Текст книги "Саламандры: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Гэв Торп

Соавторы: Ник Кайм
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 46 страниц)

Культисты валились на землю, разрываемые напополам его яростной очередью, и Цу’ган больше не мог сдерживать жажду битвы. Он не будет сидеть здесь, играя роль стража. Он хотел быть вместе с капитаном и смотреть в глаза противникам, которых он повергал. Дак’ир сможет удерживать периметр и без его помощи. В любом случае, врагов здесь хватит для всех.

Выкрикивая клятвы Вулкану, Цу’ган покинул свой пост и ринулся прямо в гущу сражения.

Дак’ир заметил дульную вспышку болтера Цу’гана и громко выругался, поняв, что он ослушался приказов и покинул стену. Размышляя, не поступить ли и ему подобным образом, он увидел прорубающегося сквозь толпу еретиков Кадая. Он находился почти в шаге от Говорящего и уже поднимал инферно-пистолет.

– Во имя Вулкана! – взревел он, приготовившись навсегда покончить с угрозой «Культа Правды», когда над бойней прогремел единственный выстрел, и Говорящий с наполовину снесенной разрывным снарядом головой рухнул на землю.

Мясо и кровь застреленного Говорящего забрызгало доспехи Кадая, и он в шоке опустил пистолет. На битву опустилось странное затишье, враги неестественно замерли посреди атаки, пока капитан Саламандр отслеживал источник выстрела.

Над ним располагался парапет, с которого открывался вид на неф храма. Кадай поднял взгляд повыше, когда из собиравшихся теней вышла фигура в кроваво-красных доспехах с дымящимся болт-пистолетом в руке.

Пластинчатые доспехи воина украшали чешуйки, подобные тем, что были у первобытных ящеров архаической эры. Его перчатки были созданы в виде лап с длинными алыми когтями, вокруг которых потрескивающими рубиновыми дугами мелькали молнии. В одной руке он сжимал посох с исполненной в серебре головой ревущего дракона на наконечнике, а в другой – болт-пистолет, который он возвращал в кобуру. Широкие наплечники воина сидели подобно укрепленным чешуйчатым остовам, на каждом из которых располагался шип. Он был без боевого шлема и открыто носил ужасные лицевые шрамы. Огонь погубил когда-то благородное лицо воина, исказив, поглотив и переделав его облик в нечто, что состояло из морщинистой ткани, красных рубцов и открытой кости. Это было лицо смерти, отвратительное и обвиняющее.

По спине Кадая внезапно пробежался холодок, будто он погрузился в лед. Стоявшее перед ним существо было призраком, наваждением, давным-давно погибшим в ужасной агонии. И все же, оно было из плоти и крови, призванное из могилы, будто некий мстительный дух.

– Нигилан…

– Капитан, – ответило наваждение, его голос потрескивал подобно иссохшей земле, испеченной под безжалостным солнцем. Его жгучие красные глаза вспыхнули.

Шок Кадая быстро прошел, и он напрягся, подчиняясь праведному гневу.

– Отступник, – взревел он.

От созерцания воина грудь Дак’ира охватила сильнейшая боль, и он погрузился в иномирье своих грёз.

Храм исчез, и осталось лишь серое небо Морибара. В бесконечный стальной небосвод устремлялись костяные монолиты, вдоль бесчисленных кладбищенских дорог тянулись ряды склепов, поля мавзолеев и долины гробниц. Через легионы могил и фаланги склепов, вдоль погруженных в катакомбы батальонов усыпальниц, Дак’ир шел по дороге, пока не достиг конца.

И здесь, под холодной сырой землей, лежала огромная печь крематория – кипящая, горящая, ее мерцающее зарево было ни теплым, ни манящим.

Видение изменилось, и тело Дак’ира пронзила боль. Он схватился за грудь, но черного панциря там больше не было. Он вновь был скаутом, стоящим у края крематория – огромной огненной ямы, достаточно большой, чтобы поглотить Титана, и горящей, все время горящей в жидком ядре Морибара.

