Текст книги "Армянское древо"

Автор книги: Гонсало Эдуардо Гуарч

Соавторы: Бальтасар Гарсон Реаль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Зварт утвердительно кивнула и к моему удивлению ответила на прекрасном французском языке:

«Меня зовут Зварт Касабян, – голос у нее был теплый, а произношение безупречное. – Я не профессиональная балерина. На самом деле я преподаватель танцев. Мне двадцать четыре года, я родилась в Малатье. Как вы поняли по моей фамилии, я армянка».

Должен признаться, в этот момент я был настолько удивлен, что был не в состоянии произнести ни слова. Но все же осознал, что моя затея была не так уж и плоха.

Зварт купил один турок, занимавшийся тем, что поставлял в гостиницы балерин и женщин, помогавших вести концерты. Таким образом он смог спасти ей жизнь. У нее не было прямых родственников. Ее родители умерли, когда она была еще очень маленькой, и она жила с тетей Майдой. Потом произошли события в Малатье – относительно спокойном городке, хотя в других местах страны дела обстояли крайне плохо.

Зварт предупредили, что у нее могут быть трудности. Религиозные авторитеты не приветствовали танцы, хотя балерины и не были мусульманками. Кто-то пригрозил ей на улице, и она испугалась. Ее тетя Майда, работавшая медсестрой и имевшая много знакомых среди турок, тоже посоветовала ей оставить свое занятие, а потом посмотреть, улягутся ли страсти. Старушка многое видела на своем веку и была убеждена, что когда-нибудь все войдет в свои берега. Просто для этого требовалось везение и терпение.

Зварт оставила танцы, и они закрылись в доме, потому что беспорядки и беспричинные нападки на армян усиливались день ото дня.

Однажды вечером пришли два армянина. Они хотели предупредить их, что мусульмане приняли секретное решение уничтожить всю армянскую диаспору. Они не должны обманывать себя надеждой, что могут спастись, потому что они беззащитные женщины. Совсем наоборот, подстрекатели всего этого были жалкими трусами и, чтобы избежать какого-либо риска, выбирали своих жертв среди наиболее слабых. Как бы то ни было, они сообщают, что в церкви состоится собрание армянской общины. Там будут приняты надлежащие решения. Туда пойдут только мужчины, но один из них потом придет к ним, чтобы рассказать о том, что было на собрании.

Она знала, что ей надо делать. Несмотря на то, что тетя Майда отговаривала ее, Зварт не хотела зависеть ни от кого. Она переоделась в парня, собрав волосы под кепку, натерла лицо сажей и вечером пошла в церковь, куда уже заходили армяне.

Там было около ста сорока мужчин. Как ни странно, никто не обратил на нее внимания. Все были нервны и взволнованы, и священнику пришлось подняться на амвон, чтобы его было слышно. Причин для того, чтобы скрывать серьезность ситуации, не было. Единственно, что они могли сделать, это поскорее бежать отсюда и укрыться в горах. Может быть, турки не будут преследовать нас, довольствуясь тем, что захватят наши земли и дома. Так уж было в одном из близлежащих селений. Ни один турок не будет рисковать своей драгоценной жизнью, чтобы преследовать «гяуров». Некоторые из присутствовавших возразили, что, мол, они лучше умрут, чем будут скрываться бегством. Другие, опасаясь за свои семьи, предпочли быть более благоразумными. Священник помолился и благословил их. Выходили из церкви маленькими группами. Но вдруг снаружи послышались крики и топот убегающих людей.

Тех, кто пытался выйти, встречали ружейными залпами. Один из армян был ранен.

Никто не знал, что же делать. Зварт подумала, что ее ждет смерть, и ей стало страшно за тетю Майду. Но при всем при том она была горда, что находилась среди мужчин. Она часто думала, что именно ей приходится быть мужчиной в доме. И тут они увидели сполохи пламени. Турки пытались поджечь крышу. Вскоре многим пришлось выйти наружу – дым мешал дышать.

Толпа на площади встречала их криками. Тех, кто выходил, кашляя и протирая руками раздраженные глаза, задерживали.

