Текст книги "Обвинение в убийстве"

Автор книги: Грегг Гервиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

4

Тим открыл глаза и ощутил ужас прежде, чем смог вспомнить причину. Он сел на диване. Дрей была на кухне, оттуда раздавался шум.

Он не просто вспомнил, он заново пережил. Несколько минут сидел на диване, парализованный горем и не способный ни на одно движение. Тим сосредоточился на дыхании. Если он сможет три раза вдохнуть, значит, может вдохнуть и еще три раза, и жизнь будет идти отрезками по три вдоха-выдоха.

В конце концов Тим собрал волю в кулак и нашел в себе силы встать. В свете дня смерть дочери стала реальностью. Смерть жила в доме вместе с ними в пыли на полу, в пустоте потолков, в тихих безответных звуках его шагов мимо ее комнаты.

Приняв обжигающий душ, он оделся и пошел на кухню.

Дрей сидела за столом над чашкой кофе. Ее глаза опухли, а волосы сбились в сторону. Перед ней на столе лежала телефонная трубка.

– Только что разговаривала с окружным прокурором. Похоже, вам не удалось испортить дело Кинделла.

– Хорошо. Это хорошо.

Секунду они испытующе смотрели друг на друга. Она протянула руки, как ребенок, который хочет, чтобы его обняли, и Тим ответил на этот жест, порывисто шагнув в ее объятия. Она пристроила голову у него на животе, он зарылся лицом в ее волосы, а затем опустился на стул рядом с ней.

Под глазами у Дрей были черные круги.

– Чертов ублюдочный кусок дерьма, – сказала она.

– Да.

– Кинделл есть у них в картотеке. Он проходил по трем эпизодам растления малолетних: один с младенцем и два с детьми дошкольного возраста. Всем девочкам было меньше десяти лет. Три раза его ловили за руку. Последний раз судья признал его невменяемым. Ему оплатили полтора года пребывания в Пэттоне, стены с мягкой обивкой и горячую еду, – она говорила быстро, стараясь выплеснуть боль.

– А что с нашим делом?

– В полицейском участке он молчал как рыба – не сказал ни слова, как на него ни давили. Но в его лачуге море улик. Они взяли образцы крови с… с ножовки… – Дрей согнулась пополам.

Тим мягко отвел волосы от ее лица, но рвоты не последовало. Она резко выпрямилась на стуле, вытерла губы, судорожно выдохнула воздух и снова заговорила о деле:

– Окружной прокурор работает с ним, записывает все детали и подробности. Завтра ему предъявят обвинение.

– Еще у нас остается сообщник, которого они должны вычислить.

– Кто-то умеет заметать следы лучше, чем Кинделл.

– Они что-то не поделили или кто-то кого-то надул.

– Или – так, кажется, думает окружной прокурор – Кинделл был один в своем фургоне, Джинни шла к Тесс, и все дело в том, что просто, черт его подери, был самый неподходящий момент.

– Он что, вообще не занимается этой версией?

– Она – прокурор женщина – лично меня заверила, что ее люди изучают такую возможность, но, по-моему, ее это не особо вдохновляет.

– Почему?

– Дело легко выстраивается и в том виде, в каком оно сейчас. И я уверена, что Гутьерес и Харрисон не горят желанием рыть носом землю, проверяя то, что тебе подсказывает интуиция.

Тим вспомнил сухие сорняки у дома Кинделла и мягкую грязь, на которой могли остаться следы или отпечатки покрышек еще одной машины. Он подумал обо всех, включая себя и Медведя, кто побывал там до приезда экспертов-криминалистов, затаптывая улики на месте преступления.

Тим налил себе чашку кофе, сосредоточив все свое внимание на стоящей перед ним задаче, и секунду сидел молча.

– Помнишь пикник, когда ей было четыре? – вдруг спросила Дрей.

– Не надо.

– На ней было то желтое клетчатое платье, что прислала твоя тетя. Над нами пролетел самолет, и она спросила, что это. Ты сказал ей, что это самолет и что в нем летят люди.

– Не надо.

– И тогда она посмотрела вверх, измерила его своим крошечным пухленьким пальчиком и… помнишь, что она сказала? «Не может быть. Они ни за что туда бы не поместились».

