Текст книги "Обвинение в убийстве"

Автор книги: Грегг Гервиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

18

«Меня зовут Джед. Используя мое полное имя – Джедедай – левая пресса, контролируемая правительством, пытается дистанцировать меня от средних американцев и представить фанатиком». На экранах семнадцати телевизоров на первом этаже телестудии семнадцать Джедов Лейнов сложили семнадцать пар рук и откинулись в семнадцати плюшевых креслах. Восемнадцатый экран показывал толпу – множество лиц, на которых застыло выражение порочного любопытства.

Тим катил впереди себя велосипед, раздвигая толпу и проталкиваясь мимо зевак и пикетчиков, приклеившихся к огромному окну. Мелисса Йюэ отвела Лейна в студию, чтобы разогреть его до того, как он выйдет в эфир. В качестве рекламного трюка канал решил транслировать этот разговор перед толпой, собравшейся у здания.

Шум голосов утих, и стало слышно, что говорит Лейн, но толпа продолжала излучать презрение и негодование. Люди в темно-синей форме попадались на глаза через равные интервалы. В холле охрана телеканала дотошно проверяла пропуска, после чего посетители и служащие проходили через двойной металлоискатель – как в аэропорту.

Крошечный детонатор был встроен у Тима под сиденьем велосипеда. Пульт управления он приладил к правой педали, замаскировав под отражатель. Сам он надел очки, отпустил короткую бороду и усы и подложил кусок резины под нижнюю губу, чтобы изменить форму подбородка. На плече у него болталась курьерская сумка, на шее на золотой цепочке висел крест. Он завернул за угол и направился к гаражу. Резким движением руки открыл часы: 20:31.

Он разглядел в толпе на другой стороне улицы плакат Роберта: «Фанатик, убийца детей». Что-то было не так – сигналом к началу операции должен был служить перевернутый плакат с надписью вверх ногами. Роберт пел и ходил по кругу вместе с цепочкой пикетчиков, но Тим заметил, как напряглись мощные мышцы его шеи.

Роберт развернул плакат в сторону гаража. Сразу же после того, как вошла толпа телохранителей Лейна, два новых охранника заступили на пост. Один подтолкнул курьера к спуску, другой отставил его велосипед в сторону. Они пропустили Тима, но велосипед оставили снаружи, невзирая на его протесты.

План «А» отпадал.

Тим вышел на улицу и пересек дорогу, прислонил велосипед к мусорному баку и снял с него приборы. Секунду стоял не шевелясь; мысли вихрем проносились у него в голове. На земле возле мусорки лежал выброшенный разовый гостевой пропуск, датированный сегодняшним числом. Он разгладил его о бедро. Джозеф Купер. Это подойдет. В конце концов, охранники менялись, и это давало столько же возможностей, сколько и ограничений. Закинув сумку на плечо, он пошел вниз по улице и завернул в аптеку. Продавец шуршал коробками в подсобке:

– Подойду через минуту!

Через две минуты Тим выехал из аптеки в инвалидном кресле, еще недавно стоявшем в витрине. Его сумка висела на спинке кресла, а велосипедные перчатки, над которыми он вчера вечером поработал ленточно-шлифовальным станком, чтобы придать им поношенный вид, прекрасно дополняли этот маскарад: должен же бедный инвалид защищать руки, чтобы не повредить их о быстро крутящиеся колеса. К тому же они обеспечивали отсутствие отпечатков пальцев.

Тим прогромыхал по мощеному переходу и направился прямо к новым охранникам, протягивая гостевой пропуск. Один из них поднял мясистую руку, как это делают постовые.

– Эй, ребята, консультирую редакторов на одиннадцатом этаже. Хотел зайти через главный вход, но они сказали, что сегодня мне придется пройти здесь. Не могли меня пропустить через металлоискатель с этой малышкой, – Тим любовно постучал по боку своего инвалидного кресла, – но сказали, что вы можете меня прощупать ручным детектором.

