Текст книги "Обвинение в убийстве"

Автор книги: Грегг Гервиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– Судебные исполнители США! – крикнул Тим во тьму коридора. – Вы окружены! Выйдите в коридор! Выйдите в коридор!

Двое полицейских ждали у них за спиной, горя желанием попасть в задние комнаты. В коридоре было черно, и оттуда не доносилось ни звука. Никаких выступов или углов, за которыми можно спрятаться и которые опытные бойцы обходят стороной и называют роковыми воронками.

Тим быстро пошел по коридору, остальные сбились в кучу позади. Когда он приблизился к открытой двери, Хайдел и Лидия Рамирес показались в проеме и направили пистолеты в голову Тима. Это было рассчитано идеально по времени; Тим не мог выстрелить в одного, не получив пулю от другого. В тесноте коридора у Медведя не было возможности стрелять с нужного угла.

– Заходи! – цепкая рука Хайдела схватила Тима за рубашку. Медведь выстрелил; его огромные руки сжимали винтовку, как бильярдный кий:

– Немедленно отпусти федерального офицера! Я сказал, отпусти федерального офицера!

Не поднимая винтовку, Тим пальцем сдвинул рычаг, уронив обойму на пол как раз перед тем, как Хайдел втащил его в спальню. Хайдел стукнул Тима об стену и прижал пистолет к его щеке так сильно, что содрал кожу на скуле. На Хайделе была бейсболка, надвинутая на глаза. Сквозь светло-русую щетину проступала бледная кожа. Второй преступник, высокий латиноамериканец с татуировкой в виде змеи вокруг бицепса, выхватил у Тима пистолет, другой рукой вынул у него из кобуры «Смит-энд-Вессон». Он заметил, что в винтовке нет обоймы, и отшвырнул ее в сторону, хотя в патроннике оставался еще один патрон.

Из дальнего конца коридора донеслось несколько выстрелов. Хайдел высунул руку в коридор и стрелял вслепую до тех пор, пока не кончились патроны. Он отбросил разряженный пистолет в сторону, вытащил свой «Ругер», потом поднял «Смит-энд-Вессон» Тима и засунул его в пустую заплечную кобуру – про запас. Ткнул «Ругер» Тиму в лицо.

– Если хоть кто-нибудь из вас, ублюдков, шевельнется, я пристрелю этого парня! – заорал Хайдел. – Давай, детка! Давай!

Его подружка через коридор проскочила в спальню, и Хайдел захлопнул и запер дверь. Невзирая на мучительную боль, которую причинял пистолет, Тим осмотрелся в комнате и заметил запасной выход, соединявший ее с соседним номером. В разведданных была ошибка – смежные помещения все-таки существовали.

Хайдел крикнул через закрытую дверь:

– Если кто-нибудь сюда войдет, я его пристрелю! Я не шучу!

Он в панике повернулся и подтолкнул высокого парня к запасному выходу:

– Пошевеливайся, Карлос!

Карлос распахнул дверь и шагнул внутрь. Еще одна спальня, еще один длинный коридор. Хайдел толкнул Тима вперед, следуя за Карлосом по пятам. У высокого парня за пояс джинсов сзади был заткнут револьвер; его перламутровая рукоятка слегка поблескивала. Тим замедлил шаги и слегка поотстал. Хайдел с подружкой у него за спиной палили по стенам, как полные идиоты.

– Пошевеливайся, скотина! – Лидия толкнула Тима, и он притворился, что падает.

Карлос повернул за угол и исчез из виду.

– Вставай! Вставай, черт тебя подери! – Лидия нависла над лежащим Тимом, ее большая грудь колыхалась под вытянутой мужской футболкой. Хайдел маячил за ней, прикрывая тыл.

Тим встал на четвереньки, потом поднялся. Его пустая кобура болталась на поясе.

– Подними, наконец, эту сволочь и заставь шевелиться! – крикнул Хайдел.

Тим сложил руки на груди; левую руку он держал на бицепсе. Когда Хайдел приставил «Ругер» к его лбу, – а Тим прекрасно знал, что тот так и сделает, – он перехватил его руку, крепко сжав барабан, так что он не мог повернуться, и изо всех сил пнул подружку Хайдела в живот. Она громко охнула и рухнула на пол, продолжая сжимать в руке пистолет.

