Текст книги "Учитель из Меджибожа"

Автор книги: Григорий Полянкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Мать пригласила гостя отужинать, но он опять отказался, хоть был очень голоден. Сказал, что недавно заходил в столовку. Но тут Рита взяла его за руку и решительно подвела к столу.

– Человек не должен стесняться! – скачала она.

И гость покорился.

Они ели молча. В комнате воцарилась тишина. Никто слова не проронил. Долго длилось томительное молчание, Илья очистил тарелку и выпил стакан крепкого чая.

– Спасибо!.. – громко произнес он и встал из-за стола.

– Почему спасибо? – удивилась хозяйка дома. – Пей еще…

– Нет, нет, больше не хочу… И к тому же я уже сказал вам «спасибо»…

– Это неважно, что сказал «спасибо». Труд невелик. Выпей еще… – попросила мать. – Потом скажешь «спасибо»…

Илья громко рассмеялся.

– Чего ты смеешься?

– Просто так… Я вспомнил одну историю, – заговорил он смелее, – связанную с чаем…

– Так расскажите! – уставилась на него девушка.

– Ну, это про нашего Гершелэ из Острополья, – чуть смущенно ответил парень. – Наш знаменитый шутник как-то попал в Ярмолинец, что неподалеку от нашего Меджибожа, проголодался, как волк, а к столу никто не приглашает. Ну, думал найти какое-то занятие, может, подработает себе на пропитание. И тут ему рассказали об одном старом холостяке, резнике, которого много раз сватали, а ничего у него не получалось. Придет на смотрины к невесте и не знает, как себя вести, что сказать. Бухнет что-то ни к селу ни к городу, не подойдет он ко двору, его и прогоняют.

Гершелэ из Острополья обрадовался случаю и сказал, что сам возьмется за это дело: подготовит неудачливого жениха, чтобы невесты не прогоняли. Наш Гершелэ целую неделю рубил дрова с чудаковатым женихом, учил его, как вести себя в гостях. Зайдешь, мол, сказал он ему, в дом, непременно поздоровайся, скажи какие-нибудь ласковые слова, словом, не сиди как остолоп и не молчи. К тому же, продолжал тот, если угостят, не стесняйся. Стесняться – это первый признак глупости. Да, еще одна вещь: чай подадут – пей. Больше не хочешь пить, скажи «спасибо». И, как полагается, это будет означать, что ты больше но хочешь.

Казалось, все было уже налажено. Тот вроде усвоил. Заявил, что понял и что можно уже идти на смотрины. Пришел и сразу позабыл обо всем на свете! Вся наука пошла прахом. Домашние что-то спрашивают его, а он молчит. Бабушка невесты решила было, что жених голоден, и поставила ему миску супа. Тот вспомнил, что нельзя отказываться, нельзя стесняться, что это является признаком глупости. И хоть голоден он не был, а выхлебал суп и отодвинул тарелку. Опять молчит. Хозяйка дома подумала, что гость не насытился, и налила еще тарелку. И эту опорожнил. «Спасибо» так и не сказал. А молчание означало – можно еще! Обливаясь потом, он съел третью тарелку супа и опять молчит. Тогда стала насыпать четвертую. Жених тут совсем растерялся и, поднявшись с места, закричал не своим голосом: «Все! Хватит, пусть помолвка летит ко всем чертям, но больше супа есть не буду! Хоть убейте!» И, разгневанный, выбежал из дому. И все из-за того, что человек забыл вовремя сказать «спасибо».

Все весело смеялись, а громче всех девушка.

– Но мы вам, Алик, супа давать не будем, – сказала мать. Вышла в кухню и принесла шумящий самовар.

Оживленнее стало за столом. Хозяин дома, который стоял у окна и курил, тоже что-то рассказал о знаменитом шутнике. И никто не заметил, как пролетело время.

Гость вскочил из-за стола:

– Боже, мне пора!

И стал прощаться. Девушка посмотрела на него долгим, сочувствующим взглядом и, набросив на плечи шубку, пошла вместе с гостем к выходу.

– Я сейчас вернусь…

Парень весь просиял.