Бросив на своего коллегу смущенный взгляд, охранник помахал детектором вокруг Тима, но прибор от всего этого металла зашелся в истерике. Тим держал руки на колесах, пряча детонатор и пульт, заткнутые за обода. Другой охранник обыскал сумку Тима, порывшись в одежде, будто замешивал тесто. Их неловкость и явная боязнь обидеть его были Тиму на руку – они даже не спросили его, зачем ему столько одежды.

Слушая яростное пиканье детектора, он застенчиво улыбнулся:

– Бывает, ты бы, друг, видел меня в аэропорту. Там чуть национальную гвардию не позвали. – Он подмигнул охраннику. – Если не возражаете, закатите меня по подъему.

К чести сказать, охранник сначала его обыскал, причем очень профессионально, пройдясь по его спине и ногам. Он даже вынул у Тима из кармана серебряный доллар и внимательно его изучил перед тем, как отдать обратно. Лайкровая велосипедная рубашка обтягивала грудь Тима, и он чувствовал, как тонкий слой пота покрывает тело – так бывало, когда Тим пахал на тренировках и по долгу службы высаживал двери.

Наконец охранник кивнул и толкнул Тима вверх по подъему:

– Код лифта – первые пять цифр вашего кода доступа на этаж. Они вам это сказали?

– Да. Спасибо, брат. – Тим аккуратно проехал к служебному лифту, набрал код, который им выдала Бетти, и заставил себя улыбнуться охранникам, пока ждал лифта. Он чуть-чуть расслабился, когда раздалось пиканье и двери открылись. Задержав дыхание, он заехал внутрь и глубоко вздохнул только тогда, когда двери лифта закрылись.

Лифт был типичным – стены из сетки, высокий потолок, люк на засове. Монитор в правом углу направлен вниз. «…Всю эту гадость, которую нам оставил разгребать режим Гора-Клинтона, – говорил на экране Лейн; его нога в ботинке стояла на краю стола. – Они свергли и разрушили наши институты».

Тим нажал на кнопку десятого этажа, потом вынул из-за обода детонатор и пульт, а из-под сиденья – плоские магниты. Инвалидное кресло аккуратно складывалось, и он прислонил его к стене. Потом стянул свою лайкровую рубашку и надел невзрачную синюю рубашку на пуговицах, вынул из сумки еще одну рубашку – в упаковке химчистки.

Он вышел на пустой десятый этаж и спустил сложенное инвалидное кресло и сумку в мусоропровод. Когда лифт закрывался, он вытащил из кармана серебряный доллар и, зажав его между указательным и средним пальцем, сунул между дверьми. Он снова посмотрел на часы: 20:37. Лифт нельзя будет использовать до тех пор, пока последняя смена охранников не поднимется на шестой этаж где-то около 21:15. Он должен быть свободен на случай, если произойдет что-нибудь непредвиденное.

Перекинув рубашку из химчистки через плечо, он высунул голову в коридор. Инфракрасные датчики движения на потолке, и никаких слепых мест. Если бы Роберт не вырубил датчики, как обещал, они бы засекли Тима, завыла бы сирена. Глубоко вздохнув, он вышел в коридор. Зеленые крохотные точки в верхней части приборов горели все тем же ровным светом – никаких признаков того, что они обнаружили движение.

Первая дверь, встретившаяся на его пути, открывалась от себя, как и доложил Роберт. Тим вынул из кармана стопку магнитов и отлепил верхний – тонкий серебряный магнит размером с пластинку жвачки; на цыпочках подошел к двери и нащупал магнитную защелку. Он просовывал магнит между двумя половинками магнитной защелки до тех пор, пока не почувствовал тягу; магнит лег на место, накрыв собой верхнюю часть защелки.

Тим толкнул дверь и зашел внутрь, взглянув на магнит, чтобы убедиться, что не задел его и не сбил. Он прошел из холла в огромную комнату с частично снятыми перегородками, они высились в темноте, как кладбище слонов, реквием по лопнувшей компьютерной фирме. На пути ему попалось всего пять дверей; оставшиеся магниты он заткнул в принтер.