Хайдел жал на курок, не понимая, что барабан не поворачивается, и все крепче прижимал его ствол ко лбу Тима. Тот правой рукой дотянулся до Хайдела, вытащил свой «Смит-энд-Вессон» из его кобуры, и спокойно выстрелил Хайделу в грудь. Кровь брызнула Тиму в лицо, и Хайдел упал навзничь, вытянув руки вперед и вверх, как ребенок, первый раз завалившийся в сугроб. Тим продолжал сжимать «Ругер», нацеленный ему в голову. Увидев, что Лидия поднялась, он быстро повернулся и выстрелил ей в грудь и лицо еще прежде, чем она успела поднять руку с пистолетом. Она упала, издав булькающий звук; ее тело всколыхнулось.

Тим сунул «Ругер» в кобуру, держа наготове «Смит-энд-Вессон». Бросился по коридору, прижимаясь к стене, и влетел в соседний номер как раз в тот момент, когда Карлос выскочил через раздвижные двери к гостиничному бассейну. За исключением Фрида и Томаса, все снайперы прикрытия находились дальше впереди. Тим вылетел из раздвижных дверей, но Карлос уже скрылся из вида. Томас бежал к Тиму с винтовкой на боку, Фрид прикрывал их сзади.

Не замедляя бега, Томас показал на покачивающуюся створку ворот слева от Тима:

– Давай! Вперед!

Тим бросился за ним в узкую улочку. Клубы дыма поднимались из окна ресторанной кухни, сгущаясь у стены здания. Карлос был уже на середине переулка; он несся на бешеной скорости к маячившей впереди улице с оживленным движением. Тим на полном ходу обогнал Томаса. Карлос выскочил на дорогу и увидел у дальней обочины машину Полицейского департамента Лос-Анджелеса, кучку бомжей и несколько зевак, которых привлекло полицейское оцепление: они орали и размахивали руками. Тим выскочил из переулка как раз в тот момент, когда Карлос остановился. Двое молодых полицейских из оцепления выглядели еще более удивленными, чем Карлос. Тот потянулся за револьвером, заткнутым за пояс джинсов. Тим поднял «Смит-энд-Вессон», прицелился и, выбрав точку между лопатками Карлоса, дважды выстрелил. Последнюю пулю отправил в затылок на случай, если тот носил бронежилет.

Карлос рухнул на тротуар, и из его головы брызнул фонтан, как из упавшего арбуза.

6

Когда Тим вернулся в гостиницу, два судебных исполнителя, подняв Хоакина за запястья и лодыжки, лицом вниз выносили его из номера. Он отчаянно сопротивлялся, дергался и пытался укусить их за ноги.

Пять полицейских машин с включенными фарами блокировали территорию. Собралась внушительная толпа; поодаль Тим заметил фургончики тележурналистов – они выспрашивали подробности происшедшего.

Медведь сидел, опершись на стену и держась за ребра. Над ним стояли Миллер и врач. Тим почувствовал, как у него лихорадочно забилось сердце:

– Все в порядке?

Миллер с трагическим видом разжал кулак и показал сплющенную пулю, которую он только что вынул из жилета Медведя. Тим тяжело вздохнул, прислонился к стене и скользнул по ней вниз, плюхнувшись возле Медведя.

– У тебя девять жизней, Медведь.

– Уже осталось семь. Первой я обязан тебе, этой – Кевлару.

Фрид и Томас толкались вокруг джипа, жадно заглядывая внутрь через тонированные стекла. Сквозь пятна пота на футболке Фрида проступали контуры бронежилета.

– Что они делают? – спросил Тим.

– Ждут, когда им перезвонят из прокуратуры, – сказал Миллер. – Прокурорша пытается достать судью, тогда они по телефону получат санкцию на обыск машины.

– Мы берем одного из пятнадцати самых опасных беглых преступников, и это не является причиной, достаточной для обыска этой гребаной машины? – Медведь зашелся в приступе кашля.

– Думаю, что больше не является, – сказал Миллер.

– То есть ты хочешь сказать, что я зря учился в Юридической академии, где нас всему этому обучали?

