355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Глеб Горбовский » Вокзал » Текст книги (страница 21)
Вокзал
  • Текст добавлен: 15 ноября 2017, 12:30

Текст книги "Вокзал"


Автор книги: Глеб Горбовский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Смену Одинцов едва отъездил. Работа не клеилась. Нагрубил одному молоденькому лейтенанту, без разрешения закурившему в салоне. Дважды запаздывал с торможением и налетал с желтого на красный свет. Потом его за нарушение рядности догнал и остановил старшина, оштрафовав на рубль. И даже днем, когда дозвонился до Василисы и получил веселое «спасибо» по проводу, так и не остыл, не успокоился. Думал непрестанно о дедушке Славике. И в пот бросало при мысли о «занятии» денег, и слезы вспыхивали в глазах, застилая проезжую часть. И не мог он нормально работать, пока не примчался на обед домой, пока не ворвался бешеным аллюром в комнату, которая так и застенала паркетом.

Дед накрывал на стол как ни в чем не бывало. Себе тарелку плоскую, на дне которой лавровый листик был нарисован и который постоянно хотелось вынуть из тарелки, – внуку мисочку глубокую, особую. Разливал щи, шумел ложечкой, размешивая в банке сметану.

– Ты чего, Колька, валидол, что ли, потребляешь? Не рано ли? Шофер называется…

– Да нет… Это я вам…

– «Вам»? Кому это – «вам»? Ты что, малость перебрал с вечера? Навроде тверезый укладывался… Ишь ты, уважительный какой. На «вы» с дедом… Культура, мать честная! Али впрямь – того? Влюбился в девку? Вляпался? Как хоть зовут кралю?

– Так я ж тебя с ней знакомил, дедушка… Василисой ее зовут.

– Это которая стриженая? С ней все еще? Как не помнить? Деловая больно. Глазами так и проверила меня всего. Так ребра и пересчитала. Крутая будет вспоследствии. Ну, да не мне судить.

– Дедушка Славик… – и вдруг Одинцов на колени перед дедом становится. Глаза поднял, губы трясутся. – А я вам, дедушка, записку оставил… Потому что – преступление совершил!

– Бог с тобой, Коленька!.. Чего ты меня пугаешь? Какое такое преступление?! Убил? Сшиб кого?!

– Нет… нет! Другое вовсе. Я у тебя деньги украл. Смелости не хватило попросить.

– Фу ты, господи… Напугал до смерти. Какие у меня деньги? Наши это, твои… У себя взял. Встань, дурной, с коленей-то, встань. Джипсы, гляди, протрешь… Уф, дьявол, душонку чуть не сморил. Так и зашлась. Ну, думаю, все – наехал на кого, раздавил. – Дед обхватил обеими руками голову внука, потянул вверх, к себе. Прижал к ватной своей безрукавке, душегрейке… И так они помолчали. Долго. Пока не поняли оба, что – пронесло. Что можно жить дальше безбоязненно.

А неделю спустя Одинцов Копейкина встретил. Художника однорукого. Выскочил Николай из метро на Васильевском острове. Вокруг цветы, мороженое, пирожки продают. И вдруг ему под ноги крутобокий, поджаристый пирожок подкатился. Не рассчитал Одинцов движения, на пирожок наступил. Щелкнул тот, как пузырь рыбный, и струйка горячего повидла на асфальт из него выскочила. Беда!

Посмотрел, а перед ним Сережа Копейкин. Это у него из руки пирожок выскользнул. Купил-то, видимо, два. Ну, и не справился. На плече у Копейкина этюдник тяжелый висит. Должно быть, за город ездил. Рисовать с натуры.

– Здравствуйте, Сережа… Это я вам пирожок раздавил. Давайте я вам новый, то есть другой куплю… На природу ездили? А говорите, что ничего, кроме Василисиного лица, не рисуете.

– Закончил я… это лицо. Достаточно. Потому как обман зрения. Не больше.

– Что – обман зрения? Василиса?

– Красота ее – обман.

– Не понимаю… Вы что – поссорились? Из-за меня? Глупо. Разве лицо виновато?

– Василиса… с Базиликиным – расписались.

– Почему расписались? То есть – как это понять? Я ее вчера видел… И она бы мне сказала про такое. Этого не может быть, Копейкин! – Одинцов потянул за лямку этюдника. – Ты чокнулся, Копейкин. Завидуешь… Ван-Гог вяленый!

Копейкин грустно улыбнулся в рыжую с серебром бородку свою, синяя татуировка вросших в лицо порошинок чуть ярче обычного высветилась на побледневшем лице.

– Дерьмо твоя Василиса, – прошептал он, мужественно глядя Одинцову куда-то в переносицу.

И до Одинцова дошло… Понял. Поверил.