Они спустились с крыльца. Ветер взлохматил ее пышные волосы. Илья хотел было взять ее за руку, но не отважился. Рита показалась ему несколько капризной. Не угоди ей, сделай неверный шаг, того и гляди – отчитает тебя. И заговорить с ней он не решался, долго подбирал нужные слова, которые, как на грех, не приходили в голову.

Они приближались к остановке, прислушиваясь, не идет ли трамвай. Но вокруг стояла тишина. Им было приятно так стоять и молчать. Ждали, кто окажется смелее и начнет разговор. И наконец Рита, вскинув на него испытующий взгляд, негромко спросила:

– Вы, кажется, говорили, что, когда вокруг царит тишина и все молчат, это значит, что в данную минуту рождается на свет или большой глупец…

– Не я это утверждал, а опять-таки наш знаменитый Гершелэ из Острополья… – прервал он ее.

– А вы, Алик, ничего не хотите мне сказать?

– Почему? – оживился он. – Мне хотелось бы многое сказать… Я все время думал…

– Это неплохо, когда думают много…

Он перехватил ее сосредоточенный взгляд и совсем смутился. Черт возьми, в ее доме был такой разговорчивый, шутил, что-то рассказывал, а тут под ее пытливым взором совсем утратил дар речи, не мог высказать того, о чем все время думал.

– Я хотел многое сказать вам, но вот… Может быть, в другой раз… Не знаю, что со мной творится сегодня…

– Ну, что ж, можно и в другой раз… – усмехнулась она, отворачивая голову от ветра. – Если глупость хотели сказать, то, пожалуй, лучше отложить… Может, придут более умные мысли…

– Нет, не то! – возразил он, боясь, что Рита опять рассердится и убежит. – Я хотел сказать очень хорошее… С того вечера, когда впервые пришел к вам, много думал о вас…

Она теплой, нежной ладонью прикрыла ему рот и улыбнулась:

– Не надо… Боюсь, что в самом деле глупость какую-то скажете… Давайте отложим на другой раз… Тем более, что этот «другой раз» может у вас наступить снова через два месяца. А за это время обдумаете, что сказать…

– Что вы! Карантин у нас уже кончился, – поспешил он ее заверить. – Теперь меня чаще будут отпускать… Скоро снова приду!

Добрая улыбка озарила ее нежное лицо. Глаза сверкнули лукаво.

– Вот, кстати, и трамвай уже приближается. Вам нельзя опаздывать… – И протянула ему руку: – Спокойной ночи. Знаю… если будет спокойно на свете, мы еще успеем поговорить… Я люблю, когда мне говорят то, что хорошо продумали, а не то, что приходит в голову при первой встрече. Спокойной ночи, Алик… Будет время и желание, приходите…

– Да, непременно! – крепко пожимая ее руку и сияя от волнения, проговорил он. – Скоро приду!.. А вы меня будете ждать?

Она на минутку задумалась и ответила:

– Не знаю. Если заслужите, конечно, буду!..

Он не успел ничего сказать. Грохоча, подошел почти пустой трамвай. Вагоновожатый, не постояв положенной минуты, тут же тронулся с места.

– Езжайте! Уже поздно! – крикнула девушка.

Илья, ухватившись за поручни, одним прыжком вскочил на ступеньку, помахал рукой, что-то крикнул на прощание, но ветер отнес его слова.

Рита стояла, сосредоточенно глядела на убегающий трамвай. Видно, и ей нелегко было так быстро и неожиданно расстаться.

Да, он ей сегодня понравился, кажется, больше, чем в прошлый раз. И почувствовала, что будет ждать его с нетерпением.

КОГДА СЧАСТЬЕ ОТВОРАЧИВАЕТСЯ

Если вы никогда не служили в армии, не были ни солдатом, ни курсантом, вам, естественно, трудно представить, с каким нетерпением ждут молодые ребята воскресного дня или праздника. После тяжелых занятий, муштры, учебы, тренировок они наконец смогут надраить до зеркального блеска сапоги, натереть мелом пуговицы на кителях или шинелях и отправиться на прогулку.

