Текст книги "Звездный егерь"

Автор книги: Григорий Темкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Эпилог

Всем своим видом – лохматыми нахмуренными бровями, носом, сварливо нависшим над нижней половиной лица, поджатыми губами – Таламян выражал недовольство. Он заявил:

– Я вами недоволен, Алексей Васильевич. Вы позволили вашим фантазиям увести вас слишком далеко. Ну хорошо, я готов понять, что у вас мелькнула мысль, связывающая гибель людей на чужой планете с преступлением. Но вы её, эту мыслишку, не только не выкинули, вы её превратили в рабочую гипотезу, поставили под сомнение порядочность таких людей, как доктор Елена Бурцен, капитан Масграйв, профессор Саади…

Алексей Санкин сидел в кресле напротив Главного и не поднимал глаз.

Набиль Саади великодушно согласился детективные завихрения Алексея не предавать гласности и обещал забыть, поэтому всем непосвящённым было известно только то, что Саади и Санкин провели блестящую разведку планеты Мегера, обнаружили уникальную мыслящую субстанцию и установили с ней контакт.

Переговоры с Озером начались в тот же памятный и богатый впечатлениями день. Алексей, совсем уж было распрощавшийся с жизнью, с удивлением обнаружил, что его голова – в шлеме! Зато Саади сидел на земле с обнажённой головой, и его шлем валялся в траве. Вначале Алексей подумал, что Абу-Фейсал сошёл с ума или впал в транс, загипнотизированный хищником. Потом заметил, что взгляд профессора, устремлённый на Озеро, вполне осмыслен, а губы шепчут какие-то слова. Алексей прислушался, но ничего не разобрал: Саади бормотал беззвучно.

До Алексея вдруг дошло, что Набиль не собирался его убивать. Удар по затылку был единственным средством остановить его несдержанный порыв. Алексей посмотрел на спокойное Озеро и решился. Расстегнул застёжку шлема и тут же зажмурился, ослеплённый лавиной образов, хлынувших в мозг.

В некоторых символах Алексею угадывались мегерианские животные, но большую часть изображений понять было невозможно. И тем не менее контакт с внеземным интеллектом всё же возник! Озеро, которое он чуть было не уничтожил выстрелом бластера, разговаривало, пыталось найти с ними общий язык!

Им неслыханно повезло. Совершенно случайно гиперлёт забросил Санкина и Саади на Мегеру именно тогда, когда приближался Двадцать шестой сезон – единственное время, когда Озеро обретало состояние разумности. Профессор сравнивал это с обыкновенным человеческим сном в масштабе годового цикла, с той только разницей, что мы, люди, просыпаем в году где-то одну четвертую часть жизни, но спим с перерывами, а Озеро спит почти девяносто процентов времени, и подряд.

Какими категориями мыслит Озеро, ни Алексей, ни Саади не поняли, да и не надеялись понять за единственный день Контакта. Этим будут заниматься сотни учёных, и трудно сказать, когда станет возможным осмысленный диалог. Но кое-что исследователи сумели понять: например, что Озеро не одинокий мыслящий представитель планеты, что есть ещё другие Озера на Мегере… Период разумности их длится всего один сезон, когда природа позволяет не заботиться ни о пище, ни об энергии. Позже, когда меняются климатические условия, Озеро неохотно покидает свою разумную ипостась: ещё несколько дней борется, пытаясь удержать разбегающиеся мысли, и не замечает, как возвращается в хищное состояние.

В такое переходное время и оказались на берегу Озера Бурцен и Декамповерде. Они уловили последние обрывки мыслей Озера, сообщили о них на форстанцию и решили продолжить наблюдения. Астронавты пали жертвами, но не инопланетного интеллекта, а уже бездумного, алчного хищника.

Санкин и Саади застали предшествовавший состоянию Разума пограничный период Мегеры. Озеро переходило из хищной стадии в разумную. И если бы не твёрдая тяжёлая рука Саади, в последний момент удержавшая Санкина от непоправимого шага, жертвой непонимания на сей раз мог стать мыслящий представитель чужой планеты.

– Я помирился с Саади, – сказал Алексей Таламяну. – Он больше не обижается…

– Это объяснимо, – хмыкнул редактор. – Набилю Саади воздали должное все представители рода человеческого… Но как вы собираетесь объясняться с остальными?