У Дрей по щеке скатилась слеза.

В дверь позвонили, и Тим поднялся, ощущая благодарность за то, что прервали этот разговор. На крыльце стояли Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще несколько ребят, которые были в баре вчера вечером. Все они сняли шляпы, как торговцы, изображающие почтение.

– Э-э, Рэк, мы… – Фаулер с усилием прочистил горло. От него пахло кофе и перегаром. Он спохватился: – А Дрей тоже здесь?

Тим почувствовал, как Дрей на цыпочках подошла и положила голову ему на плечо.

Фаулер кивнул:

– Мы все хотим извиниться. За то, что произошло в баре. И до бара тоже. Эта… ночь далась всем нам очень тяжело, – конечно, я понимаю, не так тяжело, как вам, но мы тоже не привыкли к… Как бы там ни было, мы вели себя не самым лучшим образом, когда у вас с Дрей и без нас проблем хватает, и, э-э, ну…

Гутьерес закончил за него:

– Нам стыдно.

– Теперь, – сказал Харрисон, – мы занимаемся делом вплотную.

– Спасибо. Я оценил.

Они еще немного потоптались, потом по одному вышли вперед, чтобы пожать Тиму руку. Это была глупая формальная церемония, но Тим был тронут.

Полицейские прошли обратно по дорожке, а потом патрульные машины увезли их одного за другим. Тим и Дрей наблюдали за процессией, пока последняя машина не исчезла из виду.

Следующие сорок восемь часов были долгими и мучительными. Звонки родственникам и друзьям, попытки вызволить тело Джинни из рук коронера. Новые подробности дела Кинделла, которое окружной прокурор готовился передать в суд…

Кинделл, который по понятным причинам не просил выпустить его под залог, отказался от подготовительного этапа и потребовал быстрее провести предварительное слушание. Дрей узнала, что защитник подал ходатайство, чтобы добиться признания несостоятельности доказательств. Она подняла шум и позвонила в офис окружного прокурора, но ее заверили в полной бесперспективности подобного ходатайства. Дрей объяснили, что защитник постоянно подает ходатайства просто для профилактики, и даже хорошо, что он так основательно взялся за дело: у него репутация крикуна, а последнее, что им нужно, – это чтобы Кинделл после завершения процесса подал жалобу на неэффективные действия предоставленного государством адвоката.

Тим и Дрей пытались утешить друг друга, обнять, скорбеть вместе, но боль одного лишь усиливалась страданиями другого и ощущением собственной бесполезности, неспособности помочь.

Они начали держаться друг от друга на почтительном расстоянии, как квартиранты. Они часто дремали, но всегда отдельно друг от друга, и редко ели, невзирая на массу различных пластиковых емкостей со всевозможными яствами, поставляемых соседями и друзьями. Когда им все-таки случалось разговориться, это были короткие вежливые фразы – пародия на семейную жизнь. Один только вид Дрей вызывал у Тима острые уколы стыда за то, что он не может сделать для нее больше. Он знал, что в его лице Дрей видела отражение собственного опустошения.

В офисе окружного прокурора их уважительно держали в курсе дела, хотя и проявляли осторожность, не раскрывая деталей. Из бесед с коллегами Дрей умудрялась по кусочкам собирать информацию о ходе расследования Гутьереса и Харрисона и узнала достаточно, чтобы понять, что они отбросили версию о сообщнике.

Мысли Тима с навязчивым постоянством возвращались к гаражу Кинделла. Он вновь и вновь прокручивал в голове все, что видел, – каждую деталь, начиная со скользкого, закапанного маслом пола и заканчивая резким запахом растворителя для краски.

«Я не должен был ее убивать».

«Он не…»

Эти восемь слов открывали бездну сомнений. Боль неведения почти сравнялась по силе с болью утраты. Джинни была мертва, но через что ей пришлось пройти и кто нес за это ответственность? Кинделл сказал достаточно, чтобы удовлетворить детективов и окружного прокурора, но Тим знал, что им еще предстояло узнать, какими были на самом деле последние часы жизни его дочери.

