Текст книги "Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений"

Автор книги: Глеб Глинка

 
Народной мудрости плоды
Предохраняют от беды.
Хотя искусство где-то с краю,
Ему они напоминают
 
 
Без идиллических затей,
Что, не учась, не сплесть лаптей,
Что никакой сноровкой быстрой
Не высечешь из мыла искры,
 
 
Что боль у каждого своя,
Что басни не для соловья,
Что не спасет ума палата
Тех, в ком рассудка маловато,
 
 
Всё это так, а потому
Не слишком доверяй уму,
Юродствуя искусства ради
В себе самом, не на эстраде.
 
 
И, чтобы не плутать в пути,
Поэзия, Господь прости,
Как Пушкин утверждал когда-то,
Слегка должна быть глуповата.
 

 
Не легко, но, в общем,
Вовсе не наивно
Размышлять о прошлом
В плане перспективном.
 
 
Тут не пантомима,
Чтоб чесать затылок,
И необходима
Четкость предпосылок.
 
 
Незачем в утратах
Безнадежность видеть;
Все придет обратно,
Только в новом виде.
 
 
Светлую в июле
Потерявши заводь,
В кухонной кастрюле
Будет рыба плавать.
 
 
В рассмотренье строгом
Ясно, как на блюдце,
Даже яйца могут
В курицу вернуться.
 

 
Не поймешь всухую,
Не накроешь склянкой
Дикую, хмельную
Суть души славянской
 
 
Широка, как Волга
В буйстве половодья…
Сузить бы немного,
Подтянуть поводья.
 
 
В Киеве иль в Омске
Песни вольной стоны.
На путях содомоских
Идеал Мадонны.
 

 
Понял я, освоил:
Быль, не небылица –
Мутных глаз помои,
Хвостик и копытца.
 
 
Поначалу страшно
Было видеть рожки,
Слышать, как он кашлял…
Свыкся понемножку.
 
 
Ну, потом, вестимо,
Стало много легче.
Путь живет, родимый,
Как сверчок запечный.
 

 
Когда, тоской томимый,
Отчаянно любя,
Нежданно вдруг любимым
Почувствуешь себя,
 
 
То, слез не вытирая,
Пойми: волшебный мир
От края и до края
Сегодня ты открыл.
 
 
Земное счастье зыбко,
Мечтай о нем весь день
С бессмысленной улыбкой
И с сердцем набекрень.
 

 
Пряный аромат левкоя,
Как пчела к нему лечу.
Но летаю не легко я,
Легкость мне не по плечу.
 
 
Подавал надежд немало,
Обольщая всех и вся.
Жизнь прошла, и ясно стало:
Мой полет не удался…
 
 
Что ж, поэзия лишь средство
От былых душевных ран.
Старики впадают в детство,
В Обь впадает Васюган.
 

 
Годы шли, я шел сторонкой,
Уступая им пути.
Всей своей натурой тонкой
Понимаю – не дойти.
 
 
У меня к тому же летом
Обозначился артрит.
Всем своим больным скелетом
Ощущаю – уморит.
 
 
И когда нелепо, с краю
Смерть полезет на кровать,
Я смирюсь, но лишь не знаю:
Чем ее воспринимать?..
 

 
Оставив лоно лени,
Я полон размышлений
 
 
О том, что гибнут гении,
Как при столпотворении…
 
 
Встает вопрос щемящий
О славе предстоящей.
 
 
Сижу один и охаю,
Не понятный эпохою.
 

 
В чужое дарование
Свой мозг нельзя облечь.
При всяком подражании
Игра не стоит свеч.
 
 
Сторонними помоями
Не умывают лиц.
Пусть всё звучит по–своему,
Как трели разных птиц.
 
 
В страдании кукушкином
Умишко загубя,
Не делайте под Пушкина —
Валяйте под себя.
 

 
Совсем не хандра и не сплин,
Не слезы в тоскующей гамме,
Поэзия – гибкий трамплин,
Прыжок и полет вверх ногами.
 