Дак’ир увидел двух Астартес, карабкающихся по краю этих врат адской погибели. Нигилан отчаянно цеплялся за капитана Ушорака, чьи черные доспехи покрывались выбоинами и трещинами от исходящего снизу сильнейшего жара.

В каверне бушевал сильный пожар. Он пузырился и выбрасывал в воздух огненные каскады плюмажей лавы. Из крематория вырвался гигантский столб огня. Дак’ир закрыл глаза, когда огненный вал накрыл воинов.

Чьи-то сильные руки схватили Дак’ира за плечо и оттянули от пламени, поглотившего отступников, которых они хотели предать правосудию, но не убить. Нигилан, едва видимый за плотной завесой огня, кричал, и его лицо горело…

Вновь оказавшись в настоящем, на Дак’ира нахлынуло тошнотворное головокружение, и он попытался взять себя в руки. Во рту у него был привкус крови, и в глазах мельтешили черные точки. Стянув боевой шлем, он пытался вдохнуть.

В храме кто-то говорил…

– Ты ведь умер, – подозрительно сказал Кадай, смотря на воина. Он старался побороть невидимое давление, не дающее ему нанести удар по отступнику, но его руки стали будто свинцовыми.

– Я выжил, – ответил Нигилан, чье травмированное лицо исказилось от поддерживания психического давления, против воли Саламандр держащего поле битвы в стазисе.

– Ты должен был встретить правосудие, а не смерть, – сказал ему Кадай, а затем мстительно улыбнулся. – Ты вызвал перегрузку крематория, всколыхнувшую и без того нестабильное ядро Морибара, чтобы спасти собственную шкуру, и попытаться убить меня и моих братьев в начавшейся суматохе. Гибель Ушорака было твоих рук дело, твоих и его.

– Не смей говорить о нем! – закричал Нигилан, и из его глаз, сжатых кулаков и психосилового посоха вырвались алые молнии. После мимолетной вспышки ярости к Воину Дракона вернулось самообладание. – Убийца здесь ты, Кадай – ничтожный генералишко, который пойдет на все, лишь бы поймать свою добычу. Но, возможно, ты прав… я умер и возродился.

Кадаю удалось приподнять инферно-пистолет. Нигилан постепенно слабел. Капитан готовился одним рывком поднять его и пристрелить предателя на месте, когда тело Говорящего забилось в конвульсиях.

– Это уже не важно, – добавил Воин Дракона, отступая обратно в тени парапета. – Только не для тебя…

Как только Нигилан разжал психическую хватку, Кадай выстрелил из инферно-пистолета, расплавив кусок парапета. Саламандры готовились кинуться за ним в погоню, когда окутавшая Говорящего ужасная аура необъяснимым образом подняла труп так, что он повис в воздухе, будто бы подвешенный на невидимом крюке.

Мучительно медленно он поднял подбородок, открыв уничтоженное разрывным снарядом лицо. Частично оставшаяся на окровавленном черепе гладкая красная плоть блестела в рассеянном свете. Голова Говорящего была похожа на разбившееся яйцо. Внутри виднелась светящаяся кобальтовая кожа. Сломанная кость превратилась в вызванное из темной нереальности злобное обличье, когда нечто… неестественное… пыталось проникнуть в материальное измерение.

Глаз сияющего мрака взглянул с потусторонней злостью. Когда-то выжженная на лбу Говорящего восьмиконечная звезда воспылала над материализирующимся чудовищем. Она становилась все более растянутой и будто бы живой, пульсируя подобно уродливому сердцу, когда тварь из варпа начала увеличиваться в размерах. Из смертной плоти пробивались похожие на луковицу наросты, увенчанные кусками позвонков. Его пальцы начали увеличиваться, будто бы их растягивали невидимыми нитками, и из них вырвались длинные, острые и черные когти. Широкая пасть существа в подражании первичной мутации Говорящего начала вытягиваться еще сильнее, пока не превратилась лишенную губ бездну, внутри которой извивался язык с тремя выступами, каждый из которых заканчивался окровавленной костью.

