясь и прислушиваясь к безмолвной покуда степи. Но как ни спешили, как ни петляли, стараясь замести следы, новая группа карателей все же настигла отряд.

Это было на исходе дня; постепенно надвигались сумерки. Снова, как и в первый раз, появилась «рама». Она кружила над степью низко, прямо над головами отступающих. Скрыться некуда. Видно было как на ладони. Не спасли балки, куда ныряли и прятались бойцы.

К ним донесся грохот грузовиков. Теперь их было куда больше, нежели в первый раз. Машины остановились недалеко от оврага, с них спрыгнула на землю целая толпа солдат, вооруженных до зубов. Они сгрузили легкие пушки и минометы. Открыли сильный огонь. Над головой неистово свистели и выли осколки снарядов и мин. Немцы не отважились подойти ближе, но упорно поливали бешеным огнем обессилевших бойцов. Другие машины пошли наперерез отступающим.

Бойцы заняли круговую оборону, открыли ответный огонь из добытых пулеметов и нескольких минометов. Каждый отлично понимал, что теперь осталось одно – продержаться до темноты. Тогда можно будет попытаться ускользнуть, выбраться из новой западни. Сейчас подняться во весь рост, как в первый раз, и броситься на врага с гранатами было безумием. И осталось только одно – стоять не дрогнув, не допустить врага к извилистой балке, где отряд занял оборону и отбивался, как только мог.

Несколько раз цепь приближалась к балке, уже видны были озлобленные и искаженные лица карателей. Но каждый раз они откатывались с бешеными воплями назад, оставляя десятки трупов.

Таяли силы и в отряде. Скатывались с гребня балки отважные воины, отстреливаясь до последних патронов. Казалось, не устоять больше! Не хватало сил. Но бой шел не на жизнь, а на смерть, и бойцы чудом выстояли до темноты.

Как только опустилась ночь, лейтенант собрал уцелевших и стал быстро отходить в степь, подальше от дороги. Отряд поспешно шел к Дону. Под прикрытием густой темноты они вырвались из балки, ушли от противника. Казалось, что теперь уже будет легче. Но небо скоро снова очистилось от облаков, и высыпали звезды, выплыла луна и во всю мощь стала освещать широкую степь. В небе появились отдельные самолеты.

Отряд все отступал. От преследователей бойцы были уже довольно далеко. И только трудно было спасаться от осколков немецких бомб, от яркого света «фонарей», спущенных на парашютах.

Так и шли. Нельзя было задерживаться. Могла появиться новая волна автоматчиков – они окружат, возьмут в железное кольцо, и тогда никто не вырвется живым.

Постепенно огонь с неба стал угасать. Стервятники, преследовавшие отряд, израсходовав весь запас бомб и пулеметных патронов, уходили на свой аэродром. Уже казалось, что опасность совсем миновала. Но лейтенанта вдруг пронзила страшная боль. Обожгло чем-то голову, бок, ногу, и он, теряя сознание, упал на колени.

Несколько рук подхватили раненого командира, осторожно опустили на траву, достали из карманов и полевых сумок бинты, стали кое-как перевязывать, быстро забинтовали голову, откуда лилась кровь. Казалось, командир ничего уже не чувствует, часы его сочтены. Он тяжело и прерывисто дышал. Бойцы приуныли.

Прошло довольно много времени, пока он открыл глаза. Окинул невидящим взглядом товарищей, окружавших его, с трудом промолвил:

– Товарищи… Почему вы остановились? Быстрее добирайтесь к Дону… Торопитесь к переправе!..

– А вы, товарищ лейтенант?

Он покачал головой и ослабевшим голосом ответил:

– Что я? Разве не видите? Силы иссякают… А вы… Добирайтесь туда… Идите скорее… Ночь впереди… Идите!..

– Как это идти и вас оставить?

– Я, я приказываю вам выбираться из окружения… Идите!