Наконец он добрался до двери на лестничную площадку и прижался к ней, прислушиваясь, не раздаются ли шаги Сьюзи-иди-по-лестнице – секретарши, помешанной на пеших прогулках с одиннадцатого этажа. 20:42. Она опаздывала на встречу со своим психоаналитиком, офис которого располагался в пяти кварталах отсюда; сегодня после обеда она позвонила и подтвердила встречу. Тим ждал, затаив дыхание и делая вид, что спокоен. В 20:49 нужно успеть проскочить мимо Крейга Макмануса, который шел по коридору с запада на восток, направляясь в свой офис, чтобы ответить на срочный факс, который Аист должен был ему подкинуть. К 20:45 Тим подумал, что Сьюзи-иди-по-лестнице либо отменила встречу, решив остаться, чтобы посмотреть интервью Лейна, либо поехала на лифте.

Небрежно насвистывая, он открыл дверь на лестничную клетку и шагнул на площадку десятого этажа. Дверь за ним захлопнулась. Словно по команде дверь этажом выше распахнулась, и он услышал мягкие шаги – кто-то спускался по лестнице. Тим взялся за перила и высоко поднял на плече рубашку из химчистки, так, что она закрыла ему пол-лица.

Сьюзи пронеслась мимо – размытое пятно кудрей и нейлона:

– Привет! Пока!

Тим пробормотал приветствие и пошел дальше. К тому времени, как он дошел до площадки одиннадцатого этажа, он успел вынуть провод из упаковки с рубашкой, раскрутить его и согнуть так, что на конце образовался крючок. Тим просунул провод в узкую щель под дверью и поворачивал его до тех пор, пока не почувствовал, что он зацепился за ручку двери с внутренней стороны. Тим потянул за провод, раздался щелчок. Он открыл дверь и вошел в пустую кухню.

Телевизор на стойке показывал Мелиссу Йюэ, наклонившуюся над Лейном, в то время как техник цеплял микрофон ему к рубашке:

– Просто расслабьтесь и смотрите на меня, а не на камеру. Через несколько минут мы дадим вам наушник, чтобы продюсер мог разговаривать с вами во время эфира.

Несколько лбов из охраны Лейна стояли сзади. Они изо всех сил старались выглядеть суровыми и игнорировать камеру, хотя им это плохо удавалось. Энергичная ассистентка толкала их из кадра, и они неуклюже переминались с ноги на ногу, слушая ее указания, – как коровы под надзором пастушьей собаки.

Тим согнул провод и сунул его и рубашку в мусорное ведро возле раковины. Потом вынул из заднего кармана маленький пакетик, пластиковый наушник и зубную нить, открыл наушник, засунул внутрь крошечный детонатор и снова захлопнул наушник. Бросив наушник в пакетик, он заклеил его, обвязал зубной нитью и проглотил пакетик, держась за конец зубной нити. Зубная нить натянулась, и пакетик остановился на середине горла. Он подождал, пока утихнет рвотный рефлекс, и протянул зубную нить между двумя коренными зубами. Вынул из холодильника две маленькие бутылки с водой, засунул их в задние карманы и вышел в коридор. 20:46.

Застывший полицейский и усталый охранник неподвижно сидели на стульях перед металлоискателем, который вел в главные коридоры. Тим кивнул и прошел через металлоискатель. Раздался громкий писк.

– У вас есть с собой сотовый телефон, ключи?

Тим покачал головой.

Охранник встал со стула и обвел Тима ручным металлоискателем. Когда он дошел до горла, снова раздался громкий писк. Охранник уставился на золотой крест, болтающийся на адамовом яблоке Тима, перевел взгляд на полицейского и махнул Тиму, чтобы тот проходил.

Тим завернул в мужской туалет и зашел в кабинку. Освободил зубную нить, зажатую между зубами, потянул за нее и вытащил пакетик, который легко выскользнул из горла. Тим вынул из него наушник, бросил его в карман и спустил пакетик в унитаз. Обратно в коридор он вышел ровно в 20:49.

Крейг Макманус, демонстрируя в улыбке все свои зубы, шествовал по коридору с коллегой. Он взглянул на свой пейджер и отпустил шутку про монашек на велосипедах. Тим, точно рассчитав момент, опустил голову, делая вид, что смотрит на часы, и задел Макмануса.