А если у кого еще есть в городе адрес, куда можно пойти к любимой девчонке, тогда он просто на седьмом небе!

Хотя у нашего курсанта уже собралось немало добрых знакомых, земляков, к тому же еще дядя и тетя, которые радовались каждому его приходу, Алика, словно магнит, притягивал совершенно другой дом – тот, где проживала н, возможно, с не меньшим нетерпением ждала его дочь портного.

Рита уже знала, что не каждый воскресный или праздничный день он может приходить к ней. Частенько ему доводилось бывать в наряде, в карауле, дежурить в красном уголке, выполнять поручения командиров или комсомольского бюро, а то и вообще сидеть, готовиться к зачету. Вырваться на часок-другой из казармы не так уж легко.

И Рита с этим примирилась.

В таких случаях сама спешила к нему, и он выходил к воротам. Стоя у железной ограды, но с разных сторон, они беседовали, шутили, ели конфеты и печенье, которые передавала для него мать. А когда у ворот дежурил однокурсник, приятель или просто знакомый, тот тихонько выпускал его.

Все это, правда, не так просто. Но солдаты всегда находят возможность побыть часок-другой наедине с девушкой.

Как назло нагрузка на курсах с каждым днем увеличивалась – буквально не было свободной минуты, чтобы вырваться в город. Как-никак, за каких-нибудь полгода следовало пройти программу, на которую в обычных условиях требуется два года. Не так легко получить офицерские кубики и стать военным переводчиком…

Погруженный в тяжелый солдатский труд, в повседневные заботы, Илья не замечал, как мчалось время. С нетерпением ждал окончания курсов, чтобы надеть офицерский мундир и прикрепить два кубика на петлицы. Тогда он и сделает девушке предложение. По всему видно, что она не откажет. Хоть встречи их не так уж часты, но они нравились друг другу. Отец тоже был согласен с выбором дочери. а мать просто считала, что молодые родились один для другого.

Мечты, мечты… Сколько сил и энергии придают они людям!

Бели б все мечты сбывались, как хорошо жилось бы всем на свете!

Но что поделаешь, не всегда они сбываются. Тем более, что задуманное зависит не только от тебя самого.

Весна в этом году началась дружная. Отгремели майские дожди, щедро напоив влагой поля и степи, сады и огороды. Дружно все вокруг зазеленело, зацвело, обещая добрый урожай. Однако в мире становилось все тревожнее. На противоположной стороне нашей границы земля стонала под тяжестью немецких танков, а кровь невинных людей лилась рекой. Ненасытный маньяк с усиками и чубчиком палача яростно смотрел в нашу сторону. Насытившись кровью Польши, Югославии, Франции, коварный зверь готовился к новой авантюре… До сих пор победа давалась ему довольно легко. Целые армии сдавались без боя, целые государства склонялись перед захватчиками. Фашисты, напичканные гонором, спали и во сне видели одно: властвуют над миром!

Теперь они обратили свои взоры на Восток.

Тревожно было вокруг, и никто не мог предсказать, что принесет завтрашний день.

Однако влюбленный человек не думает ни о каких опасностях. Весь мир в его глазах выглядит раем, полным счастья и радости.

Вот приближается лето. Осталось совсем немного – Илья окончит курсы, и все его мечты сбудутся. Пока что у него масса дел. День и ночь он занимается, поставив себе цель с отличием завершить учебу. Тогда он получит право выбрать место дальнейшей службы. Илья очень занят, не может урвать свободной минутки, чтобы помчаться к любимой. Но она уже не сердится на него, отлично понимая, что такое военные занятия. Как только он сдаст последний экзамен, все изменится, появится масса свободного времени. Вот тогда уже погуляют вдоволь. Встретятся, чтобы больше никогда в жизни не разлучаться.

Он уже обо всем подумал – и какие цветы купит, и как придет к ней с предложением, и что скажет родителям. Вызовет на свадьбу мать, сестренок, родичей из Меджибожа, пригласит всех знакомых и земляков, живущих в этом городе, своих новых друзей – курсантов. Если удастся, то наймет знаменитую капеллу музыкантов – клезмеров из родного городка. Гулять так гулять!