В среду вечером они с Дрей поехали прокатиться на машине. Это был их первый совместный выход со дня смерти Джинни. Они сидели и неловко молчали. Когда, по дороге домой, они проезжали бар Маклейна, Дрей вытянула шею, разглядывая машины на темной стоянке.

– Машина Гутьереса, – пробормотала она.

Тим повернул на стоянку. Дрей взглянула на него, скорее с любопытством, чем с удивлением.

Они нашли Гутьереса в баре, он играл в бильярд с Харрисоном. Гутьерес кивнул, приветствуя Дрей и Тима, потом заговорил мягким тоном, которым теперь с ними разговаривали все:

– Ну как вы, ребята? Держитесь?

– Спасибо, все в порядке. Можно вас на минутку?

– Конечно, Рэк. Не вопрос.

Вслед за Тимом и Дрей детективы вышли из бара на стоянку.

– Ходят слухи, что вы прикрыли версию о сообщнике, – сказал Тим.

– Она не подтвердилась.

– Вы проверили эпизоды, по которым привлекался Кинделл? Тогда у него был сообщник?

– Мы плотно сотрудничаем с окружной прокуратурой, но не нашли никаких доказательств того, что там был кто-то еще. Мы отработали все версии. Вы прекрасно знаете, что мы не можем посвящать в дела следствия родителей жертв.

– Поздновато ты об этом вспомнил, – вставила Дрей.

– Вы не можете быть объективны. Не видите перспективы.

– Как вы нашли тело Джинни? – спросил Тим. – Ведь устье реки – достаточно отдаленный уголок, не так ли?

Харрисон резко выдохнул; в холодном воздухе изо рта у него шел пар:

– Анонимный звонок.

– Мужчина или женщина?

– Послушай, мы не обязаны…

– Это был мужской голос или женский?

Гутьерес сложил руки на груди, раздражение в нем начинало перерастать в злость:

– Мужской.

– Вы отследили его? Записали на пленку?

– Нет, звонок был сделан на номер одного из детективов отделения.

– Не на номер 911? Не к диспетчеру? – спросила Дрей. – Кто мог знать личный номер?

– Кто стремился прикрыть свою задницу, – сказал Тим. – Кто-то, кто опасался быть обвиненным в соучастии или боялся, что его вычислят по звонку. Например, сообщник.

Харрисон сделал шаг вперед, вплотную подойдя к Тиму:

– Слушай-ка, Фокс Малдер, ты себе даже не представляешь, сколько анонимных наводок мы получаем. Это не означает, что парень замешан в убийстве. Это мог быть условно-досрочно освобожденный, испуганный ребенок, который не захотел впутываться в мокрое дело, или бомж, нюхавший клей.

– Точно, у всех бомжей-токсикоманов, подсевших на клей, есть личные номера детективов мурпарского полицейского участка, – заметила Дрей.

– Номер есть в справочнике.

– Бомж с телефонным справочником, – сказал Тим.

– Эй, послушай, ты упустил свой шанс разобраться с этим делом. Мы тебе давали этот шанс. И знаешь что? Ты хотел, чтобы все было честно, по закону. Ладно, хорошо. Мы уважаем твое желание. Но это значит, что теперь ты не контролируешь ситуацию. Вы – родители жертвы и не должны и близко подходить к этому делу, иначе мы обвиним вас в воспрепятствовании следствию. Ваша дочь мертва, и мы поймали подонка, который ее убил. Дело закрыто. Возвращайтесь домой и утешайте друг друга.

– Спасибо, – сказала Дрей, – мы обсудим твое предложение.

Они молча вернулись к машине, забрались внутрь и сели.

– Он прав, – голос Тима звучал мягко и надтреснуто – голос побежденного. – Мы не можем вмешиваться. Мы не можем справедливо и объективно оценить ход расследования. Будем надеяться, что Кинделл струхнет и начнет говорить, чтобы можно было просить о смягчении наказания. Или выдохнется и проболтается. Или что его адвокат выдвинет версию о сообщнике в качестве одной из составляющих защиты. Что-нибудь.

– Я чувствую, что абсолютно бессильна, – прошептала Дрей.