 
Не бойся хватать через край
И, не залезая в бутылку,
Уверенно изображай
Блаженно-тупую ухмылку.
 
 
Чтоб пахли навозным дымком
Твои расписные затеи,
Прикидывайся дурачком:
Мы, дескать, летать не умеем.
 
 
Холодной вползая змеей
В извилины стихотворений,
Чеканной сверкай чешуей,
Скользя средь цветов вожделений.
 

 
Вот снова без былого,
Всё прошлое не в счет.
Впопад не скажешь слова:
«Уже» или «еще».
Был праздник, было лето.
Что ж, лето будет впредь.
Любовь дана поэту,
Чтобы не умереть.
 
 
Любовь цветет, как астра,
И жалит, как пчела…
Ведь это было завтра,
Потом пришло вчера.
 

 
Время – тень огромной птицы,
Крыльев взмахи – счет годам.
Перевернутой страницы
Не увидим никогда.
 
 
И быстрее легкой лани
Промелькнет условный час.
Всех восторгов и желаний
Возвращенье не для нас.
 
 
Несть числа глухим могилам,
Непрерывна тленья нить.
Только музыке по силам
Бег времен остановить.
 

 
Бывает, средь забот,
Сквозь злобу и усталость,
Вдруг душу захлестнет
Мучительная жалость
 
 
Ко всем, в ком боль и стыд,
Кто, как на дне колодца,
Истерзан, позабыт,
Кто перестал бороться,
 
 
Кто не способен мстить,
Кого разлука гложет,
Кто может всё простить,
Но разлюбить не может.
 
 
Когда под жизни склон
Снег в сердце, без проталин,
Раскаяния стон
Нелеп и театрален.
 
 
Поэзия утрат,
Романтика несчастий…
Сознания распад
Предельный иль отчасти?
 
 
Для злости силы нет,
Нет сил и для смиренья…
Сентиментальный бред –
Мотив стихотворенья.
 

С. А. Зеньковскому

 
Господню правду возлюбя,
Подъемля взор к небесной сини,
Ты смело осени себя
Крестом двуперстным Византии.
 
 
Окрепнет дух в тебе и ум.
Бичуй безбожные законы
Неистово, как Аввакум,
Никонианством уязвленный.
 
 
Но тяжек груз грехов своих,
И мы должны, по меньшей мере,
Покаяться, чтобы без них
Сквозь смерть пройти по старой вере.
 

 
«Рифмы только для забавы»…
Безысходная юдоль.
Хоть без права, судьи правы:
Вьюга в поле, в строфах боль.
 
 
Минул век Екатерины —
Что ж, гордись или грусти,
Ведь Тредиаковский ныне
Тоже не в большой чести.
 
 
Радовал его и мучил,
Раскрывался и дышал
Мир тонических созвучий,
Хориямбами шурша…
 
 
Я на двести лет моложе,
Но меня средь наших дней
Манит и тревожит тот же
Непокладистый спондей.
 
 
Со своей голгофы вижу:
В небрежении стихи…
Тень учителя мне ближе
Современников глухих.
 

 
Мой волосатый облик страшен
Для юных дев и добрых жен.
Верблюжьей шерстью препоясан,
Постом суровым изможден.
 
 
Не улыбаясь и не плача,
Свой буйный укрощаю нрав,
Пророчествуя наудачу,
Всеведения не стяжав.
 
 
По малодушию и чтобы
Страстного избежать венца,
Средь мира алчности и злобы
Глаголом я не жег сердца.
 
 
Раб нерадивый и лукавый,
Но на челе моем печать.
Мне пред Престолом Божьей славы
За всё придется отвечать.
 
 
Искать ли у людей опору,
У всех, которым не помог?..
Упрямо поднимаюсь в гору,
Сандалии срываю с ног…
 
 
Сомнения томят и жалят.
Навек заграждены уста.
Стою без сил и без скрижалей
У негорящего куста.
 

 
Страстными волнами намыта
Юности смелой ладья.
Изо всего алфавита
Лаврами славы увито
Слово короткое «Я».
 