– Кто же остальные? – изумился Алексей. О деталях его стихийного расследования действительно знали только двое: Саади – но с ним вопрос уже улажен, и Таламян, которому исполнительный форстанционный кибер дал гиперграмму, не дождавшись возвращения Санкина к назначенному часу. Когда после всех событий этого дня он попал на станцию и вспомнил о приказе, его «детективная» версия со всеми расписанными им красочными подробностями уже ушла на Пальмиру. Алексей хотел послать вдогонку опровержение, но аварийный флашер был уже использован.

– Ладно, товарищ Санкин, – сказал Таламян, меняя гнев на милость. – Думаю, у вас хватит мужества извиниться перед всеми людьми, которых вы незаслуженно обидели. Это люди нашего, двадцать третьего века, а вы, Алексей, надумали их страсти мерить на детективный аршин трехсотлетней давности…

На сердце у Санкина полегчало.

Алексей шагнул к двери, но редактор остановил его.

– Алёша, одна деталь в этой истории мне так и непонятна. Почему всё-таки на Бурцене и Декамповерде не было шлемов? Озеро, каким бы хищным оно ни было тогда, сорвать шлемы и пробить защиту костюмов не могло. Но если не Озеро и не кто-либо из членов экспедиции, то что вынудило астронавтов к этому? Не сами же они действительно открылись! Или это так и останется для нас загадкой века?

– Хочешь, Рафик, ещё одну версию? Думаю, безошибочную, – осмелел Санкин.

– Ну-ну? – заинтересованно вскинул брови Таламян.

– Бурцен и Анита были влюблены друг в друга, ты знаешь?

– Но при чём здесь это?

– А при том! Никто их не вынуждал отключать защиту костюмов, они сняли шлемы сами и… увлеклись, вовремя не заблокировали защиту от пси-излучения.

– Да зачем, зачем всё-таки им понадобилось снимать шлемы, ты не ответил.

– Затем, товарищ Таламян, – ответил Алексей, посмотрев в окно, – что влюблённые во всё времена обязательно целуются. А делать это в шлемах… довольно неудобно.

Таламян засмеялся, а Санкин вышел из кабинета и, не в силах более сдерживать свои чувства, побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Костёр

Пилот морщился, кривился от напряжения, а гусь никак не хотел получаться.

– Дай-ка я. – Андрей отстранил смущённого пилота. Друзья шумно зааплодировали: в синтезаторе, секунду назад ещё пустом, теперь на большом блюде лежал, воздев кверху косточки мясистых ножек и дымя восхитительно-золотистой корочкой, жареный гусь.

Андрей, бесспорно, был мастером психосинтеза. Впрочем, и каждый из сидящих рядом с ним разведчиков отлично владел полевым синтезатором, для краткости именуемым просто «пээсом»: салфетки, скатерть, багровые помидоры, мягкий душистый каравай, нарезанный крупными ломтями, банки с фруктовыми соками – всё, что стояло сейчас перед ними, было не взято из корабельного холодильника, а только что ими самими создано, или, на профессиональном жаргоне разведчиков, «слеплено», в психосинтезаторе.

Обедали весело, шумно и недолго. Это был их четвёртый прощальный обед за последние две недели: четвёртый разведчик уже высаживался на свою планету. Седьмой обед разделят только двое – последний разведчик и пилот, а затем пилот в том же порядке повторит маршрут, собирая выполнивших задание разведчиков.

Андрею досталась Четвёртая – что ж, не лучше и не хуже, чем другие планеты, все одинаково хорошо уже обследованные зондами и роботами.

Друзья пожелали Андрею удачи, сели в приземистую чечевицу лифта и исчезли за облаками, чтобы через несколько минут пришлюзоваться к послушно ожидающему их на орбите кораблю и лететь дальше.

Утром, поёживаясь, Андрей выбрался из лёгкой, наскоро «слепленной» перед сном палатки и с удовольствием огляделся: судя по всему, с планетой ему повезло.

Андрей посмотрел на небо, словно рассчитывая увидеть между двух маленьких солнц приветственный транспарант со словами «Добро пожаловать!». Транспаранта на небе не оказалось, зато были пушистые облачка, суетливо сбивающиеся в синеющую мохнатую тучу.

Будет дождь, подумал Андрей и подошёл к «пээсу». Под его взглядом в верхней части прибора высветилось универсальное табло. «Прогноз!» – мысленно приказал Андрей, и по дисплею побежали буквы: «… через десять-пятнадцать минут кратковременные осадки».