Полицейская машина подъехала к бару и припарковалась на другом конце стоянки. Оттуда вышли Мак и Фаулер и, посмеиваясь, направились в бар.

Тим и Дрей сидели, уставившись на приборную доску, ощущая на лицах соленые брызги окатившей их волны чужого смеха.

Когда Тим в четверг утром зашел на кухню, Дрей подняла глаза, оторвавшись от свежей пачки написанных ею ответов на письма с соболезнованиями. Ее взгляд скользнул по пейджеру в его руке и «Смит-энд-Вессону» на поясе:

– Ты идешь на работу? Уже?

– Я нужен Медведю.

Окрашенный желтый свет, пробивающийся сквозь задернутые шторы, падал на ее лицо:

– Ты мне нужен. С Медведем все будет в порядке.

Зазвонил телефон, но она покачала головой:

– Пресса. Все утро. Они хотят видеть рыдающую мать и стойкого отца. Какую роль ты предпочитаешь?

– Один из наших информаторов сегодня утром дал наводку. Мы планируем задержание. Будет жарко. Я должен быть там.

Один из заслуживающих доверие информаторов Тима и Медведя прослышал о готовящейся сделке, от которой за версту пахло Гэри Хайделом. Команда судебных исполнителей, занимающихся поимкой беглых преступников, на протяжении пяти месяцев охотилась на Хайдела, входящего в список пятнадцати самых опасных преступников, бежавших из-под стражи. После того как суд признал его виновным по одному эпизоду убийства первой степени и по двум эпизодам торговли наркотиками, Хайдел бежал. Два сообщника-испанца на пикапе прижали полицейский седан к дереву, застрелили обоих судебных исполнителей и забрали Хайдела.

Тим знал, что Хайделу скоро понадобятся деньги, и он прибегнет к проверенному способу. Дело, которое тот затеял, было довольно громким и весьма примечательным: он приобрел на Чихуахуа разбавленный кокаин и на мулах перевез его через границу в бутылках от вина. Тем легче Тиму и Медведю было шерстить людей на предмет информации по этому делу, беседуя с ними на улицах и выжимая из них необходимые сведения. В конце концов их усердия были вознаграждены. Если информатор дал Медведю верную наводку, сделка в сорок килограммов кокаина должна была состояться сегодня после обеда или вечером.

– Ты уверен, что готов приступить к работе?

– Я не знаю, что еще могу сделать. Я схожу с ума, – пробормотал Тим.

Дрей опустила глаза. Он знал: она чувствует, как он жаждет вырваться из дома.

– Тогда ты должен идти. Наверное, я просто слишком расстроена, потому что я еще не готова.

– Ты уверена, что все в порядке? Я мог бы позвонить Медведю…

Она покачала головой:

– Помнишь, что ты сказал мне в ту первую страшную ночь? – Она выдавила из себя слабую усмешку. – Хоть один из нас должен немного поспать.

Перед тем как уйти, он на секунду задержался в дверях. Дрей склонилась над письмом. В окно лились лучи утреннего солнца, в их свете кончики ее волос казались золотистыми.

– Я помню все, что с ней связано, – сказал Тим. – Особенно, когда она озорничала. Например, когда она разрисовала карандашами новые обои в гостиной…

Лицо Дрей просветлело:

– А потом это отрицала.

– Как будто это мог сделать я. Или ты. Или когда она нагрела градусник о лампочку, чтобы не ходить в школу…

Она тоже улыбнулась:

– Я вернулась в комнату, а ртутный столбик остановился на ста шести.

– Принцесса-тиран.

– Маленькая негодница, – голос Дрей сорвался в хрип, и она прижала кулак ко рту.

Тим чувствовал, как она борется со слезами, и не поднимал глаз.

– Вот почему я не могу… почему я этого избегаю. Когда мы говорим о ней, это слишком… живо… и это…

– Мне нужно говорить о ней. Я должна помнить.

Тим неопределенно махнул рукой, но даже он сам до конца не понимал, что должен означать этот жест. Его в очередной раз поразила собственная неспособность облечь чувства в слова.

– Она часть нашей жизни, Тим.