– Упс. Извини, Крейг. – Тим продолжал идти, не замедляя шаг и не поворачиваясь, а его руки быстро отстегнули электронный пропуск Крейга, прикрепленный к его плетеному брючному ремню, и заменили его на поддельный. Коридор был совершенно пуст, если не считать трех телевизоров, свисавших с потолка. Тим дошел до закрытых двойных дверей в конце коридора и приложил к панели пропуск Макмануса. Красный огонек сменился зеленым, и он шагнул в святая святых.

Здесь, в комнате для интервью, недоступной для камер безопасности и мойщиков окон, Тим был абсолютно свободен. Лейн и Йюэ сидели за огромным столом, стилист Чарли Роуз и ассистенты суетились вокруг. Большие электронные часы отсчитывали время: до эфира оставалось меньше пяти минут. Охранник в маленькой будке справа от Тима жевал пончик, обсыпанный сахарной пудрой. Тим протянул ему пропуск, и охранник бросил на него беглый взгляд, оставив сахарный отпечаток большого пальца на мрачной фотографии Тима.

Техник в наушниках суетился над контрольной панелью; кабель и провода уходили под складной стол сбоку от него. Тим направился к нему, вынув из кармана бутылку с водой.

– Кто посылал за водой? – спросил Тим.

Техник, отвечавший за звук, отмахнулся от него, едва подняв голову. Тим заметил на столе открытый металлический чемодан, несколько приборов, в том числе и наушник Лейна, лежали внутри на серой подкладке. Тим сообразил, что люди Лейна, имеющие большой опыт по части охраны, принесли свое оборудование.

– Тогда я оставлю воду здесь.

Еще один взмах руки, на этот раз сердитый.

Ставя бутылки на стол, Тим подменил наушник.

– Эфир через две минуты, – крикнул кто-то.

– Дайте рассеянное освещение, – завопила Июэ, – а то из-за вас у меня на лице поры будут, как рытвины на дороге!

Один из телохранителей Лейна, с татуировкой в виде орла, прошел мимо Тима, направляясь к металлическому чемодану. Уже идя к двери, Тим жестом показал охраннику, чтобы тот стер сахарную пудру с подбородка. Снова выйдя в коридор, он слышал, как Июэ выкрикивает команды в микрофон: ее голос отражался от стен и визжал из мониторов над его головой. Заставка телеканала возвестила начало передачи, даруя зданию блаженную передышку от визга ведущей.

Когда Тим дошел до лифта, оборудованного телевизором, Июэ в прямом эфире выводила медовым голосом:

– …казалось, они не выказывали никаких угрызений совести по поводу погибших детей, мужчин и женщин… – Она слегка морщила лоб, изображая искреннее замешательство.

Тим стоял рядом с дверью лифта, куда не доставала камера наблюдения. Кабина была металлической, и в ней не было зеркал, за отражением в которых могла бы следить вторая камера.

– …Эти люди работали на фашистскую, тираническую идею. Перепись населения – это удар по принципам индивидуализма, акт насилия против свободной и независимой конституционной республики, за установление которой борются люди вроде меня. Список наших граждан, доступный каждому, кто пороется в архиве государственных документов…

Тут Лейн фыркнул, сунув пальцы в свою клочковатую бороду:

– Вы думаете, у наших отцов-основателей было это на уме? Что мы делаем? Что мы за нация? Где мы живем? В стране идет война – на случай, если вы не заметили, и перепись – это очередная победа наших так называемых лидеров. Они начинают полномасштабное наступление на американский суверенитет и права граждан, данные Богом, а не пожалованные правительством.

– Данные переписи недоступны другим ветвям власти, мистер Лейн.

– Вы знали, мисс Йюэ, что списки переписи были использованы в 1942 году, чтобы вычислить американцев японского происхождения и бросить их в концентрационные лагеря?

Улыбка ведущей блеснула, как прожектор, но задержка в сотую долю секунды свидетельствовала о том, что ее застали врасплох. Тим не мог сдержать ухмылки: один ноль в пользу плохого парня.

Большим пальцем он нащупал в кармане серебристый пульт, гладкий, как фонарик, с единственной черной кнопкой.