 
В самости чуя победу,
Ячеством упоены,
Миру хотим мы поведать
Плод гениального бреда:
С явью сплетенные сны.
 
 
Ну, а потом понемногу,
Оравнодушив к себе,
На боковую дорогу
Сходим от бурь и тревоги
И не перечим судьбе,
 
 
Чтоб в безысходности лени,
Чувств не тревожа шестых,
Вне четырех измерений
«Я» стало тенью сомнений,
Звуком ошибок былых.
 

 
Хоть укрощен порыв,
Как бег коня на корде,
Рассудок наш строптив –
Идет по кругу гордо.
 
 
Но сколько ни крути,
Бессмысленно движенье.
К спасению пути
В молитве и смиренье.
 
 
Всем нам поможет смерть
Распутать петли тлена,
Круги преодолеть
Из тлена встать нетленным.
 
 
Лишь здесь, в тисках судьбы,
Средь судороги странствий,
Мы – времени рабы,
Распятые в пространстве.
 

В. О.

 
Быть американкой
Ей не по нутру:
Вместо храмов – банки,
Вместо счастья – труд.
 
 
Тонкая, как птица
Из волшебных стран;
Только не летится
Ей за океан.
 
 
Как в сухом болотце,
В непроглядной мгле,
Тяжко ей живется
На родной земле.
 
 
Она в дымке грустной,
Мучаясь, любя,
Безраздельно русской
Чувствует себя.
 
 
Что же делать, братцы,
Я ей не судья,
Мне ведь тоже снятся
Дальние края.
 

 
Много всяких див на свете,
И растет из года в год
Удивление в поэте
Перед дивами красот.
 
 
Диву он дается всюду,
Дивных звуков полон он,
Обыдённости и чуду
В равной мере удивлен.
 
 
Дивам счастья и напастей
Жизнь его обречена,
Дивам страха, дивам страсти,
Дивам творчества и сна.
 
 
Удивление и диво,
Диво дивное в стихах,
А без дива молчаливо
Обитает он впотьмах.
 
 
Есть нелепости в поэте
И невзрачен он на вид, —
Всё же в нем до самой смерти
В вихре див душа дрожит.
 

 
Средь суеты и шума
Их тьмы, их биллион.
Упорны и угрюмы,
Они со всех сторон.
 
 
Весь мир вокруг заполнив,
Невидимы для глаз.
Они собой довольны
И ненавидят нас.
 
 
Злорадствуют в несчастье,
Подбрасывают яд,
Доносят по начальству
И в телефон сопят.
 
 
Повсюду козни строят,
Сбивают нас с пути.
Глухой ночной порою
Ты с ними не шути.
 
 
Они нас затравили,
Поссорили с судьбой,
И дьявольской их силе
Мы проиграли бой…
 
 
Безволен, безоружен,
Вдруг понял я сейчас:
Их больше нет снаружи,
Они вселились в нас.
 

 
Вырыты, вздыблены
Корни исконные:
Розанов выболтал
«Уединенное».
 
 
Дрогнули истины
Нравоучения:
С бездной таинственной
Сладко общение.
 
 
Манит опасное,
Завороженное
«В мире неясного
И нерешенного».
 

 
Мы играли без морали,
В неге страстной преуспев,
Но оставить не пора ли
Пустоцвет для полудев.
 
 
Помпой жизни поработав,
Словно в бурю на челне,
Отдыхаем беззаботно
Где-то в сказочной стране.
 
 
Ни борьбы, ни просьб не надо,
Упоения полны
Измождения услады
И услады тишины.
 
 
Обессилевшая, вскоре
Нить сознанья порвалась,
А вдали шумело море,
Недоступное для глаз.
 
 
И во сне, средь тьмы беззвездной,
Видел я в чаду густом,
Будто мне из адской бездны
Лев Толстой грозил перстом.
 

 
Взрыв – гриб, как шатер,
Вихрь ненависти и зла.
На весь мир с тех пор
Дьявольским крылом легла
Мертвой Хирошимы мгла.
 