Его глаза снова затуманили слезы:

– Уже нет.

Дрей пристально посмотрела на него:

– Иди на работу.

5

Тим мчался в центр города к скоплению федеральных и судебных построек. В низкой конструкции из цемента и стекла, смахивающей на правительственное здание, располагался офис подразделения, приводившего в исполнение решения об аресте. Стена его была украшена мозаикой, изображавшей женщин с квадратными головами. Когда Тим брал Джинни с собой на работу, при виде этой картины она в ужасе отворачивалась. Помимо мозаики девочка боялась кинотеатров, людей старше семидесяти лет, цикад и героя мультика Элмера Фадда.

Тим отметился на входе, поднялся по лестнице на второй этаж и пошел по коридору, пол которого был выложен белой плиткой с пестрым рисунком. Уже несколько месяцев администрация обещала, что они переедут в современное соседнее здание, но переезд все откладывался и откладывался. Дискуссии по этому поводу достигли накала страстей популярного ток-шоу, но толку от этого было мало. Бюрократическая махина поворачивалась со скоростью черепахи, мучимой жутким артритом.

Пока Тим пробирался к своему столу, коллеги, бормоча соболезнования, отводили взгляды.

Медведь подлетел к нему мгновенно, заполнив собой узкое пространство между столами. Он был полностью экипирован: баллистический шлем под мышкой, защитные очки на шее, тонкие хлопковые перчатки, портативная рация с переносным микрофоном, две пары матовых черных наручников, связка наручников из жесткого пластика на левом плече, черные ботинки со стальными пластинами, «Беретта» в кобуре на поясе, упаковка баллончиков со слезоточивым газом и запасные магазины, висящие на правом плече, а также мощный гладкоствольный «Ремингтон», которому Медведь не смотря ни на что оставался верен.

Тим, как и все остальные члены отряда, приводящего в исполнение решения об аресте (ОРА), предпочитал винтовку М-5 с опорой на плечо и высоким уровнем прицельной стрельбы. Он считал, что Медведь зря брал «Ремингтон», потому что тот связывал обе руки и делал проблемным проникновение в замкнутое узкое пространство. Но Медведь пристрастился к винтовке еще в юные годы: грохот, который она издавала при выстреле, заставил поволноваться не одного беглого преступника.

ОРА состоял из судебных исполнителей самой высокой квалификации. Когда поступал сигнал, они оставляли свои повседневные обязанности и наносили точечные удары, выкуривая беглых преступников из укрытия. Тиму посчастливилось попасть в ОРА почти сразу же после академии. На второй месяц работы Тима отряд задерживал по пятнадцать беглецов в день, причем каждый раз дело не обходилось без перестрелки. В пятидесяти процентах случаев приходилось выламывать двери, и более чем половина задержанных преступников была вооружена.

– Мы тебя ждем. Внизу. Прямо сейчас. Детали обсудим по дороге.

– Что случилось?

– Информатор стукнул на товарища, который должен перевезти на мулах партию импортного вина и пройти таможенный контроль. Порт назначения: Сан-Диего. Он встречается с парнем, по описанию похожим на Хайдела.

– Где именно?

Золотая звездочка судебного исполнителя на кожаной застежке Медведя сверкала в такт его шагам:

– Отель «Марциа Доме». Пико-и-Палома. Он, скорее всего, оставит наркотики в грузовике на стоянке, в мотеле получит задаток, и его направят в притон, где воду отделят от «вина» и останется чистый кокаин.

– Как вы вычислили место встречи?

– ОЭН. Хайдел, умный ублюдок, менял телефоны чуть не каждый день, но наш информатор сообщил его новый номер сотового, и они вычислили станцию.

В распоряжении ОЭН – отряда электронного наблюдения – был уникальный набор техник для выслеживания беглых преступников. Любой сотовый телефон излучает импульсы особой частоты, указывая сети свое положение в пространстве. Если государственное агентство высокого ранга – такое, как Служба судебных приставов или Агентство национальной безопасности, – хочет задействовать серьезные внешние ресурсы, сотовая система может быть запрограммирована таким образом, чтоб этот импульс накладывался на местную зону действия сотовой связи. Из-за расходов – а отслеживание по номеру сотового телефона требует задействования людей, машин, настройки ручных приборов и спутниковой системы – метод очень дорог плюс проблемы с законностью подобных действий и телекоммуникационной связью на местах. Ясно, что эту технологию используют нечасто, но ради Хайдела они старались изо всех сил.