Соотношение встречавших и выходящих было пять к одному, так что о сопротивлении не могло быть и речи. Зварт тоже пришлось в конце концов выйти. Ее избили и связали руки также, как и вышедшим из церкви мужчинам. Они громко сожалели о своей наивности. Турки же подходили к ним и с удовольствием лупили их палками.

Потом их провели процессией по городу, с гордостью демонстрируя всем свой подвиг, – пленение армян. Один богослов – улема возносил благодарение Богу за то, что он помог захватить неверных христиан.

Толпа осыпала пленников оскорблениями. Армяне испытывали страх и удивление. Они не могли представить себе, что их так ненавидели. Сама Зварт, никогда особенно не доверявшая дружеским проявлениям со стороны соседей-турок, тоже была поражена столь откровенной демонстрацией ненависти.

Тогда они поняли, что их ждет смерть, и стали роптать. Что станет с их семьями! В ответ на это раздавались насмешки палачей, называвших пленников «собаками» и «гяурами». Фанатизм турок приводил пленников в ужас – их ждет смерть, но мысль о том, что же станется с их близкими, причиняла им неописуемые страдания.

Так их продержали большую часть ночи. Потом захватчики устали, и, связав пленникам руки и даже не дав им и глотка воды, заключили в загон известного купца Харичи Оглу Абдуллы.

Едва рассвело, появилось несколько богословов – улемов в окружении большой толпы. Они читали суру 111 – «смерть! смерть!» и начали с крайнего человека из первого ряда. Несколько человек скрутили его, сняли штаны, а один из турок, взяв нож, стал проводить обряд обрезания. Так они поступили со всеми, пока не дошла очередь до Зварт. Увидев, что перед ними женщина, все стали громко хохотать. Харичи Оглу отвел ее в сторону и привязал к кольцу на двери, где обычно привязывают животных. Потом обряд обрезания продолжился до последнего армянина.

Один из улемов начал отчаянно вопить, что армяне – это агнцы, предназначенные на заклание, и все стали вторить ему. Харичи Оглу подошел к одному из мужчин со связанными руками, заставил его встать на колени и на руки, пробормотал молитву и, взяв голову за волосы, закинул ее назад. Это был парень лет двадцати. Держа в таком положении пленника, Харичи Оглу обнажил тот же нож, которым производилось обрезание, и перерезал ему горло, словно овце на празднике курбан-байрам.

Кровь обрызгала стоявших вокруг людей. Толпа какое-то мгновение оцепенела от этой сцены, но потом все стали громко молиться, выкрикивая, что христиане овцы, предназначенные для жертвоприношения. Подражая Харичи Оглу, несколько человек бросились на пленников, и вскоре весь двор был залит кровью.

Зварт в ужасе смотрела на все это, не веря собственным глазам. Обезумевшие армяне метались по двору, безуспешно пытаясь выбраться из этого ада. Вскоре все пленники были убиты, а их палачи хлюпали по липкой луже крови, покрывавшей весь двор. Это была сцена из Данте, и Зварт почувствовала, что теряет сознание.

Она пришла в себя в доме Оглу, привязанной совершенно голой к решетке, отделявшей дом от внутреннего дворика. Она сразу поняла, что ее изнасиловали. Ее мучила сильная боль в паху и в груди, словно ее долго били.

Потом пришел Оглу, который, похоже, наслаждался всем этим. Он наклонился над ней и, ни слова не говоря, тяжело сопя, попытался вновь проникнуть в нее. Зварт хотела увернуться, но ремни крепко держали ее. Оглу несколько раз сильно ударил ее по спине, пытаясь поставить ее в определенное положение. Он был намного сильнее и массивнее, чем она, и Зварт не удалось увернуться, несмотря на все свои усилия. С каждым движением он все сильнее бил ее, и она снова потеряла сознание.

Так продолжалось несколько дней. Ей только приносили воду в металлическом ковше. Оглу хотел показать ей, кто здесь хозяин. Он постоянно насиловал ее, пока она ему не надоела. Зварт слышала крики и стоны, некоторые из них совсем детские, и она догадывалась, что там происходило. Это чудовище выкрало других армянских девочек и молодых женщин, он наслаждался их страхом и их страданиями.