Захотелось есть. Андрей задумчиво уставился на синтезатор. Что бы такое «слепить» себе на завтрак? Может, шашлык из курятины с шампиньонами? Седло молодого барашка под соусом? Или глазунью из трёх – нет, лучше из пяти яиц? По щеке звонко шлёпнула тяжёлая дождевая капля. За ней другая. Чуть заметный до сих пор запах хлора в воздухе сразу усилился. Махнув рукой на меню, Андрей ухватился за края скатерти и волоком втащил остатки вчерашней трапезы в палатку. Дождинки начали весело пощёлкивать по туго натянутой крыше. Андрей наглухо застегнул комбинезон, подбежал к «пээсу», выхватил из камеры в одно мгновенье «слепленную» им кружку горячего чая.

Он влетел в палатку и не поставил, а почти швырнул кружку на пол. И в этот момент хлынул ливень.

Было удивительно уютно и хорошо сидеть в палатке, слушать взволнованную дождевую дробь и доедать холодные гусиные крылышки. Мяса, правда, на крылышках оказалось маловато. Андрей пожалел, что накануне не «слепил» гуся побольше, потом вспомнил, что гусь был точно по объёму синтезатора; у пилота потому ничего и не выходило, что он никак не мог втиснуть слишком большого гуся в камеру «пээса». Объем её был практически единственным ограничением синтезатора: всё, что могло в нем поместиться, могло быть создано. Не случайно одним из самых важных предметов в Школе косморазведки считается психосинтез – материализация человеческой мысли с помощью прибора, который служит как бы её физическим продолжением и, принимая команду мозга, воплощает её в структуру, объём и форму. То, что несколько веков назад считалось колдовством, сегодня стало искусством – человек научился творить мыслью, как скульптор резцом или художник кистью. Правда, настоящий психосинтез по силам не каждому – нужны способности к концентрации, развитое образное мышление, высокий уровень аутогенного контроля…

Дождь кончился, будто все водяные нити, вытянувшиеся от тучи до земли, разом оборвались. Андрей вышел из палатки. Неприятный запах после дождя ещё больше усилился. Андрей смахнул рукавом лужицу с синтезатора, уселся на него верхом, достал блокнот и карандаш: пора было составить список необходимых дел. Впрочем, если разобраться, дело у него всего одно: прожить на этой планете ровно один месяц. Чем угодно занимаясь, о чем угодно думая, что угодно «слепливая» себе в «пээсе» – единственном предмете багажа, который разведчик берет с собой на новую планету. Когда после него на планету высадится первая сотня колонистов, у них, кроме тех же «пээсов», тоже не будет больше почти ничего. Почти ничего, кроме того, чего этот месяц не будет хватать ему. И вот тогда, вооружённые синтезаторами и этим крохотным, но необычайно важным «почти», люди сумеют закрепиться на Четвёртой, пустить здесь корни, создать во Вселенной ещё одну цитадель разума.

Что ж, раз надо здесь прожить, будем жить хорошо. Для чего сперва следует благоустроить лагерь. Андрей куснул кончик карандаша и решительно записал: «1. Надувн. дом». Пожалуй, это особого труда не составит: нужно лишь «слепить» несколько десятков надувных кирпичей, склеить друг с другом… Или нет, лучше ими обклеить палатку, получится надёжней и теплей. Да, кстати, насчёт «теплее»: «пээс» предсказал похолодание, понадобится что-нибудь посолиднее его комбинезона. Андрей сделал пометку в блокноте. Что ещё? Ну, с питанием всё ясно, вода для питья есть в ручье рядом с лагерем, правда, там слишком много хлора. В общем, воду тоже можно синтезировать. Опасного зверья в окрестности вроде нет, но станнер на всякий случай пусть будет… Фонарик. Посуда. Раскладная мебель: столик, стул, койка. Собственно, со стула можно и начать – на синтезаторе восседать не слишком-то удобно.

Андрей мысленно нарисовал себе стульчик: четыре отвинчивающиеся ножки и сиденье с нарезными отверстиями. Почему-то стульчик представился больнично-белым. Андрей прикинул и пришёл к выводу, что к буроватому ландшафту пойдёт красная мебель. Тотчас воображаемый стульчик перекрасился в алый цвет. Андрей привычно послал образ в синтезатор, не вставая, сунул руку в камеру, чтобы тут же свинтить стул, и замер. В камере ничего не было.

Андрей опустился на колени, удивлённо заглянул в синтезатор. Не считая горстки пыли, там действительно было пусто.

Андрей вдруг испугался, что почему-либо исчезла его способность управлять синтезатором. Он попробовал «слепить» самое простое, чему учат на первых занятиях по синтезу: металлический кубик. Ничего не вышло, только кучка пыли на дне увеличилась.

Странно, но ему стало спокойнее. Виноват, по всей видимости, синтезатор, а не он, иначе не получилось бы даже пыли. А что это за пыль такая? Андрей поглядел на табло, и анализатор тотчас же вывалил на дисплей половину символов таблицы Менделеева. Какая-то каша из несоединённых элементов. Андрей открыл камеру и высыпал всю пыль на землю. Затем протёр стенки и попытался сотворить железную пирамидку. Пирамидка не «слепилась», но пыль, снова появившаяся на дне, оказалась чистым железом.

Так, делаем вывод, сказал себе Андрей. Анализатор явно исправен, и это отрадно. Синтезатор явно неисправен, и это отнюдь не радует. Что теперь? Ремонтировать «пээс» здесь исключается, да его и не вскрыть. Пользоваться им, раз он рассыпает задание на атомы, невозможно. Следовательно, задача на тот же месяц без одного дня меняется: теперь надо не прожить, а выжить. А что требуется для поддержания жизни? Еда и питье.

Еды, не считая нескольких кусков хлеба и гусиных костей, оставшихся после прощального обеда, нет совсем. Пытаться найти что-либо съедобное на этой планете? А как? Охотиться нечем, копать коренья – разве только ладонями. Нет, шансов совсем мало. Даже если и удастся отыскать что-то с виду годное в пищу, на поверку оно скорее всего для человека окажется неприемлемым. Сил на поиск уйдёт много, а результатов ждать не приходится. Что ж, Андрей невесело покачал головой, о гастрономических радостях на месяц придётся забыть. Да, сюрпризец: тридцатидневная голодовка. Такого в программе подготовки разведчиков не было…

Приняв решение голодать, Андрей доел всё, что оставалось на скатерти, набрал во все кружки и банки из-под соков воды, чтобы потом не тратить калории на ходьбу, и следующие шесть дней провёл, почти не выходя из палатки. К воде он даже привык и пил её без особого отвращения. С голодом было бы куда сложнее, если бы не тренированный, приученный к самодисциплине мозг. Андрей приказал себе не думать о еде и не думал о ней. На второй и, особенно на третий день ещё посасывало под ложечкой, беспокоила немного неприятная сухость во рту, но к этому, Андрей не сомневался, за оставшиеся двадцать четыре дня он как-нибудь привыкнет.

На седьмое утро Андрей проснулся оттого, что где-то совсем рядом по дуплистому дереву стучал дятел. Андрей открыл глаза и понял, что стучит не дятел, а его собственные зубы выбивают барабанную дробь.

Андрей выбрался из палатки, хлопая себя по бокам, подошёл к барометру и присвистнул: всего плюс четыре! Он просмотрел прогноз на три недели вперёд и теперь в растерянности стоял, позабыв про озноб. Более того, от прочитанного его бросило в жар, потому что, если верить прибору, завтра должны были ударить заморозки, а ещё через два дня – похолодать до минус четырнадцати.

Андрей невесело усмехнулся и потёр щеки. Ситуация! Как это он не успел «слепить» себе тёплой одежды… Но сожалениями теперь не поможешь. В задаче снова изменились условия. Надо думать, как с тонкой палаткой и лёгким комбинезоном пережить неделю морозов.

Ответ Андрей нашёл очень быстро. Будь у него запас высококалорийной пищи, какой-то шанс продержаться ещё бы существовал. А так – без еды, почти не укрытый от непогоды – он обречён. Если… Если только не разжечь костёр!

Поняв, в чем его спасение, Андрей взялся за работу со всей энергией, на которую только был способен истощённый недельной голодовкой организм. Андрей прошёл к лесу и убедился, что материала для костра сколько угодно. Набрав полную охапку лёгких сухих сучьев, он вернулся в лагерь и сел передохнуть. Сердце колотилось гулко и устало, хотя до леса было не больше трёхсот шагов – полкилометра туда-обратно. Дров надо набрать сегодня, решил Андрей, завтра у него уже может не хватить на это сил.