Тим пожал плечами:

– У нас есть задержанные. У нас есть машина. Никуда это все не денется. Можем спокойно подождать двадцать минут.

Они сидели, глядя на волнующуюся толпу на стоянке и улице за стоянкой. Полицейские помоложе собрались в кружок у дверей девятого номера.

– Через дырку в груди этого подонка можно было кошку пропихнуть.

– Классный выстрел, отпад.

– Рэк подстрелил этого урода, и он сдох на месте.

Несколько человек размашисто били друг другу по рукам. Тим заметил, что Гуеррера крепко сжимает запястья, чтобы унять дрожь в ладонях.

– Так держать, Рэк, – крикнул кто-то. – Пять баллов!

Тим приподнял руку, но взглядом следил за «фордом» начальника службы судебных исполнителей, двигавшимся через полицейское оцепление. Начальник – коренастый и мускулистый мужчина, поднявшийся по служебной лестнице с самой низшей ее ступени, – выскочил из машины и подбежал к ним. Марко Таннино пришел работать в правоохранительные органы в двадцать один год. Прошлой весной благодаря рекомендации сенатора Файнстайна его назначили начальником службы судебных исполнителей. Из девяноста четырех начальников федеральных служб судебных исполнителей большинство получили свою должность, активно участвуя в кампаниях по выборам в сенат, были или детишками богачей, или оказались карьеристами из других федеральных агентств, а один из начальников службы судебных исполнителей Флориды и вовсе был профессиональным клоуном. Таннино же за время своей головокружительной карьеры много раз участвовал в реальных операциях и заслужил свой пост.

Пока Фрид вел его к машине, возле которой толпились полицейские, лицо его хранило сосредоточенное выражение, и он то и дело проводил рукой по шапке полуседых волос.

Миллер сжал плечо Тима:

– Тебе нужен врач?

Тим покачал головой. В воздухе пахло потом и порохом.

Один из офицеров полиции навис над Тимом, открыв свой черный блокнот. Он начал говорить, но Тим оборвал его:

– Мне нечего сказать. Я не буду давать никаких показаний.

Таннино сделал резкий шаг вперед и коленом уперся в полицейского, и тому пришлось подняться, чтобы восстановить равновесие.

– Проваливай, – сказал он. – Займись чем-нибудь полезным.

– Я просто выполняю свою работу.

– Делай это в другом месте.

Полицейский отступил и пошел в отель.

– Как ты? – спросил Таннино. В спортивной куртке, полиэстровых брюках и ботинках с круглыми носами, он был похож на хиппи.

– Порядок. – Тим достал из кобуры «Смит-энд-Вессон», дважды перепроверил, что в барабане нет патронов, и протянул Таннино – не хотел вынуждать его просить об этом. Оружие ему уже не принадлежало, оно было уликой.

– Мы скоро дадим тебе новый.

– Буду рад.

– Давай я вытащу тебя из этого дурдома. Обезьяны из прессы уже стучат по прутьям, так что здесь скоро станет жарко.

– Спасибо, сэр. Я выстрелил…

Таннино поднял руку:

– Не сейчас. Ты знаешь правила. Дашь показания один раз, в письменном виде. Ты сделал свою работу, и сделал ее хорошо. А теперь позаботимся о твоей защите. – Он подал Тиму руку: – Пошли.

Комната была маленькой, а свет – до боли ярким. Тим поерзал на столе, и плотная бумага под ним сморщилась. Медведя и остальных полицейских тоже отвезли в служебную больницу и поместили в отдельные палаты.

Раздался вежливый стук в дверь, и показался Таннино.

– Рэкли, – он внимательно посмотрел на Тима темно-карими глазами. – Доктор сказал, что ты отказался от успокоительного. Почему?

– Меня не нужно успокаивать.

– Психологи готовы к работе. Они всегда рядом, могут поговорить с тобой, с другими ребятами, с кем захочешь.

– Я могу и сам справиться.

– Можешь. Но вдруг тебе это будет нужно.

– У меня не было выбора. Я действовал по инструкции. Они пытались меня убить – я их честно пристрелил, – Тим облизнул губы. – Есть другие вещи, которые меня волнуют. Семейные проблемы.