Все это было так абсурдно, так ужасно, и ей показалось, что она сошла с ума. Все потеряло свой смысл, день перепутался с ночью, все тело ужасно болело, и ее страдания дошли до того, что она стала предпочитать смерть. В моменты просветления она подумывала о том, чтобы повеситься на этих ремнях. Но не смогла этого сделать.

Однажды утром появилась турецкая женщина средних лет. Она заставила Зварт встать и, хотя у нее почти не было сил для этого, женщина отвела ее к фонтану внутреннего дворика. Она раздела и помыла ее. Зварт уступила ей. Она была уже не в силах протестовать, и, кроме того, ей стало легче от мытья. Женщина помогла ей одеться и принесла еды. Несколько часов спустя она почувствовала себя лучше, но так и не понимала, что с ней собираются делать.

Об этом она узнала на следующий день. Появился Оглу с каким-то неизвестным мужчиной. Ее заставили встать и пройтись. Мужчина спросил, умеет ли она танцевать. Она сказала, что да, но у нее не было сил для этого. Она решила, что ей надо выбраться отсюда во что бы то ни стало.

Потом мужчины стали долго торговаться. В конце концов Оглу продал ее за три золотых монеты, ворча, что это самая худшая сделка за всю его жизнь.

Ее купил Мустафа Кансу. Он обращался с ней совсем по-другому. Он сказал, что ей надо питаться и отдыхать. Когда она поправится, ей придется только танцевать по ночам. Он, по крайней мере, не измывался над ней, не оскорблял, и Зварт решила, что надо побыть у него и дождаться удобного момента для того, чтобы сбежать. Так она провела два месяца, посещая одну гостиницу за другой. В номера ее никогда не приглашали.

Но той ночью она не захотела куда-либо идти, и Мустафа впервые рассердился. А Зварт почувствовала, что, может быть это тот случай, который она ждет.

* * *

Когда Зварт закончила свой рассказ, оба молчали. Собственно, и говорить было не о чем. Я вспомнил хитрое лицо Большого визиря. Никто не хотел говорить о том, что на самом деле происходит в Турции. Но мой доклад должен быть совершенно другим. Первое, что мне надо сделать, – снова переговорить с Полем Камбоном и попросить у него прощения. Я признаю, что он был прав, когда говорил о «молчаливом заговоре». Франция не должна подыгрывать правительству, которое не только не наказывает своих преступников, но и подталкивает их к тому, чтобы они нападали, насиловали и убивали армян.

Зварт станет его лучшим свидетелем. Она заполнила много страниц, подробно описывая то, что с ней произошло, и это была история страданий христианского меньшинства в мусульманской стране, возглавляемой преступниками. И не могло быть иначе, потому что мусульмане, с которыми я был раньше знаком, были совсем другими, они неизменно проявляли терпимость и благородство.

Я пригласил директора и сказал, что хотел бы поговорить с «хозяином» Зварт – Мустафой Кансу. Директор – человек полный, лысый, потный, с пальцами, увешанными кольцами, и с золотой цепью на шее – был сплошное внимание. Тяжело дыша, он спросил, не было ли у меня проблем с балериной.

«Нет, совсем наоборот», – ответил я. Я был так доволен, что хотел купить права на Зварт.

В принципе он отказался. Потом сам директор гостиницы, который был у нас свидетелем этой странной сделки, выступил посредником, и мы пришли к соглашению. Я заплачу ему одну тысячу французских франков – слишком большую сумму, если бы речь не шла о человеческой жизни, которая бесценна. Когда все закончилось, он рассыпался в похвалах в адрес Зварт. Я забрал у него алмаз. Я действительно был настоящим специалистом. Затем оба ушли, и я остался с ней наедине. Потом я предоставил ей одну из комнат в своем сьюте, чтобы она отдохнула.