К полудню гора хвороста, который Андрей старался укладывать поперечными слоями, в подобие виденной в кино поленницы, поднялась выше палатки. Андрей обессиленно вполз под тент, дрожащей, в кровь изодранной о колючки рукой отёр пот со лба и закрыл глаза. И вдруг резко сел, подброшенный неожиданной и жуткой мыслью: а сумеет ли он эти дрова разжечь? Чем? Лучемётом?

Андрей заставил себя подойти к синтезатору и для очистки совести попробовал сделать лучемёт. Бесполезно. С лёгким шипением «пээс» высыпал лишь жалкую кучку металлической пыли.

Стало отвратительно тоскливо. Впервые Андрей сам почувствовал, как опускаются руки. Ну нет, приказал себе он, сдаваться ещё рано. Пусть подвела техника, но человек и без машин кое на что годится. Первобытные люди, к примеру, прекрасно разводили костры и без лазерных устройств.

Андрей принялся припоминать, как в разные эпохи человек добывал огонь. К его удивлению, картина получалась не слишком разнообразная: человечество, прошедшее путь от каменных пещер до межзвёздных перелётов, огню обязанное жизнью и цивилизацией, для добывания огня сменило едва ли десяток способов. Да и те, не считая систем воспламенения в механизмах, уже принадлежат истории – к чему они сегодня? От курения люди давно отказались; всё, что в быту требуется горячим, домашние приборы или синтезируют нужной температуры, или моментально разогревают; в квартирах светятся бутафорские камины, имитирующие даже запах дыма. А на пикниках – кто не любит отдохнуть в лесу, на природе! – закуски достают из саморазогревающихся пакетов, а в прохладную погоду укрываются лёгкими, удобными термоодеялами. Кому в голову придёт ради этого разводить огонь, сжигая драгоценную древесину? Человечеству сегодня просто ни к чему костёр с его смехотворным коэффициентом полезного действия.

Андрею вдруг пришло в голову, что он не только не разводил – ни разу в жизни не видел костра. Конечно, не костра из исторических фильмов, а настоящего, живого костра. Мог ли он когда-либо предположить, что от архаического открытого пламени будет зависеть его собственная жизнь? Но, впрочем, не всё потеряно. Почему бы ему, человеку космического века, не суметь то, что делали – и без особых усилий – люди века пещерного?

Андрей решил начать с самого начала, то есть с добывания огня трением. Несмотря на физическую слабость, разум работал быстро и чётко. Андрей отобрал из кучи хвороста абсолютно сухой обломок, расщепил его вдоль, плоской частью положил на землю. Затем сделал в полене с помощью острого прямого сучка углубление, уселся на «пээс» и, зажав полено ногами, начал быстро вращать палочку между ладоней. Через час его руки покрылись волдырями, но никаких признаков огня не было и в помине. Лишь неровная ямка, отполированная концом сучка, превратилась в зеркальную сияющую лунку. Стало ясно, что пещерного человека из него не выйдет. Надо увеличить трение и скорость вращения, решил Андрей.

Изобретать ничего не пришлось, в детстве он пересмотрел достаточно фильмов про индейцев и отлично представлял себе короткий смычок-лук, тетива которого оборачивалась вокруг вращающейся палочки для добывания огня. Андрей оторвал от скатерти длинный лоскут, подобрал подходящую упругую ветку, натянул импровизированную тетиву. Лук вышел неказистый, однако, двигая им вперёд-назад, удалось добиться вполне приличной скорости вращения сучка. Через какое-то время в лунке появилась мелкая древесная пыль. Андрей воодушевился, приналёг, но дымка, который, казалось, вот-вот появится, всё не было. Андрей потрогал пальцем лунку: её стенки были еле тёплыми. «Плохо, – подумал Андрей. – Огонь нужен сегодня. Завтра будет поздно».

Он закрыл глаза, сосредоточился, взял себя в руки. Потом встал, принёс обратно лук и снова принялся за вращение. Добыть огонь трением он уже не рассчитывал, но получающаяся древесная пудра может послужить отличным горючим материалом, если высечь искру.

Когда пыли набралось с горсть, Андрей бережно обложил её со всех сторон нитками и лоскутками от скатерти и, пошатываясь, отправился искать камень для огнива. Назад он вернулся спустя час, приполз на четвереньках – сил идти уже не было. Посмотрел на заготовленные дрова и, совсем по-детски всхлипнув, вдруг заплакал, размазывая по лицу инопланетную грязь. В этой чёртовой дыре не нашлось камня! Ни одного – круглого, острого или квадратного, только глина, глина, глина…

И вдруг на Андрея снизошло спокойствие. С уходом последней надежды исчезли, улетучились суета, волнение, злость. Всё стало окончательно на свои места. Эту ночь ему не пережить, поэтому к чему ползком убегать от смерти? Страшит то, чего можно избежать, но ты не знаешь как. А неизбежное, оказывается, вовсе не так уж страшно.