Культисты завопили от страха и обожания, когда труп Говорящего был полностью совращен. Жрецы-свежевальщики поклялись в своей немой преданности, вновь обратив цепные мечи на Саламандр.

Вырванное из эфирной дремы существо было первобытным и лишь частично разумным, и его пожирал сильный душевный голод. Взревев от ярости и муки, оно ринулось к Кадаю, поглотив по пути пару жрецов-свежевальщиков. Тварь заглотнула их подобно некому ужасному василиску, и когда добыча попала в его разбухшую глотку, Астартес услышали явственный хруст костей.

– Тварь… – выдохнул Кадай и схватился за рукоять громового молота, готовясь ударить демона изо всех сил. Нигилан продал свою душу темным силам, что только подтверждалось его преступными действиями.

– Умри, адское отродье! – воскликнул Век’шен, становясь между капитаном и освободившимся демоном. Вращая огненной глефой с такой скоростью, что она превратилась в пылающую дугу, чемпион роты нанес настолько мощный удар сверху вниз, что он разрубил бы даже воеводу орков. Демон парировал удар когтями, сжав ими глефу. Из рта-бездны метнулся язык и стремительно обернулся вокруг Век’шена. Саламандра открыл рот в бессловесном вопле, когда существо окончательно его сокрушило.

Кадай взревел и бросился на демона, когда обмякшее тело его боевого брата, раздавленное в том месте, где его стиснул язык, рухнуло не землю.

Дак’ир приходил в чувство. Говорящий был мертв, хотя он и не видел, как это произошло, тот лежал с простреленной головой у ног Кадая. Но он пропустил не только это, пока находился во власти сна-воспоминания. За время, ушедшее на то, чтобы его тело и тренировки одолели вызванную воспоминанием длительную тошноту, Нигилан уже отступал в тени. Покинув фланговую позицию, Дак’ир бежал к нефу, решившись на преследование, когда группа культистов преградила ему путь.

– Цу’ган! – крикнул он, вспоров брюхо одного повстанца цепным мечом и выстрелив из болтера в лицо другого, – останови отступника!

Саламандра кивнул со столь редко проявляемой симпатией и бросился за Нигиланом.

Дак’ир пробивался сквозь разъяренную толпу, когда увидел поднимавшееся тело Говорящего, и почувствовал, как его кожу защипало от касания варпа…

Цу’ган бежал по нефу, убивая культистов кулаками, разрывая на куски сгрудившиеся кучи болтерным огнем. Краем глаза он едва видел Шен’кара, испепеляющего ряды еретических паразитов яркими струями пламени.

Выбив деревянную дверь позади храма, Цу’ган обнаружил ведущий к парапету пролет из каменных ступеней. Перепрыгивая по три ступени за раз при помощи серводвигателей в доспехах, он ворвался в затемненную приемную.

Внизу что-то происходило. Он услышал как Век’шен выкрикнул призыв к оружию, а затем опустилась тишина, будто бы все звуки исчезли во внезапно образовавшемся вакууме.

Возникшие в темноте горящие красные глаза одарили его холодным взглядом.

– Цу’ган… – сказал Нигилан, выходя из мрака.

– Предательское отродье! – с яростью выкрикнул Саламандра.

Но Цу’ган не поднял болтер и не поразил врага на месте. Он просто продолжал стоять, казалось, его мускулы были закованными в янтарь.

– Что… – начал он, но обнаружил, что и язык у него стал свинцовым.

– Колдовство, – сказал ему Нигилан, поверхность его психосилового посоха переливалась сверкающей энергией. Она отбрасывала во мрак эфемерные вспышки света, освещая устрашающий облик приближавшегося к неподвижному воину Астартес колдуна.

– Я могу убить тебя прямо сейчас, – откровенно произнес он. – Погасить свет в твоих глазах, и убить тебя, как Кадай Ушорака.