На следующее утро я не стал будить ее и очень рано спустился на завтрак. Мне надо было переговорить с кем-нибудь из близкого окружения Большого визиря. Я скажу ему, что хочу жениться на ней, чтобы без проблем вывезти ее из страны. Я читал утренние газеты, когда мэтр подошел к столу и сказал, что некто хочет поговорить со мной, и передал мне записку. Она была от шефа полиции города. На какой-то момент это встревожило меня. Что хотел от меня этот человек? И я согласился.

Толстый мужчина невзрачной наружности, одетый в европейский костюм, подошел ко мне и пожал руку. Я пригласил его сесть. Чем могу служить?

Он отрицательно покачал головой и улыбнулся. Нет-нет. Никаких проблем. Он пришел по поручению Большого визиря. Я был вынужден продемонстрировать свое удивление, но он сделал жест рукой, как бы не придавая этому никакого значения. Разумеется, нет никаких проблем, чтобы Зварт Касабян поехала вместе со мной во Францию. Он запустил руку в карман жакета и вручил мне пропуск на ее имя.

О нет! Разумеется, это мне ничего не будет стоить. Он вручил мне те же самые купюры, которыми я расплатился с Мустафой Кансу. Совсем ничего. Он просто хотел пожелать мне всего самого хорошего, тем более, насколько ему известно, эта девушка очень красива.

Он поднялся, пожал мне руку и удалился, отдуваясь. Я же остался, как вкопанный, не в силах как-то реагировать и понимать то, что произошло. Действительно это не Европа, ни Франция, это Константинополь – лучший базар Востока.

7
Дневник Эжен Уорч

Я снова был в Стамбуле, когда пришла весть о смерти Дадхада. Эмфизема легких одолела его. Я переживал его смерть как смерть брата, которого в действительности у меня никогда не было. Я был один в комнате, наедине с моими книгами и моими воспоминаниями, плакал по Дадхаду, и мои слезы образовали кляксы на нескольких страницах.

Я понимал, что мое время тоже на исходе и моим единственным завещанием будет «Армянское древо». Эта книга захватила всего меня и всю мою волю, потому что в ней собраны ценнейшие свидетельства, значимые для многих армян, которым снятся прошлые времена, но, проснувшись, они не могут найти людей, которые могли бы рассказать им, что же произошло.

Дадхад много значил для меня, и я подумал, что жизнь несправедлива. Первому из жизни следовало бы уйти как раз мне.

Я направил одну телеграмму Элен, а другую в Нью-Йорк сыну Араму; с ним я, как ни странно, не был знаком.

Вскоре я получил письмо от Элен. Она благодарила меня за все, что я сделал в последние годы для ее мужа. Он рассказывал ей, как я вдохновлял его участвовать в поисках новых данных.

* * *

Но Дадхад уготовил нам новый сюрприз. Когда Элен пошла к нотариусу вскрыть завещание, ей вручили письмо мужа, адресованное мне. Конверт был открыт, письмо следовало сначала прочитать, а потом направить мне.

Элен окаменела. Муж никогда не говорил ей об этом дневнике. Я тоже о нем ничего не знал. И это несмотря на то, что мы столько лет сотрудничали в выращивании семейного древа. Все это было очень любопытно.

Достав из конверта письмо Дадхада, я был ошеломлен. Главным действующим лицом изложенного там рассказа был не кто иной, как моя мать Мари Нахудян.

Дорогой Дарон. Как видишь, я приготовил тебе сюрприз. У нас нет столько книг, сколько у тебя, но и у нас их много. Когда мы были в Нью-Йорке, я сначала отвез несколько коробок с книгами в университет. Это были книги и документы, необходимые для моего курса современной истории.

Может быть, это было мое упущение, но я смешал разные книги между собой. Кроме того, после смерти моего тестя Эжена Уорча нам прислали большое количество книг.

Всего два месяца назад мой сын Арам прислал мне пачку книг, переданных ему в университете. Среди них находился этот дневник.

Когда я прочел его, мне это показалось невероятным. Потрясающие отношения между Эженом Уорчем и Мари Нахудян. Я понял, что это сила судьбы. Судьба, которая выступает против всеобщего забвения, помогает тебе с того момента, как ты начал работать со своим «Армянским древом».