Лейн продолжал сыпать перлами:

– …Демократия – это четыре волка и одна овца, решающие, что будет на обед. Свобода – это овца с пистолетом, которая послала волков куда подальше. Правительство, вгрызаясь в нас, покушается на нас, на наши права. Эта атака на Бюро переписи была попыткой восстановить справедливость.

Двери лифта открылись, выпуская Тима в холл. Все сотрудники канала, начиная от охранников и заканчивая буфетчиками, собрались вместе и смотрели интервью на огромном экране на западной стене. Одна женщина стояла, замерев на месте, и соломинка в пакете с соком застыла в нескольких сантиметрах от ее разинутого рта. Четверо полицейских в форме наблюдали за происходящим в холле; кроме того, судя по сумкам, пристегнутым к поясам, здесь было много полицейских под прикрытием.

Тим прошел путем, который мысленно себе наметил, держась на границе поля зрения видео.

Голос Лейна отражался от мраморного пола и голых стен:

– Перепись – это механизм экспансии государства. В этой стране сегодня на уплату налогов идет больший процент наших доходов, чем когда-то платили крепостные.

– У крепостных не было доходов, – пискнула Йюэ.

Лейн даже не потрудился услышать ее:

– А федеральный банк – это еще более тяжкое преступление нашего правительства.

На лице Йюэ появилось фирменное решительное выражение:

– Вы здесь чего только не говорили, но так и не ответили на мой первый вопрос. Вам вообще жалко, что семнадцать маленьких мальчиков и девочек погибли, что мертвы шестьдесят девять мужчин и женщин?

На лице Лейна появилась кривая улыбка:

– Дерево свободы нужно время от времени поливать кровью тиранов.

Тим пересек холл, засунув руку в карман и держа большой палец на кнопке пульта.

– Патриоты и тираны, – пробормотал он. Прижав подбородок к груди, он подошел к вращающейся двери. Быстрый поворот – и Тим уже был на улице.

Толпа снаружи приливала и отливала. К курткам были приколоты красные ленточки. Кто-то негодующе бормотал. Мужчина в пушистой шапке-ушанке смотрел интервью, открыв рот, и его щеки блестели от слез. Тим отсчитывал шаги: четыре… пять… шесть…

На семнадцати экранах появилось семнадцать крупных планов Мелиссы Йюэ. Ее рот был крепко сжат, а глаза блестели.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер Лейн.

На тихой улице в двух кварталах от телестудии фургон без опознавательных знаков причалил к обочине. Тим положил большой палец на кнопку пульта. Рядом с ним женщина тихо плакала на груди у мужчины.

Казалось, Лейн почувствовал неожиданный прилив энергии. Его тело напряглось. Он наклонился вперед, и семнадцать изображений повторили это движение в унисон. Лейн ткнул пальцем в стол.

– Ладно, сука. Жалею ли я, что они умерли? Нет. Нет, если благодаря этому…

Тим нажал на кнопку, и голова Джедедайи Лейна разлетелась на мелкие кусочки.

19

Воздух в конференц-зале был, казалось, наэлектризован. Роберт и Митчелл вышагивали с двух сторон от стола, в то время как Аист сидел между Рейнером и Аненберг и, греясь в почти невыносимой жаре камина, пытался справиться с судорогой в левой руке.

Рукава тонкого черного свитера Аненберг были закатаны до локтей, но кончики ее воротничка торчали идеально ровно. Тим несколько раз поймал на себе ее изучающий взгляд.

Дюмон стоял, по-отцовски положив руку на плечо Тима. Тим не возражал. В другой руке Дюмон держал пульт. Он нажал на кнопку, и на экране появилось лицо Лейна.

Эпизод шел в замедленном режиме. Сначала глаза Лейна вылезли из орбит. Потом его голова надулась, как шарик, и разорвалась. Челюсть снесло одним куском, а череп раскрошился, и его части начали медленно осыпаться вниз, причем Лейн продолжал сидеть в кресле, галстук был туго затянут под воротничком, а один палец яростно вдавлен в стол.

Камера быстро сделала полный круг, поймав ползущих техников, парней из охраны и Мелиссу Йюэ, которая смотрела на все это с выражением неподдельного изумления. Склизкий кусок чего-то серого налип ей на лицо, прямо под густо накрашенным глазом.