«В чём же причина моей гибели? – рассуждал Андрей, незаметно для себя отрешаясь от собственного тела, не чувствуя, как холод всё глубже пробирается под кожу, запускает ледяные коготки в его плоть. – В приборе? Вряд ли. Скорее в самонадеянности. Нашей человеческой самонадеянности. Десятки лет безаварийной работы «пээсов» – и мы уже в них уверены абсолютно. А за такой уверенностью идёт беспечность. И получается так, что зависимость наша от технического приспособления – пусть даже самого хитроумного – вне всяких пропорций растёт, а автономность как живого, мыслящего организма падает».

Нет, после случая с ним должны будут изменить подготовку косморазведчиков. А может, и сделать более широкие выводы. Ну на что ему теперь все эти астрофизики и ботаники, неевклидовы геометрии и алгебры Буля? Что толку сейчас от трёх семестров логики и четырёх – аналитической химии? А дисциплина номер один: психосинтез? «Пээс», – говорили профессора, – это абсолютное решение. Он умеет всё». Какая ерунда. Все эти знания – будь они прокляты! – вместе со всемогущим «пээсом» пустой звук, схоластика, раз его не научили хотя бы что-то делать самому, собственными руками. А что «что-то»? Ну, пусть даже самое простое, элементарное…

Словно током обожгло Андрея. «Элементарное»!

– Э-ле-мен-тар-но-е, – по складам произнёс он, смакуя, как великое лакомство, каждую букву слова.

Андрей поднялся, негнущимися пальцами подобрал с земли стакан и пошёл к ручью. Разбив тонкую корочку льда, зачерпнул воды, вернулся к «пээсу». Пристально посмотрел на прибор, все свои мысли концентрируя на одном: соль, NaCl. Наполняя образ, слились в единый большой соляной кристалл солонки и соленья, соляные копи и солонцы, солёные огурцы и рассольник. Стекло камеры реализатора пожелтело.

Андрей распахнул дверцу камеры. Оттуда туманом потёк прозрачный жёлто-зеленоватый газ. Хлор! Андрей сунул руку в аппарат и извлёк маленький невзрачный слиток серебристого металла. [1]1
  Вообще, конечно должен быть, конечно, не слиток, а натриевая пыль, которая сразу бы прореагировала с хлором. – Прим. OCR


[Закрыть]Получилось! Как он и подумал, испорченный «пээс», выдающий требуемые предметы в виде составляющих элементов, тот же трюк проделал и с поваренной солью.

Не теряя ни секунды, чтобы не дать натрию окислиться, Андрей бросил его в стакан. Металлический кусочек запрыгал по воде, забулькал дымными пузырями водорода. Потом раздался хлопок, и возникло пламя.

Вскоре Андрей сидел у большого костра, блаженно поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, грея над пламенем озябшие руки, впитывая тепло – удивительное, ни с чем не сравнимое, восхитительное тепло – каждой клеточкой возвращённого к жизни тела.

Трещали дрова, стреляли в ночное небо искрами-забияками, весело размахивали горячими красными рукавами. Зарево прыгало по палатке, по высокой куче наломанных дров, по осунувшемуся лицу Андрея, а он улыбался. Он был счастлив. И не только потому, что выжил, нашёл решение в безвыходной, казалось, ситуации, но и потому, что разжёг первый в своей жизни Костёр.

Дунул ветер, и Андрея окутало тёплым дымным облаком. Защипало глаза. Дым пробрался в ноздри, рот, защекотал горло. Андрей раскашлялся и почувствовал вдруг, что страшно голоден. Ему пришло в голову, что, может быть, и необязательно поститься до прилёта корабля: если молодые побеги здешних деревьев или корни как следует проварить, неприятный запах наверняка улетучится. А вредные соединения – их можно попробовать каким-нибудь элементом нейтрализовать, у него ведь теперь в распоряжении ни много ни мало вся таблица Менделеева. Надо только сообразить, что с чем реагирует и при каких условиях. Не зря же всё-таки он получал образование в двадцать третьем веке…