Так вот. Перед тобой страницы, которые заставят тебя поразмышлять. И, если до сих пор тебе еще неясно, настоящим героем этого рассказа, являешься ты.

Я думаю, что ты не должен отказываться от этого проекта. Я не смогу увидеть его завершения, но ты не должен сдаваться. И не выдумывай, что, мол, ты уже очень старый. Настоящая старость не имеет, не может иметь такую мечту, которую ты лелеешь.

Поэтому, осознав суть дела, я решил, что ты этого вполне заслуживаешь. Я хотел передать тебе это лично. Не получилось. Но ты знаешь, как я тебя ценю, и в моем лице ты имеешь друга. Обнимаю. Дадхад.

Это была обыкновенная тетрадь в черном коленкоровом переплете. Она была начата 22 ноября 1914 года и закончена 20 марта 1915 года. Я с нетерпением открыл ее в предвкушении того, что же мне уготовила судьба на этот раз.

* * *

Дневник Эжена Уорча

Госпиталь Ла Сальпетриер, Париж, 22 ноября 1914 года

Сегодня начинается моя карьера психиатра. Трибунал оппозиции потребовал, чтобы уровень психиатров был высоким. Это как раз хорошо для меня. В конце концов мне дали кафедру, которую в последние годы вел. Мне бы надо гордиться этим.

Но я боялся оказаться не на уровне. Слишком большая ответственность. Слишком много глаз обращены на меня, ожидая моего решения.

Луи Шестнадцатый создал этот госпиталь, приспособив под него бывшее здание фабрики пороха. Подписывая указ, он сказал, что эти стены должны служить народу.

Сегодня мне придется вернуть народу то, чему я научился.

Госпиталь Да Сальпетриер, Париж, 20 декабря 1914 года

Могу сказать, что установочная лекция, которую я прочитал врачам о болезнях нервной системы, прошла с успехом. Благодарности и комплименты, которые последовали после лекции, не прекращались. Даже сам министр здравоохранения подошел и поговорил со мной. Его интерес показался мне странным. Он сказал, что через несколько дней я услышу от него новости. Никак не могу понять, в чем дело.

Это правда, что меня пригласили прочитать несколько установочных лекций в Вене. Не знаю, смогу ли поехать туда. Документ, полученный от Красного Креста, открывает мне проезд туда, но у меня слишком много работы здесь, в Ла Сальпетриер, и я толком не решил еще, что делать. Если я действительно хочу чего-то добиться в неврологии, я должен там быть, несмотря на войну.

Госпиталь Ла Сальпетриер, Париж, 10 января 1915 года

Я получил письмо от одного профессора из Вены. Зигмунд Фрейд напоминает в нем, что здесь, в Ла Сальпетриер, он слушал лекции самого Шарко. Он пишет, что до сих пор использует методы лечения истерии. Он настаивает на том, чтобы я использовал гипноз для лечения истерии, этот метод принес ему подлинное удовлетворение.

Это нечто оригинальное. Спровоцировать события, которые однажды вызвали травму у больного. Много времени спустя эта травма вызывает истерию.

Он пригласил меня в Вену послушать курс лекций, который он прочтет в Вене. Я поеду. Красный Крест заинтересован в этой проблематике и обещает снабдить меня соответствующим документом.

Госпиталь Ла Сальпетриер, Париж, 14 января 1915 года

Сегодня со мной произошел забавный случай. Я осматривал молодую девушку лет двадцати. История ее довольно странная.

Французский торговец подобрал в Черном море девушку, потерпевшую кораблекрушение. Ему удалось пройти Босфор благодаря произошедшему в то время перемирию. Он прибыл в Гавр. Девушка повторяла только одно слово – «Сирга». Она даже не помнила своего имени, хотя, похоже, понимала французскую речь. В очень тяжелом состоянии ее привезли в Париж. У нее не было признаков физического насилия, но она была погружена в глубокую депрессию, поэтому ее решили поместить в Ла Сальпетриер.