 
Как свечки догоревшей пламя,
Изнемогая, чуть дыша,
Опустошенная стихами,
Тоскует нищая душа.
 
 
Средь сожалений и предчувствий
Смешно мечтать под ветра свист
О безыскусственном искусстве,
Как о безоблачной любви.
 
 
Пойми, мелодии и ритмы
Житейским будням не под стать.
Твори безмолвные молитвы
И если сможешь – брось писать.
 

 
Я постарел, не старея
И не растратив души,
Только вдруг понял – скорее
Надо куда-то спешить:
 
 
Гордость, уныние, похоть
Были – я жил не в раю…
Сердце успеть бы подштопать,
Выстирать совесть свою.
 
 
Волн бестолковые муки,
Дальнего плаванья жуть…
В этой последней разлуке,
Друг мой, меня не забудь.
 

 
В судьбу хоть верьте, хоть не верьте –
Нельзя ее во всем винить.
Законов времени и смерти
Судьба не может изменить.
 
 
Уходит счастье, вянет слава.
У времени в когтях судьба —
Недолговечная забава
Иль беззащитная раба.
 
 
Судьба сама судьбой своею
Измучена, удручена;
Так много недовольных ею,
Но в этом не ее вина.
 
 
Лишь время царствует над нами,
Смерть всюду рядом, за плечом
Бесстрастное подъем лет знамя,
Ну, а судьба тут ни при чем.
 

 
Когда душа не чешется
В тоске по ритмам звучным,
Не знаешь, чем утешиться,
Унынием измучен…
 
 
В тот день дождливый, ветреный
Вдруг чувствую всем телом:
Вошла походкой медленной
Стыдливо и несмело.
 
 
Потом экстаз, безумие,
Но, говоря короче,
Я исхудал, как мумия…
Не спал четыре ночи.
 
 
Восторг и наслаждение —
Всё, только не усталость.
Такого наваждения
Со мною не случалось.
 
 
И под конец в бессилии
Мы выглядели вроде
Цветка увядшей лилии
Иль рыбы на безводье.
 
 
Нельзя на Музу сетовать,
Читать ей назиданье…
Но всё же после этого
Я оценил… молчанье.
 

 
Сгорблен нос, как клюв.
Нежен перьев плед.
День-деньской дремлю,
Как сова в дупле.
 
 
Но лишь бренный мир
Отойдет ко сну,
Я бесшумных крыл
Веер распахну:
 
 
Чтоб летать всю ночь,
Меж кустов крутить,
Чтоб добыча прочь
Не смогла уйти.
 
 
Чтоб спугнуть с ветвей
Стаю малых птах,
Чтобы след когтей
Цвел в моих стихах.
 

 
Враг состраданья, друг гордыни,
Не привиденье, не мираж,
Всегда, от века и доныне,
Он постоянный спутник наш.
 
 
Людского покровитель стада,
В грехах помощник, нежный друг.
Изображать его не надо,
Он только имя, только звук.
 
 
Совсем бесформен, и неужто
Он неопределим, как мгла?..
Весьма возможно, потому что
Нет формулы рожденья зла.
 
 
Кой-кто: «Помянут будь не к ночи», –
Шепнет с испуганным лицом;
Но это редко, а для прочих
Он просто красное словцо.
 
 
Блуждая по путям окольным,
О нем не зная ничего,
Мы чересчур самодовольны:
Он нам внушил, что нет его…
 

 
Как мышь в ловушке тесной,
В духовной наготе,
С улыбкой неуместной
Последних жду гостей.
 
 
Нелепые мечтанья.
Боль в памяти остра,
И мечется сознанье
Меж «завтра» и «вчера».
 
 
Шагнет бесшумной кошкой
Смерть через кровь и грязь
И, поиграв немножко,
Сожрет не торопясь.
 
 
Всё ж теплится отрада
Сквозь тошноту и тьму:
Зачем-то это надо…
Когда-нибудь пойму.
 
 
В предчувствии такого
Пора бы стать добрей,
Чтоб с лаской, не сурово…
Как кошка для мышей?
 