Он смолк, и только окровавленное и искаженное болью лицо говорило о его страданиях. И люди стояли вокруг него, понурив головы. Не представляли себе, как помочь их дорогому командиру.

Бойцы отошли в сторону, о чем-то долго шептались, советовались. Затем вернулись, склонились над ним с горечью. Они отправлялись по его настойчивому приказу глубокой извилистой балкой дальше. А возле него остались по доброй воле два бойца – два друга, которые наотрез отказались покинуть умирающего.

Холодный ветер подул со степи. Ребята нарвали бурьяна, уложили раненого, напоили водой из походной фляги, поправили на голове почерневший от крови бинт.

Он прощался с жизнью, испытывая величайшую досаду оттого, что так рано и совсем не вовремя приходится встречать смерть. Хотелось еще немного пожить, чтобы только выбраться из этого ада, из страшного вражеского кольца, соединиться со своими, отомстить врагу.

И странное дело, каким-то образом он немного превозмог боль в голове. Постепенно начало возвращаться к нему сознание.

Вокруг стояла необычная тишина. Поздняя ночь. Широко открыл глаза. Он был потрясен – двое бойцов стоят в сторонке и разогревают на крошечном огоньке котелок воды.

Глаза, еще подернутые туманом, с удивлением глядели на молчаливых молодых солдат. Словно сквозь страшный сон стал вспоминать, как отправил свой отряд, что с ним стряслось и где он нынче находится. Хотел что-то спросить, но не было сил. Рана на голове распухла. Там, видно, торчал осколок. Илья не представлял себе, кто ему теперь поможет. О враче не могло быть и речи.

Поманил пальцем бойцов pi тихонько проронил:

– А вы чего тут остались? Почему не пошли с ними? Кого ждете?

– Вас, товарищ лейтенант… Без вас никуда не уйдем… Не оставим в беде…

– Мои часы сочтены… Не видите, что ли?

– Не имеете права!.. Мы вас должны спасти!.. Жить вы должны, жить!

Один из них подошел к нему, смочил ему губы мокрым платком, вытер на лице запекшуюся кровь.

– Без вас ни за что не уйдем!..

Едва заметная улыбка мелькнула на его губах.

– Спасибо, ребята, спасибо, что вы такие… Но прошу, приказываю: уходите, идите туда, куда ушел отряд…

– Успокойтесь, товарищ лейтенант… Этот приказ не выполним.

Они какое-то время молчали, глядя на перекошенное болью лицо умирающего командира. Затем отправились к кустам, быстро и ловко соорудили нечто наподобие носилок, осторожно уложили раненого. И отправились вместе с ним степью в сторону Дона.

Ноша с каждым шагом становилась тяжелее. Раненый сильно стонал. Было ясно, что далеко с ним не уйдешь. Oни свернули туда, где виднелось что-то похожее на селение.

Теперь осталась одна надежда: если в селении остался хоть один живой человек, он должен помочь раненому. Ему нужен покой. Нужен врач, чтобы извлечь осколки.

Голова опухла так, что страшно было на него смотреть. Как он переносит эту мучительную боль, страшные страдания. И еще ясно: при таком мужестве и способности переносить боль он непременно выживет!..

Это придавало бойцам силы, и ноша не казалась уже такой тяжелой. Добрались до небольшого селения. Как ни странно, оно называлось Комаровкой. Снова Комаровка!

Небольшая изба, крытая соломой, была окружена со всех сторон густым, мрачным садом. Сюда и принесли измученного командира.

Старая женщина с угрюмым, но добрым лицом, узловатыми натруженными руками и ее старик – высокий, кряжистый человек с горько сжатыми губами и куцой бородкой – помогли солдатам занести в дом раненого. Вместе хлопотали возле него до рассвета – умыли, немного привели в чувство, перевязали, сняли с головы заскорузлые от крови бинты. Старуха смазала раны маслом, взятым из лампады под образом, в углу. Делая это, она что-то тихонько бормотала, может, молитву.