Я ее внимательно осмотрел. Она миловидная девушка, вероятно, гречанка или грузинка. Она не говорит ни слова. У нее высокая скачущая температура, но малярию я отметаю.

Газеты пишут о молодой девушке, выловленной в море. Весь Париж следит за ней. Он нее ждут чуда.

Госпиталь Ла Сальпетриер, Париж, 15 января 1915 года

Тайна частично раскрылась. Армянский иммигрант Ашот Тиграсян, работавший у нас надзирателем госпиталя, попросил у меня разрешения поговорить с ней. Я присутствовал при разговоре и видел, как девушка реагировала. Было очевидно, что она поняла собеседника. По крайней мере, мы знаем, на каком языке разговаривать с ней.

Я получил телеграмму Зигмунда Фрейда. Он узнал о девушке из газет и рекомендует мне попытаться загипнотизировать ее. Мысль кажется мне интересной, но я лучше подожду несколько дней, пока она окончательно не поправится, тем более что высокая температура у нее сходит на нет.

19 января 1915 года

Сегодня утром я последовал совету Фрейда с армянской девушкой. Она попала под действие гипноза сразу же. Надзиратель армянин Тиграсян разговаривал с ней на ее языке, и она, конечно, отвечала. Ее зовут Мари Нахудян, она армянка родом из Трапезунда.

«Эль-Сирга» – название корабля ее отца. Похоже, что он был атакован турецким военным кораблем и утонул. Она говорила о каких-то противоречиях многих из тех, кто пережил кораблекрушение и относился, по-видимому, к ее друзьям или родственникам и кто преследовался турками. Что-то очень серьезное случилось в этом городе. Девушка также много вспоминала о своей матери. Кажется, ее мать умерла недавно.

Мне пришлось вывести ее из гипноза, потому что она, судя по всему, сильно страдала. Нам надо подождать несколько дней, чтобы провести с ней еще один сеанс гипноза. Я не решаюсь делать это прямо сейчас. Боюсь, что она не выдержит этого.

28 января 1915 года

Мари Нахудян, кажется, идет на поправку. Одна армянская семья, проживающая в Париже, попросила меня разрешить ей провести один сезон в их доме. Я не возражал. У нее нет каких-либо физических или неврологических болей, которые оправдывали бы ее длительное пребывание в Ла Сальпетриер.

Да и вообще, я думаю, что ее выздоровление пойдет быстрее, если она будет находиться в дружеской семейной обстановке. Я договорился с ними, что они постоянно будут держать меня в курсе дела, и в любом случае я буду осматривать ее каждые 15 дней.

Вена, 12 февраля 1915 года

Я прочитал лекцию в Военном госпитале. Там познакомился с автором «Миттель Эуропа» Фридрихом Науманном. Он, как оказалось, хорошо знаком с проблемой армян и сухо называет ее «армянским вопросом». Он присутствовал на лекции и когда я упомянул знаменитый случай с девушкой, потерпевшей кораблекрушение, он подошел ко мне после лекции, Я бы не сказал, что этот человек испытывает большую симпатию к армянам. Он считает, что турки борются за свое выживание, а когда дело доходит до этого, то тут не приходится говорить о полутонах.

Он мне не очень понравился, хотя признаю, что он говорит с большим апломбом.

Вена, 18 февраля 1915 года

У меня была встреча с Зигмундом Фрейдом, который вручил мне экземпляр своей книги «Толкование сновидений» с дарственной надписью. Я убедился, что, несмотря на его ясный ум, это очень религиозный человек.

Мы поговорили об армянах. Он сказал, что существуют некоторые параллели между армянским и еврейским народами.

Фрейд – пессимист. Новости, поступающие из Турции, не вызывают оптимизма. Турция практически находится в состоянии войны, а в этих условиях всякий «другой» становится жертвой. Он считает, что армянский народ может стать легкой жертвой и рассказывал мне также о еврейских погромах в России.

Из Вены в Париж. 20 февраля 1915 года

В поезде Вена – Париж я случайно оказался попутчиком с Фридрихом Науманном и неким доктором Назимом. Они ехали в том же вагоне, в купе первого класса рядом со мной, и Науманн захотел, чтобы мы вместе поужинали в их купе.

