Текст книги "Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений"

Автор книги: Глеб Глинка

ГЛЕБ ГЛИНКА.
ПОГАСНЕТ ЖИЗНЬ, НО Я ОСТАНУСЬ
Собрание Сочинений

СТИХОТВОРЕНИЯ

ИСТОКИ

 
В поэзии я знаю толк,
Но не судья своим твореньям.
В словесных дебрях старый волк
Чутьем находит вдохновенье.
 
 
Лететь ли в бездну или ввысь —
Суть, разумеется, не в этом.
Без мастерства не обойтись
Ни акробату, ни поэту.
 
 
В стихах вне ритма колдовства
Расчеты замысла бессильны.
Глухие, нищие слова —
Как надпись на плите могильной.
 
 
Победный петушиный крик.
Моей чужд лире невеселой,
И если дар мой невелик,
Всё ж я поэт суровой школы.
 
 
Среди марксистской шелухи,
В эпоху примитивных вкусов
Меня учил писать стихи
Валерий Яковлевич Брюсов.
 

В ТЕНИ
Избранная лирика
(Нью-Йорк, 1968)

Эту маленькую книжку с большой любовь посвящаю жене моей Елизавете и сыну Глебу

 
Остроноса, утла, лыса,
На тропинку вышла крыса.
 
 
А потом беда к беде,
Словно дождик по воде.
 
 
Журавлины длинны ноги
Не нашли пути–дороги.
 
 
Расширяются круги…
Всё не так, как у других.
 

Архимандриту Иннокентию

 
В густой листве и в ельнике,
В лесах чужой земли
Монахи и насельники
Обитель обрели.
 
 
Храм и подворье скромное,
Как помыслы, чисты.
Среди кладбища темного
Лампады и кресты.
 
 
Родным звучит наречием
Здесь звон колоколов
И Богу птицы певчие
Хвалу поют без слов.
 
 
Нельзя не позавидовать
Такому бытию:
Мне б без него не видывать
Всю суетность свою.
 
 
Владычицей помилован,
Любовью окрылен,
Смиреньем цементирован
И верой укреплен,
 
 
Действительный, не сказовый,
Приветлив, светел, строг,
Как у Христа за пазухой
Живет монастырек.
 

 
Все наши прежние устои
Летят, как из подушки пух.
Весь опыт ничего не стоит.
Расщеплен атом, ум и дух.
 
 
Заварена такая каша
Из достижений и угроз,
Что все проблемы жизни нашей
Нельзя воспринимать всерьез.
 
 
Итак, восславим провиденье
За то, что сохранен для нас
Беспечности и удивленья
Неограниченный запас.
 

 
Войны тревожная заря,
Как зверь, встает из бездны.
Нам говорят: «Не спорьте зря,
Протесты бесполезны.
 
 
Идите лучше воевать,
Не трусьте и поверьте,
Ведь так и так не миновать
Неотвратимой смерти».
 
 
Ну что ж, поверим, не впервой.
Пусть правнуки и внуки
Трудиться станут день-деньской
Для атомной науки.
 
 
Чтобы умолкла их душа,
Как сломанная лира,
Чтобы мозг ядерный решал
За них проблемы мира.
 

Сыну Глебу

 
В бочку меда дегтя ложку
Опускаю я любя.
Ты тернистую дорожку
Выбрал в жизни для себя.
 
 
Что же, можешь стать поэтом.
Будь неистов и суров.
Строго выполняй заветы
Величайших мастеров.
 
 
Сон забудь и спозаранку,
Лень и праздность истребя,
Как перчатку – наизнанку
Выворачивай себя.
 
 
Для твоих стихотворений
Всё должно быть под рукой:
Многостопность размышлений
И больших цезур покой.
 
 
Знай – слова играют в прятки,
Ты найди их, извлеки
И рассаживай по грядке,
Удаляя сорняки.
 
 
Голым метром не пиликай,
Пусть развязней и смелей
Ухмыляется пиррихий,
Спотыкается спондей.
 
 
Рифмы могут быть как льдинки,
Только б звякали слегка,
Как звоночек на машинке,
Дескать – кончена строка.
 