Мечты… Мечты… Удивительные сны одолевают его по ночам. И все такие радужные, хорошие! Приходят к нему и озаряют душу самым светлым, прекрасным.

Только бы скорее экзамены.

И счастливый день наступил!

Окончились экзамены. Начальники, преподаватели и друзья сердечно поздравили его.

В просторном зале столовой стояли празднично накрытые столы. Играл оркестр. Даже опрокинули по стаканчику вина по поводу того, что курсанты уже стали офицерами. Все успели прикрепить заранее приготовленные кубики. Лица сияли от счастья.

Старшина, зная, что Илья жаждет пойти к невесте, торжественно преподнес ему увольнительную. На целые cyтки освобожден он от всех занятий и может провести время, как ему заблагорассудится. Спокойно отправляйся в город, и никакие патрули тебя не задержат…

Сияя от радости, он взял из рук старшины долгожданную бумажку. Черным по белому было написано: курсант Илья Френкис действительно уволен на одни сутки в город Киев с 19.00 21 июня по 19.00 22 июня, что подтверждается подписью и печатью.

Он вспомнил о каких-то незаконченных делах и направился в свой угол. Снял гимнастерку, пришил свежий воротничок. Надо было еще побриться, помыть голову. Сильная усталость дала себя знать, и молодой офицер решил прикорнуть на несколько минут. Однако не почувствовал, как сладко заснул.

«Несколько минут» затянулись на добрых два часа. Поднявшись, понял, что уже поздновато идти в гости. Наверное, лучше будет хорошенько выспаться, отдохнуть, а уж утром отправиться на Тургеневскую.

Спустя полчаса он уже лежал на своей койке, просматривал свежие газеты – в последнее время из-за экзаменов не мог их читать. Но вскоре газеты упали на пол – он уснул богатырским сном. Начали мерещиться какие-то видения. Избыток радости одолевал его и делал счастливым. Таким счастливым, как теперь, он никогда еще не был…

Сколько времени проспал в эту первую свободную ночь, когда все тревоги и заботы остались позади, он не знал. Ужасающий грохот сбросил его на пол, из окон посыпались разбитые стекла.

Еще не успел опомниться, прийти в себя, как вблизи послышалось несколько взрывов, на сей раз еще более грозных и страшных. Донесся гул тяжело груженных самолетов.

Илья Френкис поднялся и увидел, что окна уже облепили встревоженные курсанты. Они стояли, задрав головы.

Высоко в небе проходили, словно на параде, бомбардировщики, а над ними кружились быстрокрылые истребители.

Ребята стояли, тесно прижавшись друг к другу. Не понимали, что случилось. А тем временем новая группа самолетов заходила с другой стороны – и снова завыли бомбы, от которых сотрясалось здание казармы, содрогалась земля.

Ребята, все еще не понимая, что случилось, спрашивали друг друга: что за взрывы среди ночи, откуда здесь облака дыма, пламя?

– Эй, братья молодые офицеры, какого черта вы повскакивали? Еще рано, спать надо! – послышался хриплый голос дежурного из дальнего угла.

– А ты чего там, оглох? Не слышишь, что творится?

– Взрывы… Неизвестные самолеты…

– Это там на полигоне, видать, стреляют… Маневры, наверное.

– Какие маневры? Какой полигон? Бомбами швыряют… Не видишь, как все горит?

– Паникеры! А ну-ка спать!

– Вот бахнет сюда бомба, и ты, брат, уснешь навеки!

– Война… Напали на нас…

– Кто на тебя будет нападать, граф Бобринский?

– Видать, немцы… Фашисты…

– С ума сошел! Недавно с ними договор о дружбе заключили…

– Гляньте, ребята, станция Пост-Волынский в огне! Вот… Рядом!..

– А там тоже что-то горит… Авиазавод, что ли?

– Немцы летят! Черные кресты на крыльях!

– Неужели напали, гады? Не может быть!..

– Как же не может быть? Сам не видишь? Повылазило?