Я, кажется, помню Назима на нашем факультете. Он был довольно странный – всегда одет в черное, выглядел как представитель Востока. По правде говоря, он показался мне порочным человеком.

Науманн представил меня как «знаменитого доктора», вылечившего от безумства армянскую девушку. Я обратил внимание на взгляд доктора Назима. По мне прошел холодок, когда я увидел блеск его глаз.

Назим хранил молчание во время ужина, зато Науманн болтал за троих. Он симпатизирует туркам, но, прежде всего, он германофил. Он сказал, что очень сочувствует армянской девушке как человеку, но, по его мнению, армяне, вообще говоря, сильно мешают. Я заметил, что Назим согласился с этим утверждением. Он добавил, что Германия – верный союзник Турции в этом конфликте.

У Науманна, так же, как и у Назима, дипломатический паспорт. Поэтому они перемещаются без каких-либо осложнений, несмотря на состояние войны. Назим настойчиво спрашивал меня, могу ли я поехать в Германию, и я показал ему свой паспорт от Красного Креста.

Потом он поинтересовался, не возражал бы я посетить Константинополь. Это могло бы быть весьма интересно для меня. Я отклонил предложение до лучших времен, за которые мы и подняли тост.

Госпиталь Ла Сальпетриер, 14 марта 1915 года

Я вернулся в свой госпиталь. Когда я попросил армянскую семью привезти мне в госпиталь на осмотр Мари Нахудян, меня ждал неприятный сюрприз.

Приехал Арарат Балакян, глава семьи. Мари исчезла. Они заявили в полицию, но там считают, что девушка ушла по своей воле. Следов ее нет нигде.

Я был очень раздосадован этой новостью. Я должен был бы предвидеть такую возможность. Разум Мари не позволял ей вести нормальную жизнь. Я глубоко раскаиваюсь в своем поведении.

Госпиталь Ла Сальпетриер, 15 апреля 1915 года

Вновь появился Арарат Балакян. Он настоял на встрече со мной и ждал, когда я закончу прием. Он не знал, как начать разговор. Он думает, что Мари Нахудян выкрали и посадили на греческий корабль, отплывший на Кипр. Один армянин, работающий на фирме по перевозке грузов в Гавре, случайно проговорился об этом. Балакян занимается импортом ковров и разных предметов из Ближнего Востока и имеет контакты в компаниях, владеющих морскими судами.

На следующий день после исчезновения Мари из парижского дома один мужчина купил два билета до Кипра. Он выдавал себя за грека, но он не смог обмануть армянина. Девушка казалась больной и в полусонном состоянии, лицо ее было закрыто большой шалью. Мужчина, выдававший себя за ее отца, как бы между прочим заметил, что ее мать недавно скончалась в Париже.

Армянин ничего не заподозрил, пока «отец» не сказал, что они греки. Тогда он понял, что мужчина лжет. Хотя армянин и был уверен, что незнакомец был турком, но не захотел вмешиваться в то, что его не касалось.

Армяне во Франции – это как одна огромная семья. Кто-то сказал этому армянину, что известная всей округе девочка, потерпевшая кораблекрушение, исчезла. Тогда он все понял.

Когда Арарат Балакян рассказывал мне эту историю, в глазах у него стояли слезы. Он сильно переживал. Девушку похитили, потому что он не был достаточно внимателен к ней. Он не оправдал моего доверия, потому что когда я разрешил ему забрать девушку в его семью, он пообещал, что будет заботиться о ней больше, чем о собственных дочерях. Даже его собственная жена ругала его. Он не знал, что делать. Он был совершенно разбит.

Я простил его. Это была не его вина. Если кто-то и был виноват, так это я…

Госпиталь Ла Сальпетриер, 16 апреля 1915 года

Арарат Балакян опять пришел. Он решил поехать на Кипр и найти там девочку. По его внешнему виду можно было догадаться, что он не спал уже несколько суток.