– Вам предложили искупление, – Цу’ган изо всех сил пытался сформулировать слова возражения, одной лишь силой воли заставляя язык повиноваться.

Зловещее выражение на лице Нигилана сменилось негодованием.

– Так это было искупление? Духовная кара от рук Элизия, пару часов с его хирургеонами-дознавателями – не это ли нам предложили? – Он безрадостно рассмеялся. – Этот ублюдок мог вынести лишь смертный приговор.

Ступив ближе, Нигилан заговорил искренним тоном.

– Ушорак предложил жизнь. Силу, – выдохнул он. – Свободу от кандалов, принуждающих нас прислуживать этому человеческому скоту, когда мы могли бы править им.

Говоря это, Воин Дракона сжал кулак, подойдя уже так близко, что Цу‘ган чувствовал медный запах его дыхания.

– Ты видишь, брат. Мы не настолько разные.

– Мы непохожи, предатель, – отрезал воин Саламандр, кривясь даже от простой попытки говорить.

Нигилан отступил назад, печально разведя руками.

– Тогда может выстрел в голову, чтобы закончить мою ересь? – его приподнятая губа выражала неудовольствие. – Или лишение звание, или клеймо кающегося вместо моих штифтов выслуги лет?

Он покачал головой.

– Нет… не думаю. Хотя, возможно, я отмечу тебя клеймом, брат, – Нигилан показал Саламандре ладонь и широко развел пальцы. – Интересно, ты будешь сопротивляться разложению сильнее, чем та человеческая марионетка?

Цу’ган вздрогнул при приближении Нигилана, ожидая, что в любое мгновение он выпустит всю существующую мерзость Хаоса.

– Не бойся, – проскрежетал Нигилан, насмешливо сжав руку обратно в кулак.

– Я ничего не боюсь, – рявкнул Цу’ган.

Колдун презрительно фыркнул.

– Ты боишься всего, Саламандра.

Цу’ган почувствовал, как его ботинки заскребли по полу, когда психическая сила потянула его к краю парапета.

– Хватит разговоров, – выплюнул он. – Сбрось меня. Если тебе так хочется, переломай мое тело. Орден выследит тебя, отступник, и в следующий раз не дадут шанс на искупление.

Нигилан взглянул на него так, как взрослый смотрит на несмышленого ребенка.

– Ты все еще не понимаешь, нет?

Тело Цу’гана медленно развернулось так, чтобы он смог увидеть происходившую внизу битву.

Культисты падали толпами, сожженные из огнемета Шен’кара или же выпотрошенные цепным мечом Дак’ира. Его братья сражались на пределе своих сил, сдерживая орду, пока их возлюбленный капитан сражался за свою жизнь.

Доспехи ручной работы Кадая были пробиты в десятке мест от нападений демонического существа, облаченного в плоть Говорящего. Когти, подобные длинным прорезям, в которых виднелась сама ночь, градом ударов сыпались на капитана, но он выдерживал их, проводя ответные атаки громовым молотом. В его устах звучало имя Вулкана, когда из навершия выкованного в кузне молота с треском вырвалась молния и опалила заимствованную плоть демона.

– Я был предан Ушораку, прямо как ты своему капитану… – сказал Нигилан на ухо Цу’гану, пока тот смотрел на разворачивающуюся внизу битву с порождением ада.

Кадай ударил демона в плечо, сокрушив кость, и конечность того безвольно повисла.

– … Кадай убил его, – продолжил Нигилан. – Он заставил нас искать утешение в Оке. Мы бежали и оставались там на протяжении десятилетий…

В прорехах приземистой фигуры демона зашипел ихор, он цеплялся за реальность все слабее, пока Кадай неутомимо разил его кулаком и молотом.

– … В той реальности время течет по-другому. Нам казалось, будто прошли столетия, прежде чем мы нашли выход оттуда.