Дюмон остановил пленку. Аненберг сделала резкий вдох, ее грудь дернулась, а губы приоткрылись, но она быстро справилась с собой, и на ее лице снова воцарилось обычное выражение а-ля «я все это уже видела». Рейнер побледнел, а на его скулах выступили красные пятна.

Роберт прошел мимо Митчелла, и они хлопнули друг другу по рукам:

– Гений, мать его.

Лицо Митчелла раскраснелось от возбуждения:

– Потрясающе! Я и забыл, что взрыв в наружных слуховых органах может создать огромное внутричерепное давление и спокойно вскрыть черепушку.

Роберт подошел к Тиму и сжал его в крепком объятии.

Тим отступил на шаг назад:

– Что дальше? Победные объятия, а потом мы польем Рейнера лимонадом из сифона?

Его реплика потерялась в общем гуле; однако Дюмон ее заметил и пристально посмотрел на Тима своими печальными голубыми глазами.

Рейнер пробежался по каналам. Везде передавали последние новости:

– …возможно, из соперничающей экстремистской организации или агент ФБР…

Аист поднял руки, как бродячий проповедник:

– Началось!

– Это привлечет общественное внимание, – сказал Рейнер, – и усилит страх возмездия.

– Нас уже заметили, так что теперь мы можем попридержать коней и наносить не столь громкие удары, – добавил Дюмон, – все и так будут знать, что это наших рук дело.

Человек с улицы – мужчина с бородкой в дутой куртке – говорил репортеру за кадром:

– Послушай, друг, нормальный ход. Ублюдок, улизнувший от закона по какому-то… – следующие два слова были стерты – …получил наказание, которого заслуживал. Я отец троих детей, и я не хочу, чтобы по улицам разгуливал парень вроде этого. – Теперь он наклонился к камере и стал похож на строгую мамашу. – Эй, послушайте, кто бы ни замочил эту сволочь, – отличная работа, парни. – Он показал два больших пальца, и камеру выключили.

– Ну, – подметила Аненберг, – теперь у нас есть моральное право.

– Не надо снобизма, Дженна, – сказал Рейнер. – Мы хотим не просто услышать слова поддержки от судей и скользких репортеров.

– Да, от скользких репортеров, которых мы так ненавидим.

Рейнер проигнорировал этот укол.

– К нашей следующей встрече я подготовлю полный отчет по прессе – скажем, в пятницу вечером.

Тим взглянул на портрет, за которым был сейф и лежала папка с делом Кинделла. Рейнер проследил за его взглядом и подмигнул:

– Два дела мы отработали. Осталось пять.

– Вы, ребята, – произнес Дюмон, – можете собой гордиться.

– Да, – кивнул Тим.

Роберт и Митчелл ждали его у «тойоты». Проходя мимо, Тим обратил внимание на чистые кружочки на грязных задних номерах прямо вокруг болтов. Это означало, что номера недавно сменили. Роберт поймал руку Тима, пожал ее, и Тиму показалось, что ему сейчас вырвут плечо.

– Поехали освежимся, – предложил Роберт.

Аист минуту постоял, словно ожидая, что его тоже пригласят, потом забрался в свой фургон и уехал.

– Давай, – подхватил Митчелл. – Надо пропустить стаканчик после операции – это традиция, которую мы не должны нарушать.

Роберт вытащил из машины телефонный справочник, поднял его и отпустил руки. Справочник упал, раскрывшись на разделе: «Магазины спиртных напитков».

Роберт посторонился, и Тим, поколебавшись, скользнул на переднее сиденье. Братья залезли в машину с обеих сторон от него и захлопнули двери.

Тим сидел съежившись – могучие плечи Мастерсонов зажимали его с обеих сторон – и с облегчением думал; какое счастье, что Роберт и Митчелл – по крайней мере, формально – на его стороне.

Митчелл остановился у магазина спиртных напитков и зашел внутрь. Через несколько минут он появился с большим коричневым пакетом, бросил его на заднее сиденье, снял черную куртку, сунул пачку Кэмела за рукав белой футболки и забрался обратно в машину.