– Об этом я тоже хотел с тобой поговорить. И о твоей дочери. Знаешь, есть парень, который специализируется на таких вещах. Высококвалифицированный психоаналитик из Калифорнийского университета Лос-Анджелеса…

– Уильям Рейнер.

– Его услуги стоят дорого, но я уверен, что мог бы убедить администрацию…

– Спасибо, мы как-нибудь сами.

– Ладно. Как вы справляетесь?

Тим сжал губы, потом разжал:

– Никак.

Таннино откашлялся и сказал, глядя в пол:

– Я так и думал.

– Нельзя ли…

– Что, сынок?

– Нельзя ли поручить одному из наших парней покопаться в деле моей дочери? Детективы шерифа, которые им занимаются, не… – он запнулся, стараясь не смотреть Таннино в глаза.

– Мы не можем использовать своих людей для решения личных проблем, Рэкли. Ты прекрасно об этом знаешь.

– Да, знаю. Простите. Я могу идти?

– Я хочу, чтобы ты побольше пообщался со СМИ. Три трупа, стрельба в общественном месте – это будет настоящий цирк. Нам нужно все грамотно сделать. Твой адвокат уже едет. Он подскажет, что говорить.

– Хорошо. Спасибо.

– Мне жаль, что поднялась такая шумиха. Даже правильный поступок легко смешать с грязью. Но мы тебя прикроем.

Когда Тим вернулся домой, Дрей лежала в темной гостиной, свернувшись калачиком на диване. Шторы были задернуты – так же, как и утром, когда Тим уходил, и он подумал, открывала она их сегодня вообще или нет. На ней были рваные джинсы и старая водолазка, и, судя по виду, она даже не принимала душ. Рядом с ней стояла чашка с недоеденной кашей, рядом валялись две перевернутые банки из-под кока-колы.

Тим не мог разобрать, спит она или нет, – для этого было слишком темно, но он чувствовал, что она его слышит. Он взглянул на часы на видеоплеере – почти одиннадцать:

– Извини, что так поздно. Я…

– Я знаю. Я смотрела новости. Думаю, ты мог бы найти телефон и позвонить.

– Так сложилось.

Дрей с усилием приподнялась на локтях, и теперь можно было разглядеть ее лицо:

– Как все было?

Он рассказал. Она слушала, задумчиво хмурясь, а затем сказала:

– Иди сюда.

Тим пересек комнату и подошел к ней. Она подвинулась, освобождая место. Ее тело было напряженным и теплым. В прошлом месяце она много тренировалась, и теперь трицепсы выступали на ее руках, как два желвака. Она взъерошила его волосы, потом прижала его голову к своей груди. Тим не стал сопротивляться.

Через несколько минут он поднял голову и поцеловал ее. Они отстранились друг от друга на мгновение, потом снова поцеловались.

Дрей откинула волосы с его лба, пробежала пальцем по тонкому шраму у корней волос, который появился у Тима после того, как под Кандагаром он получил удар прикладом ружья. Он зачесывал волосы на правую сторону, чтобы скрыть шрам; только Дрей могла смотреть на него, не вызывая у Тима чувства неловкости.

– Может быть, мы могли бы, ну, не знаю, например, пойти в спальню? – сказала она.

– Ты пытаешься меня соблазнить?

– Вроде того.

Тим встал и, склонившись над ней, просунул руки под ее плечи и колени. Она издала какой-то странный смешок и обвила его руками за шею. Он притворился, что ему тяжело, застонал и уронил ее обратно на диван:

– Тебе не мешало бы похудеть.

Он хотел пошутить, но вышло грубо. Улыбка на ее лице погасла. Тим опустился на корточки и обхватил ее лицо ладонями, чтобы она могла прочесть в его глазах угрызения совести.

– Пойдем со мной, – сказал он. Они не занимались любовью с тех пор, как умерла Джинни, – шесть дней.

Тим нервничал, как на первом свидании, и думал, как странно в его возрасте чувствовать себя так неуверенно в собственном доме с собственной женой. Она тяжело дышала, и ее шея блестела от пота – картина, запечатлевшаяся в его памяти.

Они пошли в спальню и начали целоваться – изучающее, нежно. Дрей легла на кровать, и он осторожно опустился на нее, но перестал целовать, когда понял, что она плачет. Она нащупала ладонями его плечи и оттолкнула от себя. Он сел на кровати, смущенный, а она схватила простыню и натянула на себя.