Из раздувшегося горла демонического существа вырвался хор воплей, когда Кадай сокрушил его череп и изгнал обратно в варп, вместе с поглощенными им душами, молившими о помощи.

– Он изменил меня. Открыл мне глаза. Теперь я вижу многое. Цу’ган, тебя ожидает великая судьба, но ее омрачает некто другой, – Нигилан слегка кивнул в сторону Дак’ира.

Игнеец сражался с отвагой, рубя последних культистов на пути к Кадаю.

– Даже сейчас он мчится к твоему капитану… – коварно сказал Нигилан, – надеясь получить его расположение.

Цу’ган знал, что лживому языку предателя нельзя было верить, но сказанные им слова повторяли его давно зародившиеся подозрения.

И так, без ведома Саламандры, Нигилан посадил семя. Но суть его была не демонической. Нет, оно исходило из мелочной ревности и амбиций, именно из того, против чего у Цу‘гана не было защиты.

– Этот культ, – продолжил давить Воин Дракона, – Он – ничто. Стратос ничто. Даже сам город бессмысленный. Все это было ради него!

Кадай тяжело опирался на громовой молот, устав после убийства демона.

Нигилан улыбнулся, и покрытая шрамами кожа его лица заскрипела.

Капитан за капитана.

Понимание поразило Цу’гана подобно холодному клинку.

Слишком поздно он заметил приблизившуюся сзади тень. Воины Дракона, наконец, захлопнули ловушку. Бросив пост, он позволил им проникнуть мимо стражей Саламандр. Культисты служили лишь в качестве отвлечения, истинный же враг появился лишь сейчас.

Каким же он был дураком.

– Нет!

Одной лишь силой воли он сломил психическую хватку Нигилана. Проревев имя капитана, Цу’ган соскочил с парапета. Хриплый смех следовал за ним весь путь вниз.

Дак’ир почти достиг Кадая, когда отступник поднял мультимелту. Выкрикнув предупреждение, он метнулся к капитану. Кадай повернулся к нему, в то же время услышав доносившийся сверху крик Цу’гана, а затем проследил за наполненными ужасом глазами Дак’ира.

Темноту прорезал сверкающий луч.

Он попал в Кадая, и его тело испарилось в актинической вспышке.

Интенсивный порыв жара сбил Дак’ира с ног – ударная волна ужасного взрыва мельты. Он почувствовал запах опаленной плоти. В его чувства ворвался раскаленный шип агонии. Его лицо горело, как во сне…

Дак’ир понял, что сейчас потеряет сознание, его тело готовилось выключиться, когда анабиозная мембрана отметила перенесенные воином обширные травмы. Смутно, как если бы он был похоронен заживо и слушая из под слоя земли, он услышал голос сержанта Н’келна и его боевых братьев. Дак’ир сумел повернуть голову. Последнее, что он увидел, прежде чем сознание покинуло его, был Цу’ган, бросившийся на колени перед обугленными останками их капитана.

Проснувшись, Дак’ир обнаружил, что лежит в апотекарионе «Гнева Вулкана». Внутри аскетичного зала было холодно как в могиле, мрак рассеивался светящимися символами на медицинской аппаратуре вокруг него.

С пробуждением пришли воспоминания, а с ними – горе и отчаяние.

Кадай был мертв.

– Добро пожаловать обратно, брат, – произнес тихий голос. Лицо Фугиса было более тонким и изможденным чем когда-либо, когда он возник над Дак’иром.

Душевная мука дополнялась физической болью, и Дак’ир потянулся к лицу, когда оно начало печь.

Фугис схватил его запястье, прежде чем он успел прикоснуться к нему.

– Я бы этого не делал, – предупредил он сержанта. – Твоя кожа очень сильно обгорела. Ты исцеляешься, но плоть все еще чрезмерно нежная.

Фугис отпустил руку, и Дак’ир убрал ее. Чтобы ослабить боль, апотекарий ввел ему порцию наркотиков через внутривенную капельницу.