 
Важно, чтобы был порядок,
Чтобы мера, лад и строй…
Без туманов и загадок
Ты не балуйся, а строй.
 
 
Строй не как воздушный замок,
Укрепляй внутри, вовне.
Строй упорно, строй упрямо,
Строй как доты на войне.
 
 
Пусть страница за страницей
Удивляет самого
Взрывом ярких экспозиций
И концовок торжеством.
 
 
Ну, для первого посланья
Это всё пока. Прости,
До стихов и до свиданья
На страдальческом пути.
 

Жене моей Елизавете

 
Не знает любовь повторений
И множественного числа,
И в каждом своем воплощеньи
Иная она, чем была.
 
 
Взаимность – нелепое слово,
Взаимность торговле нужна,
А ревность лишь страсти основой
Служила во все времена.
 
 
Любовь – это жалость до боли,
Никак не моеиль моя:
Тебе, для тебяи тобою,
Во всем только ты, а не я.
 

 
Остались мы с женой одни
В своей большой квартире.
Мелькают месяцы, как дни,
Одни мы в целом мире.
 
 
У нас был сын и вот ушел —
Беспомощный мальчишка.
Кровать осталась, стул и стол,
На стуле пиджачишко.
 
 
Оперся на него рукой
Усталой и дрожащей,
А как хотелось бы иной
Опоры – настоящей.
 

 
В пещерных недрах мчится
Собвей, у-бан, метро —
Летит, но не как птица,
А гулко, как ведро
 
 
Гремит в пустом колодце,
Стремглав летит на дно.
Рискует расколоться
Незрячее окно.
 
 
В гробу железном странно
Колышется народ,
Покорно, бездыханно
Безмолвствует и ждет.
 
 
Во вторник или в среду,
Такого-то числа,
Как все, я тоже еду
В подземном царстве зла.
 
 
Различные по коже,
Одежде, форме рук,
Но друг на друга всё же
Похожи все вокруг.
 
 
У всякого делишки,
Заботы и семья.
Людишки как людишки,
Такие же, как я.
 

 
Без нежности нельзя же,
А нежность – как цветок
Беспомощность и даже,
Верней, как мотылек.
 
 
Прильнет к душе – и нету:
Ушла куда-то ввысь.
Без нежности поэту
Никак не обойтись
 
 
Я знаю, не поможет
Тут никакая сеть…
Пой мать ее бы все же
И в сердце запереть.
 

Из Джеймса Стивенсона

 
Он до предела дряхлым был,
Незрячий глаз его застыл
И рот запал меж бородой
И носом. Высохший, худой,
Едва передвигался он.
Был мир его ни явь, ни сон.
 
 
А в старой трубочке накал
Попыхивал и потухал.
В карманах шарил он, мычал:
«О Боже, милая, достал…»
И спичку зажигал старик,
Но трубка гасла в тот же миг.
 
 
Не мог он прыгать и кричать,
Как мы с Сюзанной – танцевать,
Нам чужд его спокойный нрав.
Как можно жить, всё потеряв?
Но вот смеется он сейчас…
И вижу – он моложе нас.
 

 
Нас минами рвали,
Нас фосфором жгли,
Но мы устояли,
Костьми не легли.
 
 
Едва уцелели
В боях и в плену.
Приплыли без цели
В чужую страну.
 
 
Рожденье второе
И новая жизнь.
Один или двое —
Мужайся, держись.
 
 
Всё в жизни короткой
Хватай на лету.
Работой и водкой
Глуши пустоту.
 
 
Но мозг, словно в зыбке,
Качает тоска.
И спрятан в улыбке
Собачий оскал.
 
 
В боях мы не пали,
Костьми не легли.
Нам души взорвали,
Сердца нам сожгли.
 

 
Я имя свое напишу через ять,
Над именем крест будет ярко сиять.
 
 
И твердого знака надежен оплот.
С крестом и рулем мой корабль поплывет.
 
 
Пусть дикие бури встают на пути,
Мне скоро к причалу пора подойти.
 
 
Не помню названья, не знаю тех мест.
Там новый над свежей могилою крест.
 
 
Прощенье грехов, разрешенье забот…
Я знаю, что имя мое не умрет.
 