– Мне очень жаль. Прости. Я думала, что, может быть, смогу.

– Тебе не за что извиняться. – Тим протянул руку и погладил ее по волосам, но она никак не отреагировала. Он тихо оделся.

– Наверное, мне просто нужно время.

– Может быть, мне вернуться в… – он показал на дверь в коридор, медленно прошел по комнате и на минуту задержался в дверях, но она его не остановила.

Тим спал беспокойным сном, пробиваясь сквозь нагромождение кошмаров, и проснулся весь в поту, проспав не больше часа.

Он не мог довериться компетентности детективов. Он не был согласен с той точкой зрения, которая сложилась по этому делу у окружного прокурора. Он не мог использовать свое служебное положение, не мог обратиться к коллегам и не мог сам расследовать это дело.

Он был в отчаянии.

И его отчаяние достигло такой степени, что он был готов искать помощи в единственном месте, в котором поклялся никогда ее не искать.

Он взглянул на часы – 23:37.

Он оставил Дрей записку на случай, если она проснется, тихо вышел из дома и помчался в Пасадену. Он ехал через чистенькие окрестности, и его сердце билось все сильнее, а волнение возрастало по мере приближения к цели. Он припарковался у края гладкой подъездной дорожки, камни которой идеально были подогнаны друг к другу. Лужайка перед домом была абсолютно ровной, с аккуратными краями.

Тим прошел по дорожке и минуту постоял, отметив про себя, что краска на парадной двери лежит идеально: на ней не было ни единого следа кисточки. Он позвонил в звонок и стал ждать.

Раздался звук размеренных шагов.

Его отец открыл дверь.

– Тимми.

– Отец.

Его отец стоял между дверью и косяком. На нем был дешевый, но хорошо отглаженный серый костюм и, несмотря на поздний час, галстук с плотным узлом, повязанный высоко под горло.

– Как ты? Мы с тобой не говорили с тех пор, как я узнал новость.

Новость. Дело. Рабочий вопрос. Смерть дочери.

– Можно мне войти?

Отец сделал глубокий вдох и на секунду задержал дыхание, всем своим видом показывая, что это создает ему неудобства. Наконец он отошел в сторону и распахнул дверь:

– Если не возражаешь, сними, пожалуйста, ботинки.

Тим сел на диван в гостиной. Отец минуту постоял над ним, скрестив на груди руки:

– Выпьешь?

– Если можно, воды.

Отец нагнулся, взял с кофейного столика подставку для стакана и протянул ее Тиму, потом ушел на кухню.

Тим огляделся. Знакомая комната. На камине стояло несколько рамок, демонстрируя выцветшие от солнца фотографии-образцы, продававшиеся вместе с ними: женщина на пляже, трое детишек в маленьком бассейне, пожилая пара на лужайке на пикнике. Тим не знал, вставлялись ли в эти рамки другие снимки. Он попытался вспомнить, была ли когда-нибудь у них дома фотография его матери, которая поступила очень мудро, уйдя от мужа, когда Тиму было три года.

Джинни была последней Рэкли, на ней род обрывался.

Отец вернулся, дал ему стакан и протянул ладонь. Они наконец пожали друг другу руки.

Тим вдруг понял, что не видел отца с того дня, когда Джинни исполнилось четыре года. Он постарел – под глазами появилась едва заметная сеть морщинок. Тим заметил и неглубокие складки в углах рта, и жесткие седые волоски в бровях. Он увидел в этом напоминание о смерти – в этом случае медленной, но непреклонной и безжалостной.

Ему вдруг пришла в голову мысль, что раньше он не понимал, что такое смерть. Она притягивала его. Он играл в войну, он играл в полицейских и грабителей, он играл в ковбоев и индейцев – в те игры, где смерть была одним из участников. Когда он впервые столкнулся с ней – погибли его друзья из рейнджеров, – он стоял на похоронах в форме и в темных очках и стоически наблюдал за происходящим. Он был мрачен и тверд. Он не скорбел по своим друзьям, не скорбел по-настоящему, потому что они просто опередили его. Первым получить лицензию, первым получить ранение, первым словить пулю и больше не подняться. Но когда он потерял дочь, все изменилось. Смерть больше не казалась притягательной. Когда Джинни умерла, какая-то часть его откололась. Этот ущерб будто сделал его меньше, уязвимее перед лицом ужаса.