 
Стадо под властью корыта,
Хрюканье и толкотня
Благополучно для быта, —
Всё это не для меня.
 
 
К мудрости тяжки дороги,
Тускл ее призрачный свет.
Знаю, что очень немногим
Силы даны для побед.
 
 
Гордости запах порочный
Чуя средь жалких руин,
Соображаю – непрочны
Сооруженья мои.
 
 
И, проверяя все звенья
Цепи, лежащей во мгле,
Вижу – нельзя без смиренья
Мудрость стяжать на земле.
 
 
А потому я отныне
Должен, угрюмый, седой,
Жить словно кондор в пустыне
Старый, надменный и злой.
 

 
Есть у немцев слово doch:
То приказ оно, то вздох.
 
 
Знак согласья, злобы знак:
«Тем не менее, но так».
 
 
Doch – орудие борьбы
И защиты от судьбы,
 
 
Лишь в любви и страсти doch –
Счастья стон и неги вздох.
 

 
Нега и мудрость – богатство Востока,
В северных сказках сиянье мечты.
Тут и обман, и любовь, и жестокость
Не по-земному беспечны, чисты.
 
 
Гаснет поэзия, падают листья,
Грязной метлой ощетинилась жизнь.
Алчность шныряет повадкою лисьей
В мире реальной и будничной лжи.
 
 
Быт раскрывается в цифрах привычных,
Песни и вымыслы здесь ни к чему.
Гадкий утенок стал уткой приличной,
Голый король в сумасшедшем дому.
 

 
Все невпопад и не под стать.
Бессмысленно и грустно
Стихи в Америке писать,
В чужой стране – по-русски.
 
 
К кому обращены они
Своим раздольем звонким,
Как ветер, как в лесу огни,
Как смех и плач ребенка?
 
 
Ну что ж, смирись и не перечь.
От века и до ныне,
Поэта пламенная речь –
Лишь вопль среди пустыни.
 
 
Как рыба, жабрами дыша,
В холодном океане
Пусть молча плавает душа,
Пусть сердце камнем станет.
 
 
Пусть будут замыслы твои
Водой забвенья смыты.
«Молчи, скрывайся и таи»
И звуки и молитвы.
 

 
Пусть возмущен читатель:
«Страсть к юбкам, страх слонов!»
Не каждому понятен
Скупой язык стихов.
 
 
Покоя не нарушит
Негодованья вой
И не взволнует душу
Похвал небрежных строй.
 
 
Во мраке лихолетий
Поправ сомнений прах,
Стихи писались эти.
«Еже писах, писах».
 

МОЛОДЫЕ СТИХИ

 
Какие-то крыши, хоругви
Стоят в золотом сквозняке…
И пыльные зайчики пугвиц,
И пятна чернил на руке.
 
 
Ах, да… И суха мостовая.
И муха, что бьется в стекле.
И воздух с гуденьем трамвая.
И весь подоконник в тепле —
 
 
Толчется от солнца, от рани…
Ах, Нижний! Вот чудится мне:
Губернский подснежник в стакане
Забыт на раскрытом окне.
 

 
Сплошные снеговые тучи
Над спящей сгрудились Москвой.
Пурга по голой мостовой
Поземкой стелется колючей.
 
 
Арбатская немая глушь
Нависла памятью былого.
Здесь Гоголь в доме Хомякова
Читал страницы «Мертвых душ».
 
 
Безлюдный город строг и гулок,
Как предрассветный океан.
Уходит в сказочный туман
Кречетниковский переулок.
 

 
Достался от деда в наследство
Мне старый большой пистолет.
И вспомнилось милое детство,
Как часто говаривал дед:
 
 
«Ведь всякое в жизни бывает;
Запомни, мой внучек, на срок,
В шести саженях пробивает
Он десять дюймовых досок».
 
 
Ушло мое детство далёко,
В могиле покоится дед.
Сегодня мне так одиноко,
Я снял со стены пистолет.
 
 
В погоне за призраком славы
Устал я по миру бродить,
И вот пистолет этот ржавый
Пытаюсь сейчас зарядить.
 