 
Ведь мне немного надо:
Хотел бы тишины.
Восставшему из ада
Забавы не нужны.
 
 
С любимыми своими
Я тут живу давно,
Не с прежними – с другими;
Что ж, это все равно.
 
 
Что было, то уплыло.
Но след остался там,
Где смерть за мной ходила,
Как нянька, по пятам.
 
 
Лишь ты меня не мучай,
С укором не смотри,
Когда сушу, на случай
Ржаные сухари.
 
 
Не мудрено, не мудро
Жить с горем пополам.
Сейчас в России утро
И где-то, где-то там…
 

 
Бывало, многие людишки –
И молодые и в годах –
Беспечно резались в картишки
В любых российских городах.
 
 
И мы, уже со школьной парты
Идеями начинены,
Всю жизнь не брали в руки карты –
Ни после и ни до войны.
 
 
И провидение в отместку
Готовило исподтишка
Нам проигрыши не в железку,
А в подкидного дурака…
 
 
И вот, едва от бурь остывши,
Мы принимаемся опять
О всем несбывшемся и бывшем
С авторитетом толковать.
 
 
Но от изрядного азарта
Мы, как и прежде, далеки…
Географические карты
Играют нами в дураки.
 

 
Чтоб быта жалкий прах
Не столь казался мерзок,
Ни в жизни, ни в стихах
Нельзя ж без занавесок.
 
 
Но выбито стекло.
Упрямый ветер резко,
Со зла или назло,
Играет занавеской.
 
 
Пусть на ковре, как лед,
Куски стекла. В отместку
Залез я на комод
И сбросил занавеску.
 

 
Чтоб не жить как на вокзале,
Чтобы люди не мешали,
Как на гору Чатырдаг,
Он взбирался на чердак.
 
 
Там писал стихи и прозу,
От которых вяли розы.
Но поэту не до роз:
Он давно их перерос.
 
 
Задыхались в норах мыши,
Дохли голуби на крыше.
В трубах, мрачен и уныл,
Бесприютный ветер выл.
 
 
Всё ж не в нудной позевоте,
Но в экстазе и в работе
Сам себя сжигал чудак…
А потом сгорел чердак
 
 
С голубями и мышами,
С прозой, драмами, стихами;
И от творчества сего
Не осталось ничего.
 

 
Мы можем слышать то и дело
В любой стране, в любом краю,
Что жизнь собачья надоела.
(Должно быть, нет собак в раю.)
 
 
Грыземся из-за каждой кости,
Собачьей ярости полны.
А ночью от тоски и злости
Терзают нас собачьи сны.
 
 
Разодран мир собачьей сворой,
Нам от собак невпроворот.
Добычу рвут, как вор у вора…
Устроить бы переворот!
 
 
Собачью жизнь, собачьи нравы
Давно пора пересмотреть.
По человеческому праву:
Собакам всем – собачья смерть.
 
 
Собак к расстрелу!.. Всё иначе:
Мир соблазнительно хорош,
И только верности собачьей
Теперь нигде в нем не найдешь.
 

 
Уж на что хитра лисица,
Человек еще хитрей,
Но ему несладко спится
После всех его затей.
 
 
Надоели побрякушки:
Пушек гром, кимвалов медь.
Нуклеарные игрушки
Захотелось нам иметь.
 
 
Крокодилам, попугаям
Не понять нас. Бровь дугой.
Мы ведь только попугаем
Для острастки раз-другой…
 
 
Но теперь у всех, как бремя,
Та же сила, тот же страх.
И ползет зловеще время
На бессмысленных часах.
 
 
Ни любовное свиданье,
Ни работа, ни коньяк
В этом жутком ожиданьи
Не помогут нам никак.
 
 
И для всех, по меньшей мере,
Жить бы легче в стороне.
Может, лучше на Венере
Или, скажем, на Луне.
 
 
Кружится, как в легком вальсе,
Сонм бесчисленных планет.
Есть ли всё же жизнь на Марсе?
Очевидно, тоже нет…
 

 
Поэт не понарошке,
Хоть без высоких прав,
Он шел своей дорожкой,
Имел особый нрав.
 
 
Но пересохла глотка.
Откуда что взялось?..
Стихи горьки, как водка,
А вот попробуй – брось.
 