Может быть, это было безрассудство, но я сказал, что поеду с ним. Моя вина в этом деле такая же, как и его. Кроме того, у меня есть серьезное подозрение. Мне кажется, что я знаю, кто именно украл ее, хотя доказательств пока у меня нет. Доктор Назим. Описание мужчины, данное служащим судоходной компании в Гавре, совпадало с обликом Назима. Нечто отвратительное и зловещее. Он не рисковал бы так сильно, если бы не имел мощного стимула.

Я хочу узнать правду. Я хочу вернуть эту девочку, привезти ее во Францию и наладить ее жизнь. В последний момент жена Арарата заболела, и ему пришлось остаться.

Это был первый случай в моей жизни, когда жизнь лишила меня благоразумия. Меня словно стукнуло обухом по голове, я понял, что не должен быть таким эгоистом…

24 апреля 1915 года

На борту парохода «Либерти» компании «Белая звезда» по пути к Кипру. Мы и восемь других пароходов плывем под прикрытием двух английских крейсеров. Главная опасность – подводные лодки, это новое оружие. Германия широко применяет их. Но я уверен, что со мной ничего не будет. Я не верю в судьбу, но на этот раз…

28 апреля 1915 года

Похоже, что мы вошли в Средиземное море в недобрый час. Немецкая торпеда пустила на дно корабль, шедший впереди нас. Никто не спасся. Я понял, что немецкие подводные лодки – смертоносное оружие, и немцам не важно, против кого их применять.

Я не могу прогнать от себя мысли о Мари. Какая странная судьба! Уже через несколько месяцев у этой девочки могла бы быть нормальная жизнь, как и у других девушек ее возраста, и вдруг… Зачем ее выкрал этот загадочный Назим? Что он собирался делать с ней? Он тоже не должен знать, что я иду по его следу.

4 мая 1915 года

Мы прибыли в Лимассоль. Кипр – остров с высокими горами и крутыми склонами, по крайней мере таким он показался мне с моря. Всего шесть месяцев назад он стал британской территорией. Я расстроен. Мне кажется, что здесь их найти невозможно.

5 мая 1915 года

Я смог встретиться с британским комендантом. Мои аргументы убедили его, и он дал команду разыскать и задержать доктора Назима. Если английские солдаты не смогут обнаружить его, то это значит, что его просто нет на острове! Надеюсь, что он объявится.

8 мая 1915 года

Нет никаких следов доктора Назима и, разумеется, Мари. С каждым часом я все больше раскаиваюсь в том, что позволил ей уйти из стен Ла Сальпетриер. Я чувствую свою вину за все то, что с ней может произойти.

12 мая 1915 года

Я ужинал в таверне Лимассоля, смирившись с тем, что вернусь домой с пустыми руками, когда ко мне подсел мужчина лет сорока турецкой или, может быть, греческой наружности. Он попросил у меня разрешения подсесть за мой стол и, к моему удивлению, с места в карьер заявил мне, что доктор Назим находится в Алеппо.

Я, кажется, на мгновение потерял дар слова. Незнакомец улыбнулся и сказал, что Лимассоль маленький город и здесь все про всех знают.

Он оказался армянином по имени Галуст Минасян. Он рассказал, что по всей Турции дела у армян очень плохи. В Алеппо были конфискации домов, избиения и убийства армян без каких-либо причин, изнасилования. Армянское население терроризировано.

Сейчас я увидел руку этого отвратительного доктора Назима, вспомнил о его словах, которые я слышал еще до знакомства с ним. Он ненавидит армян. Я рассказал своему собеседнику о том, чем я занимаюсь здесь, и увидел, что он смотрит на меня с восхищением.

14 мая 1915 года

Я выхлопотал пропуск для моего паспорта, выданного Красным Крестом. Теперь я смогу поехать в Константинополь. А там я постараюсь встретиться с Фридрихом Науманном. Последнее, что я услышал от него, было то, что он собирался ехать в Турцию. Не думаю, что он откажется помочь мне в таком деле. Хотя, может быть, я слишком наивен. Сейчас идет война, а во время войны все методы подходят.