Дак’ир расслабился, когда болеутоляющие начало действовать, катализируя естественные регенеративные процессы его тела.

– Что случилось? – его горло казалось шершавым и воспаленным, и ему приходилось выдавливать из себя слова. Фугис отступил от медицинского стола Дак’ира чтобы проверить контрольные приборы. При ходьбе он прихрамывал – на его ноге была закреплена временная аугметическая шина для заживления перелома, полученного во время падения. Фугис был упрямым до жестокосердия, и ничто не могло помешать ему продолжать свою работу.

– Стратос спасен, – просто сказал он, стоя спиной к Саламандре. – Когда Говорящий погиб и наши огнеметы снова смогли работать, повстанцы были быстро уничтожены. Бури прекратились через час после того, как мы вернулись на площадь Аереона. Библиарий Пириил прибыл спустя двадцать минут с остальными силами роты для поддержки войск Н’келна, который захватил стену и уже был на пути к Ауре Иерону…

– Но не успел спасти Кадая, – закончил вместо него Дак’ир.

Фугис прекратил работать и сжал приборную панель, которую он отлаживал.

– Да, даже его генное семя не удалось спасти.

Комната погрузилась в продолжительную наполненную горем тишину, прежде чем апотекарий продолжил.

– Корабль, тип «Буревестник», покинул планету, но мы слишком опоздали, чтобы начинать преследование.

Злоба в голосе Дак’ира могла покорежить металл.

– Нигилан и остальные отступники сбежали.

– Одному Вулкану известно куда, – ответил Фугис, повернувшись к пациенту лицом. – Третьей ротой командует библиарий Пириил, до тех пор как Магистр Ордена Ту’Шан не назначит кого-то на постоянной основе.

Дак’ир нахмурился.

– Мы летим домой?

– Наше дежурство в Поясе Адрона закончено. Мы возвращаемся на Прометей, чтобы восстановить силы и зализать раны.

– Мое лицо… – отважился сказать Дак’ир после долгой паузы, – я хочу увидеть его.

– Конечно, – произнес Фугис и показал Саламандре зеркало.

Часть лица Дак‘ира была обожжена. Почти половина его ониксово-черной кожи стала практически белой из-за сильного жара от выстрела мельты. Грубое и злое, оно, тем не менее, выглядело почти человеческим.

– Реакция на интенсивное излучение, – начал объяснять Фугис. – Повреждение привело к регрессии клеток, вернувшись к форме, предшествующей генетическому почернению кожи, когда ты стал Астартес. Я пока не могу сказать наверняка, но она не показывает признаков немедленной регенерации.

Дак’ир продолжал смотреть, затерявшись в глубинах собственного отражения и подобии человечности в нем. Фугис прервал размышления Саламандры.

– Я тебя оставлю в покое, а это – унесу, – произнес он, забирая зеркало. – Твое состояние стабильно, и сейчас я больше ничем не могу тебе помочь. Я вернусь через пару часов. Твоему телу нужно время для исцеления, прежде чем ты снова сможешь сражаться. Отдыхай, – сказал ему апотекарий. – Надеюсь, когда я вернусь, ты все еще будешь здесь.

Апотекарий вышел и похромал в какую-то другую часть корабля. Но когда дверь за ним закрылась с шипением стравливаемого воздуха, Дак’ир понял, что был здесь не один.

– Цу’ган?

Он почувствовал присутствие брата даже до того, как увидел его выходящим из теней.

– Брат, – тепло прохрипел Дак’ир, вспоминая момент близости между ними, когда они вместе сражались в храме.

Сердечность испарилась, подобно украденному холодным ветром теплу огня, когда Дак’ир увидел мрачное лицо Цу’гана.

– Ты непригоден быть Астартес, – без обиняков сказал он. – Смерть Кадая на твоих руках, игнеец. Если бы ты не послал меня за отступником, если бы ты был достаточно быстрым, чтобы отреагировать на возникшую опасность, мы бы не потеряли капитана.