 
Как в зеркало въедаясь,
Кусал себя навзрыд…
Душа совсем седая,
И все-таки болит.
 
 
Без воплей, не по-волчьи,
К луне не пяля пасть,
Сжав крепко зубы, молча
Решился он пропасть.
 
 
Захлопнулась калитка.
Осмелился, посмел.
Как шоколада плитку,
Сломал себя и съел.
 

 
Надежд сомнителен приют.
«Надежды юношей питают,
Отраду старцам подают»,
Но все же постепенно тают.
 
 
И, наконец, на склоне дней
Вдруг понимает человече
Тщету надежд, тщету идей…
«Иных уж нет, а те далече»,
 
 
В очках и при карандаше,
Пред выкипевшим самоваром,
Он размышляет о душе,
О временах, прошедших даром:
 
 
Подобно самовару дух,
Быть может, так же выкипает?..
Ну что же, не ругайтесь вслух,
Ведь в жизни всякое бывает.
 

 
Опустел наш российский Парнас:
Нет Одарченки, нет Иванова
И Ахматовой нету у нас.
Хоть бы Сирина встретить живого.
 
 
Что ж, пожили, пора, не беда.
Вот пройдет лет пяток или годик –
И меня увезет навсегда
«Пароход, пароход, пароходик».
 
 
Потухают талантов огни,
Удивляешься, вылупив зенки:
Остаются на свете одни
Евтушенские и Вознесенки.
 

 
Соба одна, соба без «ка».
Какая же она?
Поверхностна иль глубока
И в чем отражена?
 
 
Кой-кто умеет с нею пить,
Топя тоску в вине.
Тут он не прочь поговорить
С собой наедине.
 
 
Себя без толку не тревожь,
Доволен будь собой,
А если не доволен, что ж,
Соба дана судьбой.
 
 
Ведь торговать собой – позор,
Собой гордятся все.
Соба не вымысел, не вздор
Во всей ее красе.
 
 
Лишь с удивлением большим
И как бы с похвалой
Мы почему-то говорим:
Покончил он с собой.
 

 
Эмфизема души
У меня от стихов.
Хоть пиши, не пиши —
Всё ж не будешь здоров.
 
 
Я лечиться готов
Социальной стряпней,
Низверженьем основ
И Вьетнамской войной.
 
 
Но вредны облака,
И нельзя ехать в глушь.
Невозможна пока
Ампутация душ.
 
 
Страшен ночи покров.
Плачет Муза в углу.
Мир без звуков и снов
Безнадежен и глух.
 
 
Вдохновенья порыв
Отгоняю я прочь.
Мне лишь атомный взрыв
Мог бы как-то помочь.
 

 
Пароходик в море
Говорит: «Я плаваю»,
С ним поэт не спорит,
Гонится за славою.
 
 
Пароходик душат,
Топят волны мрачные;
А поэт на суше
Рвет оковы брачные.
 
 
Пароходик черти
Заберут без почестей.
Лишь поэт бессмертен
В гениальном творчестве.
 
 
Жребий слишком строг был,
Пароходик в тлении.
Он воскреснуть мог бы
Вновь, в стихотворении.
 
 
Но поэт беспечно
Запил на три годика
И ему, конечно,
Не до пароходика.
 

 
Всерьез повесился поэт,
Никчемный одиночка,
«Не говорит ни да, ни нет»,
Прошли его денечки.
 
 
Чтоб добровольно в петлю лезть,
Причин особых нету.
Не слишком, очевидно, здесь
Легко жилось поэту.
 
 
Раздумья черного туман
Его опутал вроде…
Опять же горе от ума,
Хоть при другой погоде.
 
 
Ему такое не с руки,
Крепыш был, не калека.
Ведь не иначе, как стишки
Сгубили человека.
 

 
Повело кота на крышу,
Я его стенанья слышу.
Рваны уши, хвост трубой,
Рвется кот в последний бой.
 
 
Горки Сивку укатали.
Для меня ли, для кота ли
Не житуха, а страда
В наши зрелые года.
 
 
У меня хоть целы уши,
Ободрали только душу.
Всё ж встаю во весь свой рост:
Дыбом шерсть, пружинит хвост.
 