 
Я смерть не придумаю легче,
Взвожу потемневший курок.
Наверно, мой череп не крепче
Десятка сосновых досок.
 

 
Задумчиво идти Тверской,
Когда дождливая погода,
И чувствовать, что вся природа
Объята мертвенной тоской.
 
 
Чужие праздники встречать
Мучительно и невозможно.
Почувствовать, как это ложно,
И ничего не отвечать,
 
 
Когда нахальные глаза
В тебя вперяются с вопросом.
И, закуривши папиросу,
Идти задумчиво назад.
 
 
Посторониться от авто,
Смотря на рваные калоши, —
А проезжающая лошадь
Тебе забрызгает пальто.
 

 
Вспыхнул в прозрачной аллее
Листьев костер золотой.
Воздух, от счастья пьянея,
Страстно дрожал над землей.
 
 
Соединила нас шалость.
Нежные губы, слова…
Нам незнакомой казалась
Наша родная Москва.
 
 
Но не поют больше птицы,
Парк все сокровища сжег,
И на густые ресницы
Падает снежный пушок.
 
 
Нежность осталась всё та же.
Так же целуемся мы.
Дружба становится даже
Крепче от лютой зимы.
 
 
Только боюсь я, настанет
Скоро весна – и тогда
Всё, что замерзло, растает
И утечет навсегда.
 

 
Ее немного детский страх,
Еще стыдливые движенья
И ласковое выраженье
В слегка испуганных глазах
 
 
Так страстно искривленный рот,
Худые маленькие руки
И несказанной нежной муки
Стремительный круговорот.
 

 
Огромных звезд разбитое стекло
Рассыпано на черный бархат нежный,
А нам так холодно и так светло
Средь каменных домов, в забвеньи снежном.
 
 
Свет мертвых электрических огней
Нам освещает улицы и души.
Нам время ветром незаметных дней
Сердца и слезы постепенно сушит.
 
 
И, может быть, мы даже не хотим
Другого жития, иных волнений.
Мы здешние, земные вещи чтим —
Всю тяжесть человеческих строений.
 

 
Ручей щебечет, словно птица,
А гомон птиц – как звон ручья.
Пусть нынче солнце мне приснится,
Чтоб ночью улыбался я.
 
 
И день прошел, приветлив, светел.
Был мартовский весенний свет.
Ко мне в тот незабвенный вечер
Пришло письмо – ее ответ.
 
 
Я вышел. Над крыльцом повисли
Раздетых веток кружева.
Перемешались чувства, мысли.
Слегка кружилась голова.
 
 
Прохладный ветер гладил строчки,
Читал со мной все «ах», и «но»,
И многоточия, и точки —
О том, чего не суждено.
 
 
Грустили тонкие березы.
В овраг лез снег, сырой как соль.
Я убеждал себя сквозь слезы,
Что это временная боль,
 
 
Что так, пожалуй, даже проще:
Пройдет любовь, растает снег…
Темнело, и к далекой роще
Летели галки на ночлег.
 
 
Я вспоминал ее ресницы,
Глаза и смех как звон ручья…
Мне ночью будет солнце сниться,
И буду улыбаться я.
 

 
В окне висят клочки вечерней ваты.
Жизнь теплая, как старый грязный мех.
И всюду сумрак страшный и лохматый
Едва ползет из мебельных прорех.
 
 
Тяжелый залах пьяного тумана,
На сердце скользкая лежит тоска,
А пальцы рук по бархату дивана
Шевелятся, как пальцы паука.
 

 
От городских своих страданий
Беги в поля: увидишь ты,
Как ветер там весною ранней
Качает голые кусты,
 
 
Как мертвый снег залег под кручей,
Как дышит первая трава,
Как развернулись сизой тучей
Лесов далеких острова,
 
 
Как над раздетым влажным телом
Земли, лежащей пред тобой,
В порыве дерзостном и смелом
Струится воздух голубой.
 
 
И там, один в безбрежном поле,
Овеян страстною весной,
В избытке радости и боли
Ты припадешь к груди земной.
 