Бойцам было все равно, лишь бы этот шепот помог их другу…

Всю эту процедуру раненый не видел и вообще уже опять ничего не чувствовал. Он тяжело дышал. Окошко распахнули, – хотя в просторной, но низенькой горнице было достаточно свежо, раненому воздуха не хватало.

Забрезжил рассвет. Он настойчиво пробивался в дом сквозь густую листву сада. А четверо людей не отходили от командира, стараясь привести его в чувство. При этом никто не проронил ни слова. Ни старушка, ни молчаливый старик ни о чем не расспрашивали, сами отлично понимали, что произошло с этим человеком, на которого два солдата смотрят такими любящими взорами. Старуха изредка продолжала что-то шептать, обращаясь к всевышнему с одним единственным вопросом: почему он пустил на землю фашистов-лиходеев, которые убивают, калечат хороших людей, уничтожают все, что с таким трудом было построено!

Этот непрекращающийся шепот, кажется, и разбудил раненого. Он широко раскрыл глаза. Как ни напрягал память, не мог вспомнить, что с ним стряслось, как очутился в этой хате, у незнакомых людей.

– Где мы, ребята? – спросил ослабевшим голосом, узнав солдат. – Где?

– Успокойтесь, товарищ лейтенант. Если не ошибаемся, то находимся в Комаровке.

– Опять Комаровка? – с трудом улыбнулся он. – Сколько же этих Комаровок будет на нашем пути?

– Это хорошее предзнаменование, сынок, – впервые за эту ночь заговорил хозяин дома. – Значит, жить будешь…

Лейтенант безнадежно махнул рукой, шире раскрыл глаза, осматривая незнакомую избу. И, увидев солдат, – смертельно усталые, они стояли, опираясь на свои автоматы, – ослабевшим голосом спросил:

– Ребята, почему вы остались? Я ведь велел вам уходить.

– Еще немного обождем… Полегчает вам, товарищ лейтенант, тогда вместе и пойдем…

– Я еще ваш командир, понимаете? Я еще живой и имею право приказывать… Почему не выполняете? Мне уже ничем не поможете… Чувствую приближение смерти… Вы там нужны, – кивнул он на раскрытое окошко. – Слышите?

– Не надо так, товарищ лейтенант… Вы жить должны!

Снова на его лице промелькнула болезненная улыбка:

– Спасибо, ребята… на добром слове. Но лучше идите, вам нельзя здесь оставаться…

Они смотрели на него с невыразимым участием, не представляли себе, чем могут помочь ему. Опустились на лавку под оконцем и закурили.

– Товарищ командир, может, сделаете пару затяжек, а? Иногда помогает… Хорошая махорочка… Завалялась…

– Спасибо… Это можно…

Солдат вскочил с места, поднес ему окурок, сунул в губы:

– Курите… Хорошая махорочка… Сейчас вам полегчает…

Он попробовал затянуться едким дымом, но сильно закашлялся.

– Значит, не пошло… Бывает. У меня, коль, закурю махорочки, вся хворь пропадет…

Солдаты вышли из избы, чтобы не дымить в помещении, опустились на завалинку, подперев руками головы. Не прошло и двух минут, как они уснули мертвецким сном, позабыв о всех бедах и несчастьях.

Проснулись как по команде. Спали бы, наверное, целые сутки, но их разбудил грохот грузовиков, которые внезапно появились в селе. Сквозь густые облака пыли, поднявшейся над дорогой, они увидели фашистов.

Оба стояли как вкопанные, не знали, что делать. Хотели броситься в избу, но остановились, – опасались, что могут выдать раненого. И, низко пригнувшись, бросились в конец двора, перепрыгнули через плетень, устремились к оврагу, начинавшемуся сразу же за садом.

Но кто-то из фашистов заметил беглецов, побежал за ними, стреляя на ходу из автомата. Тут и остальные немцы открыли огонь из пулеметов, стали мотаться, кричать, ругаться. Несколько человек бросились к избе, где давеча сидели два солдата.