 
Кот и я – не пацифисты,
Духом смелы, сердцем чисты.
Не теряем мы лица,
Будем биться до конца.
 
 
Чтоб, как в смертной лихорадке,
В роковой последней схватке,
Скаля судорожно пасть,
На родную крышу пасть.
 

 
Тщеславие вотще,
Без крыл вотще паренье.
Как мошка на свече,
Сгорает вдохновенье.
 
 
Струится легкий чад
От фитиля к окошку,
А за окошком сад
И ночь… И снова мошка.
 
 
И снова тот же бред
Мою терзает лиру.
Потушим лучше свет:
Пусть ночь войдет в квартиру.
 

 
Я вырвался из плена,
Как ветер на простор.
Теперь мне по колено
Вершины снежных гор.
 
 
Воспоминанья тают,
Все горести забыл.
Не чуя ног, летаю,
Парю, не зная крыл.
 
 
Так празднично и ярко,
Нет никаких забот;
Устои все насмарку,
Навыворот, вразброд.
 
 
Лишь где-то еле-еле
Сомненье: странный свет?..
Такого в самом деле
В земной юдоли нет.
 

 
Сомнениями мучим,
По мере сил живет
В рассеянии сущий
Безродный патриот.
 
 
Со славой иль без славы,
Признанье ль, ремесло?..
Лихой казачьей лавой
Былое унесло.
 
 
В Нью-Йорке и в Париже
Ловчился, торговал.
Умишком не обижен,
Хоть языка не знал.
 
 
Прошел наметом, рысью
Через чужой удел.
И вот пропал, накрылся…
Знать, срок ему приспел.
 

Ю. Т. Гаркуше

 
Наподдав ногою кошку,
Мы идем навеселе.
Раздвигает друг гармошку:
«На деревне, на селе»…
 
 
Небоскреб там или хата,
Темза, Волга иль Гудзон?
Вспоминаю, как когда-то,
Где-то… Может – просто сон.
 
 
Не до девок, не до баб нам,
Только б водка с огурцом,
Чтоб с размахом, чтоб похабно
Погулять перед концом.
 
 
После войн, нужды и странствий
Остается пить да петь.
«Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным, умереть…»
 
 
Всё же говорю, икая:
– Слушай, брат, пора домой…
«У портнихи мастерская,
У портного о-ё-ёй!..»
 

 
Уйти бы мне надо
Эстетам назло
В курчавое стадо,
В овечье тепло.
 
 
Бездумно, уютно
И как у Рабле
Под ветром попутным
Плыть на корабле.
 
 
Покой и отрада
Над гладью морской,
Понургово стадо
Довольно судьбой.
 
 
Когда же устои
Наскучат всё те ж,
Всем скопом устроим
Веселый мятеж.
 
 
С бараньим блеяньем
Скорее за мной!..
В журчанье, в сиянье,
В простор за кормой.
 

 
Во время оно
Для нужд наук
Из фараона
Изъят был жук.
 
 
Из камня сделан,
Оставив свет,
В царе сидел он
Пять тысяч лет…
 
 
Пред жизнью нашей
Тая испуг,
Всё ж ошарашен
Священный жук.
 
 
На мир безбожных
Услад, скорбей
Глядит тревожно
Жук-скарабей.
 

 
Многое было, бывало.
Сердце, должно быть, устало
От безысходности всех
Чаяний, бед и утех.
 
 
День – из готовых понятий,
Ночь – без открытых объятий.
Люди – как тени вокруг,
Тень – как единственный друг.
 
 
С тенью гуляю по парку.
Тени становится жарко.
В жгучие летние дни
Тень отдыхает в тени.
 
 
Но на морозе и стуже
Ей, разумеется, хуже.
Ненависть дышит вокруг.
Тень – как застенчивый друг.
 
 
Кто разберет и узнает,
Тень ли меня отражает
Ночью иль в солнечный день,
Я отражаю ли тень?
 
 
С тенью мы слишком похожи.
И, как по тени, прохожий
Может по мне на пути,
Не замечая, пройти…
 
 
Я – это тень от былого,
Дикого, нежного, злого.
Тень на стене не моя,
Тень – это подлинный я.
 