 
Весна дышала ярким свежим ветром.
Хотелось жить, смеяться без конца,
Казался месяц маленьким и светлым
Кусочком обручального кольца.
 

 
В зеркале лужи широкой
Мокрый качается куст.
Дышит прохладою легкой
Ветра упругого хруст.
 
 
Лед на дороге с навозом.
Дегтем чернеет земля.
Голые ветви березы.
Дальше синеют поля.
 
 
А за болотом, где тучей
Сизый сгустился туман,
Силой весенней, дремучей
Леса шумит океан.
 

 
Ночь тихая, и всё молчит
В аллее сумрачного сада,
И только легкая прохлада
В темнеющих кустах сквозит.
 
 
Тоскует нищая душа,
Опустошенная стихами,
И меж опавшими кустами
Сердца бумажные шуршат.
 

 
Осколки радости и муки –
В ресницах крупная роса.
Безвольно брошенные руки
В снопы прохладного овса.
 
 
Игрушечная и смешная
Любовь – ребяческая шалость,
Иль только сон, мечта, не знаю:
Всё спуталось, перемешалось.
 
 
Темнеет поле. Лес в тумане.
Немного глупых, детских слез.
В смятенном сердце, как в кармане,
Застрял чешуйчатый овес.
 

 
Густые облака, как лужи крови,
Пролиты нынче в темных небесах,
И сумрак неводом тумана ловит
Снопы сырые мертвого овса.
 
 
Моя избушка крайняя в деревне.
Мне кажется, я здесь живу давно,
И мир неведомый, старинный, древний
Ко мне вползает в ветхое окно.
 
 
Медвежья шкура на кровати жесткой
И закоптелый образ на стене,
Здесь пахнет медом, яблоком и воском,
Всё тихо, точно в сказке иль во сне.
 
 
К избушке подступает бор сосновый,
Осенний воздух влажен и смолист.
И весь я тут, крепка моя основа
Из цельных бревен и простых молитв.
 

 
Так дико завывает осень,
И, накрененные слегка,
Стволы качающихся сосен
Гнетет нездешняя тоска.
 
 
И кажется, что в целом свете
Есть только потемневший лес
Да резкий и свистящий ветер
На застывающей земле.
 
 
А промерзающее сердце,
Позабывая жизни плен,
Мятется в ошалелом ветре
На умирающей земле.
 

 
Эти лесные громады,
Эти глухие края —
Здесь заплуталась когда-то
Робкая юность моя.
 
 
Корни раскинули жадно
Мохом поросшие пни.
Здесь и темно, и прохладно
В самые жаркие дни.
 
 
Здесь глухариные зори.
Клочья тумана седы.
Здесь на сыром косогоре
Стынут медвежьи следы.
 
 
Здесь над болотной трясиной,
Листьями окружена,
Сквозь поредевший осинник
Бледная смотрит луна.
 
 
Много заросших дорожек…
И обращен на закат
Подслеповатых окошек
Остановившийся взгляд.
 
 
В хижине тихо и бедно.
Мир постаревший, родной.
Время совсем незаметно
Где-то летит стороной.
 
 
Может быть, не было вовсе
Улиц, трамваев, огней…
Были медведи и лоси,
Были тока глухарей.
 
 
Годы трудов и стараний.
Счастья багаж невелик:
Ворох любимых писаний,
Горы прочитанных книг.
 
 
Запах полыни и сена
Страстно вдыхаю опять.
Знаю, вернусь непременно
В эти края умирать.
 

 
Я пережил всё это снова —
Сложил в овражке, где кусты,
Вязанку хвороста сухого,
Немного сена, бересты.
 
 
Поджег – и пламя заметалось.
Глаза колючий ест дымок.
И легкая в ногах усталость,
И запах дегтя от сапог.
 
 
Сухие листья сыплет осень.
Блестит спокойная река.
И солнце, и иголки сосен,
И перистые облака.
 
 
Всё тихо. Веет лесом старым.
Орешник ржавчиной покрыт.
Костер огромный пышет жаром
И чайник весело кипит.