Тим почувствовал, что теряет почву под ногами.

Чтобы вернуть себе уверенность, он обратился к теме, которая всегда вызывала в нем вспышку агрессии.

– Ты не жульничал? – спросил он отца.

– Нет. Вел себя кристально честно.

– Никаких фальшивых чеков, никаких несуществующих кредитных карт?

– Никаких. С тех пор действительно прошло четыре года. Офицер по надзору очень мной гордится, даже если мой собственный сын подобных чувств и не испытывает. – Отец для пущей убедительности кивнул и сложил руки. Его ухоженные ногти не вязались с второсортным мошенничеством, ставшим главным делом его жизни.

То, что отец сказал затем, удивило Тима больше, чем все, что он когда-либо от него слышал:

– Я скучаю по Вирджинии.

Тим сделал глоток воды – главным образом для того, чтобы выиграть время:

– Ты не так уж часто с ней встречался.

Тот кивнул, снова слегка наклонив голову, как будто слушал звучащую вдалеке музыку:

– Знаю. Я скучаю по самой идее Вирджинии.

Тим поймал себя на том, что он тупо смотрит на фотографии на каминной полке:

– Она не была простой идеей.

– Я такого и не говорил.

Тим сделал над собой усилие и выдавил:

– Мне нужна помощь.

– Как и всем нам. Деньги?

– Нет. Информация.

Отец торжественно кивнул, как судья, который предвидел это.

– Ты не мог бы порасспросить о Джинни своих парней? У тебя везде знакомые – может, кто-то что-то слышал?

– Насколько я понял из газет, есть подозреваемый, Кинделл.

– Да. Но у меня такое чувство, что есть еще кто-то.

– Почему бы тебе самому не покопаться в этом деле? У тебя есть надежные информаторы, коллеги.

– Использовать служебное положение я не могу. Я никогда не сделаю этого в личных целях.

– А-а, суперэго заговорило! – Отец сделал губки бантиком. – Ты готов привлечь меня и мои сомнительные контакты, но только не свои собственные.

– Я рискую себя скомпрометировать. Но, думаю, если ты наткнешься на что-то серьезное, возьмешь след, мы могли бы рассказать об этом властям.

– Я не очень симпатизирую властям, Тимми.

Тим постарался взять себя в руки. За тридцать три года он выработал в себе привычку справляться с тем состоянием беззащитности и отчаянья, которое появлялось вместе с ожиданием чего-либо от отца.

– Я никогда раньше не приходил к тебе за помощью. Никогда. Не просил помочь с работой, деньгами, личными вопросами. Пожалуйста, помоги мне теперь.

Его отец вздохнул, притворяясь, что огорчен:

– Знаешь, Тимми, в последнее время дела у меня идут не важно, а вокруг меня не так уж много людей, от которых я могу потребовать ответную услугу. Я должен грамотно распорядиться оставшимися услугами.

– Я бы не стал просить, если бы это не было важно.

– Да, но, понимаешь ли, то, что важно для тебя, не обязательно в данный момент важно для меня. Не то чтобы я не хотел тебе помочь, Тимми. Просто у меня есть некоторые приоритеты. Боюсь, у меня сейчас нет никаких лишних знакомых, кто бы мне что-нибудь задолжал.

– Никаких или никаких лишних?

– Никаких лишних, я полагаю.

Тим на несколько секунд так сильно прикусил губы, что боль стала почти невыносимой:

– Я понял.

Отец провел по уголкам губ большим и указательным пальцами, будто приглаживая усы:

– Блюститель порядка пришел к преступнику за помощью. Думаю, это и есть ирония, а, Тимми?

– Наверное, ты прав.

Отец встал, поправляя брюки. Тим тоже поднялся.

– Передай привет Андреа.

– Передам.

В дверях отец вытянул руки, хвастаясь пиджаком:

– Тебе нравится мой новый костюм для церкви, Тимми?

– Не знал, что ты ходишь в церковь.

Он подмигнул:

– Подстраховываю свои сделки у Главного.