Снова где-то грохнуло, казалось, совсем неподалеку, и тяжелое старинное здание училища дрогнуло, шатнулось, словно от землетрясения. На голову посыпалась штукатурка, стекла, заходили под потолком висевшие лампы, и сразу погас свет. Притаившиеся курсанты в нижнем белье казались призраками.

– Чего стоять? Сейчас рухнет здание! Выходите! – послышался чей-то грозный окрик. И ребята помчались вниз по чугунным ступеням на обширный двор, освещенный заревом пожарища.

Не верилось, не укладывалось в голове, что началась война. Но со всех сторон уже доносились тревожные призывы заводских гудков. Куда-то неслись машины пожарной команды, «скорой помощи».

Все уже собрались в просторном дворе и стояли группами, встревоженно посматривая на гремящее небо, вслушиваясь в далекие и близкие разрывы бомб. Люди обернулись к громкоговорителю, висевшему на высоком столбе, – может, радио заговорит. Но было еще слишком рано. Дежурные суетились без толку, пытались звонить по телефону, кого-то вызывали, кого-то искали. Носились связисты с катушками проводов. Двор гудел, и в этот гул все отчетливее и громче врезался тревожный голос заводских сирен. То и дело раздавались испуганные возгласы:

– Война… Напали на нас… Немецкие фашисты…

– Подлюги.!. Так неожиданно, из-за угла…

– Только недавно договор о мире и ненападении подписали!

– Злодеи!.. Что стоят их подписи…

– Гадам разве можно верить?

– Что же будет теперь?

– Как что? Дадим им в рыло, что ничего от них не останется! Мы с ними расправимся!

– Только, браток, не забывай, это очень опасный хищник! Вооружен до зубов…

– А мы что же, пойдем на них о пустыми руками? Мы тоже для них кое-что припасли…

– Мне все же кажется, что это какое-то недоразумение. Наши дипломаты вмешаются, и все будет улажено…

– Да, дипломаты вмешаются… Разве не знаешь: когда гремят пушки, рвутся бомбы, дипломатия спит…

Илья молча вслушивался в эти бессвязные слова и, ошарашенный, места себе не находил. Широкий двор гудел, как потревоженный улей.

Высоко в поднебесье появилась новая группа вражеских тяжело груженных бомбардировщиков. Какого черта было ему терять время на эти курсы? Надо было пойти в летную часть. Теперь он взмыл бы ввысь на истребителе, ринулся бы навстречу черным бомбардировщикам. Полетел бы в Берлин, нашел бы штаб сумасшедшего Гитлера, расправился бы с ним и всей его сворой. Уж он бы эту пакость проучил! Надо немедленно задавить фашистскую гадину, навеки отучить ее нападать на чужие страны, вообще отбить охоту воевать…

Пожалуй, там, на границе, идут жестокие бои. Но почему же врага пропустили сюда? Как он прорвался, забравшись так далеко? А где же наши? А чего мы ждем? Где начальство?

Сердце разрывалось от боли и досады, от чувства беспомощности перед стальной армадой вражеских бомбардировщиков. Хотелось выть, кричать, и он еле сдерживал себя. Что же это происходит? Ведь сколько раз заявляли, что воевать будем на чужой территории. Наши границы – священны… Даже песни об этом слагали…

Так нежданно-негаданно у парня все пошло прахом… Планы его полетели вверх тормашками.

Вместе с другими, не дожидаясь приказа, помчался он на третий этаж, в казарму. Быстро, как по боевой тревоге, оделся, выхватил из пирамиды винтовку и выбежал во двор. Сердце ныло от боли. Нащупал в кармане увольнительную записку. Как он просчитался, опростоволосился! Почему вчера медлил, не помчался к любимой? Теперь, видно, уже не удастся выбраться к ней! Как можно думать о свиданиях, встречах, об увольнительных, когда ты не знаешь, что прикажут тебе через несколько минут. Война, скоро, наверное, придет генерал, тот самый, который вчера на выпускном вечере пожимал руки и поздравлял всех, окончивших курсы. Не доведется, видимо, носить в петлицах кубики. Скоро прикатят машины, аккуратненькие, чистенькие, крытые брезентом, те самые, которые стоят в отдаленном конце двора. Курсанты возьмут с собой пулеметы, гранаты, боеприпасы. И помчатся к границе, чтобы мощным ударом опрокинуть проклятого врага. Перейдут границу и всей колонной двинутся прямо на Берлин. И никакая сила не сможет их остановить!