– «Марциа Доме» – единственный отель в этом квартале, а информатор знал, что встреча состоится в отеле, в девятом номере, – продолжал Медведь. – Предполагалось, что встреча произойдет не раньше шести вечера, но Томас и Фрид прибыли туда двадцать минут назад и сказали, что в комнате уже кто-то есть. Еще двое только что подошли.

– Кто-нибудь из них подходит под описание Хайдела?

– Нет, но они похожи на тех, кто помог ему сбежать. Томас и Фрид ведут наблюдение вместе с экспертами ОЭН. Мы возьмем болванов тепленькими до того, как Элвис покинет здание.

Медведь так шарахнул дверью, что она оставила в стене вмятину. Остальные приставы с завистью смотрели, как друзья выходят из здания.

Внизу их ждал «Монстр» – доисторическая военная машина «скорой помощи» с устаревшим оборудованием. На двух скамейках у противоположных стен помещалось двенадцать человек. Огромные белые буквы на черном фоне гласили: «Полиция. Судебные исполнители США». Надпись почти полностью совпадала с надписью на футболках членов ОРА. На одежде и оборудовании судебных исполнителей слово «полиция» было написано более крупным шрифтом, чем название агентства, – потому что судебный исполнитель вряд ли захочет ждать, пока среднестатистический гражданин вспомнит, что такое судебный исполнитель. А еще потому, что слово «полиция» – это интернациональный код, означающий: «Стреляю лучше тебя!».

Тим вытащил из машины свою экипировку и запрыгнул в «Монстра», сев между Медведем и Брайаном Миллером, старшим судебным исполнителем, отвечающим за ОРА и Кинологический отряд по обнаружению взрывчатых веществ. Лучшая сука Миллера – черный лабрадор – обнюхивала Тима до тех пор, пока Миллер не одернул ее и не усадил рядом с собой.

Тим оглядел остальных полицейских. Он не удивился, увидев двух мексиканцев из их отряда. Зная, что два сообщника Хайдела, убившие судебных исполнителей, были латиноамериканцами, Миллер привлек к операции латиносов, чтобы его не сочли расистом. Кубинский парень по имени Гуеррера заменял их третьего пристава, которому один из застреленных сообщниками Хайдела судебных исполнителей приходился зятем. Миллер принял все меры предосторожности, чтобы обеспечить законность задержания и убедиться в том, что его люди выдержат досмотр, который им после операции устроят СМИ.

На скамейке напротив Тим уловил движение:

– Сделайте мне одолжение: не говорите, как вы сочувствуете мне из-за истории с моей дочерью. Я знаю, что сочувствуете, и очень ценю это.

Машина с грохотом выехала со стоянки и миновала металлическую скульптурную композицию у соседнего здания – четыре огромные человеческие фигуры, выглядевшие так, словно по ним палила та же команда, что уничтожила Бонни и Клайда. Продырявленные мужчины и женщины с квадратными головами оставляли у Тима стойкое ощущение, что правительство должно заниматься составлением бюджета, а не искусством.

Фрэнки Пэлтон потянулся, закинул руку за голову и скорчил гримасу, а Джим Дэнли фыркнул:

– Твоя жена тебя побила?

– Нет, она принесла домой эту чертову книгу, «Кама-сутру» – ну, знаешь, про сексуальные позы…

Тим заметил, что винтовка Гуерреры установлена в боевом положении. Он показал средним и указательным пальцами на свои глаза, потом на курок винтовки. Гуеррера кивнул и переставил ее на безопасный режим.

– …она заставила меня трахаться в позе Коровы, и так весь вечер. Я серьезно! Я думал, что порву связки.

Мэйбек наклонился и начал шарить по полу:

– Черт возьми. Черт!

– В чем дело, Мэйбек? – спросил Миллер.

– Я забыл таран.