– Ты сделал классную бомбу, – сказал Тим.

Митчелл не сводил глаз с дороги:

– Я кое-что в этом понимаю.

Он гнал на предельной скорости к центру города. Когда он свернул с Темпл, Тим понял, куда они едут. Они приехали к огромным металлическим воротам, единственному отверстию в заборе, окружавшем Моньюмент-Хилл. Поверх забора параллельно шли три провода, издавая легкое гудение. Митчелл опустил стекло, вынул из бардачка электронную карточку и, высунув ее из окна, поднес к контрольной панели на столбе. Карточка издала серию хлюпающих звуков, пока искала подходящую частоту, потом загремели внутренние засовы и ворота открылись.

Митчелл постучал картой по бедру:

– Ключи от города. Маленький подарок от Аиста.

Они оставили позади асфальтированную дорогу и покатили вверх по разбитой грязной тропинке. Трехсотметровый силуэт Мемориала разрывал пурпурно-черное небо у них над головой.

Когда Митчелл припарковал машину, ни он, ни Роберт не сделали попыток выйти. Здесь царила мертвая тишина, только ветер со свистом обдувал памятник.

– Ты здорово поработал, – медленно произнес Роберт. – Но мы любим, когда нас держат в курсе.

Роберт бросил Митчеллу на колени телефонную книгу:

– Покажи нашему другу свой трюк. – Он кивнул на Тима. – Тебе это понравится. Давай, Митч. Покажи нам.

На лице Митча появилось слегка недовольное выражение. Он взял телефонную книгу и поставил ее на кончики своих пальцев. Потом схватил ее обеими руками, сжал пальцы, и справочник согнулся. По обложке прошла трещина – тонкая белая полоска на желтом фоне. Дыхание Митчелла стало тяжелее, мускулы на предплечьях вздулись и стали четко очерченными и твердыми, как горные хребты.

Митчелл издал звук, похожий на рычание, – и книга с тихим шуршанием разломилась. Он бросил два куска телефонного справочника на приборную доску и вытерся футболкой, затем помассировал одно предплечье, другое. Веснушчатые и покрытые светлыми волосками, его предплечья были почти такой же толщины, как бицепсы Тима.

– Берегитесь, дамы, – сказал Тим. Его рубашка прилипла к спине, но он заставил свой голос звучать небрежно, будто шоу его совсем не впечатлило. – Ну, а теперь, когда демонстрация талантов закончена, что скажете, если мы выпьем и разойдемся по домам?

Последовала напряженная пауза, потом Митчелл улыбнулся. Роберт последовал его примеру. Они вылезли из машины, при этом грузовик крякнул от облегчения, и встали на вершине холма.

Концепция Наяза Гарти – металлическое дерево, каждый лист которого символизировал убитого ребенка, – прежде казалась Тиму чересчур помпезной и безвкусно-абстрактной, но теперь он должен был признать, что скульптура находила в нем отклик. Каркас памятника был практически готов, его на две трети покрывали металлические листы. Деревянные леса скрывали скульптуру; памятник выныривал из них, странный и загадочный, как темная сущность, проглядывающая из-под ровных прямоугольников.

Половина цитаты была высечена на плоском краю внушительной глыбы: «И листья дерева были для».

Слева от памятника дремал огромный выключенный прожектор – такие дают сигнальный луч высотой в полтора километра и используются на кинопремьерах и продажах крутых машин. Тим едва мог различить маленький затвор на полом стволе дерева, по которому будет скользить луч прожектора, освещая его тысячами огоньков.

Тим вытащил из сумки три бутылки. Одну он протянул Митчеллу, другую Роберту, но тот покачал головой.

– Я не могу, – порылся в сумке и вытащил бутылку безалкогольного пива.

Митчелл зажег две сигареты, дал одну Роберту, и они курили, стоя бок о бок. В лице Митчелла, хоть и не таком суровом, как у Роберта, были проницательность и понимание, которых Тим раньше не замечал. Братья стояли рядом, но Митчелл стоял распрямив плечи, а Роберт слегка наклонился к нему со смутным намеком на уважение.

Роберт поднял свое безалкогольное пиво, и три бутылки торжественно звякнули.