Он верил, – как верили в это и все его сверстники, – что фашистов быстро разгромят. Гитлер еще проклянет тот день, когда начал безрассудную войну.

В эту минуту, когда к нему пришли радужные мысли, когда все казалось таким легким и простым, Илья снова оглох от нарастающего гула вражеских бомбардировщиков. Сквозь неистовый гул прорвался взволнованный голос дежурного:

– Эй вы, философы! Чего рты разинули? Чего торчите, как свечи? А ну ложись! Огонь по самолетам!

Люди попадали на землю, тут и там застрекотали затворы винтовок, захлопали отдельные выстрелы.

– А может, это просто провокация? Немцы заблудились и приняли наш город за польский?

– Да… заблудились… напутали… Погляди только, как нагло они идут…

– Ничего, далеко не пройдут… Получат по рылу… сполна!..

– Разговорчики! Ложись! Не высовываться!

Гул усиливался. Казалось, все небо заполнилось зловещим грохотом.

Илья Френкис лежал на спине с винтовкой наготове, глядя на эскадрильи бомбардировщиков с черными крестами на фюзеляжах. Он четко видел: от них, прямо над головой, отделялись бомбы, издавая ужасающий вой… Ему казалось, что все эти бомбы обрушатся на него. И весь сжался. Горький ком застрял в горле. Что же это? Неужели смерть? Не успел даже вступить в бой с коварным врагом, убить хотя бы одного гада. Вдруг он отчетливо увидел, как ветер относит бомбы в сторону, на поле, туда, за железнодорожную насыпь, прямо в рожь. Когда они почти одновременно взорвались и его сильно подбросило, облегченно вздохнул.

Хотел было вскочить, думая, что опасность миновала. Но кто-то крикнул, чтоб не трогались с места. Еще не заглохло эхо от взрывов, как над головой засвистели пули, скосили множество веток с деревьев. Это немцы сверху открыли по курсантам стрельбу из пулеметов.

От самолетов отрывались новые бомбы и летели на землю. Но, странное дело, он не слыхал ни воя, ни свиста. Видел разинутый рот и искривленное лицо старшины, который отдавал какую-то команду, но ничего не слышал…

Что же это значит? Неужели он оглох?

Илья вскочил с земли, когда другие стали подниматься. Все бросились бежать в конец двора к складам, над которыми взвился густой дым. Видимо, бомба угодила туда и что-то загорелось. Надо скорее тушить. Ведь там боеприпасы, оружие, горючее…

Кто-то тащил шланги, огнетушители… Илья на бегу бил себя кулаками по ушам, стремясь вернуть слух, услышать команду.

А со стороны города все отчетливее доносились гул, свист заводских сирен, неистовые гудки паровозов, сигналы пожарных, «скорой помощи». Слышался плач женщин, детей, их рыдания раздирали душу. «Война… война…» – стучало в висках. Не хотелось верить, не укладывалось в сознании. Но густой дым, зарево пожарищ, окутавшие полнеба, страшный рев вражеских бомбовозов подтверждали, что это так.

Примерно через час после налета пожар в огромном дворе погасили, и только головешки дымились. Илья взглянул на свой мундир, на недавно до блеска начищенные сапоги, и сердце его защемило. Но что поделаешь, когда пришлось вытаскивать из складов ящики, лезть в огонь? Не до мундира было!

Сказал бы ему кто-нибудь вчера, что утром придется тушить пожары в казарме, что подобное вообще возможно, он посчитал бы этого человека сумасшедшим.

Потушили пожар, Илья поспешил умыться, привести в божеский вид себя и свое обмундирование. На площади застрекотал громкоговоритель. Послышался сперва хрип, потом удар гонга, и туда со всех сторож бросились курсанты.