– Впереди лежат два тарана и кувалда.

– Но это не мой таран. Я его привез из Сент-Луиса. Он приносит удачу.

Тим повернулся к Миллеру:

– Что у нас есть?

– Томас и Фрид изучают характер местности. ОЭН следят за сигналом с сотового телефона, чтобы убедиться, что он остается на месте. Хайдел, скорее всего, вооружен и крайне опасен. Если четыре пистолета, которые он решил зарегистрировать, что-то значат, то он предпочитает револьверы. Когда мы его возьмем, не говорите ему: «Руки за спину», – у него сзади за пояс джинсов наверняка будет заткнут пистолет. Пусть держит руки за головой. Согласно показаниям свидетелей, двое латиноамериканцев…

– Ты имеешь в виду Хосе и Хосе Б? – спросил Дэнли.

– Хреновы уроды, – сказал Гуеррера. – У них комплекс неполноценности из-за маленьких членов.

– Они достаточно велики, чтобы заткнуть тебе рот.

В голосе Миллера появились угрожающе-сердитые нотки:

– Итак, у двух латиноамериканцев сзади на шее наколот символ какой-то банды, а у одного из них может быть еще и татуировка вокруг бицепса в виде колючей проволоки. Точно мы не знаем, но по нашим расчетам в номере будет четыре человека – Хайдел, два латиноамериканца и Мул. У Хайдела есть подружка – толстая сучка; она плохо говорит по-английски и несколько раз привлекалась за незаконное ношение оружия. Мы не смогли ее прижать в прошлом году, так что она тоже может быть в деле. Хайдел неоднократно заявлял, что обратно в тюрьму он не собирается. Несложно догадаться, что он имел в виду.

Хайделу, как и большинству сбежавших после вынесения приговора преступников, которых они ловили, терять было нечего. Он уже побывал в суде, и суд рассмотрел его дело. Если его поймают, остаток дней он проведет в тюрьме, а это означает, что он и его приятели вряд ли послушно дадут себя скрутить. Опять же судебным исполнителям придется играть по правилам, даже если эти подонки всегда играют против. Подонков не беспокоят указания департамента и забота о случайных свидетелях.

– Работаем по следующей схеме: восемь человек тихо подходят к двери и врываются туда без стука. Никаких световых гранат. Входим обычным порядком через дверь. Полиция Лос-Анджелеса будет держать внешний периметр и даст нам хорошее видимое прикрытие, а на противоположной стороне улицы нас будут прикрывать несколько снайперов. Гуеррера, это не Майами – здесь двери открываются внутрь, а не наружу. Дэнли, помни, ты в Лос-Анджелесе. Входишь в дверь – и сразу назад. Забудь вертикальные бруклинские входы.

– Постарайся на время операции избавиться от своего акцента в стиле Бобби де Ниро, – сказал Пэлтон. – Все равно на это никто не покупается.

Дэнли ткнул себя большим пальцем в грудь:

– Это ты мне?

Тим улыбнулся – впервые за много дней. Он вдруг осознал, что не думал о Джинни почти пять минут – первые пять минут с того дня, как все случилось. Он почувствовал, что эти пять минут – первый проблеск надежды. Может быть, завтра будет уже шесть.

Монстр с визгом свернул с дороги и заехал на стоянку за супермаркетом. Фрид с двумя офицерами полиции подбежали к ним, пересекая стоянку пригнувшись, как под обстрелом. Один из экспертов ОЭН – спутанные волосы, очки с толстыми стеклами – шел прямо за ними, не отрывая глаз от прибора, который держал в руке. Показания слегка мерцающего дисплея информировали, что радиоимпульс от мобильного телефона Хайдела не меняет положения.

Отряд ОРА обменялся приветствиями с полицейскими, и Миллер поблагодарил их за помощь. Они обсудили, где установить периметр. Члены ОРА плотным кольцом окружили Фрида. Тот разложил на капоте стоявшего поблизости «вольво» кусок плотной бумаги, на котором нарисовал грубую схему номера – нельзя было рисковать, ошибившись и на глазах у всех промаршировав в другое помещение.