БЫЛО ЗАВТРА
(Нью-Йорк, 1972)

 
«Было завтра».
Дико, странно!
Может, автор
Иностранный?
 
 
Не на месте
И негладко,
Или в тексте
Опечатка?
 
 
Не волнуйтесь,
У поэта
Лишь иной здесь
Стиль и метод:
 
 
Свет и пятна,
Переливы,
Смысл обратной
Перспективы…
 

 
Не строй воздушных зданий,
Мечты пусти на слом
И с робким ожиданьем
Не думай о «потом».
 
 
Как птица на просторе,
Как под кустами еж,
Живи, с судьбой не споря,
Дыши, пока живешь.
 
 
Без накоплений косных,
Без горечи потерь;
Люби не «до», не «после»,
Но каждый раз – «теперь».
 

 
Когда душа вскипит, как чайник,
Открыто, не исподтишка,
Приладь к идее хвост мочальный
И запускай под облака.
 
 
Удача или неудача –
Не важно; истина проста:
В искусстве ничего не значит
Сама идея, без хвоста.
 

 
Сознанья жесткая зима
Не принимает благодати.
Довольно горя от ума,
Есть путь иного восприятья.
 
 
Причин и следствий нам давно
Ясна непрочная основа,
Изображенье быть должно
Живее облака живого.
 
 
В смещении удач и бед
Нет принципов и постоянства,
Мир вне себя, вещь не в себе
Под солнцем антикантианства.
 

 
Приобретя умение,
Не думай, что велик:
Основы вдохновения
Еще ты не постиг.
 
 
В самом себе разыскивай
Пути к любви, к борьбе;
Пусть всё чужое – близкое
Перегорит в тебе.
 
 
Ухватки даже тятины
Поэту не под стать.
Нельзя без отсебятины
Хоть что-нибудь создать.
 

 
Ветер ежился и хмыкал.
Беспорядочно, вне норм,
Писком птичьим, львиным рыком
Разворачивался шторм.
 
 
Загоняя в пятки душу,
Торжеством победы пьян,
Опрокинулся над сушей
Первобытный океан.
 
 
Непонятно, елки-палки,
Как же так, в двадцатый век?..
И стоит средь поля жалкий,
Беззащитный человек.
 

 
Чем усмирить души тревогу?
Пустыня спит, не внемля Богу.
Холодных звезд бесстрастен свет.
В своем краю пророка нет.
 
 
В сетях корысти и порока
Не видит мир в пророке прока.
Эпоха мудрости ушла…
В огне сгорает куст дотла.
 

 
Хоть не зная
Качеств вещи,
Выбирая,
Будь доверчив.
 
 
Оба лучше,
Оба хуже.
Злоба гуще,
Петля туже.
 
 
Ночи царство,
Омут страсти…
Нет лекарства
От напасти.
 

 
Жара, словно летом,
Тела обнажились.
Откуда всё это?..
Скажите на милость.
 
 
Юбчонки покроя
Тюльпанов и лилий,
Сиянье сплошное
И цвета, и линий.
 
 
В сетях вожделенья,
У похоти в лапах,
Вдыхаю цветенья
Весеннего запах.
 
 
Забыв о приличье,
Смотрю непрестанно
На ноги девичьи,
Как кот на сметану.
 

 
Неуемны волчьи нравы,
Где найти на них управу?
 
 
Путь непротивленья – бред,
Мира в этом мире нет.
 
 
По привычке древней люди
Победителей не судят.
 
 
Всюду горькая зола,
Слишком много в жизни зла.
 
 
Даже в море-океане
Бесконечно всякой дряни.
 
 
Рыба-меч смелей язя,
Беззащитным быть – нельзя.
 

 
Рассудите, други, сами,
Неказистый с виду он –
Слон с ослиными ушами,
Но прожорлив и силен.
 
 
Шита-крыта белой ниткой
Вымогаемая мзда, –
Что ж, попытка ведь не пытка,
Спрос с угрозой не беда.
 
 
В потогоне Пентагона
Новых дел вскипает прыть,
Чтоб при помощи дракона
В мире мир восстановить.
 