Затаив дыхание, напряженно смотрели на молчащий громкоговоритель в ожидании новостей.

Но странное дело! Вместо сообщения последних известий передавали бравурные марши и, как в добрые мирные дни, разносились по огромному двору, точно ничего не случилось, знакомые слова: «Если завтра война, если враг нападет…».

Рупор разрывался, хрипел, гудел снова и снова: «Если завтра война…».

Все стало ясно позже, когда выступил по радио Молотов. Уже несколько часов вдоль всей границы шла кровопролитная жестокая война. Вражеские бомбовозы громили порты, узловые станции, города и села. В некоторых районах немецкие танки вторглись на советскую территорию и рвались к жизненно важным центрам. Фашистские орды напали на нашу священную Родину.

Теперь все доморощенные «дипломаты» и упрямые спорщики притихли. Трубач протрубил боевую тревогу. К площади спешили курсанты, вооруженные винтовками и пулеметами. Знаменосцы вынесли боевое знамя, сняли с него чехол, и мягкий ветер подхватил алое полотнище. Оно гордо реяло над головами, призывая к бою, кровавому, тяжелому бою с сильным и жестоким врагом.

Суровые, сосредоточенные воины стояли, сжав в руках оружие. Веселые, задористые ребята, казалось, сразу повзрослели, возмужали…

Седоватый полковник, начальник училища, поднялся на наскоро сколоченную трибуну. Окинул суровым взглядом ровные ряды бойцов. Голос его чуть дрожал. Он говорил коротко, понимая, что больше, чем только что все услышали по радио, не скажешь. Всем было понятно, что речь идет о судьбе Родины.

Под красным боевым знаменем, преклоняя колени, люди принимали воинскую присягу. Четко и мужественно звучали ее слова. Отныне каждый понимал, что настало время, когда нужно на деле доказать свою верность солдатской клятве.

Загрохотали свежевыкрашенные грузовики, долгие месяцы стоявшие в конце двора. Захватив с собой немудреное солдатское имущество, вещевые мешки, все заняли на них места. Их повезут к старым лесам и дубравам. Там молодых офицеров распределят по воинским частям.

Колонна мчалась по главной улице. Вдоль тротуаров стояли толпы горожан, махали вслед руками, платками… На глазах у женщин виднелись следы слез. С болью смотрели они на молоденьких воинов и думали: сколько поляжет их в боях, не возвратится к своим матерям, женам, невестам!

Со всех сторон неслись напутственные возгласы – пожелания поскорее разгромить врага и вернуться с победой.

Никто в эти часы не оставался дома. Весь город, казалось, высыпал на улицы, на площади; все окружили репродукторы и чего-то ждали. Гремела медь оркестров.

Илья Френкис сидел на одном из грузовиков, смотрел на людей. Горький ком душил горло. Не верилось, что это война.

Он никогда не простит себе вчерашнюю оплошность. Иметь увольнительную записку и не побежать хоть на один час к девушке, которая с нетерпением ждала его! По отношению к ней это предательство! Как он искупит вину? Когда ее теперь встретит? Кто знает, на сколько разлучит их судьба и где они будут искать друг друга. А далеко отсюда, в маленьком местечке, ждут его мать и сестры. Он так был занят все это время, редко писал им. Они будут мучиться и страдать. Да и живы ли они? Ведь это так близко от границы. Немцы, наверное, уже бомбили там железную дорогу, а может, и само местечко…

Ни с кем не успел он проститься!

Чем больше отдалялся от города, который за эти месяцы стал ему до боли близким и любимым, тем сильнее ощущал трепет в душе. Он оставлял здесь частицу своего сердца.

В голове все перемешалось, томило плохое предчувствие. Но он считал, что уезжает не надолго. Война не затянется. Страна соберется с силами и обрушится на врага. Неделя, ну от силы две – и фашистские гады будут разгромлены. Ребята возвратятся назад с триумфальной победой, в почете и славе, а возможно, с орденами и медалями.

Люди, которые сейчас с любовью провожали колонну, встретят победителей уже не со слезами, а с торжеством и радостью. Иначе быть не может!