Горящие глаза Цу’гана были холодными как лед.

– Я этого не забуду.

Дак’ир был настолько ошеломлен и даже не нашелся, что ответить, прежде чем Цу’ган повернулся к нему спиной и вышел из апотекариона.

Сердце и душа Дак’ира наполнилась мукой, пока он пытался отбросить ужасные обвинения брата, но затем усталость взяла верх, и он погрузился в глубокий прерывистый сон.

Впервые за сорок лет сон изменился…

Сидя в десантном отсеке «Буревестника», Нигилан вновь и вновь крутил в руке устройство, украденное из хранилища в глубинах Кирриона. Вокруг колдуна находились другие Воины Дракона – великан Рамлек, выдыхавший из воздухораспределительной решетки крошечные кусочки пепла и золы в попытке совладать с бесконечным гневом; Гор’ган, его чешуйчатая кожа опадала, когда он снял боевой шлем, баюкающий мульти-мельту подобно домашнему любимцу; Нор‘хак, привередливо и методично собиравший и разбиравший свое оружие. Еще был Экрин, его пилот, оставшийся охранять «Буревестник», чьи кости-лезвия на предплечьях были тщательно спрятаны под силовыми доспехами, пока он вел корабль к конечной точке назначения.

Воины Дракона пошли на огромный риск, пытаясь добыть устройство, им даже пришлось разжечь настоящее восстание ради отвлечения внимания от своих передвижений. Смерть Кадая в результате уловки особенно удовлетворяла, это был неожиданный, хотя и приятный сюрприз для Нигилана.

«Буревестник» находился в полной готовности даже прежде, чем ловушка в Ауре Иероне захлопнулась. Пока рвущиеся толпы самоубийственных культистов обеспечивали им прикрытие, отступники быстро покинули атмосферу Стратоса.

– Как мало они понимают… – проскрежетал Нигилан, внимательно изучая каждую грань позолоченного предмета на ладони. Казалось бы, такой безвредный кусочек загадки, внутри двенадцати пятиугольных поверхностей, вдоль ортодромов эзотерического писания, обволакивавшего его двенадцатигранную поверхность, там был способ раскрыть тайны.

В этом и состояла цель дешифрекса – открывать то, что было скрыто. Нигилан столкнулся с этой загадкой в свитках Келока, древних пергаментах, которые он и Ушорак сорок лет назад забрали из могилы Келока на Морибаре. Тот был технократом и недооцененным гением. Он создал нечто – оружие, намного превосходившее все то, что могла предоставить убогая наука текущего века распада. Нигилан хотел воссоздать его работу.

Более тысячи лет внутри Глаза Ужаса он терпеливо вынашивал свою месть, и теперь, наконец, начал получать то, что ему нужно было для уничтожения своих врагов.

– Приближаемся к «Адскому ловчему», – по воксу прозвучал загробный голос Экрина.

Нигилан застегнул гравиподвески. Когда они сомкнулись над его бронированными плечами, удерживая его на месте во время посадки, он уставился в смотровую щель «Буревестника». Там, на фоне успокоившегося кобальтового моря, виднелся стоявший на якоре корабль цвета расплавленного металла. Это был древний корабль со старыми ранами и еще более старыми призраками. Его нос имел форму зазубренного лезвия, будто бы пробившего в пустоте дыру. По его бортам располагались батареи орудий, чья пушечная бронха была серой и почерневшей от пороха. Десятки башен и антенн тянулись вверх подобно скрюченным пальцам.

Корабль вошел в Глаз Ужаса обычной боевой баржей, но вышел оттуда уже чем-то совершенно иным. Это было судно Нигилана, и на борту колдуна уже ждали его воины – отступники, наемники и перебежчики; пираты, налетчики и грабители. Они собрались здесь, чтобы стать свидетелями его победы и медленного воплощения в жизнь его желания – тотального и полного уничтожения Ноктюрна, а вместе с ним и смерти Саламандр.