 
Цветочки из пластмассы
Всех красок и сортов
Работы желтой расы,
Японских мастеров.
 
 
Не слышно птичьей стаи,
Не видно мотыльков:
Им не понятна тайна
Бездушных лепестков.
 
 
Но ты, когда хмельные
Отравлены мечты,
Ласкай хоть неживые,
А все-таки – цветы.
 
 
Проходят люди мимо,
Взгляд не остановив…
Что ж, если нет любимой,
Есть память о любви.
 

 
Знаки Зодиака,
Близнецы и прочие,
Восстают из мрака…
(Ставим многоточие.)
 
 
Рака, Козерога
Смутное влияние.
Неизбывность рока,
Нищета сознания.
 
 
Девы юной прелесть
Нас во сне преследует,
Но про эту ересь
Говорить не следует.
 
 
На Весах бесстрастных
Мир не в равновесии,
Суть теорий разных
Не меняет версии.
 
 
Жизнь идет скачками,
К случаю от случая.
Рассудите ж сами:
Где ж благополучие?
 

 
Кровавый остов малой птахи
Хрустит у зверя на зубах.
Надежен панцирь черепахи,
Всё ж вкусен суп из черепах.
 
 
Змеиное тупое рыльце,
Взгляд ненавидящий и злой, –
От человека ей не скрыться
Под оболочкой костяной.
 
 
В науке многие страницы
О черепахах говорят:
«У них совокупленье длится
Четырнадцать часов подряд…
 
 
У земноводных перепонки,
А у других обычный след…»
Еще читаем про гребенки,
Про черепаховый лорнет.
 
 
Мы не животные, мы люди,
Цивилизованный народ.
Жаркое нам дают на блюде,
И каждый кушает, не жрет.
 
 
Умом своим, осанкой смелой
На всех зверей наводим страх,
Лишь в страсти нашей скороспелой
Не обогнать нам черепах.
 

 
Поэт большой, не карлик,
Жил средь реальных тел;
Вдруг, как воздушный шарик,
Сорвался, полетел…
 
 
Могла б сдержать поэта
Какая-нибудь нить.
Нельзя на свете этом
Без притяженья жить.
 
 
И вот, когда истлела
Связь с очагом родным,
Он робко и несмело
Растаял яко дым.
 

 
Непутевые мыслишки,
Им укоры нипочем:
Смело сбросили штанишки
И гуляют нагишом.
 
 
Раздвигают все преграды,
Нет награды – не беда.
Нос суют куда не надо
Безо всякого стыда.
 
 
А родитель их несчастен,
Трудится, не спит ночей.
Попадают они часто
В стих, как лепестки в ручей.
 

 
Краской намечена мутной
Жизни суровой стезя.
Вот и решай поминутно:
Можно, возможно, нельзя?..
 
 
В рамках понятий готовых,
В путах привычек и мод,
На непреложных основах
Каждый, с оглядкой, живет.
 
 
Страхи, заставы, запреты
Непроходимы уже.
Лишь облака и поэты
Не признают рубежей.
 

 
Жизнь и свободна, и узка
В унынии и в счастье,
Она частица от куска
Иль целое по части.
 
 
Бой петухов иль бой часов
И в сердце перебои.
Оплот основ, упругость слов,
Всё ничего не стоит.
 
 
Нельзя минувшее вполне
Ни осознать, ни смерить,
Когда подходит в тишине
Великий праздник смерти.
 
 
ПРОГРЕСС
 
 
Безо всякого сомненья
Сразу можно заключить:
Человек – венец творенья,
Очень гордо он звучит.
 
 
Ловко расщепляет атом,
Трудится из года в год,
Строит козни, кроет матом,
Контролирует приплод.
 
 
Раки двигаются задом,
Крабы боком, не беда,
Человек вперед фасадом,
Нос по ветру, но – куда?
 

 
Коротким будет этот сказ:
«Слоны в диковинку у нас».
 
 
Живем, средь мелочей скучая,
Живых слонов не примечая,
 
 
Когда ж громада нам нужна,
Из мухи делаем слона.
 
 
Но где-то для острастки вящей
Слон существует настоящий…
 
 
Мораль сей басни из трех слов:
Старайтесь избегать слонов.