– Мул только что подкатил на тачке, – сказал Фрид, явно стараясь сленгом замаскировать свое происхождение: Фрид был из богатой семьи, но прекрасное произношение и отточенные формулировки все же выдавали тот факт, что он получил образование в частной школе. – Навороченный джип «эксплорер» 91-го года: хромированная решетка радиатора, подножки, спойлер. Короче, все понты. С виду кажется, что сзади все забито коробками, но стекла тонированные, поэтому мы не можем точно установить, что это коробки с вином. Он там уже минут пять. Два латиноса приехали на «шевроле», и мы думаем, что тот, кто ждет их в номере, приехал на зеленом «мустанге». Мы пробили номера, машина зарегистрирована на Лидию Рамирес, подружку Хайдела, что подтверждает нашу версию.

– Что мы знаем о двери?

– Здание построено примерно в 1920 году, так что, вероятно, это металлическая дверь на деревянной основе. Никакой защитной системы там нет.

Тим огляделся. Пустые бутылки в бумажных пакетах, заросшие сорняками дворы, разбитые окна…

– Они могли сменить двери, когда окрестности совсем опаскудились, а у отеля сменились владельцы.

– Еще раз проверим, не полые ли двери, – обратился Медведь к Мейбеку. – Нам не нужно, чтобы ты опять насквозь пробил тараном гребаную фанеру.

– Расслабься, Джовальски, это случилось всего один раз, полгода назад.

– Одного раза вполне достаточно.

Фрид прочистил горло:

– Здание двухэтажное, девятый номер – на первом этаже в середине коридора. Раздвижные двери из него ведут к маленькому грязному озеру за гостиницей, окно спальни тоже выходит на задний двор. Мы с Томасом будем прикрывать тыл.

Тим выключил звук своей рации, чтобы в суматохе не забыть об этом:

– Из номера есть выход в смежные комнаты?

– Нет.

Адреналин начал пульсировать в венах. Мужчины разделились на подгруппы по два человека; все вместе они напоминали кобылку, бившую копытами в ожидании, когда ее наконец выпустят из стойла.

Миллер закончил разговаривать с офицером полиции и повернулся к своим:

– Ладно, парни. Давайте наперлхарборим ему задницу!

Они прошли по коридору, стараясь не шуметь, сбившись в кучку и прижав к груди винтовки. Миллер с лабрадором возглавляли шествие, Мэйбек с тараном шел сразу же за ним. Тим, как обычно, должен был войти первым, следом за ним – Медведь, его напарник в подгруппе, и лишь потом остальные пары: все в черном, с оружием наперевес, шлемы низко надвинуты на глаза. Немало преступников от страха наложили в штаны, когда к ним неожиданно вламывались такие гости.

Дверь была не из цельной доски, вероятно, полая, с дешевыми петлями из белого металла. Мэйбек положил на нее руку, чувствуя ее вибрацию. Судебные исполнители и двери давно прониклись чувством глубокого взаимного уважения.

Мэйбек занес таран – наступил момент абсолютной тишины. Потом качнул его вниз, ударив по замку. Засов пробил дверную раму, дверь с грохотом ввалилась внутрь. Мэйбек прижался к стене в коридоре, Тим промчался мимо него, врываясь в неизвестность, а за ним – еще семь разгоряченных тел. Все громко кричали:

– Судебные исполнители США!

– На пол! Всем лечь на пол!

– Policia! Policia!

– Руки вверх! Я сказал, руки вверх, уроды!

Мул резко поднял голову: он пересчитывал стодолларовые купюры и складывал их в коричневый бумажный пакет. Рядом с деньгами на покрытом трещинами деревянном столе лежало три сотовых телефона.

Тим увидел справа мужчину без рубашки – на груди слева у него была татуировка: «Хоакин и Летиция», – но сначала решил разобраться с Мулом. Он пихнул его и уложил на пол:

– Руки! Вытяни руки! Так, чтобы я видел!

Тим обыскал Мула, наступил на него и кивнул Медведю. Два судебных исполнителя держали Хоакина, еще четверо стояло у стен, подняв винтовки. Одному из них Медведь передал Мула, а сам вырос у Тима за спиной, шагнув за ним в темный коридор.