– Светящееся дерево – это хорошо, но не решает дела, – заявил он. – Я тебе скажу, что такое хороший памятник. Когда на каждой ветке висит виновный, но так и не осужденный урод. Вот какой памятник мы должны поставить этим жертвам.

– И полить дерево кровью возмездия, – сказал Митчелл.

Он и его брат рассмеялись над дешевой поэтичностью этой фразы.

Близнецы, стоящие по обе стороны от Тима, вызывали у него приступ клаустрофобии не только из-за того, что были слишком большими и стояли чересчур близко; его дезориентировало их сходство. Митчелл сел прямо на грязь. Роберт и Тим последовали его примеру.

– Тяжело видеть, как скоты правят бал: ни укоров совести, ни сомнений, ни…

– Ответственности, – подхватил Митчелл.

– Да. Когда погибла сестра, я решил, что больше ни под кого не лягу, и вот теперь я стою, хотя и не за то, за что стоял раньше. Я для себя принял решение, и оно правильное. И знаете, что? Я ни секунды не буду мучиться из-за ублюдков, которых мы казним. Ни секунды, мать их. Парни вроде нас должны оставаться твердыми. Не поддаваться сучкам вроде Аненберг. – Роберт закинул голову назад и выпустил в небо струю дыма. Его куртка на локтях была покрыта пятнышками грязи. – Я теперь лучше понимаю, что нужно делать. Как будто мы застряли в этом… этом…

– …лабиринте, и мы будем в полном дерьме, если выберемся, или нас утопят в дерьме, если не выберемся.

– Говорят, что худшие циники – это разочаровавшиеся идеалисты, – сказал Тим.

Митчелл допил свое пиво и открыл еще одну бутылку:

– Ты думаешь, что мы циники?

– Я не знаю, кто вы.

Поднялся ветер, подхватывая россыпи красной пыли с земли, и леса застонали.

– Мы дождаться не могли, когда это начнется, – сказал Роберт. – Ожидание убивает. Ты узнаешь, что твою сестренку зверски убили, а потом…

– …увязаешь…

– …в никчемности и бездеятельности. Ждешь расследования, ждешь результатов экспертизы, ждешь первого судебного заседания, все ждешь и ждешь, – Роберт покачал головой.

– А теперь, – сказал Митчелл, – нам не надо больше ждать.

Тим молчал, размышляя над всем этим.

– Позволь нам в следующий раз сделать больше, – сказал Митчелл. – Мы справимся. Мы оправдаем твое доверие.

Тим подумал, что тактика запугивания с помощью телефонного справочника не возымела действия, поэтому они перешли к плану «Б»: пытаются снискать его расположение. Он ответил:

– Посмотрим.

– Мы тоже хотим участвовать в казни. Ты не можешь нам в этом отказать. Мы не позволим нам в этом отказывать. – Роберт смотрел Тиму в глаза. – Мы можем помочь тебе с делом Кинделла. Мы с Митчем можем навестить его до того, как проголосуем. Пересчитать ему ребра, сломать руки, отбить яйца. Мы выбьем из него любые ответы, какие захочешь.

– Мы должны вести себя с точностью до наоборот, – в голосе Тима зазвучал гнев. – Это не операция под девизом «Сделаем любой ценой». Казнь не должна быть поспешным и беззаконным актом. Да вы вообще не понимаете, в чем суть дела. И вы еще удивляетесь, что я не хочу допускать вас к операции.

К удивлению Тима, ни один из братьев на него не разозлился. Роберт ковырял землю палочкой:

– Ты прав. Просто случай с твоей маленькой дочкой, случай с Вирджинией… – его лицо исказила полуусмешка-полугримаса, – выбил нас из колеи. Это разбило мне сердце.

Слова Роберта были абсолютно искренними – в них не было и тени напора, который Тим ощущал до сих пор. Это сочувствие так сильно его поразило, что гнев тут же исчез, оставив только горе.

Лицо Роберта было каменным – то ли от гнева, то ли от затянувшегося, как рана, горя.

– Я видел ее фотографию по телевизору – ту, где она в костюме тыквы, который был ей слишком велик и все время спадал.