– Но почему?! Почему Базиликин? Этот трус, злобный хорек смазливый…

– А вот потому. Потому что смазливый. Вкусный потому что… Профиль у него… А у тебя – так… Подсобное хозяйство.

– Пусть! Все могу понять. Одного не переварить: почему – Базиликин? Почему обязательно расписываться с ним?

– Для того чтобы в кооператив поступить. Теперь у нее своя квартира будет. Базиликин все равно в мастерской обитает. Тут расчет…

– Так ведь Базиликин женатый человек! Как же так?

– Оказывается, развелся давно… Алименты платит.

– Не верю! Ни одному слову не верю! Пока сам не увижу… Своими глазами.

– Пойдем.

Копейкин потопал, не оглядываясь. Повел молча Одинцова за собой. Как собаку.

Вышли куда-то в конец Васильевского острова. К Смоленскому кладбищу. Не дойдя до него метров сто, поднялись на лифте старого кирпичного дома под самую его крышу.

Двери мастерской были не заперты. Солнце перегревало железную кровлю, и для охлаждения были открыты окна и двери. Вернее, это были даже не окна, а стенка стеклянная. И в ней большая форточка-фрамуга откинута – для ветерка.

На диване лежала Василиса. Одинцов не сразу сообразил, что она раздета, настолько густой образовался на ней загар. Она лежала на боку, под мышкой у нее большая подушка. Она читала. А Базиликин ее рисовал. Трудился. Он бегал, тоже почти голый, в серебристых шортах, грудь в черных волосах, как в кольчуге. Он тяжело дышал, крякал, фыркал, словно телегу вез. Беря разбег и держа в одной руке лопаточку-мастихин, в другой тюбик с краской, он напускался на холст, который изображал что-то бледное, какое-то облако с овальными сексуальными формами, и, выдавив куда-то в определенное место красный червяк краски, затем резко размазывал его лопаточкой, делая при этом почти танцевальные движения.

– Это правда?! – закричал с порога, как мальчишка, розовый, едва не плачущий Одинцов.

Василиса быстрым движением натянула на себя валявшийся на диване в ногах махровый халатик. Захлопнула книгу.

Базиликин сразу же улыбнулся, хищно раздвинув в улыбке усики. Но работу свою бешеную не прекратил и все чего-то мазал, скоблил, выдавливал, хотя уже не крякал картинно.

– Это правда, вы – поженились?

– А разве нельзя? Или это некрасиво? Зря ты так распсиховался, Николаша… Деньги я тебе…

Одинцов зажал уши кулаками. Он мог бы их всех тут избить, искалечить, измять, истоптать… Но он зажал уши и побежал вниз по лестнице, пропахшей кошками, дешевым вином и древним камнем, впитавшим в себя более сотни лет со всеми их запахами, звуками, мыслями…

Он бродил по городу весь день. Вышел куда-то на окраину и даже очутился в лесу. Затем опять вернулся в город. Уже к ночи. И вдруг ему показалось, что город опустел. Что люди из него уехали все до одного человека. Или – вымерли.

Прочно стемнело. И на улицах действительно не стало прохожих. То ли место такое тихое, окраинное, то ли ночь всех рассовала по своим местам, только не встречал больше людей Одинцов и так шел, обеспокоенный не на шутку, напуганный безлюдьем, вертя головой по сторонам, словно спросить что-то хотел у города.

А улица вырастала черными стенами, все выше поднималась молчаливыми этажами. Упал откуда-то сверху кусочек штукатурки на асфальт. Казалось, покинутый, заброшенный город на глазах разваливался, ветшал…

И тут за углом, в каком-то переулке, вспыхнул неясным желтым светом газетный киоск. В киоске давно уже никого не было. Но свет оставался гореть на всю ночь и выглядел сейчас таким теплым, уютным, таким родным, совсем как свет в глазах дедушки Славика… И, прижавшись горячим лицом к настывшему стеклу киоска, Одинцов как бы опомнился, пришел в себя. А затем без оглядки побрел домой, на Васильевский.

* * *

Они уже не кричали. И не плакали. Они как бы смирились. Впереди, по ходу шоссе, у въезда в поселок Лисий Нос я разглядел красные пожарные машины, поставленные поперек дороги. Все. Значит, меня всерьез решили остановить.

Красные машины… Заметили их и Василиса с Базиликиным. И тут мне их жалко стало… Гляжу в зеркальце, а Василиса кинулась Базиликину на грудь, так вся и зарылась в него. Наверняка поверила, что я сейчас врежусь в эти машины… И то, что они молча так приготовились… Именно это их смирение рабское меня и утешило. И сразу я скорость сбросил. И на тормоза плавно надавил. Запела резина, прижатая к асфальту…

Базиликин и Василиса в разные стороны из машины на шоссе выпрыгнули и на четвереньках к железнодорожной платформе побежали.

Подъехал инспектор. Я молча протянул ему водительское удостоверение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю